ДЕТЕКТИВНАЯ ЛИТЕРАТУРА И РУССКИЙ ЧИТАТЕЛЬ (вторая половина XIX – начало XX века)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ДЕТЕКТИВНАЯ ЛИТЕРАТУРА И РУССКИЙ ЧИТАТЕЛЬ (вторая половина XIX – начало XX века)

Большой интерес для историка книжного дела представляет изучение закономерностей возникновения и развития новых, до того времени не существовавших типов издательской продукции (в том числе таких аспектов, как рекрутирование авторов, становление жанрового канона, обеспечение тиражирования произведений, создание каналов распространения и т.д.). Процесс этот наглядно демонстрирует и некоторые базовые черты культуры данного общества, и тенденции изменения сложившейся в нем системы издания, реализации и чтения книг. В данной статье мы ставим своей целью проследить, как отечественные издатели, литераторы и читатели совместными усилиями «укореняли» на российской почве детектив.

В работе такого рода мы не можем довольствоваться чисто литературоведческим определением детектива как «литературы, посвященной раскрытию запутанной тайны, обычно связанной с преступлением»632, необходимо ввести в дефиницию социальные функции этого жанра. Социолог Л.Д. Гудков полагает, что «спецификой детектива может считаться поддержание социально одобряемых инструментальных средств достижения высоко ценимых благ или реализация культурных ценностей в условиях деструкции, частичной эрозии или ослабления содержательных (то есть нормативных) определений самих этих ценностей»633.

Это определение показывает, что основная функция детектива – дать читателю возможность «попробовать» (в воображении) социально запрещенные пути к достижению высоко ценимых им благ и убедиться в ложности подобного выбора из-за неизбежного наказания. Через показ нарушения социальной нормы и последующего ее восстановления детективный жанр добивается укрепления этой нормы в сознании читателей.

Однако определение Гудкова слишком широко – оно охватывает и целый ряд сопредельных жанров, имеющих дело с преступлением, например повесть о разбойнике, авантюрно-приключенческий роман (типа «Парижских тайн» Э. Сю), судебный очерк, социально-психологический роман (типа «Американской трагедии» Т. Драйзера) и др.

Целесообразнее, как нам представляется, подход, идущий от исторически конкретных жанровых образований и типов издательской продукции. Плодотворная попытка выделить основные формулы массовой литературы, в том числе детектива, была предпринята американским культурологом Дж. Кавелти634. Он считает, что формула классического детектива включает определенную ситуацию (движение от неразгаданного преступления к его разгадке), определенный тип развертывания этой ситуации (наличие детектива-следователя и ключей к разгадке преступления; показ хода расследования; сообщение о том, кто преступник, и объяснение решения загадки – в конце произведения), героев определенного типа (жертва; преступник; детектив; лица, знающие о преступлении, но неспособные установить преступника) и т.д. По мнению Кавелти, детектив – это излюбленный жанр среднего класса городского населения. Детектив (как жанр) «доказывает, что социальный порядок не отвечает за преступление, потому что это было действие определенного индивида с его собственными частными мотивами»635, а преступление представляет как игру, превращая тем самым острую социальную проблему в развлечение.

Социологи и культурологи отмечают, что детектив тесно связан с атмосферой современного города, в котором рушатся патриархальные связи и традиционные стереотипы поведения, люди отчуждаются друг от друга и вступают в формальные отношения. Здесь у всех на глазах случаи быстрого обогащения, горожане ежедневно сталкиваются с соблазнительными, но труднодостижимыми вещами и нередко испытывают сильное желание пойти недозволенным путем, чтобы достичь успеха.

Именно в городе отношения между людьми регулирует не традиция, а закон – четко формализованные и абстрагированные от конкретной ситуации правовые нормы. Из явления экстраординарного преступление превращается здесь в вещь обыденную, подлежащую ведению определенных социальных институтов – полицейских и судебных органов. Более того – в рамках полиции здесь возникают специальные подразделения, занимающиеся поиском преступников. Все это создает предпосылки и для выделения книг, посвященных этой теме, в особый жанр, что и происходит в Западной Европе (прежде всего – в Англии и во Франции) примерно в 1860-х гг. (Э. По, детективные рассказы которого появились еще в первой половине 1840-х гг., не имел в то время продолжателей.)

