2.6. Эволюционистская парадигма в состоянии кризиса

2.6. Эволюционистская парадигма в состоянии кризиса

Эволюционистская парадигма, казавшаяся на протяжении десятилетий продуктивной базой многих исследовательских проектов и не вызывавшая сомнений практически ни у кого из ученых, на рубеже XIX–XX вв. стала явственно проявлять признаки по знавательной слабости. Как уже было отмечено, доминирующая в этой науке теория эволюции брака и семьи, основы которой были сформулированы Мак-Леннаном, начиная с 70-х годов подвергалась критическим нападкам вначале со стороны Г. Мейна и Л. Г. Моргана, затем в трудах Э. Вестермарка и др. Теория эволюции религии, магии и мифологии, предложенная Э. Тайлором и развиваемая Дж. Фрэзером, стала объектом разрушительной критики Э. Лэнга. Эта критика чаще всего не затрагивала общетеоретических положений доктрины эволюционизма, но порождала порой сомнения в их исследовательской эффективности. Такие сомнения усиливались и в результате появления все возрастающего количества новых эмпирических фактов, полученных в полевых исследованиях, проведенных по-новому – теоретически подготовленными наблюдателями при непосредственном контакте с «примитивными» народами. При всей эволюционистской ориентированности этнографов новой формации – Л. Файсона, А. Хауитта, Б. Спенсера, А. Хэддона и участников его «кембриджской экспедиции» – новое отношение к фактическому материалу не всегда позволяло легко вставлять его в существующие эволюционистские схемы.

Британская социальная антропология, даже в лице признанных лидеров эволюционизма, испытывала потребность в совершенствовании своих познавательных принципов. И, как это часто бывает в истории науки, появились люди особенно чувствительные к потребности поиска более адекватных подходов в решении существующих научных проблем. Наиболее активным в этом плане среди антропологов своего поколения был У. Риверс. Именно в его исследовательской деятельности с особой выразительностью проявились противоречия, сомнения, неудовлетворенность существующими теоретическими схемами, что вообще стало характерным для антропологии его времени. Можно сказать, все это достигло в его сознании размеров критической массы и нашло выход в формулировании самых разных методологических концепций, настолько разных, что, на первый взгляд, они производят впечатление взаимно отрицающих точек зрения.

Уильям Хальс Риверс (1864–1922) родился в семье англиканского священника, выпускника Кембриджа, который на какое-то время сложил с себя сан и работал логопедом. Особую роль в раннем интеллектуальном развитии Уильяма сыграл его дядя по матери – скандально известный в академических кругах Джеймс Хант, основатель Антропологического общества Лондона, автор расистских теорий. Первое знакомство с антропологией Риверс получил еще в детстве в обширной библиотеке своего дяди, что, впрочем, не вылилось тогда в желание стать антропологом. Он обучался медицине в Лондонском университете, и после получения степени бакалавра в 1886 г. два года служил судовым врачом на пароходе, совершавшем плавания в Америку и Японию. Во время этих плаваний он основательно изучил работы Г. Спенсера и задумался над возможностью соединения теории эволюции последнего с конкретными физиологическими исследованиями. Завершив карьеру судового врача в 1888 г., Риверс стал всерьез заниматься исследованиями в междисциплинарной области психологии, психиатрии и физиологии чувств на медицинском факультете Лондонского университета, где в 1891 г. защитил диссертацию. Два года он занимался нейрохирургией и неврологией в Национальном госпитале. В 1893 г. был зачислен преподавателем «физиологии органов чувств» Кембриджского университета. Здесь он создал первый в Великобритании курс лекций по экспериментальной психологии и в 1897 г. был назначен преподавателем по этому предмету. Стремление совместить свою работу по медицинской специализации с эволюционной теорией послужило Риверсу одним из стимулов присоединиться к экспедиции А. Хэддона в Торресов пролив, так как там предполагалась возможность изучать экспериментально психологический механизм восприятия окружающего мира у народов, стоящих на разных стадиях социальной эволюции.

