§ 2. Иллюстратор и книгописец рубежа XIX–XX вв. В. М. Васнецов (1848–1926 гг.)

§ 2. Иллюстратор и книгописец рубежа XIX–XX вв. В. М. Васнецов (1848–1926 гг.)

На рубеже XIX–XX вв. создавался новый образ древнерусской книги, в которой вместе выступили древность и новаторство: такими книгами стали иллюстрированные книги, содержащие произведения русского фольклора.

В русском искусстве сказочно-фантастические мотивы встречались издревле. Неотъемлемыми элементами деревянной резьбы являлись русалки-сирены, львы, грифоны, волки, собаки, жар-птица, петушки. Они также украшали изделия ювелирного искусства, бытовую утварь. Образное воплощение сказки и былины впервые получили в народных лубочных картинках. Их тематика была разнообразной. Особой популярностью пользовался лубок волшебно-героического характера, прославляющий подвиги героев народных сказок. Самыми популярными персонажами, воплотившимися в русских народных картинках, были Еруслан Лазаревич и Бова-королевич. Эти герои, пришедшие из иноземных источников, на картинках изображались одетыми в немецкие кафтаны и французские латы. Действие, представленное на картинке, разворачивалось чаще всего на фоне экзотических восточных замков. Но изображены были русские богатыри, способные сокрушить любого врага. Например, любимый герой русского лубка Еруслан Лазаревич изображался верхом на коне, с пикой и мечом в руках, рубящий одну за другой головы страшного змия. Чтобы изображение было понятным, под рисунком в один или несколько столбцов размещался пояснительный текст: «Ерусланъ Лазаревичь ехалъ путемъ дорогою и напалъ на Еруслана царь змеиски или морское чудовище, которой пожиралъ народъ в городе…». «Проворно выхватил богатырь меч-кладенец, взмахнул им – и одна голова свалилась с туловища змеиного, еще взмах – и другой головы как не бывало. Застонало чудовище, завопило голосом человеческим: государь Еруслан Лазаревич, смилуйся надо мною, не руби третью голову, не предай смерти…»[262]. «При всей застылости сцены и определенном схематизме, – писала исследователь Н. Ф. Шанина, – изображение проникнуто духом эпичности – художник стремится передать бесстрашие героя и величие свершаемого им подвига»[263].

Помимо волшебно-героических выпускались листы, посвященные бытовым и сатирическим русским сказкам: «Емеля-дурак», «Как мыши кота хоронили», «Шемякин суд», «Повесть о Ерше-Ершовиче», «О глупой жене», «О льстивой лисе и куре» и другие. Любое изображение сопровождалось текстом. Если лубок был односюжетным, то текст, чаще всего набранный шрифтами, воспроизводящими шрифты старопечатных книг, размещался под или над изображением. А сама подача материала воспроизводила манеру оформления лицевых рукописей XVII в. Если на листе последовательно изображалось несколько значительных эпизодов, то есть композиция была многосюжетной, то текст давался под каждым из них, по принципу построения иконных клейм.

С развитием полиграфии получили распространение лубочные издания сказок – небольшие книжечки с картинками на дешевой бумаге. «Утеряв наивную искренность примитивного лубка, многие иллюстрации превратились в дилетантские картинки самого низкого вкуса»[264]. Но даже эти книжицы, низкой полиграфической культуры и невысоким качеством дилетантских иллюстраций, названные В. Г. Белинским «жалкими книжонками», привлекали многочисленных читателей и, как свидетельствовал П. А. Вяземский, «жадно скупались… легко покупались, как изюм, орехи и моченые яблоки»[265].

Русская лубочная картина, лубочные и полулубочные сказки выступали в роли той иллюстрированной литературы, которая, по мнению Н. В. Новикова, «притягивала к себе массового читателя. Эта литература, соприкасавшаяся с фольклором, волновала и занимала читателя. Она увлекала его простотою формы и многообразием содержания; вводила его в мир фантастики и удивительных приключений»[266]. Народные картинки оказали влияние на различные виды искусства. Не случайно И. Е. Репин, указывая на значение лубка, говорил: «Для тех, кто желает создать капитальное народное произведение, следует искать темы в лубочных созданиях и самого примитивного характера. Традиции и преемственность дают особую силу новым произведениям»[267].

Интерес представителей русской культуры к фольклору как таковому и к сказке и былине как к яркому и значимому явлению литературы определил и отношение к ним художников как предмету и теме иллюстрирования. Сказочные сюжеты, образы былинных героев начали активно наполнять русское изобразительное искусство как иллюстрации к изданиям и как самостоятельные произведения станковой, а затем и монументальной живописи. Русские живописцы XIX – начала XX в. создали такие художественные образы, которые прочно ассоциируются и связываются непосредственно с текстом, создавая нерасторжимое единство. Первыми художниками, обратившимися к сказке, стали А. А. Брюллов, Ф. П. Толстой, Г. Г. Гагарин, Л. А. Серяков, Р. К. Жуковский, которые трактовали фольклорные и сказочные сюжеты в духе романтизма. В 1850-е гг., когда расширился круг сказочных сюжетов, возросло и число художников, обратившихся к этой теме. Писали и рисовали сказку в духе позднего романтизма представители русского реализма, разные по стилистическому поиску мастера: М. А. Зичи, М. О. Микешин, В. Е. Шварц, В. Е. Маковский.

