Искусство

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Искусство

Искусство нам дано, чтобы не умереть от истины.

Фридрих НИЦШЕ, немецкий философ

Искусство… Искушение… Искусственный… Искусство – это искушение искусственным, так что ли получается?

В общем, так. И в первом «Многослове» именно такое определение и есть. Ведь любое произведение искусства (как и литературы, впрочем) рассказывает о том, чего на самом деле не существует; о тех людях, которые никогда на этом свете не жили.

В этом смысле Анна Каренина ничем принципиально не отличается от Колобка, а Раскольников – от собаки Баскервилей. Мы привычно вздыхаем: балет, мол, условное искусство. А драматический театр – безусловное, что ли? Когда Иван Иванович Иванов утверждает, что он – принц датский по имени Гамлет, тут как с условностью? Когда влюбленные на сцене долго поют (называется – опера) вместо того, чтобы попросту сказать: «Я тебя люблю» и отправиться на сеновал, – разве это не условное искусство, чтоб не сказать – искусственное? А ежели на драматическую сцену, обливаясь по?том, вываливаются люди в шубах, при этом дрожа и вздыхая: «Холодно здесь, не топлено», – это, что ли, не условно?

Один известный российский режиссер рассказывал мне, как ставил спектакль в Японии. В одной из сцен надо было пить водку. Режиссер попросил принести бутылку, наполненную водой. «Зачем?» – удивился актер. «У нас вода будет играть роль водки», – объяснил режиссер. «Но ведь, если водки нет, значит, есть условность, – продолжал удивляться актер. – Вы ведь все равно приглашаете зрителя играть в некую игру. Почему вам кажется, что, если из бутылки наливать воду, – зритель поверит, что это водка, а если просто сделать жест, будто вы наливаете что-то в стакан, – не поверит? Почему вы так не доверяете зрителю?» Режиссер не знал, что ответить, но понял, что степень условности бывает разной.

Художник ли, писатель ли, режиссер ли, актер ли всегда создает свою, не существующую на самом деле реальность и помещает в нее не существующих на самом деле персонажей. Разница лишь в степени условности: нам проще поверить в реальность Анны Карениной, нежели в «настоящесть» Колобка. Актриса, нацепившая на нос клюв, нам больше напоминает гадкого утенка, чем балерина в пачке – лебедя.

Искусство – это всегда авторский, то есть субъективный взгляд на мир. Даже пейзаж – абсолютно, казалось бы, документальный жанр живописи… Да что там – живопись! Даже по-настоящему художественная фотография – это мир, увиденный глазами фотохудожника, то есть созданный им.

Художник – в самом широком смысле этого слова – всегда интерпретатор мира, он сам создает картину жизни и приглашает нас туда: искушает.

Кстати, слово «искусство» имеет древнеславянские корни и происходит от слова «икус» – «испытание соблазном».

Искусствоэто соблазнение иной, придуманной, ненастоящей жизнью.

Надо сказать, что подобный взгляд выработался у человечества не сразу. Поначалу искусство имело чисто практические цели.

Конечно, невозможно с уверенностью говорить о том, зачем первобытный художник высекал на камне изображение животных. И спросить, главное, не у кого. Однако большинство ученых предполагают, что не ради эстетического удовольствия наш дальний предок, отвлекаясь от охоты, начинал чего-то там высекать. Эти изображения имели хоть и магический, однако вполне определенный смысл. Первобытный человек был убежден: ежели он убьет нарисованное животное, то потом также легко уничтожит и настоящее. Нарисованное животное просто так ведь не победишь – тут тебе непременно необходим рисунок, но и этого мало! Нужны еще песни и танцы, то есть, простите, заклинания и ритуальные телодвижения. Значит, поначалу искусство являлось вовсе даже никаким не уходом от жизни, а попыткой на эту самую жизнь повлиять.

В Древнем Египте, думаю, вряд ли знали слово «самовыражение». И про искушение иной реальностью древнеегипетские критики тоже навряд рассуждали. Труд художника считался едва ли не священным, потому что перед ним ставилась конкретная задача: дарить бессмертие. Например, зодчий Хемиун – племянник царя Хеопса, руководил постройкой одноименных пирамид. Такой вот художник.

