Гл. 2. Колониальная политика «косвенного управления»: предпосылки социального заказа ученым-антропологам

Гл. 2. Колониальная политика «косвенного управления»: предпосылки социального заказа ученым-антропологам

Особое значение для настоящего исследования имеют африканские колонии Великобритании, так как именно здесь сотрудничество антропологов с администрацией было наиболее интенсивным. Именно в Африке к началу ХХ в. были сконцентрированы самые острые противоречия соперничавших колониальных держав – Великобритании, Франции, Бельгии, Португалии и Германии. В интенсивном захвате африканских территорий пальма первенства принадлежала Великобритании. Эта страна здесь весьма активно вела административное экспериментирование, стремясь выработать оптимальные формы освоения богатейших людских и природных ресурсов континента. В этом контексте становится понятным, почему представители нового теоретического направления британской социальной антропологии в преобладающем своем большинстве занимались изучением именно африканских народов. Хотя прикладные исследования велись и на островах Тихого океана, они по своему количеству и масштабам не шли ни в какое сравнение с тем, что делалось в Африке. Достаточно сказать, что в межвоенный период там работали такие известные ученые, как Э. Эванс-Причард, М. Фортес, М. Глакмен, О. Ричардс, З. Надель, Д. Форде, Г. и М. Вильсоны, Х. Купер, Л. Мейр, Г. Вагнер, И. Шапера, К. Оберг и др. В 30-е годы все больше внимания африканской тематике стал уделять Малиновский.

К 20-м годам ХХ в. колониальный раздел Африканского континента в основном закончился. Британское владычество утвердилось на территориях, лежащих во всех частях материка. Управление подвластным населением Африки на различных этапах истории Британской империи осуществлялось по-разному. В период, непосредственно следующий за аннексией той или иной территории, господствующим способом управления был так называемый «прямой» метод. Сущность его в общих чертах сводилась к подчинению населения захваченной страны назначаемому правительством губернатору, который при помощи аппарата колониальной администрации осуществлял законодательную, исполнительную и судебную власть. Такой метод управления вызывался необходимостью подавления сопротивления народа новым господам. При этом традиционные институты власти, социального контроля и регулирования, судопроизводства и налогообложения, где они были, нередко упразднялись, а порой и уничтожались вооруженной силой.

Такая ситуация сложилась к началу ХХ в. в британских колониях Золотой Берег, Гамбия, Сьерра-Леоне, Лагос, Кения, Наталь, в Капской колонии и на многочисленных зависимых территориях Южной Нигерии. Особенно жестким было прямое управление на территориях Африки, захваченных компанией Сесиля Родса, которая в 1889 г. получила королевскую хартию на огромную область к северу от реки Замбези, позже в честь промышленного магната названную Северной Родезией.

Однако британская экспансия в Африке не везде приводила к установлению прямых методов колониального управления. В ряде стран британское господство с самого начала сочеталось с традиционными институтами власти. Выбор косвенного управления, как правило, вовсе не был проявлением доброй воли британских властей, свидетельством их уважения к традициям африканцев. Обычно такое управление вводилось под давлением объективных обстоятельств. Причинами введения косвенного управления в период колониальных захватов служили: стремление английских властей побыстрее «застолбить» вновь приобретенную территорию в условиях, когда не было возможности сразу основательно закрепиться на ней; противоречия между соперничающими колониальными державами из-за овладения той или иной территорией – в такой ситуации Великобритания признавала местных правителей с тем, чтобы в дипломатических спорах выступать «защитницей» суверенитета и территориальной целостности своих новых «союзников»; отсутствие средств на организацию административного аппарата; и, наконец, достаточно сильные местные правители, устранение которых по каким-либо причинам было затруднено. Разумеется, в чистом виде ни один из перечисленных факторов сам по себе не мог повлечь за собой введение косвенного управления – как правило, они выступали в комплексе, но в любом случае необходимой предпосылкой такого введения являлся определенный уровень социально-экономического и политического развития народа, ставшего объектом экспансии. Иными словами, для того чтобы опереться на традиционную власть, нужно, чтобы такая власть существовала.

