Глава 6 Пессимизм

Глава 6

Пессимизм

1

Немалую часть своей истории христианство делало упор на темную сторону земного существования. Но даже в рамках этой мрачной традиции французский философ Блез Паскаль стоит особняком в своем исключительно безжалостном пессимизме. В своем труде «Мысли», написанном между 1658-м и 1662 гг., Паскаль не упускает ни единой возможности поразить читателей, доказывая, сколь жалка и никчемна человеческая природа. На завораживающем классическом французском он сообщает нам, что счастье – это иллюзия («Любой, кто не видит суеты мира, суетен сам»), что страдания – норма («Будь мы истинно счастливыми, нам не приходилось бы отвлекать себя от мыслей об этом»), что настоящая любовь – химера («Как лживо и мерзко человеческое сердце»), что мы не только суетны, но и легкоранимы («Пустяк утешает нас, потому что пустяк и расстраивает»), что даже самые сильные из нас совершенно беспомощны перед болезнями («Мухи такие могучие, что могут парализовать наш разум и пожрать наше тело»), что все мирские институты продажны («Нет ничего вернее того, что человек может выказать слабину») и что у нас есть абсурдная привычка с невероятной легкостью переоценивать собственную важность («Как много королевств ничего о нас не знают!»). И самое лучшее, что мы может сделать в таких обстоятельствах, предполагает он, так это с поднятой головой признать отчаянность нашего положения: «Величие человека идет от понимания, что он ничтожен».

Учитывая общую тональность, кажется удивительным, что чтение «Мыслей» Паскаля не вгоняет в черную меланхолию, чего можно было бы ожидать. Это произведение успокаивающее, греющее душу, а местами даже веселое. Парадоксально, но, оказавшись на грани отчаяния, не найти лучшей книги, к которой следует обратиться, чем эта, казалось бы, растирающая последнюю человеческую надежду в пыль. «Мысли» куда нагляднее, чем любое сладенькое повествование, показывают, что внутренняя красота, позитивное мышление или осознание скрытого потенциала и есть та сила, которая способна убедить самоубийцу отойти от высокого парапета.

Если пессимизм Паскаля может эффективно утешить, причина, возможно, в том, что в мрачное настроение нас загоняют не столько печали, сколько надежды. Это надежду – насчет нашей карьеры, любовных увлечений, детей, политиков и планеты – надобно прежде всего винить за наши горечь и отчаяние. Несоответствие между масштабом наших ожиданий и суровой реальностью нашего положения порождает горькое разочарование, которое портит нам жизнь и желчными морщинами портит лицо.

Отсюда и облегчение, которое может вылиться взрывами смеха, когда мы наконец-то находим автора, достаточно великодушного, чтобы подтвердить, что наши худшие подозрения не что-то уникальное и постыдное, а всего лишь обыденная, неизбежная человеческая реальность. Страх, что только мы ощущаем себя встревоженными, скучающими, ревнивыми, жестокими, порочными и самовлюбленными, оказывается совершенно беспочвенным, и это открывает перед нами неожиданные возможности для общения вне наших темных реальностей.

Мы должны чтить Паскаля и весь длинный ряд христианских пессимистов, к которым он принадлежит, за то, что они оказали нам неоценимую услугу, элегантно обнародовав все приметы нашего греховного и жалкого бытия.

2

Это не мнение, к которому с пониманием относится современный мир, потому что одной из доминант этого мира и, конечно же, самым большим его недостатком является безудержный оптимизм.

Несмотря на случайные приступы паники, вызванные кризисами на фондовой бирже, войнами или эпидемиями, для секулярной эпохи характерна иррациональная уверенность в непрерывном прогрессе, основанная на мессианской вере в три великих движителя изменений: науку, технику и торговлю. Материальные изменения к лучшему с середины восемнадцатого столетия столь разительны, комфорт, безопасность, богатство и мощь так возросли, что, казалось бы, нанесен смертельный удар нашей способности впадать в пессимизм и, таким образом, что гораздо важнее, нашей способности оставаться здравомыслящими и чувствовать себя удовлетворенными. Нет никакой возможности вынести взвешенную оценку тому, что жизнь уготовит нам после того, как мы стали свидетелями расшифровки генетического кода человека, изобретения мобильного телефона, открытия супермаркетов западного типа в самых отдаленных уголках Китая и запуска телескопа «Хаббл».

Не отрицая, что научная и экономическая траектории человечества идут вверх на протяжении нескольких столетий, мы не скажем того же о самом человечестве: никто не может жить исключительно среди выдающихся достижений генетики и телекоммуникаций, которые наделяют наш век своими особенными и стойкими предрассудками. Разумеется, мы ощущаем пользу от возможности в любой момент принять горячую ванну или от компьютерных чипов, но наша жизнь ничуть не меньше зависит от несчастного случая, неудовлетворенного честолюбия, разбитого сердца, зависти, озабоченности или смерти, чем у наших средневековых предков. Наши предки, по крайней мере, жили в религиозное время, которое не допускало ошибок и не обещало людям, что счастье может надолго, если не навсегда, обосноваться на этой земле.