А попроще пирамид у египтян не было что ли произведений искусства? Были, разумеется. Но задача оставалась той же. Если вы посмотрите на портреты, выполненные египетскими художниками, заметите, что, с одной стороны, они очень здорово передают индивидуальные черты лица, а с другой – работы эти абсолютно бесстрастны. Это происходило не из-за неумелости художников, а потому, что на египетских портретах изображался человек, живущий не во времени, но идущий в вечность. А когда шествуешь в вечность – тут уж не до эмоций, разумеется. Египетские художники как бы помогали человеку обрести вечную жизнь. Причем, не в метафорическом смысле, как это произошло позже: типа художник обессмертил свою модель. А вполне, понимаешь, буквально.

С веками отношение к искусству изменилось, я бы сказал – кардинально. Но люди продолжали спорить: что все-таки в нем главное – польза или удовольствие?

Есть в Испании такой город – Таранто. В городе этом водятся неприятные создания – тарантулы, мохнатые пауки, которые кусают больно и ядовито. Жители Таранто были убеждены, что если танцевать безумный, страстный, быстрый танец, то яд тарантула выйдет из организма. Они были не так уж и наивны, как может показаться: ведь известно, что вместе с по?том яд может выйти из человеческого тела. Танец, смысл которого – вывести из организма яд, назвали, разумеется, тарантелла, и он весьма популярен до сих пор.

Вот нам всем хочется, чтобы искусство действовало на нас, как тарантелла. Посмотрели картину в музее или фильм, музыку послушали, и – опа! – всякая гадость, которую в нас нанесла жизнь, из нас вышла.

Древние греки вообще относились к искусству чрезвычайно серьезно: они придумали слово «катарсис», что по-русски означает «очищение». В принципе, логика тут та же, что и у тарантеллы: искусство может очищать человека, делать его другим, лучшим. Очищались ли, становились ли другими древние греки, посмотрев, скажем, трагедию Эсхила или Еврипида, – сказать не могу, свидетелей не осталось. Но раз придумали такое слово – «катарсис», значит, оно какой-то смысл для них имело.

Имеет ли оно смысл для нашего сегодняшнего зрителя? Как говорится в одной старой песне: «…и не то, чтобы да; и не то, чтобы нет». Конечно, искусство влияет на зрителя. Но так, чтобы ты очистился в древнегреческом понимании этого слова… Чтобы стал другим… Ну, бывает, конечно.

Во всяком случае, на вопрос: «Зачем художник искушает нас искусственной жизнью?» – всем хочется ответить: «Для пользы. Искусство, мол, очищает, отвечает на главные вопросы жизни. И все такое…»

Нам очень хочется, чтобы искусство было действенным. Чтобы посмотрел фильм или спектакль, и стал воистину иным.

Еще раз скажу оптимистично: так случается подчас. Иногда даже произведение искусства влияет на ход истории. Как случилось в Бельгии в 1830 году. Именно в этом году в Брюссельской опере была представлена опера французского композитора Даниэля Франсуа Эспри Обера «Фенелла» («Немая из Портичи»). Опера эдакого политического свойства. В ней рассказывалось о восстании неаполитанских рыбаков против испанского владычества. Опера так возбудила народ, что люди вышли на площади и устроили революцию, в результате которой Бельгия отделилась от Голландии. Однако надо признать, что произведения искусства с такой силой на народ все же влияют редко.

Искусство, как и литература, отвечает только на те вопросы, которые уже есть в человеке. Известно, например, что Владимир Путин решил стать разведчиком, посмотрев фильм «Мертвый сезон». Я тоже смотрел этот фильм, обожал его, однако мысли пойти работать в КГБ у меня не возникло. Ответы на свои вопросы я находил в спектаклях Захарова или Товстоногова: они убеждали меня в том, что занятие театром – одно из самых интересных на земле. После чего я поставил немало спектаклей.

