§ 2. Книжная графика А. П. Рябушкина и ее особенности

§ 2. Книжная графика А. П. Рябушкина и ее особенности

В монографии «Русский стиль», имеющей несколько подзаголовков, среди которых «Традиции древнерусского и народного искусства в русском искусстве XVIII – начала XX в.» Е. И. Кириченко, уделив внимание творчеству Рябушкина, отметила одну из важнейших его особенностей: для Рябушкина «в настоящем кажется достойным лишь уходящее корнями далеко в прошлое»[108]. Таким «настоящим», имеющим глубокие исторические традиции была рукописная книга.

Одним из учителей Рябушкина в Московском Училище живописи, ваяния и зодчества был выдающийся рисовальщик Е. С. Сорокин, приобщивший к искусству книжной графики многих талантливых студентов, среди которых был и К. В. Лебедев. Первые опыты Рябушкина в книжной графике – создание эскизов книжных обложек и виньеток – относятся к 1880 г.[109]

К рукописной книжной культуре, к каллиграфии и изографии Рябушкин стал активно приобщаться в годы обучения в Академии. Первые опыты древней каллиграфии, начало освоения древнерусского письма относятся к годам опекунства его академиком Ф. Г. Солнцевым. В дневниках Солнцева присутствуют сведения о начальных этапах освоения древнерусских типов письма «хорошим и даровитым стипендиатом».

В Дневниках за 1888 г. 27 апреля записано: «В 10 ч. Рябушкин в старинной манере написал к 3 часам адрес на свитке, адрес, сочиненный М. И. Семевским А. Н. Майкову». В 1889 г. 3 ноября: «Кончил рисунок адреса Рубинштейну. 5 рублей Рябушкину за написание текста на рисунке адреса Рубинштейну».

Солнцев приобщил Рябушкина к культуре древнерусского письма, привлекая исполнять заказы на торжественные поздравительные адреса. Солнцев для этих адресов делал рамки и орнаменты, а Рябушкин писал тексты. В это же время молодой художник знакомился с коллекциями рисунков Солнцева, среди которых было много зарисовок предметов древнерусского быта, церковной утвари, священного и царского облачения, древней брони и оружия, архитектурных сооружений. Солнцев отмечал: «4 февраля (1889 г.). Рябушкин для своих картин делал прориси с моих рисунков костюмов»[110]. В доме у Солнцева Рябушкин познакомился с В. В. Матэ. Благодаря их рекомендации начал сотрудничать с журналами. «С академических лет началась его иллюстрационная деятельность, которая продолжалась до конца 1890-х гг. Иллюстрации эти давали ему заработок и помещались главным образом в «Ниве», «Всемирной иллюстрации» и «Историческом вестнике». Рекомендовали его Солнцев, опекавший тогда вообще учащуюся молодежь из крестьян, В. В. Матэ, у которого Рябушкин одно время учился гравированию и с которым потом близко сошелся, и др.», – отметил один из первых его жизнеописателей А. Ростиславов[111]. По рекомендации Солнцева художник сотрудничал и с главный редактором «Русской старины» М. И. Семевским. «8 апреля. Оставил ему (Котырло Г. А.) записку, и он вечером прислал Рябушкина, которого надо рекомендовать М. И. Семевскому как писца в старинном вкусе», – записал в 1888 г. Солнцев[112].

В академические годы Рябушкин также сотрудничал с журналом «Живописное обозрение» и юмористическим журналом «Шут». И те ноты иронии, которые изредка проскальзывают в его живописи, по мнению Н. Машковцева, «несомненно, обязаны своим возникновением сотрудничеству в этом журнале наряду с таким замечательным художником, каким был А. Ф. Афанасьев»[113].