Во второй половине XIX в. художники стали чаще обращаться к мифу, к сказкам и былинам при выборе сюжетов и тем картин и графических работ. Иллюстрировать сказку – дело сложное. Один из крупнейших исследователей русского фольклора В. Я. Пропп в размышлениях о специфике сказки как произведения устной литературы, отметив особенности и сложности ее иллюстрирования, написал: «Сказку вообще принципиально невозможно иллюстрировать, так как события сказки совершаются как бы вне времени и пространства. Сказка сразу же перестает быть сказкой»[268]. Восприятие сказок и былин, пословиц и поговорок, содержащих как поэтический вымысел, так и исторически достоверные сведения, повлекло за собой создание детально подробных и литературных изображений, опирающихся на глубокое историческое знание.

Создавая в иллюстрации образ сказки, художники и писатели зачастую чувствовали необходимость не только в ее иллюстрировании, но и в подборе соответствующего тексту типа письма. Только так возможно было передать дух и атмосферу сказки, показать ее глубокие исторические корни. В итоге появились рукописные книги, содержащие сказки, поговорки, былины, впоследствии литографировавшиеся и издававшиеся большими тиражами.

В роли иллюстраторов русских сказок, былин, старин, пословиц и поговорок выступили художники В. М. Васнецов, Е. Д. Поленова, И. Я. Билибин и Б. В. Зворыкин, Г. И. Нарбут.

Е. В. Честняков и А. М. Ремизов, интерпретируя традиционные сказочные сюжеты, создавали на их основе свои, оригинальные, сказки. Всех вышеуказанных представителей отечественной культуры, живших на рубеже XIX–XX в., объединила любовь к устному народному творчеству, к рукописной книге, знание рукописной книжной традиции, желание и умение создавать рукописные книги.

Происходившее во второй половине XIX – начале XX в. обращение к фольклору было не только одним из элементов освоения истории культуры Древней Руси, но и стало поводом для осмысления нравственно-этических проблем современной России через миф и легендарное прошлое.

В начале XX в. русский фольклор превратился в такой мощный источник художественного вдохновения, что иллюстрации на фольклорные темы заняли не менее значимое место в книге, чем сам текст, и книга превратилась в подлинное произведение искусства. Сказочные книги, считавшиеся детской литературой, по мнению исследователей, «в равной степени предназначались и для взрослого человека, способного в полной мере оценить изысканное графическое исполнение и причудливый мир, созданный художниками»[269]. Лучшим же художественным воплощением русского фольклора, в котором присутствовало и отношение к окружающей действительности, и глубокое понимание истории и происходящих исторических процессов, и осознание значимости культурных традиций, стали рукописные книги, соединившие иллюстрации и каллиграфию (специально подобранные или разработанные шрифты и графику письма).

Обратимся к некоторым аспектам творчества русских художников, переосмыслившим древнюю книжную традицию и создавшим на ее основе рукописные книги нового времени.

Виктор Михайлович Васнецов и его «Песнь о вещем Олеге»

В. М. Васнецов – выдающийся русский исторический художник-передвижник, прославивший свое имя, прежде всего, работами на фольклорно-эпические темы и иллюстрациями к пушкинской «Песне о Вещем Олеге». Прежде чем найти свой путь в живописи – путь создателя русских народных сказочных и легендарно-былинных образов, выступил как художник-жанрист, автор рисунков и картин из народного быта. Создавая картины, иконы, архитектурные проекты, монументальные росписи, работая над театральными декорациями, иллюстрируя книги, развивая рукописные традиции, он продолжил живописные традиции древнерусских мастеров. По мнению искусствоведа Н. Ф. Шаниной, «ценность творчества Васнецова, создавшего свои произведения на национальной основе, его значение в русском искусстве как первооткрывателя нового жанра и живописи или, как он сам себя называл, «историка несколько на фантастический лад», несомненна»[270].

С Васнецовым в истории русской культуры связано появление и развитие нового направления в живописи, основанного на национально-романтических истоках. «Васнецов предстает перед нами как новатор, стоящий во главе ренессанса и подъема русской национальной живописи. Он противопоставил свой стиль господствующим в то время в обществе направлениям и одержал блестящую победу», – писал французский историк и археолог де Бай[271]. Н. К. Рерих указал еще на одну сторону новаторства Васнецова, отметив, что тот первым из русских художников «не погнушался внимательно отнестись к делу художественной промышленности, сознавая всю важность вмешательства художников в создание даже мелочей жизненного обихода»[272].

Для Васнецова родной стихией стали сказки, былины, мифы, иллюстрируя которые он продолжил традиции древнерусского книгописания. Вера в единство разных видов искусства помогла ему в 1899 г. создать шедевр русской книжной культуры – «Песнь о вещем Олеге».

Виктор Михайлович Васнецов родился в селе Лопьял Вятской губернии. Детские годы прошли в селе Рябово. Вспоминая детство, Васнецов писал: «Я жил в селе среди мужиков и баб и любил их не «народнически», а попросту, как своих друзей и приятелей, слушал их песни и сказки, заслушивался, сидя на печи при свете и треске лучины»[273]. Художник также рассказывал: «Пушкинскую няню Арину Родионовну нам, детям, заменяла словоохотливая стряпуха, ее увлекательнейшие с присказками и прибаутками рассказы, которые мы слушали с затаенным дыханием, раскрывали перед нами неисчерпаемые сокровища народной мудрости и поэзии… Думаю, не ошибусь, когда скажу, что сказки стряпухи и повествования бродячих людей, много повидавших на своем веку, заставили меня на всю жизнь полюбить прошлое и настоящее моего народа, во многом они определили путь, дали направление моей бурной деятельности»[274]. Из этого живого общения со средой выросли корни васнецовского историзма на «несколько на фантастический лад».

