Глава 15. СЕКСУАЛЬНОСТЬ И ЗДОРОВЬЕ

Глава 15. СЕКСУАЛЬНОСТЬ И ЗДОРОВЬЕ

Обеты целомудрия рвутся значительно чаще, чем презервативы.

Сексуальное здоровье и права человека

Один из важнейших параметров современной сексуальной культуры – сексуальное здоровье как составная часть здорового образа жизни (Кон, 2004). В XIX в. главным критерием здоровья считалась умеренность, врачи восхваляли пользу полового воздержания и предостерегали от сексуальных излишеств, которые ослабляют человека физически и духовно. В XX в. врачи и ученые заговорили о положительных сторонах сексуальной активности, опасностях полового воздержания и необходимости сексуального удовлетворения. Вместе с тем, особенно под влиянием эпидемии СПИДа, резко обострилась проблема безопасного секса.

Важнейшей теоретической новацией последней четверти XX в. стало разделение понятий сексуального и репродуктивного здоровья. Хотя люди всегда занимались сексом не столько ради деторождения, сколько ради удовольствия, антисексуальные культуры считали нерепродуктивную сексуальность ненормальной и «противоестественной». Лишь сравнительно недавно общественное сознание Запада приняло тот факт, что сексуальность не нуждается в оправдании и является самоценной. В конце XX в. под мотивационное разделение сексуальности и репродукции была подведена и материальная база: эффективная контрацепция позволяет людям заниматься сексом, не опасаясь нежелательного в данный момент зачатия, а вспомогательные репродуктивные технологии сделали возможным «непорочное зачатие» – без какого бы то ни было сексуального общения и даже личного контакта родителей.

Учитывая эти сдвиги, Всемирная организация здравоохранения, начиная с 1975 г., разграничивает понятия репродуктивного и сексуального здоровья. Репродуктивное здоровье охватывает медицинские проблемы, относящиеся к зачатию, беременности, родам и выхаживанию младенцев, а сексуальное здоровье помогает людям эффективно контролировать и наслаждаться своей сексуальностью. Сексуальное здоровье – не просто отсутствие расстройств, дисфункций или болезней, а связанное с сексуальностью состояние физического, эмоционального, душевного и социального благополучия. Это предполагает положительный и уважительный подход к сексуальности, свободу от принуждения, дискриминации и насилия, а также свободный доступ к сексуальной информации, образованию и медицинскому обслуживанию (PAHO/ WHO, 2000).

Все эти явления тесно связаны с общим качеством жизни и правами человека. Всемирная сексологическая ассоциация на конгрессе в Валенсии (1997 г.) приняла специальную «Декларацию сексуальных прав», где говорится, что сексуальность – органическая часть личности любого человеческого существа, а сексуальные права принадлежат к числу фундаментальных и всеобщих прав человека. К ним относятся: право на сексуальную свободу, которая «включает возможность полностью выразить свой сексуальный потенциал, однако исключает все формы сексуального принуждения, эксплуатации и злоупотребления в любое время и в любых жизненных ситуациях»; право на сексуальную автономию, телесную неприкосновенность и безопасность; право на сексуальную интимность, чтобы никто не вторгался в сексуальные решения и действия личности, если только они не нарушают прав других лиц; право на сексуальную справедливость и равенство, предполагающее свободу от дискриминации; право на сексуальное удовольствие; право на эмоциональное самовыражение; право на свободное сексуальное общение, включая вступление в брак, развод и создание других ответственных сексуальных отношений; право на свободный и ответственный репродуктивный выбор (иметь или не иметь детей, пользоваться средствами контроля за рождаемостью и т. д.); право на сексуальную информацию, основанную на научных исследованиях; право на всеобъемлющее сексуальное образование; право на охрану сексуального здоровья.