Сотрудничество с «Историческим вестником» началось с публикаций в 1885[114] и 1886[115] гг. двух рисунков, сделанных, «очевидно, по особому заказу»[116]. Рисунок «Марина Мнишек в утро Московского возмущения» сопровождался статьей Н. И. Костомарова, а «Поезд Марфы Посадницы и вечевого колокола» – статьей Д. Л. Мордовцева. 9 мая 1885 г. Рябушкин писал И. Ф. Тюменеву: «…Сижу теперь в Петербурге и работаю. В Исторической выставке познакомился с Мордовцевым и нарисовал к его повести «Отправленную Марфу Посадницу и вечевой колокол в Москву». К этому рисунку он и пишет теперь текст. Будет помещен в «Историческом вестнике»[117].

Исследователи обратили внимание на особенности первых журнальных работ начинающего художника. Так Н. Машковцев писал: «Замечательно, что рисунки Рябушкина, в сущности говоря, не были иллюстрациями. Пояснительные тексты к ним были написаны очень популярным тогда автором исторических романов Мордовцевым и известным историком Костомаровым. Но художник был не столько иллюстратором готовых текстов, сколько соавтором писателя и историка, благодаря чему достигалась теснейшая связь между иллюстрацией и подписью (выделено мной – Г. А.). Это обстоятельство и было причиной той свободы, того своеобразия и оригинальности композиций, которыми всегда отличались рисунки и иллюстрации Рябушкина»[118]. Н. И. Костомаров, по свидетельству А. Ростиславова, считал художника не только полноправным соавтором его исторического материала, но и соавтором исторической концепции, связанной с оценкой личности Марины Мнишек: «По поводу рисунка была переписка между художником и Костомаровым»[119], и далее – «Костомаров как бы оправдывал художника за то, что он, согласно хронике Буссова и Петрея, не бывших свидетелями события, снял с Марины «риторический нимб героизма»[120].

Помимо иллюстраций в этих номерах «Исторического вестника» были помещены виньетки «заурядного тогдашнего иллюстрационного типа»[121]. Недостатки рисунка заставок и виньеток были, скорее всего, связаны с тем, что в это время художник, увлекаясь иллюстрацией и осваивая древнерусскую каллиграфию, не уделял должного внимания виньетке, пока не осознал ее смыслового предназначения и роли в подаче текста. Хотя в конце 1880-х гг. для академических балов и концертов и для исторического хора в Приволье при создании программок Рябушкин использовал виньетки[122]. «Он был большой мастер в области виньеток, афиш, стильной русской орнаментики и пр., – утверждал А. Воскресенский. – Удивительное изящество рисунка, тонкость исполнения, вкус поражали каждого, кто хоть сколько-нибудь умеет ценить эти качества»[123].

Роль иллюстрации была правильно и грамотно осмыслена художником. «Количество иллюстраций, рисунков, набросков, сделанных Рябушкиным, громадно. По приблизительному подсчету всего их было около двух тысяч. <…> Весьма возможно, что той долей популярности, которой пользовался Рябушкин, он гораздо больше обязан своим многочисленным иллюстрациям, чем очень немногочисленным картинам последних лет», – засвидетельствовал А. Ростиславов [124].

Тонкость и изящество, красота в черте – все то, что было характерно для древнерусской книжной миниатюры и фресковой живописи, – все проявилось уже в ранних графических работах Рябушкина. Испытывая «влияние трудов Солнцева, Забелина, Даля», благодаря предпринимаемым путешествиям по древнерусским городам и землям в работах стали больше проявляться знание бытовой стороны русской старины, подлинная историчность и подлинное проникновение в эпоху. Иногда в своих иллюстрационных работах, следуя традициям передвижничества, увлекаясь рисунком с натуры, щеголяя «пятном», он отдавал дань эклектизму. Ярким подтверждением высказанным словам служит его знаменитый «Альбом былинных богатырей» – приложение к «Всемирной иллюстрации» за 1893 г.