В Россию детектив проник сразу же после его возникновения (речь идет о книгах Э. Габорио, У. Коллинза, А. Бело, К. Геру, Э. Шаветта, А.К. Грин и др.). Так, в 1868—1874 гг. на русский язык было переведено более десятка романов Э. Габорио (одного из «отцов» детективного жанра), причем многие сразу у нескольких издателей (например, роман «Петля на шее» издан в 1873 г. Е.Н. Ахматовой, Н.В. Трубниковым и Е.К. Олениной). Некоторые переводы его книг выдержали по 2—3 издания, что нечасто встречалось в то время. Вышли на русском языке (вскоре после публикации в Англии) «Женщина в белом» и «Лунный камень» У. Коллинза.

Однако при этом детектив не выделялся читателями и издателями в общем потоке авантюрно-приключенческой литературы, представленной именами П. Понсон дю Террайля, Ф. де Буагобе, А. Бувье, П. Законнэ и др. Термин «уголовный роман» охватывал все произведения (в том числе и исторические), где речь шла о преступлении, независимо от характера конфликта и типов персонажей. У авантюрно-приключенческой литературы существовало тогда много поклонников, и постепенно сформировались специфические каналы ее распространения – своеобразные журналы, состоящие только из переводных романов (в значительной степени – этого типа): «Собрание иностранных романов, повестей и рассказов в переводе на русский язык» (1856—1885, редактор-издатель Е.Н. Ахматова), «Переводы отдельных романов» (1867—1888, редактор-издатель Н.С. Львов), «Библиотека для чтения» (1875—1885, редактор-издатель В.И. Сахарова), «Библиотека исторических и уголовных романов» (1881—1887, редактор-издатель М.Н. Воронов) и др. Издатели таких журналов нередко выпускали «уголовные романы» отдельными книгами. В больших количествах печатались переводы «уголовных романов» и на страницах низовых газет («Петербургский листок», «Петербургская газета», «Новости дня» и др.).

В 1870-х гг. появляются первые отечественные романы детективного жанра. Конечно, тема преступления, нарушения закона всегда волновала русского читателя, однако обсуждалась она ранее в рамках житийной литературы, плутовского романа, разбойничьей повести, нравоописательного очерка и т.д. Лишь сочетание целого ряда вне– и внутрилитературных факторов способствовало укоренению детектива на русской почве.

В России и быстрая урбанизация, связанная с интенсивным капиталистическим развитием, и реформа судебной системы, включавшая переход к гласному судопроизводству и созданию института судебных следователей, пришлись на вторую половину 1860-х – 1870-е гг. После судебной реформы 1866 г. суд находился в центре общественного внимания. Газеты печатали репортажи о судебных заседаниях, а журналы – очерки о нашумевших процессах и статьи по юридическим проблемам. Героем дня стал адвокат, судебные речи публиковались и активно обсуждались в прессе. Выходили сборники документальных публикаций по материалам отечественных и зарубежных уголовных процессов636.

Однако литература не следует автоматически за жизнью, и было бы наивно только из этого выводить появление детектива в русской литературе; становление новых жанров, как и другие литературные новации, опосредуется культурными традициями. Хотя в публицистике и документальном очерке проблемы преступности широко освещались и заинтересованно дискутировались, в литературе эта проблематика в специальное тематическое и жанровое направление оформлялась медленно и с большими трудностями. Уголовный роман был не в чести у критиков и вообще литературной элиты. Русская литература издавна ориентировалась на «учительность» и «духовность», поэтому стремление просто изобразить преступление, вовлечь читателя в действие и обеспечить ему интересное времяпрепровождение квалифицировалось как пустое развлекательство, а то и духовное развращение публики. В результате лидеры литературного мнения – толстые журналы – детективов, как правило, не печатали, а в отделе критики либо не замечали выходившие отдельными изданиями книги этого жанра, либо жестоко «разносили» и «отделывали» их. Признанные литераторы «уголовных романов» не писали (немногие исключения – Ф.М. Достоевский, Н.Д. Ахшарумов – лишь подтверждают правило), и в «детективщики» шли те, кто нередко из-за недостатка таланта или образования не мог пробиться в первый (да, пожалуй, и во второй) ряд литературы.

