Глава 147 Владимир Жаботинский (1880–1940). Ревизионисты

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 147

Владимир Жаботинский (1880–1940). Ревизионисты

После Герцля наиболее видным харизматическим лидером сионизма был Владимир Жаботинский. По сей день его фигура остается и самой противоречивой: ни один сионистский лидер не имел таких любящих сторонников и так же сильно ненавидящих его врагов. Для сторонников Жаботинский был единственным лидером, обладавшим кругозором и дипломатическими способностями и способным победить в борьбе за создание еврейского государства. Недоброжелатели видели в нем главу «фашистского» крыла сионистского движения. При случае Бен-Гурион (см. гл. 146) опускался до того, что называл его «Владимир Гитлер».

Ранний Жаботинский принадлежит русской культуре в не меньшей степени, чем еврейской. Еще в молодости он писал столь талантливые стихи, что Максим Горький предсказывал ему большое будущее русского поэта. Однако погромы 1903 г. убедили Жаботинского в том, что помощь своему народу и его спасение важнее, чем прекрасные стихи. Он помог организовать кампанию против еврейских погромов, а большую часть своей жизни отдал попыткам создания еврейского государства.

Жаботинский принадлежал к «ревизионистскому» крылу сионистского движения. Он хотел, чтобы Великобритания немедленно осуществила свое первоначальное обещание создать еврейское государство на всей территории Эрец-Исраэль. Когда в 1937 г. Жаботинский давал показания назначенной англичанами комиссии Пиля, изучавшей возможность раздела Эрец-Исраэль на два отдельных государства — арабское и еврейское, — он так объяснил невозможность компромисса по этому вопросу: «Когда я слышу, что сионистов… обвиняют в том, что (они) просят слишком многого… я действительно не могу понять этого… Я мог бы понять, если бы ответ был: «Это невозможно», но когда ответ звучит: «Это слишком много», — мне это непонятно. Я напомню вам о смятении, которое произошло… когда Оливер Твист пришел и попросил «больше». Он сказал «больше» потому, что не знал, как выразить это; в действительности Оливер Твист имел в виду: «Дадите ли вы мне нормальную порцию, которая необходима для мальчика моего возраста, чтобы выжить?» Я уверяю вас, что вы столкнетесь сегодня с таким же требованием еврейского народа, с каким выступил Оливер Твист. К сожалению, уступок не будет. Какие могут быть уступки? Мы должны спасти миллионы, многие миллионы…»

По словам Жаботинского, комиссия Пиля «должна была сделать выбор между удовлетворением аппетита и предотвращением голодной смерти». У арабов есть много государств, где они могут расселиться; евреи имеют всего одно.

Хотя англичане числили Жаботинского и его приверженцев своими неумолимыми оппонентами, сам он долгое время считал себя страстным англофилом. Когда разразилась Первая мировая война, большинство сионистских лидеров выступали за нейтралитет, опасаясь вступления в войну одного из противников Англии — Турции, сохранявшей контроль над Эрец-Исраэль. Жаботинский предвидел верно — как бы ни закончилась война, Оттоманская империя распадется. Поэтому он призывал к поддержке Англии и организовал Еврейский легион, чтобы сражаться на стороне Великобритании.

После войны, в 1920 г., он возглавил оборону против арабских атак на Иерусалим. Британцы «наградили» Жаботинского за эту поддержку, арестовав его за нелегальный ввоз оружия и приговорив к 15 годам тюрьмы. Возмущение общественности было столь сильным, что через год Жаботинского выпустили на свободу.

В 1930-х гг. Жаботинский порвал с ведущими сионистскими лидерами, которые, по его мнению, ставили перед англичанами слишком умеренные требования. Жаботинский находил это нежелательным еще и потому, что условия жизни евреев Европы быстро ухудшались. Хотя он не мог предвидеть геноцид против евреев, но считал ситуацию в Европе отчаянной и выступал за немедленную репатриацию в Эрец-Исраэль как минимум 150 тысяч евреев в год. Сторонники Жаботинского стали известны как «ревизионисты». Сам он называл свою порвавшую с лидерами сионизма группу Новая сионистская организация. Вскоре она уже насчитывала столько сторонников (особенно среди евреев Европы), сколько имели все прочие сионистские организации, вместе взятые.

