Глава 1. Городецкий мастер книжных дел И. Г Блинов (1872–1944 гг.)

Глава 1. Городецкий мастер книжных дел И. Г Блинов (1872–1944 гг.)

Один из старейших волжских центров судоремонта и судостроения Городец, основанный в 1152 г. князем Юрием Долгоруким, был на протяжении всей своей истории и одним из крупнейших духовных центров. Здесь в древнем Федоровском монастыре принял постриг и скончался князь Александр Невский. В Городце в разное время жили и работали иконописцы. Отсюда родом был знаменитый иконописец Прохор с Городца, работавший вместе с Андреем Рублевым[371]. С этим городом (до 1924 г. город имел статус села) связаны жизнь и творчество книгописца и изографа И. Г. Блинова. Как и многие русские крестьяне, Блинов тяготел всегда к традиционной православной культуре, духовному источнику жизни многих поколений, основе русского уклада жизни. За свою жизнь Блинов создал около 100 рукописных книг.

Иван Гаврилович Блинов родился 5 ноября 1872 г. недалеко от Городца в деревне Кудашиха[372]. В этой деревне в семье Гаврилы Андреевича и Любови Клементьевны родился сын Иван. В его жизни и в его судьбе огромную роль сыграл дед Клементий, получивший образование у «опытного инока в старом религиозном духе» – так написал в автобиографии И. Г. Блинов[373]. Дед Клементий и его сын Игнатий были известными мастерами-иконописцами, занимающимися еще и росписью прялок[374]. Занимался росписью прялочных донец и другой его дядя – Василий Клементьевич. Именно дед Клементий очень рано привил своему внуку любовь к чтению и рисованию. В выборе будущей профессии огромную роль сыграло вероисповедание родителей: они были старообрядцами[375].

К 10 годам Иван Блинов научился читать и писать. О первых опытах рисования и создания книг он рассказал в «Автографии»: «В то время я страстно полюбил иконы и картины, и я решил во чтобы то ни стало учиться писать и рисовать без помощи преподавателей, самоучкой. Первую картину нарисовал – архангела Гавриила, с иконы. Вырисовал пером, чернилами. И когда удалось кое-как нарисовать, тогда пришел в великую радость и первым долгом показал Отцу и Матери и дедушке. Они одобрили это мое начинание, и с тех пор я окончательно решил учить искусство рисования и писать книги»[376].

В 14 лет Блинов профессионально начал переписывать книги – маленькие каноны. А чтобы доказать родителям, что его будущая профессия даст возможность зарабатывать на жизнь и прокормить его и его семью, стал писать каноны на продажу, по 20 копеек за канон. В автобиографии, написанной в 1919 г., рассказывая о начале своей работы по созданию рукописных книг, Блинов отметил: «Я старался найти какого-либо заказчика, который бы мне что ни есть платил, чтобы оправдаться перед родителями, что, действительно, я делаю не пустое какое дело. И вот нашел, однако, в с. Городце книготорговца, и он заказал мне написать тетради-каноны для продажи по 20 копеек за каждый. Но каждый такой канон я писал почти целую неделю и получал 20 копеек»[377]. Сохранился большой Канонник со следующей записью: «Сия книга, глаголемая Канонник, принадлежит д. Кудашихи крестьянину Ивану Гавриловичу Блинову. Писал своею рукою в 1887 г.»[378]. Очевидно, это первая большая работа будущего мастера, объемом в 219 листов. В Канонник вошли в основном тропари, каноны и молитвы Богородице и ее иконам, а также молитвы и каноны Николаю Чудотворцу, трем святителям и Ангелу хранителю. Канонник был создан для личного или семейного пользования[379].

Дальнейшей работе Блинова способствовало знакомство «с некоторыми людьми, у которых имелись книги»[380], как писал он в автобиографии.

Желание научиться рисовать по-настоящему, как лучшие мастера древности, привело его в книгописную мастерскую Городецкого купца – коллекционера древностей Г. М. Прянишникова. О первой встрече с мастерами-книжниками у Г. М. Прянишникова Блинов написал следующее: «Но как-то мне пришлось услышать о Г. М. Прянишникове, что у него в доме имеются книгописцы, списывавшие для него с древних рукописей книги и картины. Сейчас со всей радостью отправляюсь к нему, взяв с собой своей работы Апокалипсис, прихожу к нему в дом. Он меня принял и спросил, что мне нужно от него. Я объяснил ему с величайшей робостью свое дело и показал ему свою работу. Он же взял от меня и понес показать своим мастерам. Где они рассматривали, дверь была со стеклом, и мне все было видно, как они вместе с ним смотрели на мою работу и довольно смеялись. На меня такой пришел стыд, что провалился бы сквозь полу от стыда и проклинал, что пошел к нему, то есть к Прянишникову. Когда он вышел и отдает мне мою книгу и говорит: «Иди домой и годика три попиши дома. Тогда и приходи…». С тем я пошел к себе в деревню и решил бросить все это искусство. Придя домой, все свои принадлежности убрал, чтобы их не видеть. Но, в конце концов, опять чрез короткое время страсть к искусству взяла свое, и я снова принялся за это свое любимое занятие. И так несколько раз оставлял и закаивался бросать это дело, но страшная любовь, зародившаяся в душе моей, взяла свое, и я не в силах был больше оставить это мое любимое занятие и решил, во что бы то ни стало, но изучать древнерусское искусство палеографии и живописи»[381].

Увидев работы начинающего книгописца и изографа, П. А. Овчинников, другой городецкий купец и коллекционер, заказал ему ряд книг. А спустя некоторое время произнес пророческие слова: «Ты будешь замечательный писец и рисовальщик, так писали прежде для царей»[382]. Впоследствии с 1894 по 1907 гг. Блинов переписал и оформил для П. А. Овчинникова 25 книг, в том числе «Изборник Святослава 1073 г.». Книги, созданные Блиновым, заканчивались выходной записью, в которой он кратко рассказывал о себе. Так, в «Изборнике» Блинов писал: «Написася сия книга Анастасия Синаита по усердию и по заказу проживающего в селе Городце на крепостной земле Балахнинского купца Петра Алексеевича Овчинникова. А писал оную… Иван Гаврилович Блинов в лето от сотворения мира 7404» (1896 г.)[383].