Первоначальное образование, полученное в доме отца-священника, Васнецов продолжил в Вятском духовном училище и духовной семинарии, где он учился с 1858 по 1867 гг. В духовной семинарии он изучал древнерусскую литературу: жития, четьи-минеи, летописные своды, хронографы. Близкие к фольклорным образы русской литературы насыщали эмоционально-душевное бытие Васнецова. «Я только Русью и жил», – скажет В. М. Васнецов[275]. Почти два десятилетия, столь существенные для становления творческого художественного сознания Васнецова, продолжалось воздействие поэтики фольклора и «эпоса древнерусской литературы, раскрывающего, по словам Д. С. Лихачева, историю вселенной и историю Руси»[276]. Именно в Вятке Васнецов создал свою первую фольклорную серию рисунков для сборника русских пословиц и поговорок. Огромную роль в становлении профессионального мастерства и его художественной манеры сыграло его участие в росписи Вятского собора.

Знакомство с биографией Васнецова, с его детством и годами учебы в училище и семинарии приводит к мысли, что судьба будущего художника сложилась так, как будто ему заранее предназначалось стать певцом русской сказки[277].

В августе 1867 г. Васнецов прибыл в Петербург, где с 1867 по 1868 гг. учился в рисовальной школе Общества поощрения художников у И. Н. Крамского. В 1868 г. Васнецов поступил в Академию художеств. Его учителями стали известные мастера, профессора живописи П. В. Басин, В. П. Верещагин и П. П. Чистяков. В 1870 г. за эскиз «Христос и Пилат перед народом» Васнецов получил Большую серебряную медаль[278]. В 1874 г. он впервые участвовал в выставке Товарищества передвижных художественных выставок, членом которого он стал четырьмя годами позже, в 1878 г. Ориентируясь на традиции таких мастеров, как П. А. Федотов и В. Г. Перов, художник в 1870 гг. создал ряд самобытных жанровых произведений в духе передвижничества, запечатлев различные типы современного ему общества: «С квартиры на квартиру» (1875–1876 гг.), «Чаепитие в трактире» (1872–1874 гг.) и «Преферанс» (1879 гг.). В 1878 г. Васнецов написал три работы, соприкасающиеся с батальной темой, а именно с темой русско-турецкой войны 1877–1878 гг.: «Военная телеграмма», «Развешивание флагов» и рисунок пером «Ночью на улицах Петербурга в день взятия Плевны».

В 1870 гг. Васнецов заявил о себе как жанрист. В 1871 г. он исполнил эскизы будущих больших сказочных полотен «Витязь на распутье» и «Три богатыря». «Как я стал из жанриста историком (несколько на фантастический лад) – точно ответить не сумею, – размышлял Виктор Васнецов в одном из писем В. В. Стасову. – Знаю только, что во время самого ярого увлечения жанром, в Академические времена в Петербурге, меня не покидали неясные исторические и сказочные грезы. Противоположения жанра и истории в душе моей не было, а стало быть, и перелома или какой-либо переходной борьбы, во мне не происходило… Я всегда был убежден, что в жанровых и исторических картинах, статуях и вообще в каком бы то ни было произведении искусства – образа, звука, слова – в сказках, песне, былине, драме и проч. сказывается весь цельный облик народа, внутренний и внешний, – с прошлым и настоящим, а может быть, и будущим. Только больной и плохой человек не помнит и не ценит своего детства и юности… Плох тот народ, который не помнит, не ценит и не любит своей истории!»[279].

Решительный перелом в творчестве Васнецова наступил в связи с его переездом в Москву в 1878 г., о чем он сам говорил следующее: «Решительно и сознательно переход от жанра совершился в Москве златоглавой, конечно. Когда я приехал в Москву, то почувствовал, что приехал домой и дальше ехать уже некуда. Кремль, Василий Блаженный заставляли чуть ли не плакать, до такой степени все это веяло на душу родным и незабвенным»[280]. Художник писал: «Я чувствовал всем существом, что только Москва, ее народ, ее история, ее Кремль смогут оживить, воскресить мою обессиленную петербургским равнодушием и холодом фантазию»[281]. В Москве Васнецов установил прочные дружественные связи с С. И. Мамонтовым и П. М. Третьяковым, подружился с В. Д. Поленовым и М. В. Нестеровым, стал деятельным участником творческого содружества художников, организовавшегося в имении Абрамцево[282].

В 1880-е гг., в московский период жизни, фольклорно-эпическая тематика стала ведущей в творчестве Васнецова, хотя замысел многих из них относится к более ранним годам. Сам Васнецов писал: «Некоторые из картин были задуманы мною еще в Петербургский период, например, «После побоища» (1880 г.) из «Слова о полку Игореве» и «Витязь на распутье» (1871–1882 гг.), «Богатыри»…, «Битва славян со скифами» (1882 г.)». Публике, художественной критике и друзьям художника его первое выступление в роли историка «несколько на фантастический лад» показалось чем-то неожиданным, а для некоторых неприемлемым. Васнецов выступил как художник-новатор, поставив перед собой серьезную цель – воплотить в реалистических живописных образах далекое героическое прошлое своей родины, преломленное в свете народной поэзии.

Лучшей батально-исторической картиной Васнецова стали «Богатыри», над которыми он работал практически более 20 лет, с 1876 по 1898 гг. Средствами живописи художнику удалось создать образы былинных богатырей, защитников рубежей родной земли и заступников за несправедливо обиженных.