Рябушкин очень любил русские былины. Издание Онежских былин, собранных А. Ф. Гильфердингом, было его настольной книгой. В 1888 г. он создал первые былинные иллюстрации – «Добрыня в крови «Змеи поганой»[125], к одной из Онежских былин собрания А. Ф. Гильфердинга. Через несколько лет, в 1892 г., он вернулся к художественному осмыслению эпического наследия древней Руси и создал 12 иллюстраций, вошедших в вышеназванный альбом. Созданные сказочные поэтические образы, по мнению современников, «не укладывались у него в самобытную художественную передачу». По мнению А. Ростиславова, это было «непродуманное легкомыслие»[126]. Анализируя эти иллюстрации Рябушкина к эпическим произведениям, А. Ростиславов задал вопрос о причинах подобного «легкомысленного» подхода художника, когда он смог поместиться в самобытную художественную передачу, и не нашел на него ответа: «Были ли тому причиной академическая и иллюстрационная зараза или реалистические основы художественной фантазии»[127]. По всей видимости, в этом былинном иллюстративном материале Рябушкин попытался соединить традиции примитивной народной живописи – росписи по дереву, традиционного русского лубка и классической книжной иллюстрации. Но именно эти первые работы по иллюстрированию изданий народного эпоса отличались от работ других художников: В. М. Васнецова, В. П. Верещагина, М. К. Клодта, Н. Д. Дмитриева-Оренбургского, В. И. Навозова, К. О. Брожа – свежестью композиции и присущей Рябушкину особой тонкости рисунка.

Самой выразительной в былинном цикле стала иллюстрация «Дружинушка хоробрая Василия Буслаева»[128] (1893 г.). В центре рисунка изображен сам Василий Буслаев, рыжий парень с самоуверенным лицом. Он стоит подбоченясь, кичась и своей собственной силой, и всей своей дружинушкой. Рядом с ним, справа, другой молодец – рубаха-парень («Костя Новоторженин»), а еще правее молодец с тяжелым взглядом исподлобья, человек, привыкший действовать силой и коварством («Братушка Горбатенький»). Слева от Василия тоже довольно мрачный персонаж, похожий на ретивого исполнителя воли богатыря («Потанюшка Хроменький»). И, наконец, совсем слева представлены два щеголя. Один из них, закручивая ус, красуется перед незнакомой девицей. За его спиной стоит товарищ, с любопытством ожидающий, что же произойдет дальше.

Эта иллюстрация создана художником в лучших традициях русского лубка, выросшего из лицевой рукописной и гравированной книги: для понимания его содержания над композицией размещен текст, а внизу под каждым изображенным персонажем написано его имя. Для написания названия картины и текста былины Рябушкин выбрал полуустав. Классическим «книжным» полууставом, совершенно прямым, без наклона написан весь текст. Письмо можно охарактеризовать как высокопрофессиональное, в отличие от подписи к «Князю Ухтомскому», что подтверждает ранее высказанную мысль, что к каждой своей работе художник подбирал то письмо, ту графику, которые соответствовали бы создаваемому образу.

А. Воскресенский, рассказывая о жизненном пути Рябушкина, подметил очень важные, характерные для его творчества черты: «…искренность и простота, тонкая наблюдательность, подчас юмор и исчерпывающая типичность. <…> Отсюда, конечно, своеобразная манера в рисунке и живописи». Эта характеристика в первую очередь касается рисунков-иллюстраций к былине о Василии Буслаеве, опубликованных в журнале «Шут» в 1898 г. С юмором нарисованы «Девушка-чернавушка побивает мужиков новгородских» и «Настасья Микулична»[129]. Композиционное построение этих двух акварелей напоминает строй вышеописанных картин «Едут!» и «Петр I на Неве»: фигуры людей по краям картины срезаны, толпа расположена по диагонали. За счет чего изображение становится динамичным. Последняя из названных иллюстрация также имеет текст, расположенный по нижнему полю картона. Это название произведения – «Поленица удалая» и пояснительный текст, начинающийся словами: «Дочь Микулы Селянинова, // Молода Настасья дочь Микулична, // Съ палицей тяжелой со булатной // во раздольице чистомъ поле полякуетъ…». Расположенный двумя колонками текст написан стилизованным непрофессиональным, прямым, без наклона полууставом.