Большую помощь в становлении Блинова как искусного мастера-каллиграфа оказали и другие собиратели и ценители рукописной книги, жившие в той же Нижегородской губернии, в том числе и И. И. Никифоров, у которого Блинов работал в Горбатове с перерывами с 1895 по 1900 гг. В нескольких сохранившихся письмах мы найдем краткие свидетельства о работе Блинова у купца и его дружеских отношениях с И. И. Никифоровым: «Николай Порфирьевич и семейные его меня до страсти любят, потчуют точно гостя. Теперь начал писать, работы много… Письмо пишу в Нижнем. Приезжал купить бумаги, послан хозяином»[384]. О количестве книг, написанных для Никифорова, судить сложно, поскольку собрание после его смерти разошлось и только часть книг досталась его сыну Петру Николаевичу (1869–1941 гг.)[385]. На сегодняшний день имеются только три завершенные работы Блинова, вошедшие в собрание сына Н. П. Никифорова: это «Повесть о Петре и Февронии»[386] и два «Синодика»[387]. Есть также две незаконченные работы: это тетрадь из «Изборника Святослава 1073 г.»[388] и несколько листов «Поучения о святой Троице папы Сильвестра»[389], а также черновик титульного листа «Андриатиса»[390] – сборника произведений Иоанна Златоуста.

Благодаря работам по заказам Г. М. Прянишникова, П. А. Овчинникова, Н. П. Никифорова, Блинов изучал древнерусские рукописные книги из собраний этих крупных нижегородских коллекционеров. А постоянные контакты с книгописцами и иконописцами из городецких мастерских помогали оттачивать мастерство.

В 1890-е гг. он стал признанным мастером-каллиграфом. Рукописная книга его работы «Канон честному Кресту»[391] была представлена в 1899 г. в Петербурге на палеографической выставке. Эта лицевая книга создавалась в 1898–1899 гг. по заказу Г. М. Прянишникова. В ней имеется фронтиспис с изображением Орудий страстей. Написана она на 13 листах большого формата (35,5?22,0 см). В ней 13 самых разнообразных заставок, выполненных красками и золотом, множество красочных инициалов высотою в 6–7 строк и концовок в виде диковинных ярких полевых цветов, как бы сошедших с городецких прялочных донец. Окончания отдельных частей канона (тропаря, кондака, икоса, ирмоса) оформлены в виде «воронок».

Тот факт, что книга создавалась для выставки, объясняет некоторые особенности в оформлении книги: большое число разнообразных растительных заставок, которые использовались русскими мастерами в XI–XVI вв.; большое число разнообразных инициалов и концовок, вязные строки, написанные золотом, киноварью и чернилами; несколько образцов полуустава и скорописи. Книга имеет переплет из досок, обтянутых кожей. На коже характерное для книг XVII в. тиснение «Книга глаголемая». Имеются две латунные застежки. В конце книги ее создателем была сделана следующая запись: «Начата бысть писатися сия книга, глаголемая Канон честному и животворящему Кресту, в лето 7408-е, месяца ноября в 12 день на память иже во святых отца нашего Иоанна Милостиваго, архиепископа Александрийскаго, и преподобнаго отца нашего Нила. Совершена же бысть того же лета месяца декабря в 4 день на память святыя великомученицы Варвары и преподобнаго отца нашего Иоанна Дамаскина. А писал сей Канон Нижегородской губернии Балахонского уезда Большепесошнинской волости деревни Кудашихи крестьянин Иван Гаврилов Блинов. А что обрящете неисправно – дело моего невежества, простите Господа ради, Богу нашему слава ныне, и присно, и во веки веком. Аминь».

К написанию канонов и Каноников Блинов обращался неоднократно, создавая их в виде как простых повседневных, домашних книжечек, так и парадных, роскошных книг. Примером парадной книги стал созданный по заказу И. А. Овчинникова в 1900 г. лицевой Канонник (Каноны толковые)[392]. В него вошли «Канон честному и животворящему Кресту», «Канон на Рождество Христово», «Канон на крещение Господне» и другие каноны на двунадесятые праздники. Всего в книге 10 канонов. Каждый из них открывается миниатюрой, написанной красками с применением золота. Миниатюры отделены от текстовой части с помощью завес из розового шелка. В начале каждого канона помещены многоцветные с золотом геометрические и растительные заставки, а также тератологические, геометрические и растительные инициалы. Заголовки канонов написаны киноварной вязью.

Каноник имеет переплет из досок, обтянутых коричневой кожей с характерным тиснением. Обрез книги тонирован красной краской.

Оценка выполненных книгописных работ Блинова была высокой. Но книги своей работы он продолжал подписывать так: «А писал книгу крестьянин деревни Кудашихи Нижегородской губернии… аз грешный и не достойный имени человеческаго… Иван Гаврилов Блинов»[393].

В Блинове на редкость гармонично сочетались талант миниатюриста и талант каллиграфа. В конце XIX – начале XX в. он создал высокохудожественные книги: «Житие Василия Нового», «Повесть о Петре и Февронии», «Жизнь и убиение царевича Димитрия», «Повесть о разорении Рязани Батыем», «Сказание о Мамаевом побоище», «Сказание о Михаиле Черниговском и его боярине Феодоре», «Житие Евфросина Псковского». Некоторые из них были сделаны не в одном экземпляре – это «Жизнь и убиение царевича Димитрия», «Повесть о разорении Рязани Батыем», «Слово о полку Игореве». Все эти работы не были простым тиражированием того или иного произведения. Это был авторский поиск красок, композиции, образов, соответствия эпохе. «Стиль и характер письма и рисования эпохи Ивана Грозного XVI в.», – писал И. Г. Блинов в послесловии к «Истории города Городца»[394]. Неинтересных произведений мастер не переписывал и не иллюстрировал. В «Мудрости Менандра Мудрого»[395] его внимание привлекли афоризмы, в «Повести о Петре и Февронии» – сказочность и поучительность, в «Сказании о князе Михаиле Черниговском»[396] – готовность героя пожертвовать жизнью во имя веры.