На первых порах своей исследовательской деятельности в социальной антропологии Риверс был убежденным сторонником эволюционизма как в общетеоретическом плане, так и в решении конкретных проблем изучения первобытности. Центральным пунктом его антропологических штудий изначально были брак, семья и системы родства. Первоначальный материал по этой проблематике он собрал еще во время экспедиции на островах Торресова пролива, а в последующих своих индивидуальных поездках – среди народности тода Индии и островитян Меланезии. В теоретическом плане его изучение родства опиралось преимущественно на работы Л. Г. Моргана, которые он считал высшим достижением в этой области науки. В своем первом крупном антропологическом труде «Тода»[474], который обеспечил Риверсу прочную репутацию профессионального антрополога-полевика, он занял последовательную эволюционистскую позицию, используя при анализе материала категории «пережиток», «эволюционные стадии», «переходные состояния» и т. п. Он поставил перед собой задачу обнаружения матрилинейных родов, так как в антропологической традиции уже утвердилось мнение об особом архаизме культуры этого народа. Дж. Мак-Леннан, кстати, начал изучение первобытного брака именно с материалов по тода, среди которых он, опираясь на данные местного автора, зафиксировал следы промискуитета, полиандрию, обычай убийства девочек и брак умыканием, а также «наиболее древнюю систему кровных связей, определяемую исключительно через женщин». Хотя Риверс искренне стремился привести свои суждения в соответствие с существующим теоретическим уровнем науки, утверждая в книге «Тода», что у «тода существует полный промискуитет и (человек)… принадлежит к группе своей матери, потому что отцовство неизвестно либо несущественно»[475], матрилинейности у тода он фактически не обнаружил, более того, он обнаружил, «что они стоят на такой стадии эволюции, на которой общие узы, создаваемые членством в клане, в значительной степени заменены узами, создаваемыми семьей»[476]. Явное противоречие между признанной научной теорией и наблюдаемыми в поле фактами Риверс, как начинающий антрополог-теоретик, смущенно отнес к несовершенству своих наблюдений. Эта ситуация сама по себе ставила под сомнение не только компетентность этнографа-полевика (к этому времени Риверс пользовался репутацией лучшего в этом деле), но и эмпирическую обоснованность классической эволюционной теории Мак-Леннана и, каким-то образом, эволюционистский стиль обращения с фактами.

В статье 1907 г. «Брак между кузенами в Индии»[477] Риверс трактует особо близкие отношения между человеком и братом его матери (пресловутая проблема авункулата) в типично эволюционистской манере – как пережиток материнского права. Но тут же отмечает, что эти отношения могут иметь и совершенно другое «происхождение», в частности, могут быть следствием ныне существующих брачных обычаев, по которым человек должен жениться на дочери брата матери (кроскузенный брак), и поэтому последний является его действительным или потенциальным тестем[478], т. е. получается, что речь идет не о «пережитке», а о явлении, имеющем определенную функцию в настоящем. Более того, Риверс попутно отмечает, что вообще «обычаи, которые выглядят идентичными, могут возникать по разным причинам в различных частях света»[479]. И далее высказывает мысль, которую иначе как критическим выпадом против эволюционистской методологии не назовешь – «серьезные сомнения возникают по поводу того, что можно назвать современным антропологическим методом обоснования гипотез посредством перечисления примеров из различных частей света»[480].