Для России эти вопросы новы и непривычны. В советское время о них вовсе не говорили, а в 1990-х годах проблемы сексуального здоровья практически сводились к охране женского репродуктивного здоровья. О критическом состоянии мужского здоровья, также имеющего репродуктивные и сексуальные аспекты, российские медики заговорили лишь в конце 2003 г., когда окончательно стало ясно, что мужская сверхсмертность в России прочно держит мировой рекорд – разница продолжительности жизни мужчин и женщин превысила 13 лет.

Российские медики, как и остальное население, не имели даже элементарного сексологического образования. Между тем репродуктивное здоровье, как и безопасный секс, неотделимо от сексуальной культуры. Ошибочная стратегия в одном вопросе неизбежно аукнется в другом. Яснее всего это видно на таких примерах, как регулирование рождаемости и профилактика заболеваний, передающихся половым путем (ЗППП).

Аборт или контрацепция?

Как было показано выше, советская власть пыталась решать проблемы рождаемости административными методами, и эта политика полностью провалилась. Вплоть до 1988 г. ее отличали следующие черты (Popov, David, 1999):

1. Хотя право на регулирование рождаемости формально признавалось, фактически оно было неосуществимо.

2. Соответствующие услуги были недоступны или вовсе не существовали из-за отсутствия информации, специализированных медицинских служб и квалифицированных кадров, а также современных контрацептивов.

3. Государство предписывало населению репродуктивное поведение, начиная с формулирования его мотивов и кончая выбором способов контроля за рождаемостью.

4. Единственным легко доступным методом регулирования рождаемости был искусственный аборт.

5. Способы регулирования рождаемости сильно варьировали по регионам, в зависимости от этнографических, демографических и социально-экономических реалий каждого региона.

Не имея ни необходимой научной информации, ни современных контрацептивов, не умея ими пользоваться, советские люди были обречены на применение традиционных, малоэффективных методов. У опрошенных в 1976 г. москвичек самыми распространенными методами контрацепции были календарный ритм (31,5%) и механические средства (30%). Пилюлями пользовались только 4% женщин с неполным средним образованием и около 11% женщин с высшим. Несмотря на высокий общеобразовательный уровень выборки, очень многие вообще не могли оценить ассортимент и качество доступных им противозачаточных средств. Половина женщин не могли даже ответить на вопрос, имеются ли в аптеке удобные и эффективные контрацептивы. При опросе 1978 г. на первом месте оказались механические средства, на втором – календарный ритм, на третьем – прерванное сношение. По заключению исследователей, это «свидетельствует о низкой контрацептивной культуре населения, что в значительной мере обусловлено малой возможностью пользования современными противозачаточными средствами» (Дзарасова, Медков, 1982). При изучении контрацептивного поведения супружеских пар в Москве, Саратове и Уфе (опрошено около 1 000 совместно проживающих супружеских пар с одним или двумя детьми, возраст жены – до 35 лет) методом, свойства которого лучше всего известны москвичам, оказалось прерванное сношение. О свойствах остальных методах контрацепции от 11 до 60% мужчин и от 20 до 75% женщин ответили: «Не знаю». Особенно слабо люди были информированы о современных средствах. Мужчины и женщины по-разному оценивали одни и те же методы предохранения. Например, презерватив сочли неудобным 65% мужчин и 45% женщин, спринцевание же нашли удобным 77% мужчин и только 44% женщин (Бабин, 1986). При опросе 250 ленинградских супружеских пар на первом месте (42% мужчин и 41% женщин) оказался календарный метод; на втором месте у мужчин (39%) стоял презерватив (его назвали также 18% женщин), а у женщин – искусственный аборт (34%, его назвали также 19% мужчин); на третьем месте (22% мужчин и 21% женщин) – прерванное сношение. Гормональные средства упомянули лишь 3, 6% женщин и 4,6% мужчин (Голод, 1984). В малых городах и, тем более, селах дело обстояло еще хуже.

Отсутствие эффективной контрацепции заставляло советских женщин прибегать к искусственным абортам, которые казались им наименьшим злом. Процедура эта была не только жестокой, но и унизительной. Вот как описывали свой «путь на Голгофу» молодые москвички 1980-х годов (Гайгес, Суворова, 1990. С. 49).