В 1880-е гг. Васнецов написал известные картины «Ковер-самолет» (1880 г.), «Аленушка» (1881 г.), «Три царевны подземного царства» (1881 г.), «Иван-царевич на сером волке» (1889 г.), разрешив главную идейно-пластическую задачу взаимосвязи сказочного мотива и декоративности формы. В 1897 г. В. М. Васнецов выполнил одну из самых знаменитых своих картин «Царь Иван Васильевич Грозный». Последние годы жизни, 1917–1926 гг., ознаменованы циклом картин «Поэма семи сказок»: «Спящая царевна», «Царевна Несмеяна», «Царевна-Лягушка», «Кощей Бессмертный», «Ковер-самолет», «Сивка-Бурка», «Баба-Яга».

В 1883–1885 гг. он работал над эскизами к картине-фризу «Каменный век» для Исторического музея в Москве. В Абрамцеве по рисункам Васнецова построили церковь в древнерусском стиле и «избушку на курьих ножках». В Москве в 1893–1894 гг. по собственному проекту построен дом с мастерской.

В 1885 г. художник принял участие в создании декораций для опер Н. А. Римского-Корсакова «Снегурочка» и А. С. Даргомыжского «Русалка» сначала для домашней сцены С. И. Мамонтова, а затем для постановки на сцене Мамонтовской московской частной оперы. С работы над декорациями и костюмами к опере «Снегурочка» начался новый этап в творчестве Васнецова – до конца осознанное понимание, что есть подлинно национальное русское искусство[283]. Восхищенный декорациями и костюмами И. Е. Репин сообщал В. В. Стасову: «Не могу не поделиться с Вами одной новостью: здесь, у С. И. Мамонтова, затеяли сыграть «Снегурочку» Островского. Васнецов сделал для костюмов рисунки; он сделал такие великолепные типы, просто восторг!!!»[284]. Критик В. В. Стасов, увидев оперу в Москве, отметил, что ничья фантазия «не заходила так далеко и так глубоко в воссоздании архитектурных форм и орнаментики Древней Руси, сказочной, легендарной, былинной»[285].

После поездки в Италию в апреле – мае 1885 г. Васнецов переехал в Киев, где с 1885 по 1896 гг. увлеченно работал над росписями Владимирского собора. Об этом свидетельствуют его письма Третьяковым. «Теперь голова моя наполнена святыми, апостолами, мучениками, пророками, ангелами, орнаментами и все почти гигантских размеров», сообщал он в одном из писем[286]. В ходе работы над росписями собора Васнецов, по мнению Н. А. Ярославцевой, решал вопрос о национальности и всеобщности в искусстве[287]. В монографии искусствоведа А. К. Лазуко отмечено, что «Васнецов и при создании церковной росписи сумел проявить отличающую его индивидуальность, тот склад самобытного художнического видения, что сделал его первым воплотителем образов русского фольклора»[288].

В росписях Владимирского собора А. Н. Бенуа увидел «сродство с чудесными красочными симфониями древней церковной русской и византийской живописи»[289]. Стенопись Владимирского собора, подобно ростово-ярославским фрескам XVII в., выступает как единое декоративное целое за счет того, что отдельные фигуры и сюжетные группы искусно обрамлены ковровым орнаментом.

При создании эскизов мозаик и росписей для Георгиевского собора в Гусь-Хруста льном (1896–1904 гг.), соборов в Варшаве (1906–1911 гг.), Дармштадте (1899–1901 гг.), Петербурге (1883–1901 гг.), проекта Русского павильона для Парижской выставки и фасада здания Третьяковской галереи он постарался отойти от форм и композиций корифеев эпохи Возрождения и дать самобытное национальное решение. Для мозаик интерьера храма Воскресения Христова («Спаса на крови») в Петербурге он написал два картона: «Спаситель» и «Богоматерь». Для наружных мозаик он создал пять картонов: «Серафим», «Распятие», «Снятие со креста», «Несение креста», «Сошествие во ад».

Важнейшим подспорьем Васнецову во всех его творческих исканиях были собранные им разнообразные коллекции: произведений древнерусской живописи, русских костюмов, музыкальных инструментов, изделий народно-декоративного искусства и быта (прялки, туеса, братины), старинного оружия. Васнецовская коллекция икон была одной из самых больших в Москве. На выставке «Иконописи и художественной старины», устроенной И. С. Остроуховым в 1912 г., художник представил 44 иконы из своего собрания[290]. Интересным было собрание старинных книг, которые он покупал у московских антикваров. Среди купцов-антикваров, у которых Васнецов приобретал книги, был и С. Т. Большаков[291].

В 1893 г. Васнецова избрали действительным членом Петербургской Академии художеств. В стенах Академии состоялись две персональные выставки художника. Он принял участие в разработке Устава Академии, отводя ей «первенствующее место в деле развития русского искусства»[292].

Васнецов участвовал в деле охраны и реставрации памятников истории и культуры, будучи членом Московского бюро краеведения, работая в комиссиях по проектам окраски Грановитой палаты, Зимнего сада и Большого Кремлевского дворца. Умер В. М. Васнецов в 1926 г. в Москве.

Все творчество Васнецова было пронизано пафосом служения искусства своему народу. Исходя из бесспорного положения о предназначении каждого человека нести людям добро и красоту, Васнецов сформулировал творческое кредо художника: нести добро и красоту в своем искусстве, «осуществляя идеалы блага и добра на земле»[293]. Он писал: «Счастлив всякий, кому удастся посадить и вырастить хоть маленькое семечко добра и красоты в родной земле – свое прекрасное, родное, выросшее и расцветшее полным цветом, даст плоды для всего человечества»[294]. Активно проводить эту идею в жизнь художнику и гражданину Васнецову помогали его многочисленные графические и книжные работы, которые, имея большие тиражи, могли достучаться до сердца и ума каждого читателя.

