Новая Жюстина
Новая Жюстина
Оксана Забужко. Полевые исследования украинского секса. М.: Издательство «Независимая Газета», 2001.
Любит ли Слонопотам поросят? И как он их любит?
Алан Александр Милн, «Винни-Пух и все-все-все».
Русская литература в последнее время мало радует. Трудно сказать, почему — то ли иссякли источники вдохновения, то ли исчерпалась тематика. Второе вероятнее, — если учесть, что обычной тематикой русской литературы были страдания русского литератора, причиняемые русским государством (в «царистском» или «советском» его изводе, всё едино).
То есть не то чтобы страданий стало меньше. Их стало даже больше, причём плюхи и заушения сыплются со всех сторон. Просто теперь не только бьют, но ещё и плакать не дают. И это правильно, товарищи дорогие. «Демократия — это вам не лобио кушать», как сказал один великий грузинский демократ.
Зато расправили могучие плечи литературы бывших наших окраин. Особенно стараются в братской Средней Азии: там появляются настоящие титаны духа. Например, пожизненный президент одного из тамошних независимых государств написал для своего народа Священное Писание, именуемое «Рухнама». Народ, разумеется, поголовно счастлив.
Но это всё-таки божественное, а мы попечёмся о земном.
В сфере земного особенно преуспевает словесность братской Украины. Преуспевает настолько, что недавно даже случилась небольшая культурная экспансия высокой украинской прозы в Россию: издательство «Независимая Газета» перевело и издало на русском языке главный бестселлер украинской прозы последних лет — роман госпожи Оксаны Забужко с интригующим названием «Полевые исследования украинского секса». В магазине «Москва» на смотровой экземпляр налеплена бумажная ленточка с надписью «Лучшие продажи месяца». То есть книжку берут, не проходите мимо. Не пройдём и мы — о чём и статья.
Пани Оксана Забужко — не какая-нибудь там английская Роллингс, домохозяйка, сочинившая сказку про Гарри Поттера и через то прославившаяся. Нет, перед нами лицо статусное, можно сказать — официальное. Три поэтические книжки (между прочим, стихи переведены в четырнадцати странах мира, а издательство «Макмиллан» пополнило ими престижную антологию женской поэзии ХХ века). Переводчик с английского и польского. Преподавала украинистику в университетах Соединенных Штатов, в частности и как лауреат фонда Фулбрайта. Кандидат философских наук, автор многочисленных эссе на философские и культурологические темы, автор трактата о Тарасе Шевченко («Шевченків міф України. Спроба філософського аналізу»: Київ: Абрис, 1997). Убеждённая и яростная феминистка, активно делающая карьеру и в этом перспективном направлении. В среде национально-ориентированной интеллигенции именуется не иначе как «интеллектуальный лидер поколения», наряду с Андруховичем, и прочими модными украинскими «письменниками». И, last not least, Оксана Забужко — вице-президент Украинского пен-центра. В общем, такое вот «лицо Украины», выставленное в мир.
Роман был издан в девяноста шестом, чему предшествовала умелая компания по раскрутке текста. В первоначальном варианте текста (распространённом авторессой среди знакомых в разных концах света, благо связи у неё дай боже) было немало злобненьких замечаний про всяких реальных людей, украинских и не только. Запахло скандальчиком, а то и судебным процессом, — однако, пока книжка не издана, ответственности никакой не наступает. Довольная Забужко, подразогрев общественное мнение, издала-таки свой шедевр — правда, в стерилизованном виде, сняв все личные наезды. Зато умелый самопиар дал плоды в виде восторгов украинской прессы («европейский роман, который читают даже в Нью-Йорке») и урожай переводов на всякие европейские языки. Впрочем, книжка и была задумана как экспортно-ориентированная, адресованная «в большой мир».
Книжка подчёркнуто автобиографична. Главная героиня — гениальная, гениальная (слышите, москали?) украинская поэтесса (в книге, для подтверждения гениальности, приводятся её стихи на мове), измученная москалями (которые угнетали украинскую интеллигенцию и мешали ей читать Тараса Шевченко), ищет Настоящего Украинского Мужчину, с которым можно было бы создать настоящую украинскую семью, родить сыночка-кровиночку, и всё такое. Такового она даже находит (это, разумеется, птица её полёта: гениальный украинский художник), но с ним что-то не залаживается в постели, да и характерец у избранника тоже неважнецкий. Тем временем героиня отъезжает по литературно-просветительским делам в Штаты, где занимается пропагандой украинской литературы и Украины вообще. Он тоже туда приезжает, но к тому времени любовь ушла, завяли помидоры, и всё кончается разрывом полным и окончательным. Всё это излагается от первого лица в формате лекции, обращённой к западным слушателям — доброжелательным, но довольно равнодушным. В конце книги она улетает на самолёте в голубые дали. Вот такие дела.