В начале XX в. имя художника, его работы знали ценители книжного искусства. Ему через П. А. Овчинникова оставили заказ на славянскую азбуку от Совета Всероссийского съезда старообрядцев: «…В бытность членов Всероссийского съезда старообрядцев в Вашей драгоценнейшей библиотеке. У Вас в то время был один молодой человек, который отлично писал славянскими буквами. Очень желательно было, если бы этот молодой человек, теперь, вероятно, уже более возмужалый, взял бы на себя труд написать славянскую азбуку, то есть все славянские буквы точно, по хорошему Иосифскому оригиналу…»[397]. Из Тамбовской губернии пришло письмо: «…И еще просим списать книгу Андриатис всю. И из книги Зиновия о почитании святых икон всю повесть, и еще чин крещения по древнему уставу… Не оставьте нашей просьбы… А у нас таких книг близко нет. Очень нужно»[398].

В 1905–1906 гг. по заданию Нижегородской Думы Блинов ездил в Казань для работы в библиотеках Казанского университета и Духовной Академии. О своих занятиях он сообщает жене: «Сам написал покуда сто девятнадцать листов. В день написываю по тринадцати листов, с девяти часов утра и до часу за полдень. Только всего позволяют писать четыре часа в день»[399]. В этом письме речь идет о начале работы над лицевым списком «Иудейской войны»[400], которая была завершена в 1909 г. «Написася сия книги Иосифа Маттафея Флавия в лето от сотворения мира 7417-е (1909 г.) с древлеписменной рукописи XVI века, находящейся в городе Казани в библиотеке при Духовной Академии… Миниатюрных и заставочных украшений не имеется в ней. Здесь же по любви написах картины, и заставки, и заглавные буквы…»[401]

Работая в Городце, Горбатове, Харькове, Москве и Петербурге, он стремился совершенствовать свое мастерство. Он старательно изучал русские рукописные книги, созданные лучшими мастерами древности, продолжал искать свой стиль. Так, например, он написал прошение на имя Директора Императорского Московского Румянцевского Музея: «Имею честь покорнейше просить Ваше Сиятельство выписать для моих занятий в Отделении рукописей вверенного Вам Музея Годуновскую рукописную псалтырь 1591 года из Костромского Ипатьевского монастыря. Просит крестьянин Иван Гаврилович Блинов»[402].

Живя в Москве, он постоянно занимался в Историческом музее, посещал Третьяковскую картинную галерею, ездил в библиотеку Троице-Сергиевой Лавры. И при этом много работал, писал.

Блинов собирал различные издания памятников древнерусской литературы, выпускаемые Обществом любителей древней письменности. Так, 22 августа 1907 г. он писал московскому антиквару-букинисту И. И. Шибанову (1864–1935 гг.): «Милостивый Государь. Покорнейше Вас прошу выслать мне книгу «Житие преподобного Нифонта», печатную О. Л. Д. письменности, которую я у Вас увидел 21-го сего августа, две книги. Третья у меня есть»[403].

Охотно приобретал Блинов и рукописные книги. Поэтому он поддерживал постоянный контакт с антикваром-букинистом С. Т. Большаковым, покупал у него книги, выполнял его заказы[404].

Знакомясь с русской рукописной традицией, используя опыт, накопленный многими поколениями русских каллиграфов и изографов, он усвоил лучшие черты искусства книги и создал свои, неповторимые, высокого уровня мастерства. Идеалом в работе стали рукописные книги, созданные в Кремлевских мастерских в XVI – начале XVII в., в частности Лицевой летописный свод.

Блинов занимался также и реставрацией рукописных книг, восстанавливал утраченные страницы и тетради. Так, хранящийся в собрании П. А. Овчинникова «Скитский Патерик»[405] XVI в. – яркое доказательство таланта реставратора, способного не только восстановить утраченный текст, но и воспроизвести почерк того каллиграфа, который в свое время переписал эту книгу.

Подобную реставрационную работу проделал Блинов со списком «Творения Мефодия Патарского»[406] XVI в. Дело в том, что в рукописи, приобретенной П. А. Овчинниковым в 1900 г., недоставало 27 листов в начале книги и нескольких листов в конце. В записке, вложенной в книгу, рукою Овчинникова отмечено: «…В начале недостает около 27 листов и в конце несколько недостает. Всего в ней по счету тетрадей должно быть 39… Приписать с новой страницы 19-й на обороте и лист со страницы 23, последний лист четвертой тетради и лист 30–31, 32–33 и до оборота 34 л.»[407].

Работы по восполнению текстов Овчинников поручил Блинову. Мастер не только великолепно воспроизвел почерк первой трети XVI в. (сходу очень трудно отличить работу Блинова от работы писца XVI в.), но и украсил книгу, поместив в начале выходную миниатюру с изображением Мефодия Патарского и заставку, характерные для XVI в. Эти восстановительные работы мастера не снижают ценности и значимости этих двух рукописных книг.

Умелое владение полууставом, способность создать миниатюры «в стиле эпохи XVI в.», позволили некоторым современникам назвать ряд его работ подделками, что, конечно, не соответствовало действительности. Как каллиграф и изограф Блинов никогда не был простым копиистом и никогда не стремился создавать подделки, что было свойственно, например, «прославившимся» А. И. Бардину и А. И. Сулакадзеву. В отличие от заведомых фальсификаторов Блинов писал книги по заказам и не выдавал созданные им произведения за древние оригиналы. Это были неповторимые авторские работы мастера, хорошо знавшего и глубоко понимавшего древнерусское искусство.

Блинов занимался не только восстановлением утраченных текстов в древних рукописных книгах. Иногда он писал к ним только миниатюры. Одна такая работа имеется в собрании П. А. Овчинникова. Это Псалтырь XVIII в.[408], к которой изограф создал 36 первоклассных миниатюр[409].