Книжная графика в жизни Васнецова заняла значимое место, хотя об этой стороне творчества художника принято говорить гораздо меньше, а специальные монографические исследования на эту тему отсутствуют.

Иллюстрированием русского фольклора и различных произведений классической литературы, книжной графикой Васнецов начал заниматься рано: первые опыты относятся к Вятскому периоду и ко времени учебы в Академии художеств. Еще в Вятке, рисуя по впечатлению, он в 1866–1867 гг. создал серию из 60 отдельных рисунков для сборника «Русские пословицы и поговорки» Н. Трапицына. По мнению Н. А. Ярославцевой, «в этих рисунках проявилось мастерство молодого художника остро подмечать явления сельской жизни и отображать их метко и правдиво»[295]. В 1870 г. он выступил в журнале «Иллюстрация»[296] с рисунками на темы русских сказок. Затем последовала работа над небольшой детской книжной И. Ряполовского[297] «Приключения козла Мемеки и его друзей». Более серьезными и значимыми для Васнецова стали работы над «Народной» и «Солдатской» азбуками И. И. Столпянского[298], вышедшими в 1872 г. «Замечательные жанровые рисунки Васнецова, навеянные самой жизнью, ярко и широко рассказывающие о русском быте и нравах, переиздавались в течение 18 лет около 30 раз большими тиражами», – отмечала специалист по истории детской книги Э. 3. Ганкина[299]. Об этих изданиях писал В. В. Стасов: «Сколько же русских нашего поколения всех сословий имели возможность – редкий и неоцененный случай – учиться в детстве грамоте по рисункам отличного художника… И сколько тут, может быть, незримо, неведомо для всех посеялось чувства правды и смутного ощущения изящества»[300]. В «Русской азбуке для детей» В. И. Водовозова Васнецов широко использовал натурные жанровые зарисовки, не придумывая специально сюжеты для детских иллюстраций. Это были сцены крестьянской жизни, картины русской природы. Художник иллюстрировал учебные книги и хрестоматии для детей, сборники детских рассказов и стихотворений[301]. «Правда, эти книжки издавались более чем скромно, на плохой бумаге, – отметила Э. 3. Ганкина, – а рисунки воспроизводились гравюрой на дереве весьма среднего качества. Они помещались в тексте и на отдельных страницах, без каких-либо украшений или попыток включить их в единую систему декоративного оформления. И хотя уже в этих незатейливых изданиях чувствуется рука большого мастера, ничто не намекает здесь на ту роль, которую Васнецов сыграет позднее в возрождении искусства книги»[302].

Сын В. М. Васнецова Алексей Викторович, рассказывая об отце, говорил о его приоритетах в чтении, отмечал, что тот любил «русские народные песни, сказки, поговорки, красоту русского языка», любил читать Ф. М. Достоевского, Н. В. Гоголя, А. Н. Островского, А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, Л. Н. Толстого. Узы дружбы связывали его с А. П. Чеховым[303]. Поэтому наряду с иллюстрациями к народным пословицам и поговоркам, к сказкам и азбукам у Васнецова появились иллюстрации к произведениям русских писателей, близких к народной тематике. Показателен выбор произведений и авторов, к которым он делал иллюстрации: Н. В. Гоголь, А. С. Пушкин, П. П. Ершов, М. Ю. Лермонтов, И. С. Тургенев. Особое, трепетное отношение испытывал Васнецов к Н. В. Гоголю – «великому художнику слова, подлинно великому писателю земли Русской»[304]. Еще в 1872 г. он создал серию иллюстраций к народному изданию «Тараса Бульбы».

Произведения Гоголя, работа над их художественным осмыслением и воплощением позволяла Васнецову четче сформулировать национальную идею в искусстве, указать на значение национального пути русской культуры. В одном из писем он так определил задачи русских художников: «…мы только тогда внесем свою лепту в сокровищницу всемирного искусства, когда все силы свои устремим к развитию своего родного Русского искусства, то есть когда с возможным для нас совершенством и полнотой изобразим и выразим красоту, мощь и смысл наших родных образов – нашей русской природы и человека – нашей настоящей жизни, нашего прошлого… наши грезы, мечты – нашу веру и сумеем в своем истинно национальном – отразить вечное, непреходящее»[305]. Книжная графика, орнаментика и рукописная книжная традиция помогали Васнецову следовать национальному пути, осмысливать предназначение современного ему русского искусства.

В середине 1890-х гг. Н. И. Кутепов привлек его к иллюстрированию «Великокняжеской и царской охоты на Руси». В первом томе автор и издатели поместили работу Васнецова «Отдых великого князя Владимира Мономаха после охоты»[306]. Для второго тома Васнецов создал картину «Царская потеха, борьба царского псаря с медведем»[307].

Васнецов с готовностью согласился участвовать в иллюстрировании трехтомного собрания сочинений, посвященного столетию со дня рождения А. С. Пушкина. Над оформлением этого издания работали А. Е. Архипов, А. Н. Бенуа, М. А. Врубель, С. А. Коровин, С. В. Малютин, И. И. Левитан, В. И. Суриков, И. Е. Репин, С. В. Иванов, К. А. Сомов, Л. О. Пастернак[308]. Вице-президенту Академии художеств И. И. Толстому Васнецов по этому поводу писал: «Очень рад, что буду работать при Вашем участии иллюстрации для праздника Пушкина»[309]. В первый том вошли рисунки В. М. Васнецова к «Сказке о царе Салтане», в третий – к драме «Борис Годунов» и к поэме «Русалка». «Песнь о вещем Олеге» стала готовиться к отдельному изданию, которое осуществила Экспедиция заготовления государственных бумаг 26 мая 1899 г.[310], а в 1912 г. «Песнь о вещем Олеге» переиздало Товарищество скоропечатни Левенсона[311].