Одной из первых африканских стран, попавших в колониальную зависимость от Великобритании на условиях косвенного управления, стала Уганда. «Юридической основой системы косвенного управления в Уганде были соглашения колонизаторов с правителями Буганды и Торо в 1900 г., Анколе (включая Нкоре и небольшие соседние государства) в 1901 г… Эти соглашения колонизаторы рассматривали как своеобразные конституции, а господствующая феодальная верхушка считала их хартиями своих прав и привилегий»[981]. Сохранение в государствах протектората Уганды традиционных политических структур, провозглашение их «королевствами», наделение местных правителей высокими европеизированными титулами и довольно широкими полномочиями не в последнюю очередь было вызвано стремлением англичан как можно быстрее и безболезненнее закрепиться на этой стратегически важной территории. Здесь находились истоки Белого Нила, а контроль над ними означал контроль над всей долиной этой великой реки. Действия англичан подхлестывались экспансионистскими устремлениями Германии, которая к концу XIX в. закрепилась в Руанде, Бурунди и Карагве и намеревалась захватить государства Уганды, послав туда в 1889 г. экспедицию К. Петерса. В этих условиях английские эмиссары использовали все средства – от натравливания друг на друга местных правителей до лицемерных заявлений о защите суверенитета центральноафриканских государств от посягательств Германии.

Похожая ситуация сложилась при захвате Англией эмиратов Северной Нигерии, где ее колониальные интересы столкнулись с интересами Франции и Германии. Одной из причин, по которой англичане с самого начала своей экспансии делали ставку на сохранение хаусанских эмиратов, было стремление прийти к дипломатическим переговорам по поводу зон влияния в этом районе не в качестве завоевателей, а в роли «опекуна» и «протектора», связанного договорными обязательствами с африканскими государствами. К тому же Англия в это время не имела достаточных сил на вооруженный захват страны, удаленной от морских коммуникаций и обладавшей довольно значительным военным потенциалом.

Резюмируя краткий обзор политики Великобритании по отношению к традиционным институтам власти в период захвата африканских территорий, можно отметить, что в это время у руководителей колониальной политики этой страны не было сколько-нибудь определенной линии на предпочтительное использование методов косвенного управления. Там же, где они использовались, это не было реализацией определенной политической доктрины, но лишь следствием конъюнктуры, сложившейся в той или иной конкретно-исторической ситуации. Колониальная политика Великобритании в Африке до 20-х годов ХХ в. ничем принципиально не отличалась от политики таких стран, как Франция и Герма ния, известных своей приверженностью к прямым методам управления колониями. В рассматриваемый период эти страны прибегали к косвенным методам не менее часто, чем Англия. Так, Франция к концу XIX в. располагала колониями, которые делились на три категории: «полноправные коммуны», «аннексированные страны» и «протектораты». В последних, как правило, сохранялись нетронутыми многие традиционные институты власти и судопроизводства[982]. Германское владычество в Африке – классический пример прямого и довольно жесткого управления – имело в этом смысле немало исключений. В частности, в Бурунди, Руанде и Карагве немцы сохранили традиционных правителей, переименовав их для единообразия в султанов, но оставив им значительную часть прежних политических функций[983].

Понятие «косвенное управление» в лексиконе британских колониальных деятелей значительно изменило свое содержание в 20 – 30-х годах ХХ в. В это время оно стало обозначать официальную политическую доктрину, целью которой была повсеместная реорганизация африканских колоний по единому образцу. Своеобразной моделью косвенного управления стал опыт британского владычества в Северной Нигерии. «Спецификой английской политики в Нигерии, – отмечает Ю. Н. Зотова, – было то, что приемы колониального управления были детально разработаны и целесообразность их применения всесторонне обоснована. Во всяком случае, они были скрупулезно зафиксированы в обширных постановлениях, положениях, инструкциях, проверены на практике и в результате превращены в тщательно отрегулированную систему. Ее “универсальность” была доказана тем, что “туземная” администрация нигерийского типа была учреждена в 15 африканских странах»[984].