3

Про христианство, конечно же, нельзя говорить, что оно лишает людей надежды. Просто ему хватает здравого смысла переносить ожидание лучшего на последующую жизнь, где верующих ждет мир морального и материального совершенства.

Перенос осуществления надежд в столь далекие пространства предоставил церкви уникальную возможность объективно и без эмоций оценивать земную реальность. Церковь и не предполагает, что политики смогут создать справедливое государство, что хотя бы одна семейная пара сможет прожить без конфликтов и ссор, что деньги обеспечат безопасность, что друг никогда не предаст, или в более общем смысле, что рай небесный можно устроить на земле. Со дня своего возникновения религия смотрит предельно честно – на что секулярный мир не способен в силу своей сентиментальности и трусости – на наши шансы улучшить гнусную человеческую натуру.

Нынешний период истории характеризуется тем, что миряне настроены гораздо оптимистичнее верующих: есть в этом какая-то ирония, если учесть, как часто первые упрекали вторых в наивности и доверчивости. Именно в мирянах стремление к совершенству так немыслимо разрослось, и они уже представляют себе, что рай можно построить на земле – еще через несколько лет роста финансового благосостояния и медицинских исследований. Для них не существует никаких противоречий, когда, решительно отрицая веру в ангелов, они искренне верят, что МВФ, медицинская наука, Силиконовая долина и демократическая политика совместными усилиями излечат все болезни человечества.

4

Наиболее честолюбивым и целеустремленным особенно необходимо как следует окунуть свои несбыточные надежды во тьму, которую так обстоятельно исследовала религия. Прежде всего это относится к неверующим американцам, возможно, самым встревоженным и разочарованным людям на Земле, поскольку их страна внушает своим гражданам самые безумные надежды относительно достижимого трудолюбием и коллективными усилиями. Нужно перестать считать, что пессимизм принадлежит одним только верующим или что он неотделим от надежд на спасение души. Надо постараться позаимствовать проницательный взгляд на мир у тех, кто верит в рай, даже если мы сами намерены всю жизнь следовать фундаментальному атеистическому принципу: этот мир единственный, который нам дано познать.

^{Нам хватало мудрости размещать идеалы совершенства совсем в другом мире. Ян Брейгельмладший. «Рай» (1620).}

5

Польза философии неорелигиозного пессимизма особенно наглядно проявляется в отношении брачного союза, одного из наиболее загубленных институтов современного общества, который ныне выглядит чудовищно только из-за удивительного предположения неверующих, что женятся исключительно ради счастья.

Христианские и еврейские молодожены, пусть и не всегда радостные, по крайней мере освобождены от дополнительной порции страданий, возникающих из-за ошибочного мнения, что неправильно и несправедливо быть в чем-то неудовлетворенным. Христианство и иудаизм рассматривают женитьбу не как союз, вызванный и вдохновляемый безудержным энтузиазмом, но как механизм, благодаря которому человек может занять в обществе положение взрослого и с помощью ближайшего друга взять на себя ответственность за воспитание и образование следующего поколения под божественным наблюдением. Эти ограниченные ожидания призваны предвосхитить подозрения, столь знакомые мирским семейным парам, что есть возможность найти где-то для себя более страстную, ангельскую или менее удручающую пару. В рамках религиозного идеала взаимные трения, споры и скука не признаки ошибки, а жизнь, продолжающаяся согласно плану.

^{Религии хватает здравого смысла, чтобы предлагать нам обожать ангелов и терпеть любимых.}

Несмотря на практический подход, религии не принимают во внимание наше желание страстного обожания. Они знают о нашей потребности верить в других, восхищаться ими, служить им и находить в них идеал, которого мы сами достигнуть не способны. И настаивают, что объекты поклонения должны быть божественными, а не земными. Поэтому и предлагают нам вечно молодых, симпатичных и добродетельных божеств, чтобы те вели нас по жизни, при этом денно и нощно напоминая нам, что человеческие существа довольно-таки скучные, да и недостатков у них хватает, а потому их надо терпеть и прощать. Эта подробность обычно ускользает от нашего внимания в пылу семейной ссоры. «Почему ты не можешь быть более совершенным?» – этот важный вопрос маячит за большинством мирских споров. Стремясь удержать нас от завышенных ожиданий в отношении другого человека, религия демонстрирует здравый смысл, предлагая обожать ангелов и терпеть любимых.

6

Пессимистический взгляд на мир не означает, что жизнь совершенно лишена радости. У пессимистов гораздо больше возможностей порадоваться, чем у оптимистов, поскольку они никогда не ждут ничего хорошего, и их потрясают даже маленькие просветы на темном горизонте. Современные мирские оптимисты, с другой стороны, с их развитым чувством восприятия происходящего вокруг них как должного, обычно не умеют наслаждаться радостями повседневной жизни, потому что слишком заняты построением земного рая.