Стремясь избежать ассоциаций с презираемым детективным романом, авторы книг о преступлениях, написанных в 1860-х – начале 1870-х гг., старались «подключиться» к другой литературной традиции, подчеркивая (даже в названии) документальный характер своих публикаций (и действительно, они, как правило, не «сочиняли», а пересказывали случаи из жизни). Сложилась даже устойчивая формула для обозначения подобных произведений – «записки следователя». Среди наиболее известных – «Острог и жизнь: (Из записок следователя)» Н.М. Соколовского (СПб., 1866), «Правые и виноватые: Записки следователя сороковых годов» П.И. Степанова (СПб., 1869. Т. 1—2). Однако к началу 1870-х гг. почва для появления отечественного уголовного романа была готова. С одной стороны, существовал высокий интерес к отечественным суду и следствию, читатель был хорошо знаком с судебными и следственными очерками на эту тему; с другой – переведенные на русский язык зарубежные книги дали модель беллетристического оформления соответственного жизненного материала. С некоторой долей условности можно назвать точную дату «рождения» русского детектива – 1872 г. До этого времени в печати появлялись только очерковые книги о сыщиках и преступниках типа «Московских тайн» М.М. Максимова (М., 1861) или уже упомянутых книг Соколовского и Степанова. А в 1872 г., наряду с продолжающими старую традицию «Записками следователя» Н.П. Тимофеева (СПб.), появилось три беллетристических произведения, посвященных процессу расследования уголовного дела: «Концы в воду» Н.Д. Ахшарумова (Отечественные записки. № 10—12) и отдельно изданные в Петербурге «Убийство в деревне Медведице» С.А. Панова и «Рассказы следователя» А.А. Шкляревского. Шкляревский (1837—1883) впоследствии писал только книги детективного жанра и был даже прозван «русским Габорио».

В дальнейшем отечественные «уголовные романы» время от времени появлялись на страницах газет и тонких иллюстрированных журналов, а с середины 1880-х гг. потеснили иностранные детективы на газетных страницах (десятки романов были помещены там Ф.К. Ивановым, А.И. Деяновым, Н.Н. Животовым, А.А. Соколовым, А.И. Соколовой, Г.А. Хрущовым-Сокольниковым и др.). Другой формой широкого распространения детектива стали так называемые бесплатные приложения к газетам и журналам. Начиная с 1880-х гг. ряд газет («Свет», «Гражданин») и тонких журналов («Живописное обозрение», «Родина», «Нива») ежемесячно высылали бесплатно по книге своим читателям, причем «Родина» и «Свет» нередко давали в качестве приложения отечественные «уголовные романы». Если учесть, что тираж беллетристической книги в то время редко превышал 2400 экз., а тираж «Родины» (и, следовательно, выходящих в приложениях к ней книг) доходил до 120 тыс. экз., можно представить, насколько более широкой была читательская аудитория бесплатных приложений по сравнению с обычными изданиями.

В результате «уголовные романы» широко читались. Напри-мер, по данным Н.А. Рубакина, книги Габорио в 1880-х – начале 1890-х гг. в публичных библиотеках входили в число наиболее читаемых637.

Хотя мемуаристы не любили признаваться в своей любви к детективу и информация о чтении «уголовных романов» в последней трети XIX в. довольно скупа, имеющихся данных достаточно, чтобы наметить основные черты их читательской аудитории. Это преимущественно горожане, главным образом «средние» слои (мелкие чиновники, молодые купцы, приказчики, модистки, ремесленники и т.п.). Например, Н.С. Русанов вспоминал о своей жизни в Орле в 1870-х гг.: «…купеческие сыны и дочери любили почитать, но что-нибудь эффектное, потрясающее сонную душу, что могло бы выбить их из обычной колеи монотонной и в то же время бестолковой, сытой и полупраздной жизни. <…> мои сверстники и сверстницы зачитывались уголовными романами Габорио и переживали с замиранием сердца все воплощения “Рокамболя” и “Воскресшего Рокамболя” (романы П. Понсон дю Террайля. – А. Р.), которому лишь кой у кого из наиболее передовых составляли конкуренцию туземные герои “Петербургских тайн” Всеволода Крестовского»638. М. Горький, в юности принадлежавший к той же читательской среде, вспоминал, что в начале 1880-х гг. читал много книг Э. Габорио, П. Законнэ, Ф. де Буагобе, П. Понсон дю Террайля и других подобных авторов639. В юности читали Габорио и писатель А.И. Эртель, вышедший из разночинной среды640, и сын купца В.Я. Брюсов641, и дворянин, будущий врач и египтолог А.В. Живаго642.

