НОВАЯ ДРАМА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

НОВАЯ ДРАМА

Если понимать под новой драматургией всю совокупность пьес нового, то есть неудаленного, нашего, ближнего времени, то здесь есть предмет для профессионального разговора. Но, кроме новой драмы, существует «новая драма» - сообщество предприимчивых людей, сочинивших свой способ построения современников в шеренгу попарно. Лидеры блока «новая драма» желают контролировать театральный процесс. С этой целью одни пьесы объявляются «новой драмой» (чем-то ценным, модным, прогрессивным), а другие остаются за бортом корабля современности.

Ничего удивительного, если вспомнить, что всегда в театре любого времени шел какой-то хлам имени этого времени. И вот «новая драма», не заморачиваясь на какие-то там разборки с законами действия, просто учит и провоцирует драмоделов на изготовление этого хлама. Что главное для этого хлама? Подольститься к московской черни, пощекотать ее приятнее. Что самое приятное сейчас для этой черни? А изображение поганой жизни, лишенной света. Эстетическая «прописка» поганой жизни - вот главная задача блока «новая драма». Не драма им нужна, а нужно возвеличить, оправдать, умножить ничтожную, извращенную, опустошенную, темную жизнь. Под лозунгами «дадим правду на сцене!» сбивают с толку молодежь, которая перестает учиться, изучать образцы. Недаром в бездарное, убогое это пространство вбиваются крупные деньги - в хорошее дело деньги не вбиваются, на хорошее дело их еле-еле наскрести можно.

Старообрядцы, когда приезжали их агитировать за новую веру, совещались и выпускали пару ответчиков - сурового вида, и борода комковата и празелень. Ответчики чинно кашляли и отвечали: «НЕ ПРИЕМЛЕМ». После чего разговор прекращался.

Вот и я говорю «новой драме»: «НЕ ПРИЕМЛЮ». Вот весь мой разговор.

Порядочному интеллигентному человеку жить в России очень трудно, во всяком случае, начиная с 1917 года. Даже элементарно выжить, шкурку сберечь - непросто. На этой земле хозяйничают другие, чужие люди, и жизнь здешняя - чужая жизнь. Эту мысль Александр Рогожкин проводит убедительно и последовательно, в двух временных пластах: перед нами фильм о жизни Дома искусств в двадцатые годы и съемки этого фильма в годы нулевые века двадцать первого. В сравнении с чекистскими кошмарами наше время смотрится как забавный фарс, в центре которого уморительный продюсер (актер Андрей Ташков) и нелепый вроде бы, но себе на уме режиссер (актер Леонид Громов). Одно плохо: люди измельчали, надорвались как-то, пытаясь эту чужую жизнь сделать своей. Люди были интереснее, честнее, ярче, круче, красивее, талантливее - в годы двадцатые. А жить лучше сейчас. «Вот тут и вертись!» - как говорил учитель Медведенко у Чехова. Хорошее оригинальное произведение, что с сериалами бывает редко. Жаль, что порезали в эфире. Зато Рогожкин издал «Свою чужую жизнь» как повесть. Есть книжка, тоже хорошая, я читала.

Художество - наука точная, и анализ современного общества, сделанный Садиловой, сродни химическому. Нет ни господ, ни слуг, но лишь те, кому повезло или не повезло, а что касается содержимого всякой черепной коробки, то по этой части на русских просторах доктор Фрейд отдыхает давно, запуганный доктором Чеховым. Адская смесь инфантилизма, униженности, хитроумия, житейского аппетита и жарких идиотских фантазий - психология страшной «няни» - великолепно воплощена Мариной Зубановой. Жесткий, честный, реалистический ответ честного реалистического кино - сладкому миру придурочных грез вроде суперсериала «Моя прекрасная няня».

По сравнению с трагическим накалом и эпической мощью «Утомленных солнцем» даже признанная удача Никиты Михалкова - «Неоконченная пьеса для механического пианино» - кажется школьным сочинением. «Утомленные солнцем» - это русский вариант «Гибели Богов» с исключительным проникновением в тайну русской истории и русского человека, вбирающий, кажется, все достижения европейского кинематографа двух последних десятилетий.

Шутник

Опыт эстетической атрибуции В. В. Жириновского

Знакомясь с высказываниями о В.В.Жириновском тружеников фантомных профессий - политологов, социологов, политтехнологов, обществоведов, - я постоянно ловила себя на чувстве, описанном в романе «Идиот» Ф. М. Достоевского. Князь Мышкин сетовал там на речи атеистов, оставляющих у него стойкое ощущение, что они говорят «не про то». Вот и аналитические статьи про «феномен Жириновского», «секрет успеха Жириновского», как будто в чем-то и верные, словно расположены в других ментальных и эмоциональных полях, чем те, на которых гуляет наш герой. Конечно, кто спорит, политический деятель, способный сказать другому политическому деятелю: «Ты бы помолчал, чучело!» - является феноменом, обладает «секретом успеха», и успех этот не из числа обыкновенных. Новейшая услуга известной компании мобильной связи: вы можете заказать поздравление любимой девушке «голосом Жириновского». Никому в стране не надо объяснять, что такое голос Жириновского, интонации Жириновского, лексика Жириновского - даже на имитации этого и на подражании этому многие «двуногие, безрогие» скромных дарований зарабатывают на прожитье. Если судить по количеству пародий и отражений, то придется признать, что на современном политическом Олимпе России нет личности более крупной и оригинальной, чем этот «шестой ребенок»1.

Между тем среди интеллигенции всех уровней и вообще среди людей с интеллектуальными претензиями восхищаться Жириновским не принято. Наслаждение от пребывания лидера ЛДПР в эфире проходит по ведомству сомнительных удовольствий. В этом же ряду стоят котлета с макаронами, сборники анекдотов «про это», песни Кати Лель, полные блондинки в бархатных платьях, самозабвенная утренняя мастурбация и хоровое исполнение кантаты «Ой, мороз, мороз» на поминках. Как правило, интеллигенция не понимает Жириновского и живо ощущает в нем, несмотря на всю его эстетическую прелесть, нечто враждебное и чужое.

Что именно?

Владимир Вольфович по всем формальным признакам принадлежит как раз к интеллигенции. Он не варвар или невежда, он образованный человек, юрист, владеет несколькими языками, в том числе русским - и блистательно. Что бы он ни выкрикивал в экстазе, он не перепутает падежи, не поставит неверное ударение. Речь его остра, живописна, ритмична, прошита энергичными стежками уморительных афоризмов и убийственных определений. Но при этом он существует вне всех форм и норм интеллигентной среды, вне кумиров ее, идеалов, желаний, страхов и надежд. Через и сквозь все это Жириновский обращается к своей аудитории, к «бедным русским»2, от которых он далек так же, как Москва от Индийского океана. «Бедные русские» это знают прекрасно. Им ни разу не пришло в голову потребовать от своего любимца исполнения хоть какого-нибудь предвыборного обещания или попенять ему на это неисполнение. Они давно усвоили правила игры. Его игры. Потому что это - его игра.