В письмах И. И. Толстому и Г. И. Франку Васнецов достаточно подробно рассказал о своей работе над «Песнью». И. И. Толстому в январе 1899 г. он сообщал следующее: «Представляю песнь я в 4-х картинах: «Встреча с кудесником», «Прощание с конем», «На череп коня наступил» и «Тризна». Для успешности воспроизведения рисунков буду высылать по мере исполнения. Был в Академии наук вопрос о шрифте. Я думаю, что главное тут, чтобы написано было красиво и интересно – художественно. А будет ли это похоже на устав или полуустав – это все равно. Конечно, характер письма будет славянский, а не латинский. Буду очень просить указать мне самую правильную редакцию «Песни» в смысле правописания и стиха. Затем не откажите сообщить мне выработанный Комиссией точный заголовок издания – для написания, то есть что, кто и почему издается? Засим покуда не имеется вопросов. Скоро дать рисунков не могу. Хотя и работаю над ними по вечерам, но привезть с собой еще ничего не успею – буду высылать на Ваше имя после выставки. При возникновении вопросов буду немедленно Вам отсылать»[312]. В феврале 1899 г. в письме граверу Г. И. Франку сообщал о ходе работы: «На днях приступлю к исполнению «Песни о вещем Олеге», и все время мое в продолжение марта и апреля, свободное от главных моих работ, должно пойти на исполнение этих рисунков. <…> Но прежде чем начать дело, я должен знать условия, на которых она может быть исполнена Экспедицией. Рисунки должны быть в красках в величину немного меньше оригинала каждый.

Печатание должно быть сделано на хорошей бумаге. Текста с виньетками и заставками будет, вероятно, не менее 20–30 листочков – соответственно рисункам»[313].

Подходы к работе и технике исполнения менялись по мере ее исполнения. О каждом своем шаге художник информировал либо Г. И. Франка, либо И. И. Толстого. В марте он писал последнему: «Песнь о вещем Олеге» готовится. Я предполагал высылать г. Франку рисунки сначала в контурах, а потом раскрашивать. Но, по соображении, такая система оказывается для меня крайне неудобной и может задержать мое исполнение рисунков. Я решил высылать рисунки уже готовые в красках. Если будет готов текст, то и – с текстом написанным. Последний, конечно, можно будет высылать отдельно»[314]. В апреле И. И. Толстой поторапливал Васнецова: «В каком положении «Песнь о вещем Олеге»? Из моей телеграммы с одра болезни Вы знаете, что к юбилею не поспеть, но все же начать желательно работу в Экспедиции уже теперь. Я в истинном восторге от первого Вашего рисунка и, судя по всему, убежден, что вся памятка выйдет на славу»[315].

Увлеченно работая над юбилейным изданием «Песни о вещем Олеге», художник создал новый принцип оформления книги большого формата с цветными иллюстрациями на материале одного небольшого стихотворения, причем каждые несколько строк получили свою страницу и свой рисунок.

Для «Песни о вещем Олеге» у Васнецова возникла «целая сюита цветных иллюстраций»[316], цепь единого сюжетного повествования. Страницы книги не были сброшюрованы, а, раскрываясь, превращались «в единую ленту с повествовательно сменяющими друг друга изображениями, стройным декоративным фризом, тянущимся над текстом»[317]. Васнецов постарался перенести в книгу характерную для его живописи трактовку древней истории, найденную им при создании больших полотен. В Васнецове «несомненна сила новатора, открывшего, несмотря на вопли и протесты, целую новую область для художественной разработки», – отметил А. Н. Бенуа[318].

Воплощая в графике тему судьбы вещего Олега и тему языческих верований славян, художник стремился не превратить их в простую, обыкновенную иллюстрацию. Главным источником для создания образа «Песни» стали наследие русской иконописи и традиции орнаментики древнерусских рукописей и книг. По мнению Э. 3. Ганкиной, «художник выработал своеобразную декоративную манеру с четкими контурами, профильными, развернутыми на плоскости изображениями, локальная раскраска которых не нарушала графической цельности книжной страницы»[319].

Увидевшая свет в 1899 г. книга на титульном листе имела следующий текст: «А. С. Пушкин. Песнь о вещем Олеге. Рисовал В. Васнецов. (Рисунки, заставки и заглавные буквы В. М. Васнецова. Текст песни и заглавного листа писал В. Д. Замирайло)».

Васнецов к моменту начала работы над «Песнью о вещем Олеге» создал немало книжных иллюстраций, подготовив к изданию русских сказок, былин, пословиц и поговорок. Причем, к этой своей работе подходил достаточно жестко и требовательно, осознавая глубину народного знания и народной философии и не считая фольклор исключительно детской литературой. А. В. Васнецов в своих воспоминаниях об отце указал, что тот «совершенно отрицал, что для детей нужны особенные книги. Считал, что лучшие мировые произведения доступны и взрослым людям»[320]. Такое отношение к литературному произведению привело к мысли о создании полноценной художественной книги, в которой иллюстрации, текст, виньетки и инициалы составили бы единое целое, ярче раскрыв смысл произведения. Для решения этой задачи Васнецов и выбрал пушкинскую «Песнь» – небольшое стихотворное произведение, написанное в стиле русских былин и произведений древнерусской литературы, с сохранением поэтики древнерусского языка. Пушкинское восхищение простотой и красотой вымысла хорошо прочувствовал живописец-сказочник и постарался выполнить иллюстрации таким образом, чтобы можно было увидеть все, о чем говорят стихи, как бы побывать там, в глубокой древности, полюбить ее, восхититься ей. На примере оформления выдающегося произведения литературы нового времени художник хотел продемонстрировать возможности, актуальность и необходимость использования принципов орнаментики древнерусских книжных памятников, где письмо и украшения живут, дополняя друг друга.