Процессы формирования колониальной политики в Нигерии и ее распространения на остальные британские колонии являются ключевыми для понимания общей ситуации, сложившейся в британской Африке в 20 – 40-х годах ХХ в. Периодом становления британской системы косвенного управления в Северной Нигерии принято считать 1903–1919 годы[985]. Провозгласив протекторат над этой страной 1 января 1900 г., Великобритания взяла курс на сотрудничество с правящей верхушкой феодалов, стоящей у власти в халифате Сокото. К началу ХХ в. это крупное мусульманское государст во объединяло несколько эмиратов (Кацина, Кано, Зариа, Даура и др.), сохранявших в его рамках некоторую автономию. Государство Сокото было образовано в результате религиозной войны (джихада) за торжество ислама, которую развязала фульбская знать во главе с Османом дан Фодио в 1804 г. против «языческих» царей народа хауса. В итоге джихада власть в большинстве хаусанских государств и в объединившем их халифате перешла к сподвижникам дан Фодио, основавшим здесь фульбские правящие династии. К началу ХХ в. в халифате Сокото сложилась развитая система политического управления и контроля во главе с эмиром аль-мумини.

Творец политики косвенного управления в Африке Фредерик Лугард, ставший верховным комиссаром (позже генерал-губернатором) нового протектората, не случайно сделал ставку не на традиционных хаусанских правителей, а на фульбскую знать. Английские колониальные власти и фульбская верхушка говорили на одном языке – «языке захватчиков». Их интересы по отношению к населению были идентичны. К тому же оба «партнера» оказались в зависимости друг от друга: англичане могли утвердиться в стране только при поддержке некоторых династических кланов, так как были весьма ограничены в военной силе и финансах, а фульбские эмиры из-за далеко зашедших к началу ХХ в. центробежных тенденций в халифате уже не могли эффективно сдерживать борьбу народных масс, в особенности махдистское движение, которое как раз в это время широко распространилось в Сокото. Единство эмиров и англичан наглядно проявилось в их совместных действиях против повстанцев в Сатиру и Абинси в 1906 г. Восстание было жестоко подавлено.

Эти и подобные им события убедили Лугарда в возможности применения в Тропической Африке методов косвенного управления. После комплекса мероприятий колониальных властей в Северной Нигерии сложилась специфическая система «двойной администрации». В ее основу были положены написанный Лугардом и строго конфиденциально адресованный верхушке колониального аппарата документ под названием «Политический меморандум» и целая серия ордонансов. Меморандум направлял британскую политику «на восстановление престижа фульбских эмиров, в значительной степени утерянного в результате завоевания»[986]. Ордонанс о «туземных властях», разработанный в 1907 г., фиксировал исторически сложившуюся в эмиратах административную структуру: законодательно подтверждались неограниченные, на первый взгляд, права эмиров, была сохранена сословно-клановая монополия на власть. В колониальный период положение эмиров даже укрепилось. Ф. Лугард, полагая, что массы африканцев не должны соприкасаться с английскими властями и все административные мероприятия должны осуществляться при посредстве «туземных» правителей, многое сделал, чтобы действия этих правителей были максимально эффективными. Он укрупнял эмираты за счет упразднения мелких владений, активно вмешивался в династические распри, поддерживая наиболее энергичных и преданных ему претендентов. «Если туземный правитель, – писал Лугард, – до такой степени теряет свой престиж и влияние, что обращается за помощью к правительству (колониальному. – А. Н.), то он становится не только не нужен, но служит источником слабости администрации…»[987]. Одной из основных функций «туземной» администрации в Северной Нигерии стало своевременное и полное взимание налогов с населения. Поручая налогообложение местным властям, англичане использовали традиционное право эмиров на монопольное взимание феодальной ренты-налога. Лугард писал: «Налоги вводятся от имени африканских правителей. Эти налоги – не что иное, как ранее существовавшие повинности зависимого населения, лишь систематизированные и взимаемые регулярно»[988]. По ордонансу о «туземных» налогах 1917 г., налоги взимались непосредственно чиновниками «туземного» аппарата низового уровня – дагатаи и май-ангува, которые передавали их ведавшим налогообложением в дистриктах хакимам, а хакимы отправляли собранное в казначейство эмира. Часть налоговых поступлений шла на оплату «туземных» властей. По статьям 11 и 14 ордонанса, дагатаи получали до 10 % от собранных ими средств, хакимы – до 25 %[989]. Весьма высоким было жалованье эмиров, выдаваемое из средств «туземного» казначейства. Так, по данным Ю. Н. Зотовой, жалованье главы эмирата Кано в 30 – 40-х годах ХХ в. составляло 6 тыс. фт. ст., не считая 3 тыс. представительского фонда. Столько же получал шеху Борну и саркин мусульми Сокото[990]. Если сравнить размеры жалованья местных правителей с оплатой высшего звена колониального аппарата, то можно увидеть, что лишь губернаторы колоний приближались по своим доходам к эмирам. К этому надо добавить, что жалованье губернаторов постоянно сокращалось, а денежное содержание «туземных» правителей до конца колониального периода оставалось на прежнем уровне[991].