Рябушкин иллюстрировал русскую историю XVII в. Эти иллюстрации периодически публиковались в журнале «Всемирная иллюстрация», открывая читателям повседневную жизнь ушедшего, допетровского столетия через художественные образы, обогащая зрительным рядом словесные рассказы И. Е. Забелина о жизни и быте русского народа. Художественное проникновение в мир XVII в. началось в 1886 г. при создании сцен из оперы М. П. Мусоргского «Хованщина», а продолжилось в 1889 г. созданием 27 рисунков на темы царского и купеческого быта, например «Пасхальные увеселения в тереме царицы», «Монахини-славильщицы в купеческом доме»[130].

К удачным иллюстрациям по истории России, созданным в 1890 гг., «отмеченным чертами новизны и самобытности в трактовке и выборе тем», исследователи относят «У царицы в терему», «Песенка спета», «Обряд христосованья царя и царицы», «Сборы к праздничной обедне в Старой Руси». В теме «Сборов» художником своеобразно и живо угадан поэтический момент старинного быта, когда до рассвета женщины спешно и быстро наряжались при участии челяди, чтобы не опоздать к ранней обедне. «Иллюстрации Рябушкин исполнял мастерски; журналы брали их нарасхват», – написал впоследствии его друг А. Воскресенский [131].

Теснейшая связь между иллюстрацией и подписью-текстом, которой добился в своих работах Рябушкин, является неотъемлемой характеристикой рукописной книжной традиции, к которой постоянно апеллировал художник, на которую он опирался.

Перед нами именно та культура древнерусской книги, когда расположенные на одной полосе или на одном развороте текст и иллюстрации дополняют друг друга и тем самым помогают более глубокому пониманию содержания через зрительный ряд и наоборот.

Рябушкин создал целый рад иллюстраций к повестям и историческим романам, среди которых роман А. К. Толстого «Князь Серебряный» (1885 г.), повесть И. Ф. Тюменева «Халдей» (1892 г.).

«Иллюстраторские труды» Рябушкина, его исторические произведения привлекли внимание Н. И. Кутепова. И в 1890-е гг. он привлек его к работе над иллюстрированием книг «Великокняжеская, Царская и Императорская охота на Руси». Для второго тома «Царской охоты»[132] Рябушкин создал два рисунка: «Завет царя Алексея Михайловича» и «Пир царя Алексея Михайловича с ближними боярами в отъезжем поле». Акварель «Выезд царя Алексея Михайловича на соколиную охоту» в издание не вошла[133]. К третьему тому «Императорской охоты»[134] художник выполнил следующие иллюстрации: «Аллегорическое изображение преобразования царской охоты Петром Великим. Перемещение столицы из Москвы в Петербург», «Петр Великий перевозит в ботике через р. Неву императрицу Екатерину Алексеевну, кн. Меншикова, адмирала Головина, канцлера Головкина и Макарова», «Императрица Анна Иоанновна в Петергофском зверинце на охоте, при ней герцог Бирон и обер-егермейстер А. П. Волынский».

Из всего перечня рисунков к «Царской» и «Императорской» охотам представляют интерес два рисунка: «Завет царя Алексея Михайловича» и «Аллегорическое изображение преобразования царской охоты Петром Великим. Перемещение столицы из Москвы в Петербург».