Мне могут сказать — ну и что ж тут интересного? Отвечу — интересны подробности. Ради них, собственно, и можно потратить на это дело сколько-нибудь внимания.
Прежде всего, успокоим ревнителей нравственности. Никакой порнухи, обнажёнки и расчленёнки в романе нет. Книжка замечательным образом иллюстрирует старый советский анекдот о том, как в сельском клубе устроили лекцию про любовь со слайдами. Лекция, если кто помнит, началась так: «Бывает любовь мужчины к женщине… (зал кричит: «слайды! слайды!»)… бывает любовь мужчины к мужчине (зал вопит: «слайды! слайды!»)… бывает любовь женщины к женщине (зал неистовствует и хочет слайдов)… а бывает любовь к Родине! И вот сейчас будут слайды!» Так и здесь: книжка не про любовь женщины к мужчине, а про любовь женщине к Родине. В данном случае — к рiдной неньке Украине.
В принципе любовь к Отечеству — чувство доброе и светлое. Однако, как показывает практика, любить можно по-разному, в том числе такими способами, о которых и говорить-то неловко. Вот и здесь — чем дальше читаешь, тем больше начинаешь сомневаться в уместности и полезности данного чувства в исполнении главной героини. Очень уж у неё нехорошо всё получается.
Понятно, что Забужко — яростная, щiрая (на русском это звучит как «ощерившаяся всеми зубами») украинская националистка. Выражается это прежде всего в лютой, какой-то даже ведьмачьей, злобы по отношению к России и русским — ой, извините, к москалям. Этим она известна не менее, чем своим «феминизмом». Правда, как раз в разбираемом нами тексте москали и москальство «присутствуют своим отсутствием» — то есть их нет даже там, где они, по идее, должны как-то себя показать. Вскользь упоминаются какие-то мерзкие стукачи, «следившие за первой девичьей влюблённостью» героини (именно так! — видать, у советской власти не было другой заботы). Впрочем, пресловутые «стукачи» — это так, общее место, дань жанру. Куда больше ненависти вызывает «ихний Шемякин», занявший на Западе место «славянского художника» (а ведь на этом месте мог быть свой, украинец!). Ну и, разумеется, русский язык, который так мешает великой поэтессе с блеском выступить на международной арене: Russian ещё как-то котируется, а мова — нет («достали они со своим Russian» ом ещё тогда!» — срывается героиня, вспоминая какую-то международную тусовку).[114] Впрочем, как раз с этим-то всё понятно: конкуренция — вещь жестокая, а если уж люди всерьёз взялись за грязное дело «национального самоутверждения», то ничего другого от них ожидать и нельзя.
Интереснее то, что госпожа Забужко пишет про Америку и прочий «запад». С одной стороны, официальная позиция укропатриотов состоит в том, что они «семимильными шагами идут в Европу» (как однажды изволил выразиться украинский президент Кучма, — правда, в желательном наклонении). Определённая доля подобающего низкопоклонства в тексте, разумеется, есть — однако, звучит она с фальшивинкой. Если честно, то Запад у госпожи Забужко вызывает раздражение. Прежде всего тем, что он слишком мало внимания уделяет её «несчастной родине» (то есть, конкретнее, мало переводит украинских «письменников») и сильно сосредоточен на своих делах, которые кажутся героине малоинтересными. Желание получить признание со стороны Запада прекраснейшим образом уживается с мелким поднакусиванием руки дающей — за то, что мало даёт. Но дело не только в этом: западная жизнь как таковая в романе поминается редко, но с неизменной брезгливостью. Европейцы и американцы в изображении Забужко только и знают, что сочиняют сами себе всякие мелкие проблемки и потом бегают к психоаналитикам. В то время как она сама любит и страдает размашисто и смачно, не то что эти пигмеи.
Тут намечается интересный мотивчик. С одной стороны, Запад для Забужко, конечно, светоч. Но это не настоящий, реальный Запад, — а некая неопределённая «нервная система планеты», о которой Забужко говорила в одном из своих интервью. Реальный же Запад оставляет её в лучшем случае равнодушной, и отношение к нему — чисто потребительское. «Долларов бы дали». «Перевели бы». И, очень тихо, еле слышно, сквозь зубки — «заж-ж-жрались».
Но особенно любопытны чувства героине к Украине.