Основываясь на своих наблюдениях, Н.А. Рубакин отмечал, что «к главным потребителям переводной беллетристики принадлежат, во-первых, те, кто только что привыкает к “толстой” книге, – торговцы, лавочники, конторщики, купцы, вообще те, кто получил в лучшем случае образование в начальной школе, кто не требует от книги ничего, кроме развлечения. Эти люди ищут в книге “приключений с героями” <…>. Они <…> долго роются в каталоге, ищут заглавий пострашнее и позамысловатее (“Полны руки роз, золота и крови”, “С брачной постели на эшафот”, “Три рода любви” и т.п.) <…>. Если на какой-либо странице попадается описание какого-либо «раздирательного» события – выстрел, кровь и т.п. <…> читатель берет книгу для прочтения. <…> Есть у переводной дребедени еще читатели, – читатели благородные, культурные и хорошо обеспеченные с материальной стороны. Эти читатели берут и читают переводную дребедень, хотя и знают, какая ей цена, хотя и могут читать лучшие книги <…>» – читают для отдыха, отвлечения от повседневных забот, неприятных мыслей и т.д.643. В качестве представителя этой категории читателей можно назвать П.П. Вяземского, сына известного поэта, – образованного человека и крупного чиновника, увлекавшегося чтением романов Э. Габорио644.

Негативное отношение к детективу в русской культуре проявилось не только в позднем его укоренении в литературе, но и в своеобразных чертах его поэтики. В русских детективах обычно акцентировалась не сюжетная, а психологическая сторона уголовной истории. В отличие от западных моделей, в отечественном детективе, как правило, основное внимание уделялось не сыщику и процессу следствия, а переживаниям преступника (нередко ведущим к раскаянию) и причинам, побудившим его к преступлению.

В противоположность западному детективу, где главной движущей силой преступления (и романной интриги) является стремление к обогащению, в русском уголовном романе очень часто эту функцию выполняет любовь или, точнее, страсть. Социологическое объяснение такого отличия связано с отставанием процесса модернизации, а значит, и соответствующих социально-психологических мотивировок. В русском обществе, где даже законно разбогатевший человек отнюдь не являлся героем в глазах окружающих, бо?льшую значимость имели личные, неформальные отношения между людьми.

Презрительное отношение литературной элиты к «уголовным романам» как к пустым книгам, пригодным только для развлечения, было, конечно, несправедливым. Для их читателей книги этого жанра являлись чрезвычайно поучительными и познавательными. В них читатели знакомились с иным образом жизни, усваивали, что допустимо и что недопустимо во взаимоотношениях с людьми, и т.д. Например, мемуарист, который жил в конце 1880-х гг. в провинции и был тогда подростком, вспоминает, что к нему «попадали главным образом бульварные романы французских романистов со сногсшибательной уголовной фабулой и всяческими трюками. Это были романы Габорио, Ксавье де Монтепена, Понсон дю Террайля и им подобные. Я читал их буквально запоем. Из горькой юдоли моей действительности они переносили меня в шумный и сказочный Париж, в великолепные дворцы, залитые ярким светом, в роскошные рестораны, полные всяких яств, они раскрывали предо мною жизнь, полную всяческих приключений в многоэтажных домах и дворцах, в фиакрах и на железных дорогах, которые я никогда еще не видел тогда. С замиранием сердца я следил за опасными положениями, в которых оказывались герои этих романов, негодовал на поведение злодеев и восторгался добродетельными героями. Это было так непохоже на мою серенькую горемычную жизнь, что действовало на меня как гашиш и опиумокурение, раскрывающие волшебные картины в отравленном мозгу курильщика. Я забывал при этом о хлебе и тараньке, составлявших мою главную пищу, о грязном угле <…>, где я жил <…>, о постигшей меня неудаче в стремлении учиться <…>»645.