Второй том, посвященный «Царской охоте на Руси царей Михаила Федоровича и Алексея Михайловича», открывал фронтиспис с текстом «из книги Глаголемая урядникъ новое уложение и устроение сокольничья пути». Гравюра по оригиналу Рябушкина представляет собой фрагмент сочинения царя Алексея Михайловича «Завет», оформленный в виде грамоты. Для написания текста художник выбрал скоропись XVII в., характерную для школы мастеров Оружейной Палаты, и воспроизвел ее высокопрофессионально. Но скоропись Рябушкина отличается от скорописи XVII в. наличием, во-первых, словоделения и, во-вторых, современных ему знаков препинания, а также знака переноса. Каждое предложение, как это часто делалось в последней трети XVII в., начинается с заглавной киноварной буквы. Последняя фраза «Завета» «Сия притча душевне и телесне; правды же и суда и милостивыя любве и ратнаго строя николиже позабывайте: делу время и потехе часъ» написана золотом. Название текста «Заветъ» написано киноварной вязью с использованием подчинения и соподчинения, без лигатур. Показатель вязи – 6. Вторая строка заглавия «Царя Алексея Михайловича» написана скорописью, первые буквы каждого слова второй строки и последняя буква третьего написаны киноварью и представляют собой украшенные стилизованной растительностью буквицы. Третья строка заглавия «Охотникамъ» написана также чернилами скорописью, а первая буква «от» выведена киноварью и украшена тонкотравным, с цветами и виноградьем стилизованным растительным орнаментом, также характерным для второй половины XVII в. На левом и правом полях грамоты расположены симметричные полевые украшения в виде вазы со стоящим в ней высоким цветком. Вазы нарисованы золотом, цветки – киноварью. Текст завершается киноварной концовкой растительного тонкотравного орнамента с цветками и шишечкой.

Эта замечательная работа, выполненная Рябушкиным (о чем говорит подпись в нижнем правом углу), являясь оформлением входа в книгу и выполняя роль фронтисписа, создает настроение, раскрывает дух эпохи XVII в. через письмо, орнамент и текст одного из лучших произведений, посвященных охоте, созданных царем Алексеем Михайловичем.

Уникален фронтиспис для третьего тома «Охоты». В нем блестяще сочетаются традиции иконописи, книжной миниатюры и живописи XIX в. с книжными традициями как допетровского времени, так и современными Рябушкину. Аллегория-иллюстрация, символизирующая перемещение столицы из Москвы в Петербург, помещена в центре рамки сложной формы, напоминающей купол храма. В целом подобная форма рамки для размещения в ней рисунка была характерна для книжных заставок, внутри которых помещалось изображение, раскрывающее суть и содержание следующего за ней текста. Акварельный рисунок реалистичен по манере исполнения, композиция двухчастная, построенная на противопоставлении старого московского боярства и нового петровского войска; на контрасте ярких пятен красного и зеленого: боярства, одетого в красные одежды и преображенцев в зеленых кафтанах. Новая Россия забирает у Старой Руси сокола – символ царской охоты.

Стилизованная рамка-купол, очерченная с двух боковых сторон киноварью, имеет в навершии двуглавого орла. Внизу, в поземе, рисунок ограничен стилизованной растительностью из аканта и репья. По серому фону, заполнившему все оставшееся пространство страницы, размещен яркий многоцветный стилизованный растительный орнамент, состоящий из стеблей и листьев аканта, цветков, шишек, султанов и ягод. Такие орнаменты появились в рукописной книжной традиции в годы царствования Алексея Михайловича, утвердились в Московской книжной школе, на Русском Севере и перешли впоследствии в старообрядческую среду. По нижнему полю на сером фоне киноварной вязью сделана подпись к фронтиспису: «Старое и новое». Показатель вязи – 6, присутствует подчинение и соподчинение, буква «С» имеет орнаментальные растительные украшения. Художник создал фронтиспис, который принял на себя роль книжной заставки с ее традиционным смысловым философским наполнением. Смешение новых и старых традиций при создании аллегорического рисунка помогло художнику представить читателям образ сложного, переломного, времени: отказ государства от старых традиций и устремление в новую эпоху. Два рисунка, созданных Рябушкиным для «Царской охоты» Кутепова, свидетельствуют о профессиональном владении художником двумя типами древнерусского письма (скорописью и вязью), о знании книжных орнаментов XVII в. и умелом их использовании.