Признание, что окружающий мир только раздражает, а суровая реальность постоянно тюкает, может побудить нас почаще говорить: «Спасибо». Вообще надо отметить, что секулярный мир не так уж и обучен искусству благодарности: мы больше не благодарим за жатвы, трапезы, пчел или хорошую погоду. Навскидку можно предположить – причина в том, что теперь некому сказать «спасибо». Но, если копнуть глубже, это вопрос честолюбия и ожиданий. Многие из тех благодеяний, за которые наши набожные и пессимистические предки считали нужным благодарить, мы в своей гордыне принимаем как само собой разумеющееся. Есть ли необходимость, спрашиваем мы себя, высказывать благодарность закату или абрикосу? Может, есть более высокие цели, к которым мы должны стремиться?

И наоборот, стремясь призвать нас к смирению, иудейская Книга молитв объединенной конгрегации рекомендует особую молитву, которую надо произнести перед тем, как «первый раз в году съесть какой-то фрукт», и еще одну, на случай покупки «новой дорогой одежды». Есть даже молитва для выражения восхищения сложностью пищеварительной системы человека:

«Благословен Ты, Господь, Бог наш, Царь Вселенной, Который создал по мудрости Своей человека, сотворив его тело со многими полостями и отверстиями. Открыто и известно Тебе, восседающему на славном престоле Своем, что если закроется одно из отверстий или откроется одна из полостей, не сможет человек просуществовать далее короткое время. Благословен Ты, Господь, исцеляющий всякую плоть и творящий чудеса!»

^{Стена Плача, Иерусалим.}

7

Религия в мудрости своей настаивала, что мы изначально существа с изъяном: неспособны постоянно радоваться, осаждаемы будоражащими сексуальными желаниями, одержимы желанием повысить свой статус, подвержены несчастным случаям и всегда рано или поздно умираем.

Люди, разумеется, обычно верили, что божество может нам помочь. Подобное сочетание отчаяния и надежды хорошо заметно в символическом значении Иерусалимской западной стены, или Стены Плача, у которой со второй половины шестнадцатого века собираются евреи, чтобы высказать свои горести и попросить своего Создателя о помощи. Они записывают свои печали и просьбы на маленьких клочках бумаги, вставляют их в щели между камней и надеются, что Бог откликнется на их мольбы и облегчит их страдания.

Уберите Бога из этого уравнения, и что останется? Орущие люди, напрасно взывающие к пустым небесам. Это трагично, но, если мы хотим получить хоть толику утешения от пустоты, по крайней мере, отверженные хотя бы поплачут вместе. Слишком уж часто ночью, в постели, мы терзаемся от напастей, которые, казалось бы, уникальны и наваливаются только на нас. Такое невозможно у Стены Плача. Там становится ясно, как мы все одиноки. Стена – то самое место, где душевная боль, которую мы иначе молча носили бы в себе, открывает свою истинную сущность: это всего лишь наперсток невзгод в океане страданий. Стена убеждает нас в повсеместности бедствий и категорично правит улыбчивые допущения, бездумно принятые современной культурой.

^{Самые серьезные проблемы не имеют решений, но нас может поддержать мысль, что наказан не ктото из нас в отдельности, а мы все.}

^{Надписи на электронной «Стене Плача»:}

^{«…я больше не вижу смысла в жизни, все застыло, меня окружает ощущение…»}

^{«его достижения не дают мне покоя, создают невыносимое чувство никчемн…»}

^{«…какая же мука осознавать, что я больше ему не…»}

^{«…хотелось совершить самоубийство или причинить себе какойто иной…»}

^{«…только ненависть, чувство обреченности и темнота окружают меня…»}

^{«…я помню маленькую девочку, какой она когдато была, и не могу вынести сопоставления…»}

Среди рекламы джинсов и компьютеров, которая сияет над улицами наших городов, необходимо разместить электронные версии Стены Плача, которые будут анонимно транслировать наши внутренние горести и таким образом давать нам более четкое представление о том, каково это – жить. Такие стены будут действовать особенно успокаивающе, если позволят взглянуть на то, что в Иерусалиме доступно только взору Бога, – подробности чужих неудач, свидетельства разбитых сердец, рухнувших честолюбивых надежд, сексуальных фиаско, ревнивых подозрений, разорительных банкротств, которые обычно скрыты за нашими бесстрастными масками. Такие стены представят нам убедительные доказательства, что других тоже тревожит абсурдность их существования, что они тоже считают, сколько им осталось жить, что они плачут, скорбя о ком-то, умершем десять лет назад, и гробят свои шансы на успех идиотизмом и нетерпением. На этом пути не найти решений, не положить конец страданиям, зато есть возможность осознать – и это, конечно же, утешает, – что никто из нас не одинок в своих проблемах и жалобах.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.