«Я была на третьем месяце, когда решилась на аборт. Лучше бы я родила! Это было ужасно: новокаин, местный наркоз, не помог – я чувствовала и как они инструменты меняли, и как скоблили... Сидишь в этом кресле, как на электрическом стуле, и ничего сделать не можешь. После аборта я потеряла 10 килограммов веса» (биолог, 27 лет).

«Когда я зашла в операционную, медсестра закричала: “Ты куда пришла, на дискотеку? Иди, обстриги свой маникюр”. А я целый час себя морально готовила... Вышла как оплеванная, – ножниц найти не могу, вся в слезах. Кто-то дал мне тупые щипцы, я ими все пальцы в кровь порезала» (студентка, 19 лет).

«Операция прошла без наркоза. В больнице была атмосфера, как в конюшне. С нами, женщинами, обращались, как со шлюхами. Такое впечатление, что сам факт прихода сюда – уже наказание: тебя наказывают за твое поведение, за секс. Невозможно описать мужчине эти переживания – нужно быть женщиной» (манекенщица, 23 года).

Очень часто аборты делались при первой беременности. В Перми в 1981 г. на каждую тысячу беременностей у ранее не рожавших женщин приходилось 272 аборта, 140 внебрачных рождений (матери-одиночки) и 271 рождение в первые месяцы брака (так называемые браки вдогонку, вынужденные или ускоренные беременностью) (Тольц, Оберг, Шишко, 1984).

Новые методы контрацепции, особенно гормональные, не только не внедрялись, но всячески дискредитировались. Приказом Минздрава СССР от 1 августа 1971 г. применение пилюль было разрешено только в лечебных целях, но не как средство предотвращения беременности, потому что долгосрочное применение пилюль якобы дает сильный канцерогенный эффект. Это мнение широко пропагандировалось среди практических врачей и в массовой печати, породив у населения крайне враждебное отношение к гормональной контрацепции, по сравнению с которой даже аборт казался безобидным.

Почему советская медицина заняла в этом вопросе такую реакционную позицию?

Первая очевидная причина – невежество и беспринципность медиков, пользовавшихся устаревшими сведениями и охотно принимавших любые «антизападные» установки, особенно если это соответствовало их корыстным ведомственным и личным интересам. Советская медицина, как и вся советская жизнь, была крайне инерционна, отказываться от налаженной абортной службы и создавать нечто новое чиновникам не хотелось, абортные клиники давали Минздраву немалые деньги, да и сами врачи извлекали из них «левые» доходы.

Были и причины более глубокого порядка. Власти боялись, что распространение пилюль может привести к значительному снижению рождаемости в стране. Кроме того, переход от абортной стратегии к контрацептивной означал существенное расширение прав личности и замену государственного контроля за репродуктивным поведением индивидуальным самоконтролем. Врач в этом случае остается только консультантом, решение принимает сама женщина. Это противоречило главным политическим установкам и всему историческому опыту советской власти. Тоталитарное государство не хотело отказаться от контроля за репродуктивным поведением своих подданных, обязанных поставлять ему дешевую рабочую силу и пушечное мясо.

Против этой реакционной стратегии резко выступали некоторые гинекологи (например, профессор Арчил Хомасуридзе) и многие демографы (А. А. Авдеев, М. С. Бедный, А. А. Попов, Л. И. Ременник, М. С. Тольц и др.). Так, Лариса Ременник, опираясь на мировые данные, показала полную несостоятельность мифа о канцерогенности пилюль и подчеркивала, что «из всего арсенала доступных средств ограничения деторождения оптимальными, как с позиций репродуктивных интересов семьи и общества, так и с точки зрения минимизации онкологического риска, вероятно, являются оральные контрацептивные препараты» (Ременник, 1986). Однако официальная медицина не обращала на эту критику внимания, а до широкой публики она не доходила, так как демографы печатали свои статьи в малотиражных научных изданиях. Да и с какой стати люди стали бы верить социологам и демографам, если специалисты-врачи, гинекологи и эндокринологи, уверяли их в обратном?!