В 1896 г. вместе с другими художниками Рябушкин был приглашен для работ по коронационному альбому. Он сделал ряд акварельных эскизов, среди них «Поклон с Красного крыльца» и «Въезд у Триумфальных ворот». Интересным и законченным А. Ростиславов назвал первый из названных эскизов с фигурами, освещенными солнцем. «Во всех этих эскизах приятны известная свежесть красок, почти импрессионистские попытки»[135].

Приблизительно в то же время, что и акварели для «Царской охоты», исполнены рисунки к сочинениям И. Ф. Горбунова в издании Общества любителей древней письменности 1904–1905 гг.

Ранее шла речь о тех книжных работах Рябушкина, которые были литографированы или гравированы и напечатаны в тиражных книгах. Помимо представленных и описанных выше листовых работ сохранилось несколько рукописных книг древней и новой традиции, созданных художником. По времени создания все они относятся к 1890–1892 гг. Обратимся к ним.

По окончании Академии художеств Рябушкин, получив стипендию от президента Академии великого князя Владимира Александровича, «воспользовался командировкой» по древнерусским городам. В перерыве между поездками, приехав в Приволье, 13 июня 1891 г. художник написал: «А в Алферовке я списал канты, то есть Псалмы, для чего два раза ходил к черничкам (без последствий) и слушал их пение. Через неделю отправлюсь по Волге от Твери до Астрахани»[136]. «Вернувшись, он не предоставил никакого отчета… На вопрос, чем же он занимался во время командировки, он между прочим ответил, что у себя на родине в Борисоглебском уезде записывал «псальмы» черничек»[137].

Записывая «псалмы черничек» в разных точках своих путешествий, он их оформлял в виде небольших книг. Одна из них сохранилась в архиве И. Ф. Тюменева. В описи архива эта книжечка представлена следующим образом: «Рябушкин А. П. Псалмы (канты) (9), записанные им факсимиле с рукописи черничек в с. Алферовке Воронежской губернии Новохоперского уезда с виньеткой и рисунками на переплете. 1892». Все эти данные почерпнуты из самой рукописной книжки, где на первом листе после заставки, выполненной пером и тушью, имеется запись: «Напевы сихъ Псальмъ записаны у черничекъ [по Нижегородски «Христовы невесты»] въ с. Алферовке Воронежской губ. Новохоперского уезда. Тексты списаны с рукописи, имеющейся у нихъ же. Списано факсимиле». Дальше идет текст пояснение: «Все Псальмы поются хором, в 4, в 6 и 10 голосовъ»[138]. Девять духовных стихов (а это именно духовные стихи, а не псалмы), вошедших в книжечку, написаны поздним «бытовым» быстрым полууставом, которым обычно пользовались старообрядцы в повседневной жизни, в письмах или при создании повседневных, обиходных книг. Но сам протограф книжки не старообрядческий. Это следует из того, что каждому псалму предпосланы ноты, и нотация – линейная, а не крюковая.

Помимо особенностей графики письма Рябушкин воспроизвел все особенности оформления рукописи, бывшей у черничек. Заглавие рукописи «Псальмы» украшено. Прежде всего, украшена буква «пси». А над словом нарисован цветок. Все выполнено пером и тушью. Заставка, расположенная на 1 листе, представляет собой прямоугольник, в который помещен примитивный растительный орнамент.

Подобного плана небольшая рукописная книжечка хранится в нотно-музыкальном отделе РГБ.

Эти две сохранившиеся книжечки свидетельствуют о внимательном изучении Рябушкиным всех сторон повседневной народной культуры, одной из которых было книгописание. Поздняя народная рукописная книга была не менее интересна и с содержательной, и с оформительской стороны. В своем отношении к повседневной культуре художник шел за И. Е. Забелиным, который высоко ценил все, что связано с жизнью и бытом народа, видел в простеньких примитивных книжечках яркое отражение различных аспектов русской народной духовности. Именно на это указал его друг А. Воскресенский, когда писал: «Он неудержимо стремился к проникновению в интимную сторону русского быта, к характеристике духа эпохи»[139].