Однажды матросы противолодочного корабля «Сторожевой» посмотрели фильм «Броненосец "Потемкин"». На капитана корабля Валерия Саблина и команду «Сторожевого» фильм произвел такое мощное впечатление, что Саблин решил устроить бунт. Дело, хочу вам сказать, происходило в 1976 году – в самый разгар советской власти. Саблин вывел корабль из Рижского порта и направился в Ленинград, чтобы встать рядом с «Авророй» и объявить свои требования о коренной реформе государственной власти. Естественно, мятежный корабль был остановлен, Саблин арестован, а впоследствии расстрелян. Если бы капитана третьего ранга Валерия Саблина (увы, несправедливо нами забытого) не возмущало то, что творится в СССР, фильм Эйзенштейна не произвел бы на него столь сильного впечатления. По отношению к жизни в СССР у Саблина были вопросы, один из которых вечный: «Что делать?» Картина «Броненосец "Потемкин"» дала ответ: бунтовать.

Человек устроен столь парадоксально, что чем старше он становится, тем меньше (а не больше) возникает у него вопросов к жизни. Как правило, с течением лет он убеждает себя в том, что жизнь – понятна, законы взаимоотношения с ней – ясны. Старость – это ведь вообще вычитание удивлений. (Те, кто рассуждает иначе, становятся философами, которых на протяжении всей человеческой истории – считанные единицы.) Поэтому именно в детстве и юности произведение искусства может оказать на человека едва ли не решающее действие.

Как-то наш знаменитый актер Олег Басилашвили, размышляя об одном современном спектакле, сказал мне: «Нормальный спектакль, вполне профессиональный. Но если бы в детстве я посмотрел его, а не «Синюю птицу» во МХАТе, я бы не стал актером». Вот ведь как! Ребенок посмотрел спектакль и понял, какую профессию ему надо выбрать!

Когда речь идет о произведении искусства или о прочитанной книге, зрители или читатели (а критики – так непременно) ставят вопрос: «А, собственно, о чем этот спектакль, книга или фильм?» Дорогой читатель-друг, если – вдруг? – подобный вопрос стоял или стоит перед Вами, я на него отвечу неким универсальным образом: любое произведение искусства, которое Вам нравится, – о Вас. А которое не нравится – не о Вас. Поэтому-то в оценке произведений искусства нет никак объективных критериев: кто-то видит в фильме или спектакле себя, свои проблемы, свои вопросы, а кто-то – ничего такого не замечает.

Тот самый древнегреческий катарсис возникает тогда лишь, когда произведение искусства рассказывает Вам о Вас такое, чего Вы либо вовсе не знали, либо знали, но боялись сами себе признаться в этом знании.

Получается, что все-таки главное в искусстве – польза, а не удовольствие? Как-то все очень по-русски серьезно. Развлекать что ли не надо?

Надо! И еще как! Во все времена существовало искусство, которое ставит самые важные вопросы бытия. И рядом – непременно! – чего попроще. Скажем, в средние века во Франции были очень популярны жонглеры, в Германии они назывались шпильманы, в Италии – гальярды, в России – скоморохи. Эти как раз развлекали. Иногда, правда, говорили и о серьезном: вспомните скомороха, гениально сыгранного Роланом Быковым в картине Тарковского «Андрей Рублев». Но это, скорей, российская традиция: у нас всегда смех сквозь слезы. В целом же задача жонглеров была одна – развлекать.

А рядом с этой развлекаловкой существовала церковная драма – она говорила как раз про сущностное, про главное, старалась, как могла, вызвать у зрителя катарсис.

Искусство для развлечения всегда раздражало и продолжает раздражать – тех, кто (условно говоря) уверен, что всех этих скоморохов-жонглеров-шпильманов быть не должно, а должна быть одна такая вечная церковная драма.

«Наше искусство, поставившее себе целью поставку потех для богатых классов, не только похоже на проституцию, но есть не что иное, как проституция». Знаете, кому принадлежат эти более чем современные слова? Льву Николаевичу Толстому.

Повторю еще раз: в России с искусством развлечения вообще всегда была напряженка. Неслучайно у нас в стране практически нет юмористов – все сатирики. Наши писатели пишут так смешно, что хочется плакать.