«Профессор исходит из “объективной реальности”, т. е. из того, что “многие (интересно, какой, извините, процент?) подростки начинают интимную жизнь, не спрашивая родительского согласия”, и призывает добродетельную общественность помочь бедным детишкам с презервативами. (Гормональные средства все же вредны, уважаемый ученый.) Зачем же, почтенный профессор, возводить аномалии в ранг закономерности?»

Психологически поворотным пунктом в изменении общественного мнения в этом вопросе послужила телепередача известного американского тележурналиста Фила Донахью совместно с Владимиром Познером. Донахью приехал в Советский Союз в начале перестройки, на рубеже 1986 и 1987 г., буквально в канун провозглашения гласности, и одна из его передач была посвящена встрече с семьями. Центральное телевидение пригласило меня на эту встречу в качестве эксперта: «Что там будет – мы сами не знаем, но вдруг вам захочется что-то сказать?» Я приехал на телестудию с твердым решением ничего не говорить, а только смотреть и слушать, чтобы лишний раз убедиться, как американцев (и нас вместе с ними) будут дурить: не может быть, чтобы люди на ТВ говорили правду, а потом ее показывали всему свету!

Вначале люди действительно повторяли в основном официальные, казенные слова, но постепенно расшевелились, оттаяли и стали говорить более откровенно. Зато, как только Донахью задал вопрос об абортах и контрацепции, наступило долгое мертвое молчание. Когда же одна женщина подняла наконец руку и обрадованный Донахью подошел к ней, она раздраженно заявила: «Почему вы задаете такие мелкие и незначительные вопросы?! Давайте лучше говорить о моральных идеалах и воспитании наших детей!» (Эта реплика в передачу не вошла.) Донахью был явно озадачен, а я подумал: «Может быть, советское телевидение пригласило меня для того, чтобы я сказал, что мы на самом деле – отсталая страна, но начинаем это понимать?»

Так я и сделал, сказав, что у нас не принято публично говорить на эти темы, что население невежественно относительно контрацептивов и потому предпочитает аборты пилюлям, что сами контрацептивы дефицитны и т. д. Одна из советских участниц передачи, работавшая в аптеке, тут же поспешила меня опровергнуть: все противозачаточные средства в аптеках есть, спрос на них полностью удовлетворяется! Я мог бы сказать гораздо больше: у меня в памяти были только что опубликованные цифры о внебольничных абортах, и я знал, что американское телевидение – лучший канал для информирования советского правительства. Но я боялся «перебрать» – ведь гласность только-только начиналась...

Сразу же после записи передачи, в холле телестудии Останкино, меня обступила толпа встревоженных москвичек с расширенными от удивления и ужаса глазами: «Как, вы полагаете, что пилюли лучше абортов? Но ведь вы не врач, а все знают, что от пилюль бывает рак и прочие неприятности?» Без американской телекамеры я, разумеется, сказал этим бедным женщинам, что я думаю о невежественных врачах и о Минздраве, а сам приготовился к неприятностям: это ведь действительно не моя область...

Программа Донахью была показана по первой программе Центрального телевидения, и ее смотрели буквально все. В первые дни до меня доходили в основном неблагоприятные отзывы: «И чего этот Кон лезет не в свое дело? Что он понимает в контрацепции?!»

Однако свое веское слово сказали демографы. В начале 1987 г. проблеме абортов и контрацепции был посвящен «круглый стол» в журнале «Работница». Консервативные медики вначале пытались защищать свои прежние позиции, но М. С. Бедный и М. С. Тольц прижали их к стене неопровержимыми фактами, а редакция подготовила целую подборку страшных писем своих читательниц. Заместитель министра здравоохранения А. А. Баранов вынужден был признать, что положение с абортами и контрацепцией в стране критическое, и профессора-гинекологи не могли с ним не согласиться. Все эти материалы редакция не только опубликовала, но и передала Р. М. Горбачевой, и, по слухам, М. С. Горбачев лично поручил новому министру здравоохранения Е. Н. Чазову принять самые срочные меры для охраны здоровья беременных женщин.