Помимо работы над копированием, воспроизведением и созданием рукописных книг древней традиции Рябушкин создал несколько книг новой традиции. Некоторые из них сохранились в архиве И. Ф. Тюменева. Обратимся к одной из них – это Сборник стихотворений А. И. Тюменева[140]. Титульный лист книжки, заставки и обложку выполнил Рябушкин, а тексты стихов написаны их автором, по всей видимости, ребенком. На титульном листе Рябушкин кистью и черной краской нарисовал «заставочную картинку»: символы поэзии – соловья, поющего на дереве, и лиру. Далее размещено заглавие: «Стихотворения // А. И. Тюменева. //1892 г. // Издание 1-е // Иллюстрированная А. П. Рябушкинымъ // Приволье»[141]. Тетрадь из 15 листов цветной тесемкой привязана к обложке (картон в ледерине, корешок и уголки кожаные), взятой от старой книги и разрисованной черной краской. На верхней крышке присутствует текст: «Многая лета» и «Ура». На нижней крышке нарисованы цветы, петух, звездочки и арфа. Использование лаконичных средств оформления, подбор немного несерьезных, говорящих атрибутов, детская подача материала, по мнению художника, должны были рассказать об авторе книги и создать доброжелательное отношение к ней.

Усадьба Приволье и жизнь в ней сыграли в творчестве Рябушкина значительную роль. Помимо того, что это была древняя Новгородская земля, здесь жили его друзья, существовало литературно-художественно-музыкальное общество, ставились спектакли, для которых художник создавал афиши и декорации. Имея возможность отдыхать, Рябушкин создавал рукописные книги древней и новой традиций. О его графических работах можно сказать словами А. Воскресенского: «Это, по преимуществу, певец настроений, навеваемых грезами о давно прошедших временах, вдумчивый реставратор тончайших деталей старины, в которых вылилась сущность народного духа. И в этом главное его значение. В своих произведениях он выявил трогательную простоту и полудетскую наивность древней Руси»[142].

В своих живописных работах, в книжной и журнальной графике, в книгописании «Рябушкин показал прошлое как бы очищенным от общественной борьбы, от дисгармонии и несправедливости». Но в отличие от других художников того времени «он противопоставил прошлое настоящему. Плененный национальным своеобразием допетровской эпохи, художник показал ее как бы преломленной через призму древнего искусства. Присущее ему декоративное начало, плоскостность трактовки форм, насыщенность цвета были утверждены как качество, присущее самой жизни», – написала об А. П. Рябушкине А. А. Верещагина[143].

В работах Рябушкина, в том числе и в книжно-графических, объектом правдивого изображения стали русский национальный характер в его повседневном проявлении, народные вкусы и идеалы, выражающиеся в национальном декоре и красочности быта XVII в. Справедлив вывод Е. Муриной, что «величайшей заслугой» Рябушкина стало то, что «он утвердил в живом творчестве преемственную связь современной ему художественной культуры с древними национальными художественными традициями»[144].

Древнерусская культура, иконопись, фреска, культура древнерусского быта оказали на Рябушкина огромное влияние, превратив его в художественного бытописателя допетровской Руси. Знание древнерусской книжной культуры, рукописной и старопечатной книги, помогли художнику проникнуть в суть прошлого и донести его до зрителя. Без соприкосновения с книжной традицией, с ее орнаментами и миниатюрами, сопровождающими текст, Рябушкин и другие мастера, такие как В. М. и А. М. Васнецовы, Н. С. Самокиш, К. В. Лебедев Д. С. Стеллецкий и другие, не смогли бы столь масштабно утверждать национальную идею в искусстве, доказывать необходимость преемственности культур и обращения к прошлому для движения вперед.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.