Как есть селедку
Как я уже говорил, Схевенинген практически является пригородом и гаванью Гааги, так что дорога в столицу была недлинной. Поставив машину недалеко от центра, мы пошли бродить. В этот день продолжались празднования, посвященные дню рождения королевы, все музеи были закрыты, чем я, честно говоря, нимало не огорчился — на музеи у меня уже не было душевных сил. Интереснее было просто бродить — Гаага оказалась защищенной от холодного ветра гораздо лучше, чем продуваемый с моря Схевенинген.
В этот день я впервые увидел воочию голландский способ есть селедку — Альберт мне рассказывал, но я не верил. Дело происходит так. Стоит голландец около селедочного ларька — там селедочный ларек выполняет ту же функцию, что сосисочные ларьки в остальной Европе. Так вот, стоит себе голландец (в описываемом мной случае — голландка) у ларька, в левой руке держит рюмку дженевера, а в правой — целую свежесоленую селедку, правда без головы. Он (она) держит ее за хвост. Затем правая рука с селедкой возносится высоко над головой, а левая с рюмкой начинает свой путь ко рту.
Я бы очень рекомендовал моим дорогим читателям, читая этот отрывок, повторять всю, так сказать, хореографию описываемого аттракциона. Дженевер можно заменить рюмкой водки, а вместо селедки вполне подойдет, скажем, ломтик копченого сала, такого, какое мастера были приготовлять поволжские немцы до того, как уехали в Германию, где теперь покупают копченое сало в супермаркетах. Супермаркеты, конечно, хороши в смысле предлагаемых удобств, но в изготовлении копченого сала не могут сравниться ни с Подлесным, ни с Марксом[1], где к тому же варили превосходное пиво.
Итак, по мере выпивания рюмки голова все более запрокидывается, так что к тому моменту, когда выпит последний глоток, взгляд выпивающего обращен строго вверх — на висящую у него над головой и на какую-то долю секунды недоступную и манящую своей притворной недоступностью селедку. В этот момент правая рука плавно опускается, и селедка целиком исчезает во рту. Через несколько секунд рука вновь поднимается — но селедки уже в ней нет, только хвост и жалкий субтильный хребетик.
Я, не веря своим глазам, уставился на эту прилично одетую даму. Ее глаза на какое-то время остекленели, но потом она перехватила мой взгляд и, по-товарищески подмигнув и боднув в мою сторону головой — что, мол, завидно? — хлопотливо кинулась собирать разбежавшихся во время священнодействия детей. Задача не из простых, поскольку чуть ли не у всей ребятни на головах были надувные оранжевые короны.
Когда Альберт раньше демонстрировал мне этот способ поедания селедки (виртуально, разумеется, — в Швеции такой селедки нет), глаза его сверкали и лицо принимало довольно-таки хищное выражение. Но в этой даме ничего хищного не было — она совершала глубоко эротический и приносящий ей невыразимое наслаждение акт. Ритуал.
Вообще говоря, удивляться тут нечему. Селедка в Голландии священна. Собственно, с селедки и началась история процветания маленькой и обиженной природой страны. В четырнадцатом веке в Голландии ничего, кроме селедки, особенно и не было. Селедка на завтрак, на обед и на ужин. Но селедки было много. Чтобы рыбу продавать, надо ее потрошить и засаливать — в свежем виде не довезешь. Затраты труда были таковы, что ни при каком раскладе не окупались. И тогда некий хитроумный рыбак изобрел приспособление — нечто вроде маленького багра, с помощью которого можно было выпотрошить рыбу буквально за секунду. Хорошо, рыба выпотрошена. Нужна соль, нужны бочки. Много деревянных бочек, а где их взять? Леса в Голландии почти нет.
Опять выручило море — проклятие и благословение Голландии. Соль кораблями завозили из Португалии, где продавали ту же селедку, а лес — из Прибалтики. Так началась славная торговая история Нидерландов.
Мы погуляли еще немного по городу. Тут и там попадались увеличенные в масштабе 25:1 копии дворцов и церквей, виденных нами в Мадуродаме, в частности правительственных зданий Битенхоф и Бинненхоф, где расположен парламент, а также известного Маурициус-музея. Центр Гааги красив и параден: Гаага наряду с Амстердамом — официальная столица Нидерландов. Вернее, официальная столица все же Амстердам, но в Гааге находятся резиденция королевы и парламент — старинное, похожее на огромную церковь с четырьмя башнями по углам здание. И как и везде, каналы, каналы — многие дома стоят по щиколотку в воде.
В конце концов мы поняли, что на сегодня хватит, зашли в небольшой ресторан и спросили кофе. Добродушная пухлая тетка в игрушечной оранжевой короне на голове, в молодости, по-видимому, работавшая моделью у Рубенса — кровь с молоком! — сначала хотела отказать. Они уже закрывались, но Альберт каким-то образом ее убедил, и кофе, как всегда превосходный, она все же принесла — мгновенно и с улыбкой. Какой контраст с трагической фигурой официанта в Схевенингене!
По пути обратно мы вдруг заметили открытый, несмотря на праздник, продуктовый магазин. Поскольку припарковаться было негде, я попросил Таню забежать и купить полдюжины пива «Грольш», а сам остался при машине. Это было предусмотрительно, потому что в ту же минуту прикатил мотороллер развозчика пиццы — это было его место, и машину пришлось переставить. Таня вернулась быстро с колбасой, сыром, каким-то салатом и картонной упаковкой с шестью бутылками «Грольша». Мы бросили покупки в багажник, и я завел мотор, предвкушая, с каким наслаждением я выпью вечером пару бутылочек этого превосходного пива.
Но и этому маленькому пиру не суждено было состояться — когда мы уже приготовились ужинать, выяснилось, что пиво, по ошибке купленное Таней, оказалось безалкогольным!
Удар был таким тяжким, что я долго не мог заснуть. Перед глазами стояло трагическое лицо схевенингенского официанта. Если бы его увидел Я. С. Друскин, петербургский философ и математик, всю жизнь бившийся над выведением формулы Великого Уныния (formula ignavii magni), он бы тут же посчитал свою задачу выполненной. Это была даже не формула — это было само Великое Уныние! Но скорее всего, несчастный парень был просто-напросто с тяжкого похмелья.