После этого Минздрав радикально изменил свою позицию. В принятом в 1987 г. грандиозном десятилетнем плане развития советского здравоохранения был особый параграф о борьбе с абортами и развитии контрацепции, об этом стали писать в газетах, говорить по телевидению и т. д. Правда, сделать оказалось гораздо труднее, чем пообещать. Прежде всего, налицо был хронический дефицит всех контрацептивов, особенно современных, которых в СССР не производили, а для их закупки за рубежом не хватало валюты. К тому же современная контрацепция требует индивидуального подбора и систематического врачебного контроля. Для ее внедрения нужно было заново обучить или переподготовить практически всех врачей-гинекологов. В начале 1990-х годов в Петербурге 60% опрошенных врачей считали гормональную контрацепцию опасной (Visser, Remennick, Bruyniks, 1994).

По данным всесоюзного опроса 1990 г., которым было охвачено 93 тыс. женщин репродуктивного возраста (Госкомстат СССР, 1991. С. 60), лишь 22% россиянок пользовались контрацептивами регулярно, 19% – от случая к случаю, 57% не применяли их никогда, а 6% даже не знали об их существовании. Еще хуже обстояло дело с подростками. Ничего не знали о контрацепции 30,5% девушек младше 16 лет, 20,6% 16—17-летних и 11% 18—23-летних.

Главной формой регулирования рождаемости на всей территории бывшего СССР был искусственный аборт. Общее ежегодное число абортов в СССР в конце 1980-х годов, по официальным данным, составляло 6—7 млн. Это была почти пятая часть или даже четверть всех производимых в мире абортов. К этому надо добавить внебольничные, нелегальные аборты. По официальным данным, они составляли 12%, а по некоторым экспертным оценкам – до 50% зарегистрированных. Такие аборты, особенно при первой беременности, часто сопровождаются осложнениями.

Прислушавшись к мнению специалистов, в 1994 г. государство начало специальную президентскую программу «Планирование семьи». Чтобы законодательно оформить эту социальную политику, фракция «Женщины России» внесла в Госдуму законопроект «О репродуктивных правах граждан и гарантиях их осуществления», который предусматривал: право свободно и без принуждения решать вопрос, когда и сколько иметь детей в семье, право на предупреждение аборта путем использования современных средств контрацепции, право на получение качественных услуг в области планирования семьи и охраны репродуктивного здоровья, право на получение грамотной и доступной информации о безопасном сексуальном поведении и охране репродуктивного здоровья, получение образования в этой области в учебных учреждениях.

Хотя Государственная дума, большинство в которой принадлежало коммунистам, этот законопроект отклонила, «Планирование семьи» оказалось едва ли не единственной относительно успешной государственной программой. В 1990-е годы впервые была практически создана национальная служба планирования семьи. В результате совместных усилий медиков и социальных работников значительно больше женщин в России стали применять контрацепцию.

С 1990 по 2007 г. абсолютное число абортов сократилось в 2,8 раза, а коэффициент абортов на 1 тыс. женщин репродуктивного возраста – в 3 раза (Население России…, 2009. С. 148). Уменьшение числа абортов было достигнуто за счет того, что российские женщины стали больше пользоваться контрацептивами.

Международный проект «Родители и дети, мужчины и женщины в семье и обществе» (РиДМиЖ) констатирует, что положительная тенденция снижения распространенности аборта, за которой стоит массовый переход к современным и эффективным контрацептивным средствам, в России продолжается. Доля женщин репродуктивного возраста, использующих гормональные и внутриматочные средства, приблизилась к 40%. И хотя достигнутый уровень их использования соответствует уровню западных стран двадцатилетней давности , прогресс налицо (Доклад о развитии человеческого потенциала в Российской Федерации…, 2009. C. 52).