Необходимо отметить и то, что в постановлениях колониальной администрации вплоть до 1948 г. распределение денежных средств из «туземного» казначейства никогда строго не фиксировалось. Это позволяло эмирам безнаказанно присваивать себе огромные суммы. Губернатор Лугард сознательно закрывал глаза на финансовые злоупотребления эмиров. По его мнению, такая форма оплаты «туземных» властей составляла базис системы двойной администрации. Целиком ложась на плечи африканцев-налогоплательщиков, она ни пенса не стоила Великобритании. Кроме того, Лугард не желал смирять жадность эмиров, боясь джихада, так как не без оснований полагал, что правители пойдут на какие угодно уступки англичанам, но дружно восстанут, если существенно затронуть их право грабить население.

Другой важной функцией «туземных» властей было судопроизводство. Сразу же после установления протектората Лугард признал полномочия местных судов. Эмиры бесконтрольно и безнаказанно творили самый дикий произвол, а англичане смотрели на это сквозь пальцы, более того, изданный ими в 1914 г. ордонанс о «туземных» судах санкционировал многие формы произвола эмиров.

С точки зрения стороннего наблюдателя, порядки, установленные в эмиратах Северной Нигерии в колониальный период, свидетельствовали о незыблемости традиционной политико-административной структуры. В действительности же с приходом англичан вся эта структура, сохранив в нетронутом виде свой «фасад», наполнилась принципиально иным содержанием. Почти полностью включенная в новую систему колониальной зависимости, она стала лишь специфическим и жестко контролируемым элементом этой системы. Реальной властью обладали британские чиновники. Власть эта была закреплена законодательно в каждом эмирате и в колонии в целом. Англичане бесцеремонно тасовали эмираты: упраздняли одни, укрупняли другие, формируя из них провинции (лардуны). Так же английские чиновники вели себя и при выдвижении претендентов на «посты» эмиров. Формально избрание нового эмира производилось представителями фульбской знати, но фактически претендент заранее избирался англичанами и получал власть только после принятия из рук генерал-губернатора символа власти (металлического жезла) и «грамоты о назначении»[992]. Губернатор мог изменить, приостановить или отменить назначение туземного вождя. Кроме того, предписания местных правителей вступали в силу лишь утвержденные губернатором, а отменить их могли резиденты и комиссары дистриктов. Все это, подчеркивает Ю. Н. Зо това, «свидетельствовало об узости дарованных африканским правителям административно-правовых полномочий. Совершенно очевидно, что англичане стремились более создать видимость, чем признать за “туземными” властями право принимать какие-либо нормативные акты»[993].

* * *

Система колониального управления, сложившаяся в Северной Нигерии, была не только результатом определенных конкретно-исторических условий. Ее образованию объективно способствовало и то, что феодальная политическая организация, созданная предшественниками англичан – фульбскими эмирами, была пригодна для использования в колониальном управлении. Субъективным же фактором явилось непосредственное руководство захватом Северной Нигерии и управление новой колонией влиятельным в правительственных кругах теоретиком и практиком колониализма, сторонником методов косвенного управления Фредериком Лугардом. Выходец из семьи английских миссионеров, работавших в Индии, Лугард с юности был знаком со многими индийскими правителями и имел возможность оценить все достоинства косвенного управления, отработанного англичанами в Индии на протяжении более чем столетия. Еще до своего назначения в Нигерию Лугард, тогда еще капитан на службе частной Британской восточноафриканской компании, получившей королевскую хартию на захват ряда территорий континента, разработал и навязал в 1890 г. кабальный договор правителю Буганды[994]. Этот договор был первой попыткой осознанного и последовательного применения методов косвенного управления в африканских колониях Великобритании.

В начале ХХ в. Лугард создал целую «партию» сторонников косвенного управления, которая всячески рекламировала достижения этой политики в Северной Нигерии и активно проталкивала ее в правительственных кругах. Итогом деятельности этой партии стало постепенное внедрение северонигерийской модели во всех колониях. В 1931 г. система косвенного управления была утверждена обеими палатами парламента и вплоть до 1947 года являлась официальной политикой Великобритании на Африканском континенте и в ряде других районов.