Начало Второй мировой войны Жаботинский очень тяжело переживал. Предчувствия угрозы европейскому еврейству не обманули его — и даже в большей степени, чем он мог себе вообразить. Вновь, как и двадцать пять лет назад, Жаботинский начал агитировать за создание еврейской армии. С этой целью он приехал в Соединенные Штаты, где и умер (в Нью-Йорке летом 1940 г.). После создания Израиля сторонники Жаботинского под руководством Менахема Бегина объединились в партию Херут (ныне — основа блока Ликуд). В 1977 г. Бегин был избран премьер-министром Израиля.

В своем завещании Жаботинский просил похоронить его в той стране, где он умрет, и оставить его прах там до тех пор, пока глава независимого еврейского государства не вынесет постановления перенести его в Страну Израиля. В течение первых пятнадцати лет после образования государства премьер-министр Давид Бен-Гурион упорно отказывал последователям Жаботинского в перезахоронении его останков в Израиле. Когда премьер-министром в 1963 г. стал Леви Эшколь, он принял соответствующее решение, и останки Жаботинского были перевезены в Израиль.

Ненависть Бен-Гуриона к Жаботинскому была очень глубокой, в ее основе лежала неприязнь Жаботинского к социалистическим доктринам, столь близким Бен-Гуриону. Жаботинский считал скорейшее создание еврейской государственности настолько важным, что выступал против забастовок рабочих (предлагая вместо них совместный арбитраж) до тех пор, пока еврейская экономика Эрец-Исраэль не встанет на крепкие «собственные ноги».

Бен-Гурион не принимал и стремления Жаботинского вести переговоры с кем угодно, лишь бы они могли помочь сионистскому делу, — включая фашистских лидеров вроде Муссолини. В результате этих политических разногласий Бен-Гурион считал фашистом самого Жаботинского, что, конечно, не соответствовало действительности. Примыкая к правым в политике и будучи прагматиком, Жаботинский вместе с тем оставался пылким приверженцем демократии.

Жаботинский был превосходным оратором и стилистом. Он бегло говорил на дюжине языков, написал первую книгу для изучающих иврит (ставшую очень популярным пособием). Кстати, мироощущению Жаботинского как нельзя лучше подходил ивритский термин адар — «чувство собственного достоинства», «гордость». Жаботинский был уверен, что евреи должны обладать этим чувством, если когда-либо хотят добиться уважения к себе и к своему общему делу. В автобиографическом эссе «Мемуары моей пишущей машинки» он раскрывает секрет своего упорства и обаяния: «Однажды мой одесский ровесник о чем-то сказал: «Это случилось как раз в тот год, когда тебя исключили из гимназии…» Меня очень рассмешило существование этого мифа… печатное слово, каждый это знает, должно быть правдой, только правдой и ничем иным, кроме правды. Миф для меня незаслуженная честь. Для моего исключения из гимназии вовсе не было никаких причин. Я не принимал участия ни в каких революциях. Мой либерализм простирался не далее того, что я забывал постричься. Хотя я ненавидел школу, словно яд, меня не исключали оттуда. Все было куда хуже. Я сам покинул ее — за два месяца до окончания семилетнего курса, следующим был выпускной класс. Убегать из русской гимназии, куда было так трудно (для еврея) поступить, было большой глупостью, особенно за год и два месяца до ее окончания. Но до сегодняшнего дня я благодарю Г-спода за то, что я сделал это, не послушав советов друзей, дядюшек и тетушек. Потому что я верил в логичность жизни. Если кто-то кончает, как и принято, русскую гимназию, он должен идти в русский университет; потом он становится адвокатом. Затем, когда начинается война, этот человек уже имеет доходную практику и не может уехать в Англию и стать солдатом. Таким образом, этот человек остается в России до тех пор, пока большевики не устраивают здесь свой взрыв, а затем, принимая во внимание реакционные взгляды этого человека, дают ему два квадратных метра подземного жилья, даже без надгробной плиты. Я продолжаю делать другую карьеру, которая началась с глупости. Я подумываю написать ученый трактат о том, как важно не бояться совершить глупость. Это один из самых успешных способов жить как подобает человеку».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.