Книги Габорио и других французских (как, впрочем, и русских) авторов уголовных романов, выходившие в 1870—1880-х гг., в дальнейшем почти не переиздавались, но оставались в круге чтения, «уйдя», правда, в иные читательские слои – к низовому читателю и учащейся молодежи. Приведем два примера. В 1917 г. тринадцатилетний С.И. Юткевич, будущий известный кинорежиссер, будучи гимназистом, «таскал в своем ранце – том за томом – “Похождения Рокамболя” Понсон дю Террайля и уголовные романы Габорио, добытые в библиотеке»646. В начале XX в., по воспоминаниям А.С. Новикова-Прибоя, балтийские матросы «больше всего интересовались уголовными хрониками и сочинениями мелодраматического характера. Из последней категории были в ходу романы и повести Пазухина, “Граф Монте-Кристо” [А. Дюма], но особенно большой популярностью пользовался роман Крестовского “Петербургские трущобы”. Кто прочитал этот роман, тот хвастался о нем перед своими товарищами с особою гордостью, тем более, что его редко где можно было достать»647.

Новый этап истории детектива в России можно отсчитывать с начала XX в. Именно тогда, в 1902—1903 гг., началось здесь увлечение Шерлоком Холмсом. Весьма характерно, что в Англии рассказы А. Конан Дойля о Холмсе получили известность в 1891—1892 гг., а в России, где интерес к литературе о расследовании преступления был еще неоформлен, нечеток, книгоиздатели обратились к этим рассказам лишь через шесть лет (правда, несколько новелл были опубликованы в 1893—1897 гг. в иллюстрированных еженедельниках «Звезда», «Нива» и «Север», но они прошли незамеченными). Сборник «Записки знаменитого сыщика» (СПб., 1898) и роман «Поздняя месть» (под таким названием был издан в приложении к газете «Свет» в том же году в переводе с немецкого (!) «Этюд в багровых тонах») особого успеха не имели, и лишь в 1902—1904 гг. книги о Холмсе стали выходить одна за другой, зачастую одновременно у нескольких коммерческих издателей, таких как В.И. Губинский, М.В. Клюкин, Д.П. Ефимов. В 1904 г. И.Д. Сытин выпустил Собрание сочинений Конан Дойля в качестве бесплатного приложения к популярному журналу «Вокруг света», и с этого времени писатель получил широкую известность в России. На сценах театров и балаганов (во время народных гуляний) шли инсценировки его рассказов и повестей, публиковались подражания ему отечественных авторов (П.П. Дудорова, П. Никитина, П.А. Казанского и др.648.

Книги Конан Дойля регулярно выходили и в дальнейшем (итогом освоения его наследия русскими книгоиздателями можно считать Полное собрание сочинений, которое П.П. Сойкин выпустил в 1909 г. в качестве бесплатного приложения к журналу «Природа и люди») и приучали читателей к подобной литературе. Постепенное нарастание интереса к ней перешло в резкий скачок, датируемый 1907 годом, когда началось широкое распространение (вначале переводной, а затем и отечественной) серийной литературы, представленной многочисленными выпусками рассказов, объединенных героем-сыщиком649. После успеха первой попытки число серий стало быстро расти, и в 1908 г. одновременно выходило уже несколько десятков. Всего в этом году было издано 624 выпуска сыщицкой и прочей серийной литературы650, общим тиражом около 10 млн экз.651. Наибольшей популярностью пользовался Нат Пинкертон, которому было посвящено несколько серий (Нат Пинкертон, король сыщиков, СПб.: Н.А. Александров, 1907—1908. Вып. 1—150; Нат Пинкертон, король сыщиков. Новая серия. СПб.: Печать, 1908. Вып. А—Е; Пэнкертон, герой сыщиков. СПб.: Тип. О. Кранца, 1908; Нат Пинкертон. Американский Шерлок Хольмс. Елисаветград, 1908. Вып. 1—2; и др.). Широко читались также серии о Нике Картере (Ник Картер, американский Шерлок Холмс. СПб.: Н.А. Александров, 1908; Ник Картер, величайший сыщик Америки. Новая серия. СПб.: Печать, 1908. Вып. 1; и др.) и Шерлоке Холмсе (Шерлок Холмс. СПб.: Развлечение, 1908—1910. Вып. 1—98. Эта серия состояла из рассказов, написанных не А. Конан Дойлем, а анонимными подражателями).