Северная Нигерия стала своеобразной школой подготовки колониальных служащих для осуществления административных пре образований во многих колониях. В 20-х годах губернатор Судана направил в Нигерию специального чиновника для изучения северонигерийского опыта. Этот опыт был использован затем при учреждении «туземной» администрации на юге Судана. Х. Палмер, принимавший активное участие в организации северонигерийской системы управления, получил в 1930 г. назначение на пост губернатора Гамбии, где внедрял принципы косвенного управления. Губернатор Ньясаленда в конце 20-х годов послал своего чиновника в Танганьику, где колониальное управление было уже перестроено по нигерийскому образцу. Дж. Максвелл, ранее служивший в Нигерии, заняв пост губернатора Северной Родезии, учредил там в 1929 г. «туземные» власти по образцу хаусанских эмиратов. Перед тем как приступить к административным реформам в колонии Золотой берег, губернатор в 1930 г. послал на стажировку в Нигерию своего секретаря по «туземным делам»[995].

Причин для официального признания и введения методов косвенного управления в африканских колониях у британских властей было немало. Вряд ли при рассмотрении этого вопроса стоит принимать во внимание частые и широковещательные их заявления о стремлении сохранить самобытность социального развития своих подопечных, предоставить им более широкие возможности для участия в решении своих проблем. Причины крылись в другом. Прежде всего, косвенное управление обещало значительное расширение социальной базы колониальных мероприятий. Это расширение, помимо существенного сокращения и удешевления административного аппарата, должно было способствовать повышению эффективности колониальных акций, таких как поставка рабочей силы на промышленные предприятия, внедрение новых сельскохозяйственных культур, пользующихся спросом в метрополии и на мировом рынке, строительство дорог и т. п. При этом косвенное управление создавало видимость того, что эти акции проводятся в интересах африканцев. И, наконец, в 20 – 30-х годах ХХ в., когда в африканских колониях активизировалась деятельность национально-освободительных групп и партий, обострились антиевропейские настроения среди населения, искусственная гальванизация уже во многом отживших традиционалистских институтов отвлекала внимание масс от новых веяний. Британские власти стремились нейтрализовать и подавить антиколониальные выступления африканцев руками самих африканцев.

Введение косвенного управления в большинстве африканских колоний сталкивалось с немалыми трудностями. Основная труд ность заключалась в объективной противоречивости, присущей колониальной политике Великобритании. Сам факт политического и, главным образом, экономического присутствия Англии на подвластных территориях порождал процессы, разрушающие традиционную культуру, а следовательно, и политические структуры африканского общества. Английские предприниматели первыми среди европейцев оценили колонии как возможные рынки сбыта своих промышленных товаров, что повлекло за собой разрушение натурального хозяйства африканцев, ибо африканские крестьяне не только административно, но и объективным ходом событий понуждались к возделыванию экспортных культур (арахиса, кофе, какао, каучуконосов, индиго, хлопка и др.). Продажа их на рынке давала африканским земледельцам возможность получить деньги на приобретение европейских товаров, постепенно становившихся привычными и необходимыми элементами быта. Это влекло за собой необратимые изменения в отношениях собственности на землю (стали появляться элементы частной собственности), служивших всегда фундаментом многих традиционных институтов власти. В результате этих процессов африканские правители не могли осуществлять властные функции, так как эти функции были неотделимы от функций регулирования землепользования.

Не менее радикальные изменения вызывало развитие промышленности, результатом которого стал все более интенсивный отток африканцев из своих общин на шахты и заводы, а, следовательно, фактически их выход из-под контроля «туземных» властей. Интересы производства требовали, и с каждым годом все больше, определенного минимума образования рабочих-африканцев, что вынуждало колониальные власти организовать школьную систему. Наиболее интенсивно этот процесс шел в Южной Африке, где в одном лишь промышленном районе Кимберли уже в 1872 г. на рудниках работали свыше 20 тыс. африканцев[996]. Здесь в 1917 г. действовало 2935 субсидируемых государством школ для неевропейцев, в которых обучались 201 тыс. детей. Кроме того, 1173 африканца учились в частных школах[997].