Иллюстрации к тексту «Встреча Олега с волхвом», «Вещий Олег», «Олег и кудесник», «Прощание с конем», «Тризна по Олегу»[321] и другие – все они выполнены Васнецовым акварелью на бумаге в академических традициях. Все они расположены в верхней части страницы, создавая не только «единую ленту с повествовательно сменяющими друг друга изображениями» и «стройный декоративный фриз», но и исполняя роль заставок к небольшим, логически завершенным частям текста, состоящим из трех четверостиший. Очень поэтично описала Л. С. Кудрявцева иллюстрации Васнецова. Так, «Встреча Олега с волхвом» представлена следующим образом: «Кудесник стоит у кромки дремучего леса и сам похож на старый лес. А справа, в розовом зареве, – князь Олег на коне среди своего многочисленного войска. Он слушает внимательно, но не слишком верит речам старца. Лишь конь чувствует силу слов кудесника. Между белым кудесником и белым конем идет незримый разговор. Что-то вещее есть в их сказочных обликах. Цветовые тона как бы переходят от леса, от небесного заката на одежду воинов. Белый цвет одежды кудесника и белый цвет коня звучат как само предсказание». Впечатления об иллюстрации «Вещий Олег у черепа своего коня» Л. С. Кудрявцева передала так: «Старый седой человек, печально склонивший голову… Сурово облачное небо, тяжело текут воды. Все такое же древнее, как само предание. Фигура князя будто вырастает из земной тверди, он как памятник той сказочной древности. И краски – зеленые, голубые, красные – кажущиеся древними: они словно припорошены временем»[322].

Васнецов очень требовательно относился к себе как каллиграфу. Многие свои работы он подписывал, используя древнерусскую графику письма. Например, названия всех эскизов костюмов к «Снегурочке» написаны полууставом, названия иллюстраций к «Песне о вещем Олеге» – скорописью, при создании эскизов хоругвей использована вязь. Но для написания стихотворного текста художник пригласил В. Д. Замирайло (1868–1939 гг.), с которым вместе работал над росписью Князь-Владимирского Киевского собора. Для рукописной книги (с планами по ее литографированию в дальнейшем) тот стилизовал древнерусское раннее уставное письмо, в котором отсутствует наклон, все мачты букв расположены строго перпендикулярно к строке, ширина буквы практически равна ее высоте и все ее элементы вписываются в квадрат. В то же время Замирайло использует для написания ряда букв графику XIV в.: присутствие узкого и широкого «О», якорное «Е», наклонная мачта у «еров», разбежавшиеся друг от друга вверх и вниз по мачте петли буквы «В». Звук «Я» графически представлен только при помощи буквы «юс малый». Своеобразно графически интерпретирована буква «З»: верхняя петля лежит почти на строке, а нижняя петля, как бы растянувшись по строке вправо под прямым или острым углом, уходит под линию строки. Вариативность написания той же буквы «З» (3–4 варианта) слишком велика для уставного письма. Не характерным для устава является и написание буквы «Ж», представляющей из себя перечеркнутую по вертикали букву «X», а не мачту с двумя расположившимися на ней полупетлями. Главное, что удалось Замирайло, – это в стилизации создать дух древности и передать древность предания, переложенного А. С. Пушкиным в стихотворную форму.

Заставки, инициалы и концовки выполнены Васнецовым в стилистике книжных орнаментов XII–XIV вв. В основу рисунка орнамента заставок художник положил украшения новгородской Фроловской Псалтири XIV в., ярко и подробно представленной В. В. Стасовым в работе, посвященной символике русских орнаментов[323]. Взяв за основу антропоморфный и тератологический орнаменты рукописи XIV в., Васнецов переработал их и создал оригинальные композиции, контаминирующие как с текстом, так и с древней эпохой. Инициалы, созданные Васнецовым, более разнообразны. Книга открывается заглавной буквой «К», которая состоит из широколиственных и тонкотравных, ритмически повторяющихся узоров, стилизующих книжные орнаменты XVII в. Заглавные буквицы «Т» («Твой конь не боится опасных трудов»), «В» («Волхвы не боятся могучих владык») в основе своего построения имеют орнаменты XI–XII вв. А упомянутый инициал «В» вообще напоминает подобный же из Архангельского Евангелия 1092 г.

Концовка, созданная Васнецовым, хотя в основе ее рисунка лежит классический повторяющийся полукрин и две фигуры животных, похожих на бескрылых симарглов, является ярким произведением модерна, прототипом будущих орнаментальных работ художников «Мира искусств». То, что удалось сделать Васнецову при создании орнаментов заставок, инициалов и концовки, Е. И. Кириченко справедливо и совершенно верно оценила как «новизну трактовки прототипа, то, что впоследствии исследователи назвали «отстранением» – непривычный и непредвзятый взгляд на привычное»[324].