Существовали и многие другие серии: «Сыщица Этель Кинг», «Билль Каннон, знаменитый американский сыскной комиссар», «Ока Шима, знаменитый японский сыщик», «Приключения графа Стагарда, знаменитого немецкого сыщика» и др. Брошюры были дешевы (5—15 к. за выпуск), выходили регулярно (в наиболее популярных сериях – еженедельно) и продавались в газетных киосках и у уличных разносчиков. Тираж их составлял десятки тысяч. Брошюры о Картере переводились с английского, о Пинкертоне – с немецкого, но многие выпуски этих да и других серий писались отечественными авторами. Печатались они, как правило, анонимно (по свидетельству Л.И. Борисова, в их число входили даже такие известные писатели, как А.И. Куприн, М.А. Кузмин, Н.Н. Брешко-Брешковский652) или скрывали свои имена под псевдонимами (Роман Добрый [Антропов Р.Л.]. Гений русского сыска И.Д. Путилин. СПб., 1908—1909. Вып. 1—48; Никитин П. Новейшие приключения Шерлока Холмса в России. М., 1908. Вып. 1—16), стыдясь причастности к такого рода литературе.

В основе рассказов о Пинкертоне и Картере лежит не логический анализ, а действие – преследование, драка и т.д. В этом они близки старой авантюрно-приключенческой литературе.

Критика и педагоги резко отрицательно оценивали брошюры о сыщиках, отмечая, что «они грязны, безнравственны и, по-видимому, могут отвечать лишь на грубые запросы полуграмотного читателя»653 и что это «не литература, а жалкое бормотание какого-то пьяного дикаря»654. В школах учителя наказывали за чтение «пинкертоновщины», так же поступали и многие родители655. Однако серии «сыщицких» брошюр пользовались огромной популярностью и читались представителями разных социальных групп656. Современники свидетельствовали: «Вот уже более года, как литература “сыска” доминирует над всеми остальными видами повседневной и лубочной литературы, завоевав себе первенствующее место в уличных, газетных киосках, в вагоне трамвая и железной дороги, в прихожей и в кухне, в комнате учащихся сына и дочери, под классным столом на уроках в учебном заведении, в руках студента и иногда даже взрослого дельца, – всюду бросается в глаза эта сыщицкая литература»657. «Лубочно раскрашенные книжечки – в руках молодежи, учащейся и не учащейся, в руках рабочего, изящно одетой дамы <…> я видел своими глазами: маман читала “Пинкертона”, в то время как сын-гимназист жадно глотал страницу за страницей “Шерлока Холмса”»658. Н.П. Розанов вспоминал про «увлечение пинкертоновщиной, проникшее не только в низшие слои московского населения, но даже в сравнительно образованные части общества. Бывало, везде положительно наткнешься на книжонки в желтенькой или синенькой обложке, где изображались приключения знаменитых сыщиков Пинкертона, Картера и др.»659. Брошюры о сыщиках читали философ В.В. Розанов и студентка, будущая писательница М.С. Шагинян660, но увлекались ими и сельские жители661. А.Г. Моисеев, крестьянин Серпуховского уезда, вспоминал: «Была и у нас своя библиотека, книги которой подразделялись на два вида: приключенческие и духовно-нравственные. К первому виду принадлежали приключения знаменитых сыщиков: Шерлока Холмса, Ната Пинкертона, Ника Картера. В таком же духе были романы “Пещера Лейхтвейса”, “Король сыщиков и король контрабандистов Видок” и еще несколько романов с не менее заманчивыми названиями. Такой литературой снабжал нас отец. В выборе книг для семейного чтения он руководствовался их дешевизной и содержанием с захватывающими сюжетами»662. Однако основным потребителем «пинкертоновщины» было юношество, и прежде всего гимназисты. Сохранилась масса свидетельств об их эпидемическом увлечении литературой подобного рода в 1907—1909 гг., например: «На чердаке соседнего с нами дома жили два эстонских мальчика <…>. Получавшие из сельской местности от своих родителей лишь скромнейшие суммы на пропитание и оплату учебы (в той же гимназии, в которую поступил я), они ценою добровольного недоедания стали обладателями целой библиотеки о подвигах Ната Пинкертона, Ника Картера, Шерлока Холмса <…>. Чтение “Пинкертонов” надолго стало ежедневною моей усладою»663.