Признанием заслуг Блинова стало приглашение его в 1906 г. на VII Всероссийский археологический съезд во Владимир[410].

В 1909 г. по рекомендации Г. М. Прянишникова Блинова пригласили в Московскую старообрядческую книгопечатню Льва Алексеевича Малехонова в качестве старшего корректора славянского шрифта с окладом 25 рублей в неделю. В этой типографии Блинов проработал с перерывами почти 7 лет. По его словам, «тогда под его руководством было создано много лицевых книг, как то Апокалипсис с 72 картинами в красках, Библия – 150 картин, Житие Бориса и Глеба – 15 картин и много других лицевых житий»[411].

В эти годы он познакомился с художником Д. С. Стеллецким. Вместе они работали над «Словом о полку Игореве». В 1912 и 1913 гг. Блинов создал еще два списка «Слова о полку Игореве»[412].

В эти же годы Блинов сотрудничал и с другими известными русскими художниками. Вместе с А. И. Савиновым расписывал церковь в Натальевском посаде Харьковской губернии, в усадьбе известного помещика-сахарозаводчика, мецената П. И. Харитоненко. Там в церкви «зарисовал вязи в стиле XIV в. в шейке главы церкви и надписи на стенописании. Церковь эта сложена из белого камня…Вид имеет Новгородских храмов XVI в.»[413].

«Работал В. М. Васнецову, вырисовывал вязи». «Работал художнику Б. В. Зворыкину, отчасти рисовал маленькие рамочки и текст художнику М. В. Нестерову»[414]. Знаком был с И. С. Остроуховым, А. И. Шарлеманем. Знал Ф. И. Шаляпина. В 1917 г. подружился с С. А. Есениным – вместе служили в армии[415]. В эти же годы Блинов писал полотна и лубки на исторические и евангельские сюжеты.

В конце XIX – начале XX в. Блинов создал два настенных листа (лубка) очень большого размера (75,5?275 см). На них дано изображение Мамаева побоища (Куликовской битвы)[416]. Современные исследователи народного творчества оценили эти работы как своеобразное и редкое по исполнению произведение народного искусства, где мастер строит композицию не по правилам профессионального искусства, а по законам декоративного народного творчества[417].

В 1916 г. Блинов выполнил рисунки трех статутов к новому ордену святой княгини Ольги[418].

1917–1920 гг. стали особым этапом в творчестве Блинова. За эти годы он создал «Акафист Серафиму Саровскому»[419] (1917 г.), «Мудрость Менандра Мудрого»[420] (1918 г.), «Краткое нравоучение»[421] (1918 г.), «Слово на рождество Богородицы»[422] (1918 г.), «Житие Анастасии Узорешительницы»[423] (1918 г.). Эти работы Блинов подарил Румянцевскому Музею. В это же время он написал картину на тему одной из евангельских притч[424].

В марте 1919 г. Блинов стал членом Ученой коллегии Российского Исторического Музея. Специально для Исторического Музея он нарисовал иллюстрации к произведениям «О горе и злосчастии»[425], «Повесть о Савве Грудцине»[426] и «Повесть о Фроле Скобееве»[427].

В 1919–1920 гг. Блинов помогал хранителю рукописей Румянцевского Музея Г. И. Георгиевскому приобрести и перевезти в Москву коллекции рукописных книг Г. М. Прянишникова и П. А. Овчинникова[428].

В 1920 г. Блинов стал директором Городецкого краеведческого музея, в котором работал в течение пяти лет.

О работе над книгами с 1925 по 1937 г. известно мало. Ясно только одно, что любимого дела художник не бросил. Что-то писал, пробовал сочинять сам. Работая лектором и оформителем в клубе, редактором в колхозной газете, учителем в колонии, Блинов периодически возвращался к своему делу – созданию книг. В 1926 г. он работал над «Поучением Ефрема Сирина об антихристе»[429], а в 1929 г. – над «Словом о полку Игореве»[430]. В конце 1930-х гг. он написал и оформил «Историю Городца»[431] собственного сочинения и вновь обратился к «Слову о полку Игореве»[432].

В 1935 г. очень тепло о Блинове, как о прекрасном знатоке древностей, создателе рукописных книг, художнике, отозвался Нижегородский краевед Федор Павлович Хитровский. В марте 1935 г. он писал А. М. Горькому: «Есть в Городце Блинов – старец-писец древних книг. Знаток палеографии. Историю письма знает так тонко, что без запинки изображает и определяет периоды древней письменности. Переписал за свою жизнь до 200 книг. Биография Блинова настолько интересна, что я ее записал».

В 1930-1940-е гг. для своих детей и внуков, понимая всю духовную значимость канонов в христианском богослужении и потребность в жизни верующего человека, мастер написал маленькие каноны-книжечки – «Каноны в неделю святыя Пасхи»[433].

Незадолго перед смертью книгописец и изограф Блинов вновь обратился к «Слову о полку Игореве». Работа над последним списком «Слова о полку Игореве» осталась незавершенной. В таком виде она и хранится в Городецком краеведческом музее. Умер И. Г. Блинов в 1944 г.

В своем книжном творчестве Блинов чаще всего обращался к двум произведениям древнерусской литературы – «Повести о Петре и Февронии» и «Слову о полку Игореве».

В данном разделе рассмотрим еще одну проблему – списки «Слова о полку Игореве» работы Блинова[434].

Впервые к теме «Слова» Блинов обратился на исходе XIX в. Доказательством тому служат два списка «Слова», один из которых хранится в Российской национальной библиотеке, другой в Государственном историческом музее.