Тут разница между сущим и должным превращается в пропасть. С одной стороны, Украина — первая и единственная любовь героини (читай — самой «письменницы»), без украинского языка она «задыхается», и т. п. С другой — её не очень-то устраивают носители этого самого языка. То есть украинцы. Особенно — украинские мужчины.
Дело в том, что героиня мечтает отдать «тело своё белое» настоящему украинцу, желательно — националисту и диссиденту, несгибаемому борцу с «москальством». Представляла она их себе так: «Молодые и красивые, ненамного старшие тебя буйночубые парни, ты мечтала о них, как ровесницы о киноактерах, вот он выйдет на волю, израненный и мужественный, и мы встретимся, — только они никогда не выходили…» Относительно же прочего мужского поголовья «рiдной неньки» у Оксаны твёрдое мнение: «рабы». Разумеется, бедные украинцы в этом вырождении не виноваты — их попортили москали, — но от этого они не становятся симпатичнее. Остаётся рассматривать пожелтевшие фотокарточки крестьянских семей, на которых — парубки, «как дубы», с бычьими шеями, распирающими воротники («вот из кого должна была вырасти наша национальная элита!»). Увы, пареньки полегли «под Бродами» (читай — убиты москалями), а из оставшихся выросли прапорщики Советской Армии, ревностные и туповатые служаки, а также противные учительницы украинского языка, чиновники, не говорящие на мови, некрасивые дети и прочие унтерменши. Дальше там много такого — про «бедную затырканную страну», про чиновников в обвислых штанах и усеянных перхотью пиджаках, про оплывших писателей, «умеющих читать лишь на одном языке» (это опять про неназываемый Russian), про кривые ноги, про «вековечную украинскую обречённость на небытие». Украинцы. Просто украинцы. Которые отвратны всем, — но прежде всего тем, что выжили. Ибо «выживание быстро подменяет собою жизнь, оборачивается вырождением» и т. п. И евгенические оргвыводы: «рабы не должны рожать детей… в рабстве народ вырождается». Отсюда, разумеется, и феминизм — как реакция на «вырождение».
Но остановимся, наконец. Честно говоря, из всего этого следует нехороший вывод: героиня романа любит только мёртвеньких. Точнее, так: или мёртвых, или хоть каким-то образом причастных «тому свету». Что невинноубиенные парубки, что побывавшие «Там» (в ГУЛАГе, то есть в местном заменителе ада) диссиденты, что, наконец, её последний «коханый» — художник, тоже где-то как-то причастный «тому свету» и «чертовщинке», поскольку рисует картинки «с архетипчиками», что-то такое национально-гробовое: ведьмы, чёрные петухи, миски с кровушкой и прочие прелести. Чем и покорил её душу, — но, правда, не тело: с ним «не получалось». В общем, «и тут нехорошо». И неудивительно: живой труп, поднятый на ноги (то есть, проще говоря, зомбированный) «украинской идеей», вряд ли интересен как мужчина.
Впрочем, и стати самой Забужки увядают, о чём она плачется читателю, правда, не без наивного кокетства: вот, дескать, и пышная грудь четвёртого размера (о каковом размере она заботливо сообщает читателю) слегка отвисает.
И, конечно, средостением смерти оказывается Украина как таковая. И точно: в романе полно рассуждений, прямо приравнивающих «Украину» к «Смерти». Венчает их сентенция: «Украинский выбор — это выбор между небытием, и бытием, которое убивает». Навязчивая тема «я живая!» ничего тут не меняет.
Кстати сказать, своё видение Украины госпожа Забужко реализовала не только в тексте. Относительно недавно ещё одна феминистка — госпожа Оксана Чепелик — сняла по культурологическому трактату Забужко небольшой фильм. (На грант Министерства Культуры, разумеется). Фильм состоит из показа подвешенной голой бабы, которую два уродливых карлика всячески истязают: красят, поливают водой, используют её как стол для игры в карты, и так далее. Что сопровождается закадровым зачитыванием трактата Забужко. Так вот, снято всё это унылое безобразие ради простейшей, топорной аллегории: обижаемая карликами баба — это Украина… Которую, соответственно, гнобят москали… И так далее.
Вся эта виктимизация образа Украины, конечно, взята не с пустого места. Основой современного украинского исторического сознания является образ «страдающей Украины», страны-жертвы, страны-добычи, последовательно достающейся разным геополитическим насильникам. При этом считается, что Украина страдает не за свои пороки, а за свои добродетели (что сближает её с героинями романов маркиза де Сада). В роли архинасильника и главного врага, разумеется, выступает Россия-Московия («Московщина»), на протяжении всей истории непрерывно мучавшая и терзавшая Украину. Однако и другие геополитические субъекты — Польша, Германия, и так далее — тоже участвовали в «розпинании Украины». Наконец, всё это происходило и происходит на фоне презрительного молчания Запада, который с ледяным равнодушием взирает на мучения «европейской же ведь всё-таки державы».