Проведенные в 1909 г. в ряде гимназий опросы показали, что 80% учащихся относились к «сыщицкой» литературе с интересом664. Юных читателей привлекал сильный и энергичный герой, карающий зло и восстанавливающий порядок в обществе. Сыщики стали образцом для подражания (например, треть опрошенных мальчиков из тифлисских школ, отвечая на вопрос: «На кого вы желали бы быть более всего похожими из числа тех, кого видели или о ком слышали или читали?», назвали того или иного сыщика)665. Дети играли в сыщиков, а иногда и всерьез пытались выступать в этой роли. Один из мемуаристов вспоминал: «Летом 1908 года я познакомился с газетчиком <…>. Я имел возможность читать у него – не разрезая, конечно, – журналы и особенно наводнившие тогда Петербург выпуски книжонок про сыщиков и авантюристов. Там были Нат Пинкертон, Шерлок Холмс, Ник Картер, сыщик Путилин и всякие “благородные разбойники”, вроде Генриха Pay и других <…>. Начитавшись этих книжонок, я счел даже себя подготовленным к сыщицкой работе и однажды долго следил за каким-то человеком, который, как я решил, утащил у нас двух куриц: они пропали незадолго перед этим»666.

В Киеве в 1908 г. даже действовало «Общество почитателей Холмса и Пинкертона», состоявшее из учащихся и возглавлявшееся сыщиком-профессионалом. Члены общества создали обширную библиотеку, которая включала все издания «сыщицкой» литературы, и на регулярных собраниях делали доклады о том или ином сыщике и вырабатывали новейшие «теории сыска»667.

В 1910-х гг. популярность «сыщицкой» литературы снизилась, однако она оставалась в круге юношеского чтения668. О наличии соответствующей потребности свидетельствует и тот факт, что в 1916 г. издательство «Развлечение» переиздало серии брошюр о Пинкертоне и Картере.

Подведем итоги. Мы можем констатировать, что ко второму десятилетию XX в. в России детектив занял определенное место и в литературно-издательской системе, и в чтении. К этому времени сформировались механизмы создания и распространения детективной издательской продукции, сложилась читательская аудитория этого жанра. Однако, наблюдая за ходом этого процесса, можно сделать следующие выводы.

1. Хотя интерес к криминальной проблематике был в России очень высок, процесс «приживления» детектива на русской почве шел довольно медленно.

2. Распространение получил здесь не чистый, так называемый «классический» детектив (Коллинз, Конан Дойль и использовавшие их опыт другие англо-американские литераторы), а другие модели – «уголовный роман» и «сыщицкая литература». Отечественные книги этого жанра либо сближались с авантюрно-приключенческой прозой (где динамика действия и энергия героя важнее умения логически мыслить), либо превращались в социально-психологические романы (где в основе интереса – причины преступления и психология преступника).

3. Детектив был представлен преимущественно переводным романом, отечественные авторы лишь эпизодически обращались к этому жанру.

4. Преданную читательскую аудиторию детектив смог завоевать себе лишь в некоторых слоях городской молодежи, прежде всего у учащихся.

Подобная судьба детектива в России не случайна. Модель «классического детектива» предполагает, что окружающее общество характеризуется следующими чертами: развитое чувство частной собственности; высокий статус формально-правовых отношений; безличность, анонимность отношений между людьми; высокая культура логического мышления; привычка рассчитывать свои действия; сравнительно высокий уровень образования. В России же наблюдались лишь слабые элементы названных явлений и охватывали они при этом довольно тонкий слой населения.

Подавляющее же большинство населения находилось в сфере влияния патриархальной, общинной культуры, с приматом моральных и религиозных, а не юридических норм, личных, а не формальных отношений, расчетом на «авось», а не на целенаправленное планирование своего поведения.

Интеллигенция, далекая, казалось бы (в силу образовательного и культурного статуса), от этих представлений, из-за исторических особенностей своего формирования идеализировала и идеологизировала эти черты культуры и, соответственно, третировала детектив. Сказывалось здесь и давление литературной традиции, предписывавшей книге просвещать и воспитывать читателя, а не развлекать его.

Симптоматично, с какой легкостью детектив исчез из русского книгоиздания после Октябрьской революции. Судьба детективной книги в годы советской власти – сложнейшая, почти не разработанная тема, которая нуждается в специальном исследовании.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.