В состав рукописной книги[435], содержащей список «Слова» и хранящейся в РНБ, входит еще одно произведение древнерусской литературы – «Чудо о новгородском посаднике Щиле»[436]. Книга была создана мастером в конце XIX в. Написана она характерным для Блинова полууставом на 91 листе вержированной бумаги первой половины XIX в. Переплет рукописи довольно прост – это картон, обтянутый розовым шелком, обрез тонирован серой краской. Формат книги: 15,2?10,0 см. Разлиновка листов проведена шильцем с расчетом на 10 строк по 11–12 букв в строке. Листы и тетради рукописи пронумерованы буквами кириллического алфавита по нижнему полю листа.

Текст «Слова о полку Игореве» размещен на листах 26 об. – 88 об. Произведение написано четким полууставом, своими графическими признаками имитирующим полуустав XVI в. Перед текстом помещены узкая заставка в форме жгутика, выполненная киноварью и зеленой краской. Текст начинается с киноварного каллиграфического инициала «Н». В качестве иллюстраций к тексту произведения Блинов создал 18 страничных миниатюр. На первой – выходной – миниатюре изображено Игорево войско. Все миниатюры имеют рамку черным контуром с трех или четырех сторон.

Рукопись не имеет выходной записи, но письмо, инициалы, заставки, миниатюры, манера их исполнения и красочная гамма свидетельствуют о том, что создателем книги, несомненно, был Блинов и что написана она была в самом конце XIX в. Доказательством тому может служить следующий факт: время приобретения рукописи Императорской Публичной библиотекой – 1902 г. Об этом свидетельствует запись, сделанная на листе 88 об. библиотекарем И. Бычковым: «Вь рукописи восемьдесятъ восемь (88) листовъ. Библиотекарь И. Бычков. 1902/рук. 25». О времени приобретения рукописи содержится информация и в «Отчете Императорской Публичной библиотеки за 1902 год»: «Самою библиотекою приобретены покупкою следующие рукописи: а) Лицевой сборник. Поддельная рукопись XIX в. (на бумаге имеется водяной знак 1838 года), писанный крупным полууставом, в 8°, 88 л. (0.XYII.68). В нем: л. 1 Чудо о новгородском посаднике Щиле; 2) л. 27 Слово о полку Игореве… В тексте рукописи помещено 30 рисунков, а на л. 1-м узорчатая заставка»[437].

Исследователи обратили внимание на рукопись в связи с подготовкой статьи «Подделки» к словарю «Слова о полку Игореве». Благодаря этому удалось выявить один из первых списков «Слова», сделанный рукой Блинова[438].

В Щукинском собрании Российского исторического музея хранится описок «Слова»[439], на который обратил внимание М. И. Сперанский, занимаясь исследованием подделок А. И. Бардина и А. И. Сулакадзева[440]. При составлении описания собрания И. И. Щукина М. И. Сперанский и В. Ф. Ржига записали следующее: «Слово о полку Игореве, подделанный список, рукопись XIX в. 8°. 23 л: На л. 2 – заставка трехцветная»[441].

Очевидно, данный список «Слова» был сделан Блиновым в конце XIX в., и это одна из первых его работ по созданию своего рукописного оригинального списка выдающегося произведения древнерусской литературы. В пользу авторства Блинова можно привести следующие доказательства. Во-первых, оформление рукописи состоит из геометрической заставки из двух пересекающихся окружностей и их сегментов, а также пересекающихся прямых линий. Для раскраски использованы киноварь и зеленая краска. Заголовок написан киноварью. Текст произведения написан уверенным беглым полууставом, характерным для Блинова. Еще одним своеобразным косвенным доказательством служит бумага рукописи. Нередко Блинов писал на бумаге конца XVIII – первой половины XIX в., которую доставал различными способами. Он хорошо понимал, что книги, написанные на старой бумаге, своим внешним видом ближе к подлинным рукописям XVII–XVIII в. Вержированная бумага, на которой написан текст «Слова», вероятно, первой половины XIX в. (точнее сказать нельзя, поскольку водяные знаки и штемпели отсутствуют). Формат рукописи такой же, что у аналогичной в РНБ: 15,2?10,0 см.

Бумага разлинована шильцем по рамке 10,0?6,0 см. На листе размещено 20 строк текста. Переплет рукописи столь же прост, что и у первой: картон, обклеенный темно-зеленой бумагой под мрамор, корешок сделан из коричневой материи[442].

Давая кодикологическую характеристику этой рукописи, Н. К. Гаврюшин обратил внимание на следующий факт: «Писец Щук. 1075 вопреки всем своим источникам вставлял многократное «ять» там, где его не должно быть («лебеди», «брешуть», «полегоша» и т. д.), или столь же произвольно заменял на «е», с легким сердцем пропускал непонятные слова и целые фрагменты текста»[443]. Приведенное наблюдение исследователя также позволяет утверждать, что создателем этого списка был Блинов[444].

Работа над «Словом», поиск новых, более выразительных средств (выбор сюжетов миниатюр, краски, почерк, заставки, инициалы, формат рукописи, количество миниатюр) притягивали художника, потому что велико было его желание как можно точнее отразить эпоху создания самого произведения. В этом отношении примечательна и запись, сделанная в 1901 г. Блиновым на черновике «Повести о Новгородском посаднике Щиле». На последнем листе рукописи он приписал карандашом: «Слово о полку Игореве нужно рисовать з другова»[445]. Запись эта подтверждает мысль о том, что Блинов постоянно работал над иллюстрациями к «Слову» и что к 1901 г. им был уже создан лицевой список этого произведения (скорее всего, именно тот, что хранится ныне в ОР РНБ).

Вновь внимание Блинова к «Слову» привлек художник Д. С. Стеллецкий в 1908 г. В 1912 и 1913 гг. Блинов создал еще два списка «Слова о полку Игореве»[446].

Чтобы понять технику работы художника над книгой, ее содержанием, надо остановиться подробнее на этих двух уникальных списках «Слова».

Рукопись из собрания Е. Егорова[447] состоит из 8 тетрадей по 8 листов в каждой. Текст рукописи заканчивается на листе 58 (6 листов чистых). Для создания рукописи Блинов использовал плотную бумагу XIX в. Формат 39,0?26,6 см. Переплета рукопись не имеет, тетради вложены в картонную папку.