Запоздавшая на несколько десятилетий, по сравнению с развитыми странами Запада, контрацептивная революция – свершившийся факт. В 2007 г. число зарегистрированных абортов в РФ впервые стало меньше, чем число рождений.

Однако за положительными общими тенденциями и средними цифрами стоят громадные социально-групповые различия, которые особенно бросаются в глаза при сравнении России с Западом. Исследователи подчеркивают, что «переход к современному планированию семьи в России еще далек от завершения: пропорция использующих малоэффективные традиционные средства регулирования деторождения остается существенной, уровень провалов (неудач) при использовании разных методов контрацепции, вероятно, высок; в результате пропорция незапланированных беременностей все еще велика, что и сохраняет базу для высоких показателей абортов» (Там же).

По числу абортов Россия остается среди мировых лидеров. В 2007 г., по данным Росстата, было зарегистрировано почти 1,7 млн абортов. Явно недостаточно используется гормональная контрацепция. Очень велики региональные различия. По-прежнему значительно число абортов у первобеременных.

Больной темой остаются подростки. Высокая сексуальная активность и ранний дебют не влекут для юных французов нежелательных беременностей и абортов, потому что они умеют предохраняться. Если в середине 1980-х годов меньше 5% французских подростков использовали презервативы и больше половины первых сношений были незащищенными, то в 1999– 2001 гг. защищенными стали от 85 до 90% первых сношений. В Германии в 2006 г. «всегда осторожны» были 77% 14—17-летних девушек и 62% юношей, не пользовались контрацепцией при «первом разе» лишь 10% (Youth Sexuality, 2006).

У российских подростков дело обстоит иначе. По данным международного опроса студентов (2003 г.), при первом сношении предохранялись лишь около 60% российских юношей и меньше половины девушек. Отсюда – высокий процент незапланированных беременностей. Чтобы никто не узнал об этом, беременные девочки-подростки часто обращаются не в медицинские учреждения, а к «умельцам» или стараются прервать беременность собственными усилиями, с помощью варварских методов, воспользовавшись советами подружек. Помимо материальных факторов, на поведение подростков отрицательно влияют стереотипы старшего поколения о вредном влиянии контрацепции на здоровье. Многие юные девушки думают, что проще сделать аборт, чем в течение длительного времени регулярно использовать контрацепцию (Каткова, 2002).

«А о том, что я забеременею, мне просто, честно говоря, в голову не приходило. Нет, у меня были в жизни примеры, и подружки с этим мыкались, с этими абортами, но я как бы считала, что со мной этого произойти не может» (дебют в 16 лет).

В больнице «ужасно обращаются… Со мной девушка лежала, лет 16, как и мне…Они ей так и говорят, ну что, проститутка, пришла сюда. Вот если по знакомству, совсем по-другому» (аборт в 16 лет).

«Я уже не думала о ребенке, я думала об этом как об операции, как аппендицит. Мне же нужно было и в институт поступать, учиться» (аборт в 16 лет).

Главный практический вывод проекта РиДМиЖ: «Основной путь снижения числа абортов – развитие службы планирования семьи и системы сексуального образования» (Захаров, Сакевич, 2007. С. 164).

Но его в России, увы, не существует.

Активную кампанию за полный запрет абортов ведет РПЦ, и в этом ее поддерживают, из популистских соображений, многие политики. Разумеется, их мнение противоречит общественному. Люди, которые помнят советские времена, понимают, как это было ужасно. При недавнем национальном опросе Левада-Центра был задан вопрос: «В последнее время и у нас, и за рубежом бурно обсуждается проблема абортов. Должна ли женщина иметь право на аборт?» 70% (в 1999 г. – 69%) опрошенных женщин определенно ответили «да» и лишь 16% (в 1999 г. – 21%) – «нет» (Волков, 2008). Но никаких гарантий, что запрета не будет, у народа нет. К тому же современная контрацепция требует определенных знаний, объем и содержание которых все время меняются. Это значит, что сексуальное образование должно быть обязательным, систематическим и постоянно обновляющимся. Без помощи государства это неосуществимо.