И когда сегодня мы с каким-то плохо скрытым восторгом говорим о резком падении уровня юмора, о том, что юмор стал пошлым, – надо, мне кажется, помнить два обстоятельства. Во-первых, пошлость – понятие относительное. А второе и, может быть, самое главное: у нас в стране вовсе нет традиции юмора – от любой шутки мы ждем не развлечения, а смысла.

Однако если представить себе, что искусство вообще перестанет нас развлекать, – подумайте, какая скучная жизнь начнется!

И то искусство, которое стремится привести нас к катарсису, и то, которое ставит своей задачей нас развлечь, – делают это с помощью создания искусственной реальности. Чем же отличается та искусственная реальность, которой искушает нас художник, от того мира, который окружает нас в реальности? Созданная художником – более гармонична. Реальный мир всегда не гармоничен, вот человек и стремится к искусственному в поиске гармонии.

Придуманный мир всегда гармоничней реального. Поэтому сам факт, что искусство существует, свидетельствует о том, что человек устремлен к гармонии.

В искусстве может меняться что угодно, однако, если оно перестанет быть гармоничным, оно перестанет быть искусством. Стремление создать гармонию – может быть, единственное, что остается в искусстве неизменным. Великий Леонардо да Винчи считал: «Наибольшей похвалы достойна та картина, которая имеет наибольшее сходство с изображаемым предметом». Интересно, что бы он сказал, увидев картины Дали? Но ведь даже в самых абстрактных произведениях тоже существует своя гармония. Лишь тот, кто ее видит, станет ею наслаждаться.

Мне кажется, что душа человека так создана, что она устает от дисгармонии окружающего мира, и поэтому искусство – лекарство. Искусствоведы обожают словосочетание «подлинное искусство», часто забывая об абсолютной субъективности этого понятия. Подлинным человек называет то искусство, которое влияет на его собственную душу. Вот и все.

Неслучайно деспоты всех времен и народов никогда не оставляли искусство в покое и настойчиво и страстно занимались им. Искусство всегда являлось для них не только, а может быть, даже и не столько элементом пропаганды. Властители всех веков и народов убеждены: искусство поможет создать ту гармонию, в которой, во-первых, отдохнет их собственная душа и которая, во-вторых, столь необходима народу.

Почему абстракционизм не мог прижиться в России ни при одном лидере КПСС от Ленина до Черненко? Только потому, что абстрактные картины мало прославляли деятельность КПСС? Но реалистические пейзажи тоже ничего и никого не прославляли, однако их разрешали с удовольствием. Мне кажется, это происходило потому, что любой тиран тянется к тому, что он лично считает гармонией. Гармонию разрывающегося мира, которая, без сомнения, существует в работах абстракционистов, эти деятели воспринять не могли, а потому запрещали.

И последнее. Помните, откуда в Древней Греции взялись девять муз, покровительниц искусства? Напомню: однажды Зевс провел девять ночей у дамы, после чего музы и родились. У греков как-то все споро делалось: каждую ночь строгали по музе. А кем же была дама? Мнемозина – богиня памяти.

Греки были настоящими мудрецами. Искусство и память всегда идут рядом. В самом широком смысле искусство – это эмоциональная память человечества. Оно беспристрастно свидетельствует о том, что в то или иное время, в той или иной стране считалось гармоничном. Эта гармония прошлого помогает нам понять наших предков куда лучше, нежели многие исторические трактаты.

Искусство – эмоциональная память человечества. Искусство – пример гармонии, который нам необходим, чтобы оставаться людьми. Искусство может отвечать на вопросы, если они есть в человеке, и даже порождать в зрителе катарсис. Наконец, искусство может развлекать…

Как все-таки хорошо, что древние люди начали рисовать на скалах! Они не знали, конечно, как далеко уйдет человечество от этих рисунков! Но они изобрели искусство, без которого – слава Богу! – человечество жить не может.

То, что древние люди рисовали на скалах, – это факт. А вот зачем они это делали, как я уже сказал, до конца не известно.

Вообще в мировой истории очень много всякого, что до конца не известно.

Короче говоря, пришла пора поговорить про историю.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.