Листы и тетради рукописи пронумерованы самим каллиграфом буквами кириллического алфавита. Цифры расположены по нижнему полю листа: номера листов – в нижнем правом углу, а номера тетрадей – посередине нижнего поля листа, причем помечены первый и последний листы тетради.

Разлиновка листов проведена шильцем с расчетом на 12 строк. Высота букв 1,2 см, ширина их колеблется от 0,3 («р») до 2,2 см («щ»). Чернила, которыми написан текст, черные, письмо уставное, но не характерное для русских рукописей. Хотя на этот счет существуют две точки зрения. Одну высказал Н. К. Гаврюшин. Он считает, что «необычно крупные буквы» (высота строки 12 мм) точно воспроизводят устав – почерк XI–XIV вв.[448] По мнению И. В. Лёвочкина, «устав Блинова очень крупный, вычурный; это скорее изобретение самого каллиграфа, чем подражание настоящему уставу древнерусских книг <…> Своим уставным письмом мастер, вероятно, хотел подчеркнуть древность происхождения переписываемых им текстов»[449]. Анализ особенностей уставного письма Блинова подтверждает, скорее всего, точку зрения И. В. Лёвочкина.

К особенностям написания букв надо отнести следующие: ширина мачт почти всех букв 2–3 мм, а петли и перекладины выведены тоненьким перышком. Практически все буквы имеют одинаковое написание на протяжении всей рукописи. Исключение составляют буквы «о» и «е», имеющие широкий и узкий варианты. Наряду с «юсом малым» применяется «йотированная а» – в значении «я», наряду с «юсом большим йотированным» – буква «ю». Наряду с буквой «о» встречается «омега» (от), диграф «оу» наряду с «у» (иногда даже в однокоренных словах, например «роуськоу» и «русича»).

Сокращения в тексте обычны для русских средневековых рукописей. При этом сокращения пишутся как с выносными буквами, так и без них. В качестве выносных встречаются: а, в, д, з, и, м, о, т, х, ы. Выносные буквы пишутся как под титлами, так и без них. Титло имеет вид угловатой скобы, концы которой загнуты вниз (титло чем-то напоминает угловатую букву «с»). В роли титла выступают выносные «д» и «з». В качестве надстрочных знаков применены две точки над буквами «омега» и «о». В качестве строчного знака использована точка.

Словоделения, по существу, нет (все предлоги, союзы, частицы, глаголы пишутся слитно). Отделены друг от друга предложения или составляющие его части. Например, «комониржоутьза // соулою.звенить // слававъкыеве.троубытрубАтъ // выювЬградЬ»; каждая самостоятельная смысловая часть предложения отделяется от другой точкой (там, где мы по правилам современной орфографии поставили бы запятую). Однако одно предложение отделено от другого группой точек. Эти точки – строчные знаки и одновременно украшение строки. Каждое новое предложение начинается с киноварного каллиграфического инициала.

Текст произведения умело размещен на поле листа: ширина внешних полей равна внутреннему полю разворота и составляет примерно 5,2 см. Величина верхнего поля 5,4 см, нижнего – 6,6 см.

В рукописи 27 миниатюр, свободно расположенных в тексте, кроме первой, выходной, на которой изображен князь Игорь в воинском облачении, с копьем в правой руке и мечом в левой. Выходная миниатюра имеет сложную рамку – это сплетение сказочных грифонов, непонятных чудовищ и людей. Все миниатюры выполнены акварелью. Удались и получились выразительными батальные сцены, а их очень много в этом списке (здесь, видимо, сказалось частое обращение каллиграфа к героическим произведениям древнерусской литературы, таким как «Сказание о Мамаевом побоище», «Сказание о взятии Рязани Батыем»). Н. К. Гаврюшин, написавший статью о Егоровском списке «Слова» отметил удивительную выразительность миниатюр к словам «Солнце ему тьмою путь заступаше», где средствами живописи передан образ солнца, посылающего не свет, а тьму, струящуюся слезами. Выделена исследователем и миниатюра к стиху «Жены русскыя вьсплакашась аркучи». По мнению ученого, трагизм события на этой миниатюре подчеркнут необычно крутым, но изящным изгибом склоненных к земле станов[450]. Очень неожиданно проиллюстрированы строки «Снопы стелют головами, молотят чепи харалужными». В этой миниатюре художник как бы буквально следует за текстом: мужики в вольных одеждах стоят с цепями, а у них под ногами лежат шесть человек на зеленой траве головами в разные стороны, глаза закрыты. Тем самым удается создать сильный, эмоционально насыщенный образ.

В миниатюрах отсутствует ощущение трагизма событий. Радостное мироощущение выразилось в подборе красок – в живых светлых, в теплых, легких, почти прозрачных тонах акварели, в изображении светлых, нетревожных лиц людей. В миниатюрах очень много зелени: зеленые степь, трава и деревья. И даже над погибшими воинами деревья склонили зеленые кроны.

В миниатюрах трактовки «Слова» 1912 г. отразилось светлое и радостное восприятие событий реальной жизни, связанное как с личной жизнью, так и с обстановкой в Российском государстве. Оно и было перенесено на события самого произведения: князь Игорь битву проиграл, но благодаря раскаянию был спасен; и у него самого и у его земли есть будущее. Все миниатюры в рукописи обведены с четырех сторон черной, чернильной рамкой.

Рукопись украшена также с помощью тератологической заставки, состоящей из двух сплетенных грифонов, украшенного заголовка и тератологического инициала «Н».

Этот список «Слова» был выполнен для купца, известного собирателя рукописных книг Егора Егоровича Егорова[451] в 1912 г., о чем свидетельствует выходная запись в конце книги: «Сию книгу писалъ и рисовалъ крестьянин Нижегородской губернии Балахнинского уезда, Большепесошнинской волости деревни Кудашихи Иван Гаврилович Блиновъ въ лето 7420-е» (1912 г.)[452].