Один из важнейших показателей сексуальной безопасности общества – статистика заболеваний, передающихся половым путем (ЗППП).

В советском публичном дискурсе, как и в XIX в., эти болезни считались постыдными и замалчивались. Это мешало санитарному просвещению, особенно когда речь шла о новых инфекциях, о которых люди ничего не знали. Однако бесплатная государственная медицина, сочетавшая лечение в специализированных кожно-венерологических диспансерах и клиниках с принуждением – все случаи венерических заболеваний официально регистрировались, больных брали на специальный учет, источники заражения выяснялись, и врачи, с помощью милиции, старались проследить всю цепочку опасных связей, лечение было принудительным, уклонение от него и заведомое заражение кого-либо венерической болезнью подлежало уголовной ответственности (статья 115 Уголовного кодекса РСФСР), – позволяла блокировать опасность, удерживая ее в определенных рамках.

Заболеваемость сифилисом и гонореей даже снижалась. По официальной статистике, в 1987 г. в СССР на 100 тыс. населения было 5,6 больных сифилисом (в 1985 г. – 9,6), в 2,2 раза меньше, чем в США, и 86 больных гонореей (в 1985 г. – 113), в 6 раз меньше, чем в США. В 1988—1989 гг. уровень заболеваемости сифилисом достиг наименьшего показателя – 4,3 на 100 тыс. населения. Даже с учетом ненадежности подобной статистики, это можно было считать достижением.

Тем не менее, уже в начале 1980-х годов врачи отмечали значительный рост среди молодежи и подростков так называемых малых венерических заболеваний, которые часто протекают бессимптомно и при неупорядоченных сексуальных связях образуют запущенный «букет», с которым потом трудно сладить. Никакой сколько-нибудь серьезной профилактической работы среди населения не велось. Например, о генитальном герпесе и хламидиозе люди практически ничего не знали, пока не сталкивались с ними на личном опыте. Особенно много проблем было у молодых людей, которые не знали, что они больны и чем именно. Вместо того чтобы сразу обратиться в вендиспансер, юноши занимались самолечением, наживая в результате новые болезни. У урологов даже появился новый диагноз «хронический юношеский простатит».

Развал советской системы резко ухудшил эпидемиологическую ситуацию. Экстенсивная половая жизнь с меняющимися партнерами, при незнании и несоблюдении элементарных правил безопасности и гигиены, сама по себе опасна. Кроме того, государственная медицина ослабела, а то и вовсе рухнула из-за отсутствия средств, лекарств и оборудования, а частная медицина не всем доступна и к тому же, когда дело касается заболеваний, требующих длительного лечения и последующего контроля, менее эффективна. Ослабел и административный контроль, а официальная статистика стала еще менее надежной.

Это вызвало быстрый рост всех ЗППП, особенно среди молодежи и подростков. С 1990 по 1996 г. заболеваемость сифилисом в России возросла в 48 раз, а у детей – в 68 раз. По числу зараженных сифилисом на 100 тыс. населения Россия в 50 раз опередила США и Западную Европу. В 1997 г. по заболеваемости сифилисом Россия заняла первое место в Европе (277,3 на 100 тыс. населения, по сравнению с 0,7 в западных странах) (Чубенко, Рябцева, 2007; Kontula, 2004).

В связи с более ранним началом и экстенсивностью сексуальной жизни и, особенно, с ростом детской проституции жертвами ЗППП все чаще становились дети и подростки 12—14 лет. Показатели по ЗППП и ВИЧ-инфекции у российских подростков в 1990-х годах были в 100 раз выше, чем в странах Западной Европы. При этом, по данным известного московского эпидемиолога О. К. Лосевой, заболеваемость среди девочек была в 2—2,5 раза выше, чем среди мальчиков.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.