Разумеется, в первой половине ХХ в. указанные процессы проявлялись еще в слабой форме – рыночная экономика пробивала себе путь с большим трудом, а многих районов почти не коснулась. Наемный труд выступал в крайне неразвитой форме отходничества, и об африканском рабочем классе в этот период едва ли можно говорить как о влиятельной социально-политической силе. Даже к 80-м годам ХХ в. рабочий класс Тропической Африки составлял всего 7,4 % экономически активного населения[998]. Образование африканцев в подавляющем большинстве случаев не выходило за рамки начальной школы. Тем не менее процессы ломки традиционных отношений были существенным фактором, объективно противоречившим политике косвенного управления и с каждым годом все более и более препятствовавшим ее проведению. Эти процессы сыграли немалую роль в том, что политика косвенного управления потерпела окончательный крах, который был официально признан в 1947 г.

На пути реорганизации административного управления британских колоний Африки по северонигерийскому образцу встречались и трудности более частного характера. Прежде всего, порядки хаусанских эмиратов в ряде районов совершенно не годились из-за отсутствия соответствующих традиционных институтов власти. Так, в низовьях Нигера, в Кении и других местностях колониальные власти были поставлены перед проблемой поиска традиционных правителей, которых можно было бы облечь «высокими полномочиями». В Кении таких «правителей» пришлось назначать из числа людей, которые не воспринимались населением в качестве лидеров, обладающих по традиции авторитетом. Разумеется, ожидаемого эффекта от правления таких вождей англичане не получили, так как и родовая знать, и общинники считали назначенных правителей просто агентами чуждой им колониальной администрации[999].

Особенно показательными являются попытки введения «туземной» администрации по образцу хаусанских эмиратов в низовьях Нигера, в бывшем «Протекторате на масляных реках» у народностей иджо, эфик, итсекири, ибо, ибибо и др. До реформы единственными представителями африканцев в управленческом аппарате этого района были члены так называемых «туземных судов», назначаемые англичанами за особые заслуги перед ними. Среди населения судьи получили прочную репутацию своекорыстных слуг англичан. В этих органах власти царил произвол посыльных и клерков, не имевших никаких официальных полномочий, но определявших всю политику на местах. В 1914 г. на южные провинции Нигерии было распространено действие ордонансов, уже утвержденных на севере. Однако отсутствие у народностей этих местностей сколько-нибудь значительных традиционных институтов власти делало эти ордонансы пустым звуком. Англичане были вынуждены сконструировать новый институт «назна ченных вождей» (warrant chiefs). Несмотря на строгие задания губернатора резидентам подобрать подходящие кандидатуры для замещения должностей вождей, несмотря на требования «ликвидировать должности, занимаемые лицами, которые не пользовались влиянием»[1000], чиновники в юго-восточных провинциях ничего не могли поделать, а если и делали, то это было созданием правителей псевдотрадиционного типа. Ю. Н. Зотова справедливо квалифицирует итоги реформы в данном районе как провал политики косвенного управления, обусловленный не только отсутствием подходящего «материала», но и непониманием чиновниками принципов действия традиционных институтов власти[1001].

Несколько иначе дело обстояло в африканских странах, где в доколониальный период уже существовали более или менее развитые формы государственности. В Буганде условия договора о протекторате 1890 г. давали англичанам возможность найти опору в лице правителя кабаки и довольно многочисленных представителей его административного аппарата, которых, по документам 1908 г., насчитывалось до 4 тыс. человек[1002]. Однако условия того же договора постепенно привели к тому, что кабака и его приближенные превратились из традиционных правителей в заурядных колониальных чиновников или в капиталистических предпринимателей. Этому способствовало то, что, «стремясь обеспечить для себя прочную социальную опору, англичане создали (выделено мной. – А. Н.) институт феодальной частной собственности на землю»[1003], а это не соответствовало традиционным нормам землепользования. Новоиспеченные «феодалы» получили от англичан 23 тыс. кв. км земли, которую они либо продавали, либо сдавали в аренду своим же подданным. Примерно так же обстояло дело и с традиционными правителями других королевств протектората Уганда. Это никак не соответствовало целям, ради которых вводилось косвенное управление.