Насильники всячески «сливали и поглощали» Украину, лишали политической и культурной самостоятельности, препятствовали её развитию, а также наносили ей прямой физический ущерб, разрушая материальные ценности и истребляя население. Впрочем, последняя тема считается не столь важной: несмотря на непрекращающиеся попытки создать мифологию «украинского Холокоста»,[115] основные потери Украины видят скорее в сфере культуры.
При этом тема «европейскости» Украины, подаваемой в страдательном залоге, чрезвычайно важна. Украина понимается как «несостоявшаяся центральноевропейская держава», насильственным образом втянутая в орбиту «Московии», и никак не могущая из неё вырваться. При этом роль Запада также оценивается минусово: Запад мог бы вызволить страдалицу-Украину, но не сделал этого, предпочитая иметь дело с её хозяином и насильником, русским имперским режимом.
В целом, образ «страдающей Украины» восходит к истории Золушки, изощрённо терзаемой злой мачехой (Россией) при полном равнодушии доброжелательного, но бессильного отца (Запада). В связи с этим, разумеется, определённые надежды возлагаются на «добрую фею», «крёстную», в роли которой украинские мыслители видят Америку, которая будет поощрять и покрывать украинскую месть[116]… Но это уже пошла политика, а у Забужки всё проще: Украину имеют, а она страдает, как та Жюстина, и живёт мечтами о мести.
Самое обидное во всём этом то, что всё это склизкое паскудство разведено, в общем-то, на пустом месте. Украинцы, слава те Господи, вполне нормальные люди, не лучше, но уж и не хуже «иных прочих». Запад, в общем, тоже имеет свои достоинства, не сводящиеся к немедленному и безоговорочному признанию «украинской культуры». Про «москалей» говорить не буду, как лицо заинтересованное, но хочется всё-таки отметить, что не каждый первый русский пьёт кровь украинских младенцев… Мир, в общем, куда более симпатичное место, чем его рисует эта дама, да и Малороссия — тоже ничего себе местечко.
В чём же дело? В романе это прописано довольно откровенно. Забужко просто помешана на идее конкуренции. Ей ужасно хочется успеха, признания, — причём явно превышающего её дарования, какими бы они ни были. Компенсировать разницу между притязаниями и результатом можно по-разному. Забужко применяет простейший приём: списывает всё на лень и нелюбопытство мира, не желающего учить украинскую мову, на которой она пишет свои шедевры. Бедность собственной культуры, в свою очередь, списывается на «имперский глум».
В принципе таких людей хватает везде. И это всё было бы малоинтересно, если бы не исключительно благоприятная идейно-политическая обстановка, благодаря которой именно такие люди и получили на Украине доступ к умам. «Страдальная» история Украины, как ни странно, вполне успешно встраивается в ряд политических проектов, позволяя, с одной стороны, объяснить травматическими причинами какие угодно внутренние проблемы, с другой — предъявить России моральный счет. Это, конечно, удобно. Но вот украинцу, особенно «культурному», таким способом успешно навязывается комплекс неполноценности — мужской, национальной, какой угодно ещё.
Невольно начинаешь думать, что литературно-художественные претензии украинских националистов, в общем-то, играют против них же самих. Рассуждая чисто прагматически, можно было вполне себе обойтись без попыток «делать культуру». Обошлись же без этого куда более успешные прибалты. Автор этих строк хорошо помнит рижский журнал «Авотс» времён перестройки, который из номера в номер публиковал своего рода рекламу независимости Латвии: фотографии прилавков, заваленных копчёностями и колбасами. Весомо, грубо, зримо, в лоб — вот они, преимущества национального суверенитета! Что ж, колбасная реклама прокатила на ура, безо всяких дурных последствий. Собственно, почему бы украинским самостийщикам не ограничиться тем же и выбрать в качестве предмета национального самоутверждения горилку медовую с перцем? Это было бы и убедительнее, и веселее. Напротив, претензии на «культурку» всё время опускают самих претендующих.[117]
Одно радует. Украинский народ в массе своей читает отнюдь не Забужко, а какую-нибудь русскоязычную попсятину, типа Марининой. И пока он будет её читать, определённое количество здравого смысла в крепких украинских головах ещё останется. Но не дай Бог, забужкина дурь и в самом деле распространится: тут можно ждать всякой сквернотени, и далеко не только в сфере изящной словесности.[118]
Данный текст является ознакомительным фрагментом.