При всей декларативной приверженности эволюционистским постулатам в изучении родства Риверс в своих работах нередко трактовал этот институт в противоречии с ними. Признавая порой справедливым тезис Л. Г. Моргана о том, что современные классификационные системы терминов родства – это словесные пережитки исчезнувших брачных (биологических) отношений, Риверс, тем не менее, утверждал и совершенно иное – эти системы являются не столько выражением биологических отношений, сколько «отражением статуса людей в обществе и в этом качестве выполняют необходимые социальные функции»[481]. И уж во всяком случае термины классификационного родства не являются простыми формулами вежливости, как утверждал Мак-Леннан. Развивая эту мысль, а также основываясь на результатах своих полевых меланезийских исследований, Риверс пришел к выводу, что «тот, кто использует определенный термин по отношению к другому, должен себя вести с ним строго определенным образом»[482], иными словами, термины родства – это индикаторы поведенческих моделей, определяющих права и обязанности людей, их употребляющих. Подобная интерпретация отношений классификационного родства не укладывается в рамки классической эволюционистской парадигмы, она, по существу, была провозвестником нового, социологического подхода в изучении этого явления, который получил развитие позже, в работах ученика Риверса А. Р. Рэдклифф-Брауна и его последователей, решительно отказавшихся от доктрины эволюционизма.

Противоречивость позиции Риверса проявилась и в том, что с самого начала он нередко склонялся к диффузионистской интерпретации родства. При анализе материала по системам родства, собранного в экспедиции на Соломоновы о-ва в 1908 г., он утверждает, что первоначальное лингвистическое разнообразие терминов позже трансформировалось в относительное единообразие «в результате вторжения какого-то народа извне», причем отмеченное им изменение «было не процессом спонтанной эволюции, но процессом, который происходил в результате смешения народов»[483].

В конце концов, Риверс стал более решительно склоняться к теоретической концепции диффузионизма. Перелом в его воззрениях был им самим декларирован в докладе на заседании антропологической секции Британской ассоциации содействия развитию науки (БАСРН) в 1911 г. В этом докладе он негативно охарактеризовал теоретическое состояние британской социальной антропологии, имея в виду господствующую в ней эволюционистскую парадигму. За последние десятилетия, утверждал он, «главные проблемы истории человеческого общества не намного, если вообще приблизились к своему решению»[484]. В поисках причин столь печального состояния науки Риверс предложил анализ теоретического основания ведущих мировых антропологических дисциплин – британской, американской, французской и немецкой, причем явное предпочтение оказал немецкой теоретической мысли, представленной антропогеографией Ф. Ратцеля (он приписал ей революционное значение для наук о культуре) и идеям Ф. Гребнера и В. Шмидта. Анализируя в своем историографическом очерке истоки антропологической мысли, он отдает среди них пальму первенства диффузионизму, основы которого усматривает в Ветхом завете[485]. В этом можно увидеть прямую аналогию с позицией основателя Этнологического общества Дж. Причарда, тем более что диффузионистские штудии Риверс именует, используя термин «этнология», а свой доклад назвал «Этнологический анализ культуры», отказавшись от термина «социальная антропология», который до этого, да и после, употреблял чаще всего.

Декларации Риверса о познавательных преимуществах диффузионизма перед эволюционизмом не были такими уж необычными в среде британских антропологов, хотя лидеры этой науки вот уже полвека пренебрежительно отзывались о попытках объяснять сходства и различия в явлениях культуры процессами их пространственного перемещения. Именно такой подход доминировал среди этнологов первой половины XIX в., сам Э. Тайлор начинал свою научную деятельность, опираясь на концепцию диффузии культур. Эта концепция играла определенную роль в творчестве М. Мюллера и Г. Мейна. В то время когда Риверс читал свой доклад, в Великобритании довольно широкой известностью пользовался труд профессора Лондонского университета А. Кине «Этнология»[486], написанный в духе исследовательского подхода Причарда и опубликованный в 1895 г. В это время крити ка эволюционистской доктрины довольно часто звучала в публикациях британских ученых, в частности, в работе известного фольклориста Дж. Гомма «Этнология и фольклор»[487], который, кстати, одно время был активным пропагандистом методов Тайлора среди филологов. В 1892 г. вышла статья Ф. Боаса «Ограниченности сравнительного метода в антропологии» с критикой исследовательских подходов классиков эволюционизма и с некоторыми установками диффузионистского характера. Все эти веяния в той или иной степени нашли отражение в докладе Риверса, что ознаменовало собой признание слабостей классической эволюционистской методологии и выдвижение альтернативного подхода, положения которого частично заимствовались из немецкоязычной науки о культуре, а частично – из собственной британской традиции.