В 20-х годах ХХ в. англичане ввели ордонансы о косвенном управлении в Танганьике, унаследовав эту германскую колонию по мандату Лиги наций. Ордонансы наделяли местных вождей значительными административными полномочиями, однако довольно быстро в результате распространения товарно-денежных отношений в среде местного населения образовалась социальная прослойка, авторитетное положение которой определялось не традиционным статусом, а новыми видами престижа – богатством, образованием и т. п. Эта прослойка африканцев в ряде случаев становилась в оппозицию традиционным властям. В такой ситуации ярко проявилось двойственное отношение английской администрации к новым социальным силам, которое «эволюционировало от настороженности к поддержке, что, в частности, выражалось в защите экономических интересов таких лиц от нападок… “консервативных традиционалистов”»[1004].

Весьма своеобразным был процесс внедрения косвенного управления на территории бывшей «Бенинской империи». Именно к ней, как к наиболее перспективному объекту своей политики, обратились взоры Лугарда после его назначения в 1914 г. генерал-губернатором объединенной Нигерии. По его инициативе был отыскан потомок бывших правителей Бенина. Его провозгласили 36-м оба (титул правителя) под именем Эвеки II. Однако эта акция не повлекла за собою желаемых результатов. Период прямого колониального управления на территории Бенина (1897–1914) почти полностью стер в сознании бывших подданных обы отношение к нему как к священному владыке, а крайняя небрежность проведения англичанами «реставрации» монархии не способствовала восстановлению былого почтения, так как «живой бог» получил прозаическое звание «главного туземного администратора» округа, составлявшего незначительную часть бывшей «империи». Новому правителю запретили вступать в контакты со многими из своих подданных, проводить религиозные церемонии и многое другое. Попытка англичан ввести эффективную форму косвенного управления в Бенине свелась к театральному жесту, который не изменил сложившейся ситуации и не решил тех проблем, которые была призвана решать эта форма управления. Планы Лугарда и в этом районе потерпели провал.

Неудачи с первыми попытками введения косвенного управления во многих колониях заставили колониальные власти задуматься над причинами такого положения дел. Многие чиновники пришли к выводу, что эти неудачи суть следствия непонимания основных принципов функционирования традиционных политических институтов на местах. Так, в 1922 г. секретарь нигерийского губернатора С. М. Грие констатировал, что «примерно 75 % уоррент чифс в восточных провинциях не являлись представителями традиционной власти… и, по-видимому, в этом стоило искать источник всех бед»[1005].

Действительно, колониальные чиновники часто даже не задумывались над вопросом, кто является подлинным носителем традиционной власти и в чем ее специфические особенности в данном конкретном районе. Л. Е. Куббель, анализируя взаимодействие политической культуры белых с политической культурой африканцев, отмечал, что «сущность и нормы функционирования традиционных властей воспринимались им (колонизатором) в категориях европейского буржуазного права. В лучшем случае – в свете типичных для этого права представлений о феодальной власти, когда традиционные структуры обнаруживали определенное сходство (внешнее!) с таковой»[1006]. Следствием такой предвзятой точки зрения была убежденность, что северонигерийская модель управления может «работать» в любой колонии, стоит лишь эту модель ввести. Практика очень быстро показала неверность подобного мнения. Разумеется, причины неудач коренились не только и даже не столько в субъективном непонимании чиновниками природы традиционной политической культуры, сколько в объективной невозможности сохранить эту культуру в ее подлинном виде в условиях колониальной системы. Но англичане долго не хотели признавать этого – слишком много обещало косвенное управление в политическом и идеологическом планах.

Не остановил правительство Великобритании и тот факт, что действия «туземных» властей в отдельных районах способствовали крайнему обострению отношений между англичанами и местным населением. Так, в юго-восточных провинциях Нигерии в 1927–1930 гг. вспыхнуло восстание. Правительство назначило специальную комиссию для расследования событий, и на основании ее материалов министр колоний Пасфилд в 1931 г. пришел к выводу, что одна из основных причин несовершенства учреждаемых «туземных» органов власти заключалась в незнании колониальными чиновниками образа жизни и традиционных политических институтов коренного населения. По указанию министерства был взят курс на всемерное расширение прикладных антропологических исследований[1007]. Понятие «прикладная антропология» получило государственную санкцию и вошло во множество официальных документов, а работа антропологов – мощную материальную поддержку со стороны многочисленных учреждений, связанных с британскими колониями.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.