В 1913 г. Блинов работает еще над одним списком «Слова»[453]. Он написан на точно такой же бумаге, что и егоровский, формат 39,5?26,2 см. Листы по 8 сшиты льняной крученой ниткой в 8 тетрадей. Всего в рукописи 64 листа (7 листов чистых). Размеры полей, количество строк на листе, число миниатюр – все это совпадает с егоровским списком. Тот же крупный устав (1,2 см), то же характерное написание букв, но только в ряде слов «юс большой йотированный» заменен на «ю». Так же размещены текст и миниатюры на страницах. Миниатюры же к произведению хотя и близки по сюжетам и тематике к егоровскому списку, но написаны уже совсем по-другому, и отличаются и колоритом, и композицией. И, прежде всего, для создания миниатюр взята другая краска – темпера.

Описываемая рукопись открывается миниатюрой с изображением Бояна («пръсты на живая струны въскладаше»), а вокруг него стоят слушатели: бояре, воины, дети. Миниатюра эта удивительно органична и удачно решена как в композиционном, так и в цветовом отношении. Отмечая колористические находки Блинова, Н. К. Гаврюшин написал: «Открывает рукопись завораживающее серебристыми всполохами изображение Бояна»[454]. Это ощущение достигается контрастом плотно положенной (по грунтовке) темперы, ее темных теплых цветов и серебряной краски, которой написаны крыши зданий, шлемы воинов, гусли. У миниатюры золотой фон. Вся она обведена тонкой зеленой рамкой. В результате получилась картина: нечто среднее между иконой, фреской и миниатюрой.

Миниатюры, расположенные в тексте, имеют чернильную рамку контуром, но только с трех сторон. Верхняя часть миниатюры свободна, тем самым она как бы вписывается в текст произведения, становится его неотъемлемой частью.

В миниатюрах рукописи Музейного собрания преобладают темные тона, но с ними как бы контрастируют огненно-красная, оранжевая, пурпурная краски, что создает резкое, тревожное ощущение. В целом работу 1913 г. отличает от Егоровского списка, прежде всего, постоянное присутствие тревоги, напряжение. Это отражение предчувствия чего-то страшного, непоправимого, предчувствия беды (ведь Россия жила напряженным ожиданием войны). И что сразу бросается в глаза – почти полное отсутствие зеленых тонов и оттенков. Степь, изображенная на миниатюрах Музейного списка, – сухая, каменистая, земля растрескавшаяся, нет ни травинки, ни кустика и очень редко встречаются деревья. Эта степь пуста, отчуждена, «недоброплодна».

Чтобы показать работу художника над текстом, воплощением содержания в миниатюрах, аргументировать утверждение, что эта работа не была простым тиражированием книги, сравним миниатюры Егоровского и Музейного списков (о выходных миниатюрах, их различиях было сказано выше):

Л. 14 об. – миниатюра, иллюстрирующая строки «Слова»:

«Се ветри Стрибожи внуци. веют съ моря стрелами на храбрыя плъкы Игоревы, земля тутнетъ. реки мутно текуть»

Егоровское собрание. № 2071. По зеленой степи, по высокой траве идут навстречу друг другу два войска: слева – войско Игоря, справа – половецкое. Над войском Игоря развевается красный стяг, над половецким – синий. Воины одеты в зеленые рубахи, оранжевые кольчуги, красные плащи. Одной рукой они держат копья: древки у копий коричневые, а наконечники черные. Другой рукой держат черные поводья. Кони ведут себя неспокойно, ржут. Из серо-черной тучи, надвигающейся справа, на войско Игоря летят красные стрелы.

Музейное собрание. № 8459. По каменной безжизненной степи навстречу друг другу движутся два войска: слева – дружина Игоря, справа – половецкое войско. Над русским войском развевается пурпуровый стяг, а у половецкого – стяга нет. Воины одеты в ярко-голубые рубахи, желтые кольчуги (у князя Игоря кольчуга оранжевая), пурпуровые плащи. Все детали воинской экипировки четко и точно прорисованы. В одной руке воины держат копья: древко красное, наконечники черные. В другой руке – красные поводья. Из сине-голубой тучи, нарисованной в верхнем правом углу миниатюры, на Игорево войско сыплют красные стрелы трубящие ангелы (сюжет Апокалипсиса) – своеобразный символ ветров.

При внимательном анализе батальных миниатюр Егоровского и Музейного списков можно прийти к следующему выводу: батальные миниатюры рукописи Музейного собрания решены намного интереснее, они динамичнее, насыщеннее. Но в целом батальных миниатюр в этой рукописи меньше, чем в Егоровском списке.

Л. 23 об. – «Жены руския въсплакашась аркучи».

Егоровское собрание. № 2071. Слева и справа сидят 18 женщин (по 9 с каждой стороны). В крутом, но изящном изгибе склонились к земле их станы. Лиц плачущих женщин не видно за бело-желтыми платками. Одежды их написаны вишневой, зеленой, фиолетовой и голубоватой красками. На фоне миниатюры – очень простые, незатейливые трехэтажные здания с узкими темными окнами, которые очень напоминают городские жилые постройки конца XIX в.

Музейное собрание. № 8459. Женских фигур на миниатюре намного меньше – всего 5: три стоящие слева и две сидящие справа. Цвета красок, выбранные для написания миниатюры, тревожны; одежды написаны пурпуровой и изумрудной красками. К своим лицам женщины поднесли платки неожиданно яркой белизны, резко контрастирующей с пурпуром платьев и золотом головных уборов. Архитектурный фон миниатюры сложен и насыщен – это крепостные стены, башни, терема, какие традиционно изображались на миниатюрах рукописей XVI в. Такой архитектурный фон резок и контрастен по своему колориту; сочетаются, казалось бы, несочетаемые цвета: коричневая земля, ярко-красные и оранжевые крепостные стены, зеленые и вишневые терема, покрытые синей и коричневой черепицей.

Л. 43 – «Скочи влъкомъ до Немиги съ Дудутокъ.

На Немизе снопы стелють головами, молотятъ чепи харалужными».