«Взяв за основу структурные принципы первоисточников, тонко уловив и передав их духовное содержание»[325], В. М. Васнецов разработал орнаменты заставок, заставок-рамок, рамок, концовок, виньеток для бесчисленного количества юбилейных адресов, программок, афиш, меню, созданных им за долгие годы творчества. Одной из самых известных стала заставка к статье С. П. Дягилева «Сложные вопросы» в журнале «Мир искусства»[326]. В основе орнаментальной композиции лежит орнамент заставок рукописных книг, созданных в Кремлевских мастерских (Оружейной палате) в 70-х гг. XVII в. Это сочетание аканта с тонкотравьем, классических барочных султанов, цветов и шишечек с реалистическими ландышами, ромашками и розанчиками при сохранении характерного для этого времени и этих мастеров колорита (сочетание золота, киновари, красной, желтой и зеленой красок).

«Меню парадного обеда в день венчания на царство императора Александра III и императрицы Марии Федоровны» (15 мая 1883 г.) со сценами перенесения царских регалий из Оружейной палаты Московского кремля в Успенский собор (в верхней половине листа) и поднесения хлеба-соли представителями трех сословий (боярином, купцом и крестьянином с женами)[327]. Его Васнецов создал на листе шириной 27 см и высотой 83 см, расположив две композиции и два текста: в верхней части – меню, в нижней – «Слава». Сцену Перенесения царских регалий из Оружейной палаты Московского кремля в Успенский собор художник поместил в рамку, в основу композиции которой положил орнамент заставок-рамок византийских рукописей, Добрилова и Юрьевского Евангелий и Изборника Святослава 1073 г., отличавшихся сложным, повторяющимся рисунком из крина и полукрина.

Две заглавные буквы «С», с которых начинаются разделы славословия, являются каллиграфическими инициалами, украшенными стилизованной растительностью и выполненными золотом и киноварью. Разделы славословия открывают композиции, имитирующие инициалы. И действительно, в основе их построения сюжетная и растительная композиции. Композиция «Поднесение хлеба-соли», расположенная почти в центре листа, разбивает текст на две неравные части. Подобное размещение иллюстраций было характерным для древнерусских лицевых рукописных книг и в данном случае напоминает знаменитое Елизаветградское Евангелие 1600 г.[328]

Среди работ Васнецова есть и серия открыток со сказочными персонажами: Водяной, Баба-Яга, Домовой, Кощей Бессмертный, Царь-девица и другие.[329] Следуя созданной им самим традиции, художник к своим рисункам сделал подписи. В основу графики он положил каллиграфическую скоропись, переработал и стилизовал ее. В итоге получились сказочные письмена и те шрифты, которые часто использовались в «мирискуснических» изданиях.

Один из основателей и лидеров творческого объединения «Мир искусства» А. Н. Бенуа в книге «История русской живописи в XIX веке» отмечал, что главной заслугой Васнецова стал отказ от изображения «обыденной действительности» и обращение к «дивному миру фантастики»[330]. Положив «свой талант, свои богатые душевные и умственные силы на воссоздание красоты жизни», Васнецов тем самым, по мнению А. Н. Бенуа, «окончательно порвал с Западом и пожелал вернуться к первоисточникам, убежденный в том, что русскому нужна только русская красота»[331].

Бесспорно, что главная заслуга художника Васнецова состоит в том, что он одним из первых оценил поэтическую образность фольклора и красоту древнерусского искусства. Его сказки и вся его декораторская и сказочно-декоративная деятельность, его поиски в фольклорно-эпическом направлении обогатили в целом русскую реалистическую живопись. Он открыл фольклорно-эпическую тему и вызвал интерес к ней у ряда замечательных русских художников: М. А Врубеля, Н. К. Рериха, Е. Д. Поленовой, С. В. Милютина, И. Я. Билибина, М. В. Нестерова, К. А. Коровина и других. Неслучайно М. А. Врубель сказал: «Васнецов в свое время произвел на нас сильное впечатление, мы многим ему обязаны». Обращение живописца к народному национальному искусству повлекло за собой поиски новых художественных средств в станковой живописи, в прикладном и театрально-декорационном искусстве, в архитектуре и монументальных росписях, а также в книжной иллюстрации.

Историки искусства, оценивая художественные достоинства иллюстраций к «Песне о вещем Олеге» и целостность ее художественного и композиционного решения, отметили, что Васнецов создал произведение «обостренного пластического поиска,, обогатив художественный язык своего времени»[332]. В «Песне о вещем Олеге» художник воплотил и представил на суд читателей традиции древнерусской книжности, язык народного творчества и новый русский стиль, получивший название ретроспективизма. Васнецовская интерпретация «Песни о вещем Олеге» – иллюстрации, заставки, концовки, инициалы – это яркий пример характерного для древнерусской рукописной книжной традиции подхода к книге как к целостному организму. Именно этот ценный опыт умелого соединения древней традиции и веяний нового времени подхватят и разовьют И. Я. Билибин и Г. И. Нарбут и художники творческого объединения «Мир искусства».

Васнецовское «искание Руси», подлинно русского, желание «разгадать идеал национальной красоты»[333] воплотилось не только и не столько в станковых и монументальных произведениях, сколько в его многочисленных графических работах – книжных иллюстрациях, адресах, программах концертов и обедов. Взяв на себя роль первопроходца в синтезировании исконно русских книжных, народных и академических традиций, он достиг совершенства в «Песне о вещем Олеге»[334]. «Околдованность эпосом и историей», умелое владение рисунком, подлинное знание исконно русских традиций, «неувядающая нравственная сила его лучших поэтических образов»[335] заставили соотечественников обратить внимание на подлинные сокровища национальной культуры, на эстетический идеал народа.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.