Сходство позиций Боаса и Риверса в вопросе о переориентации антропологических исследований отмечает Дж. Стокинг, который обращает внимание на свойственное обоим ученым стремление отойти от чрезмерной унификации идеи культуры и опереться на представление о ней как о конкретно-исторической множественности. «Плюрализация Риверсом категории “культура”, – пишет он, – отражает обширный и методологически отрефлектированный опыт его полевой работы, критический пересмотр эволюционистских постулатов и некоторые связи (впрочем, поверхностные) с немецкой антропологической традицией»[488].

Декларативный поворот Риверса к диффузионизму получил воплощение в конкретном исследовании. В 1914 г. вышел его двухтомный труд «История меланезийского общества»[489], написанный на материале двух его экспедиций в Океанию, а также с использованием данных, полученных другими исследователями, главным образом миссионером-этнографом Р. Кодрингтоном. Как отмечал сам Риверс во введении к этой работе, «освободившись от власти грубой эволюционистской доктрины», которая не лучшим образом влияла на его метод «сбора и фиксации этнографических фактов», он представляет, наконец, более объективную «теоретическую трактовку этих фактов»[490]. В обобщенном виде эта трактовка заключалась в типологии основных элементов социальной организации и культуры коренных жителей Меланезии и в реконструкции исторических этапов складывания локальных комплексов этих элементов. В частности, констатируя наличие на островах ря да так называемых «аномальных форм брака» (браки с внучками и бабушками и др.), он задается вопросом: какие социальные порядки могли их породить? Для ответа на этот вопрос он создает гипотетическую модель изначального состояния – «геронтократическую дуальную организацию с матрилинейным происхождением», в которой старики обладали монополией на молодых женщин. Некоторые следы этого состояния, уверяет Риверс, можно обнаружить на острове Пентакост. Из этого состояния он выводит четыре типа социальной организации меланезийцев: 1) дуальная организация с матрилинейным происхождением, 2) организация, основанная на тотемических кланах, 3) клановая организация без тотемизма, 4) организация без кланов, в которой брак регулируется просто посредством учета отношений родства. Первый тип в наибольшей степени сохраняет конфигурацию изначального исторического состояния (аборигенного субстрата), а все последующие сложились под воздействием «пришлого народа, возможно, обладавшего более высокой культурой, происходившего из мест с заметно (сильно) отличающейся социальной структурой». Этот народ и постарался модифицировать или упразднить казавшиеся ему смешными обычаи женитьбы на внучках или бабушках[491].

Общая схема истории Меланезии, по реконструкции Риверса, выглядит следующим образом: древний «дуальный народ», создавший культурный субстрат Меланезии (на еще более древней основе, о которой нельзя сказать ничего определенного), испытал воздействие нескольких миграционных волн – вначале пришли носители культуры, наиболее характерной отличительной чертой которой была кава (ритуальный напиток, обладающий слабым галлюциногенным свойством), за ним через несколько столетий появился народ, в культуре которого был обычай жевать бетель (также слабый галлюциноген – смесь из плодов арековой пальмы, извести и других компонентов), последними были носители культур, в комплексе которых были культ Солнца и технология мегалитических сооружений. Последние мигранты, по мнению Риверса, оказали влияние не только на культуру Океании, но и многих территорий планеты, включая Британские острова[492].

С точки зрения современного состояния изученности истории Океании большинство обобщающих выводов книги Риверса не соответствуют действительности[493]. Но вплоть до середины ХХ в. его гипотетическая история Меланезии, да и понятия-метафоры, предложенные им, с доверием воспринимались некоторыми специалистами. Одним из последствий публикации «Истории меланезийского общества» стало возникновение особого теоретического направления в британской науке о культуре, получившего название «панегиптизма» или «гелиолитической школы», направления, получившего широкую известность и восторженный прием у британской публики и почти полное неприятие у специалистов-антропологов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.