Егоровское № 2071. Мужики, одетые в красные и голубые рубахи, держат в руках цепы. На зеленой траве лежат шесть человек головами в разные стороны, глаза их закрыты. Вдали течет река, за рекой стоят город-крепость и дома.

Музейное № 8459. К реке мчится злой, оскалившийся серый волк. За рекой стоят мужики, одетые в простые рубахи. В руках у них цепы. На сухой, растрескавшейся земле лежат пять воинов, головами в одну сторону.

Л. 44 – «Всеславъ князь, людемъ судяще».

Егоровское № 2071. На троне восседает князь-воин, рядом с ним стоят воины в полном вооружении (кольчуга, шлем, копье, плащ). К князю обращаются пришедшие горожане. Архитектурный фон скромный, неброский. Пришедшие миряне стоят в белом проеме между зданий.

Музейное № 8459. На троне восседает князь-правитель, одетый в обычное княжеское платье изумрудного цвета, на плечо накинут пурпуровый плащ, княжеская шапка (оторочка пурпуровая, верх оранжевый). К князю пришел городской люд. Архитектурный фон миниатюры изыскан и сложен. На первом плане крепостные укрепления красного и оранжевого цветов. На дальнем плане церковь и звонница.

Л. 47 – «Ярославна рано плачет в Путивле на забрале аркучи. о ветре ветрило, чему господине насильно вееши».

Егоровское № 2071. Слева на крепостной стене стоит Ярославна, лик ее ясен и светел. Она обращается к ветру-туче, нависшему над зеленой степью. Туча черно-серая, мрачная, резко контрастирует с зеленью травы и деревьев.

Музейное № 8459. На переднем плане изображены сухая, бесплодная земля и городские укрепления. Ярославна печально взывает к ветру. А справа идет сине-голубая туча, в ней – трубящий ангел. К нему и обращается Ярославна.

На л. 57 рукописи Музейного собрания, сразу под текстом «Слова» Блинов поместил выходную запись: «Сию книгу, глаголемую Слово о полку Игореве, писал и рисовал крестьянин Нижегородской губернии Балахнинского уезда Большепесошнинской волости деревни Кудашихи Иван Гаврилович Блинов в лето 7421-е».

Судьба этой рукописи до некоторой степени загадочна. Блинов создал ее в 1913 г., а поступила сна в НИОР РГБ (тогда – ОР ГБЛ) – в 1937 г.[455] На л. 64 об. стоит штамп магазина (?) с датой и ценой: «25.III.37 г. 1000 р. № 41». Судя по многочисленным карандашным пометам на полях рукописи типа «пропускъ большой» (л. 4 об.), «перестановки текста» (л. 29 об.), «начинается то, что выше пропущено» (л. 7 об.) «пропущ. Ятвязи» (л. 37), рукопись была продана Блиновым или кем-то еще и имела владельца, который очень внимательно работал с текстом и заметил пропуски слов, фраз и даже целых кусков текста.

О том, что в 1913–1914 гг. Блинов создал еще один описок «Слова», который впоследствии приобрел князь А. А. Ширинский-Шихматов, есть несколько письменных свидетельств. 23 января 1914 г. Блинов пишет своей жене: «Книгу еще не продал, Остроухов не купил. Теперь жду князя Шихматова-Ширинского. Приедет он 25-го в субботу. Тюлин велит подождать и предложить ему. У Харитоненко был, но их не видал. Ежели не купит князь, кое-куда сношу. У Васнецова не был и в Румянцевском музее тоже не был. Никуда не носил покупателям. Куда-нибудь продам, ежели князь не купит»[456]. 28 января 1914 г.: «Книгу о полку Игореве взял князь Ширинский-Шихматов для Государя Императора. Цену еще окончательно не сделали, придется подождать. Я прошу четыреста (400) р. Они назначают (300) триста руб…Мне сказали, книгу возьмут в хорошее место, во дворец в Петербург для Государя. Вераша, Остроухое только посмотрел, а не купил. Я, было, оробел, но теперь, слава Богу, повеселел»[457].

По мнению Н. К. Гаврюшина, в письмах шла речь о том самом описке «Слова», который в 1937 г. оказался в Музейном собрании НИОР РГБ[458]. Это не соответствует действительности. Исследователь не обратил должного внимания на третье письмо Блинова, в котором также речь идет о рукописи, предложенной А. А. Ширинскому-Шихматову. В нем описаны некоторые характерные отличительные черты этого списка «Слова». Итак, в письме от 31 января 1914 г. сказано следующее: «Деньги еще не получил. Тюлин говорит, что скоро вышлют. Книгу взяли уже в Петербурге.<…> Вераша, картина дяди Игнатия много мне нагадила. Он только испортил. Сразу сказали, что первая картина неудачно вышла. Я не сказал, что не я писал. А то бы не купили. Ежели бы Игнатий написал все картины, более бы 75 руб. не дали. Ладно, что не дали ему дописывать»[459].

Итак, об этом шестом списке «Слова» известно, что Блинов собирался его написать вместе со своим дядей, известным Городецким иконописцем Игнатием Клементьевичем Лебедевым, вместе с которым он в 1890-е гг. написал «Шестодневец» и в 1897 г. «Жизнь и убиение царевича Димитрия». Но И. К Лебедеву принадлежит только одна, выходная миниатюра, остальные выполнил Блинов. Этот список не имел выходной записи с указанием автора работы. Подобного списка «Слова» в НИОР ГГБ нет. Далее, в письмах А. И. Блинова, сына И. Г. Блинова, и воспоминаниях его дочери А. И. Горячевой также содержатся свидетельства о том, что список «Слова» был продан князю А. А. Ширинскому-Шихматову[460].

В записной книжке[461] Блинова 1910–1920 гг. на листах 7-27 (или 1-21 авторской нумерации) обозначен еще один список «Слова о полку Игореве», сделанный в марте 1929 г. Текст имеет небольшой научный комментарий, сделанный самим каллиграфом. В нем пояснены и описаны различные символы, встречающиеся в произведении, указаны даты жизни князей.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.