Стоящая на облаке Нина Вырубова

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Стоящая на облаке

Нина Вырубова

Я впервые увидел ее в начале восьмидесятых в парижском «Cafe de la Paix» — месте встречи самой элегантной, рафинированной публики вот уже последние сто лет. Она сидела тиха, словно ангел, в розовой тунике с бандо над ушами и неоклассической ленточкой в волосах. Словно живая. Музей восковых фигур, знаменитый «Гревен», одолжил восковую фигуру великой Нины Вырубовой для кафе (как раз наискосок от «Гранд-опера» — место первостепенное для привлечения публики). Надпись под мастерски сделанной фигурой многозначительно гласила «LA VYRUBOVA».

Не многим, если не сказать никому, из великих балерин нашего века выпадала честь при жизни стать собственным восковым изображением. Нина им стала. Наша национальная, французская Нина Вырубова. Легендарная балерина середины XX века. Гордость и украшение парижской «Гранд-опера», партнерша Сержа Головина, Сергея Лифаря, Рудольфа Нуреева.

Случайные, мимолетнее встречи из года в год. Письма, программки, фотографии. И вот мы снова вместе в очаровательном саду на рю Сен-Доминик, и я вновь вижу Нину, молодую, веселую, подтянутую, строгую к себе и ко всем. Балерину «с характером», женщину большого юмора. Даму большого стиля. Стиля жизни. Даму с большой буквы.

В ее характере романтизм великой танцовщицы и суровое детство беженки из Советской России сплелись в долгую косу ее жизни. Она родом из Гурзуфа. Там на берегу Черного моря была дача ее деда, обрусевшего француза Льва Евгеньевича Ле Дантю. Вы удивитесь — дача цела несмотря на все перипетии. Когда Нина впервые вернулась в Крым после стольких лет жизни за границей она нашла свой дом. В советское время в нем разместили сначала школу для детей, а потом старческий дом. Мебели не сохранилось, но остались какие-то баулы. Французский кинорежиссер Доминик Делуш, снимавший там с Пигюй документальный фильм «Найденные тетради Нины Вырубовой», запечатлел эту встречу с дачей. «Так это дом Вырубовых?» — спрашивали ее. «Нет, Ле Дантю».

Ее прадед, Евгений Ле Дантю, женившись на англичанке Эрмине, покинул родную Бретань и приехал в Россию. Другим прадедом был знаменитый барон Фридерикс, голландец, министр императорского двора. Русская кровь в Нине от ее отца, ведомственного чиновника Владимира Сергеевича Вырубова. Нина не знала его, он был убит в Крыму шальной пулей в 1922 году, когда Нине был только год. Музыка и спорт достались Нине в наследство от ее замечательной мамы — Ирины Львовны Ле Дантю-Вырубовой. Она была чемпионкой Белого Крыма по теннису в 1918 году, прекрасно плавала — море рядом, была гимнасткой. Играла на рояле. Мама была кумиром Нины. «Мама с папой» — называла она ее. К ней она могла идти с полным доверием. Мама верила ей всегда и во всем.

Вырубовы до революции жили в Петербурге в сезон, а летом, как и все, ездили на дачу в Крым. Дома говорили на четырех языках сразу — французском, английском, немецком и русском. В старой России это было распространено. Было модно говорить без акцента на европейских языках. Печально известная любимая фрейлина последней императрицы Анна Вырубова была их свойственницей. Но когда дома о ней задавали вопрос, в семье опускали глаза, и имя ее не повторялось.

Судьба маленькой Нины сложилась удивительно. Нет, ее мама не уплыла «вместе со всеми» в Константинополь, а вместо этого уехала в Каширу, на Оку, где тогда жили две ее тетушки, и прожила там до 1924 года. Четвертая сестра бабушки Мария Труайе жила в Париже и прислала вызов сестре и племяннице, «на трехмесячное лечение во Франции». Как любит шутить теперь Нина, «и вот я лечусь до сих пор».

11 ноября 1924 года маленькая Нина прибыла в Париж с мамой и бабушкой. Ехали они поездом, долго, через Германию и Бельгию и, добравшись до Парижа, поселились около «Мулен Руж», на бульваре Клиши. В кармане — «вошь на аркане». Мама Нины благодаря своим четырем языкам поступила секретарем к знаменитому доктору Сергею Сергеевичу Кострицкому, зубному врачу Николая II.

В семье тогда не было денег, но был вкус. «Одна из теток, Маня, стала парижской портнихой с богатой клиентурой. А ведь в семье не любили ни шить, ни стряпать. Как говорили тогда, для этой цели есть кухарки и горничные. Кухня — дело не барское. В эмиграции дома ели вареную картошку с селедкой — не потому, что вкусно, а потому, что дешево. А Нину одевали в отданные платья, как куклу. Она вспоминает: «У меня, маленькой, было черное бархатное пальто, все вышитое черным шелком, на темно-бордовой шелковой подкладке, такая же шляпа, черные туфельки и носочки».

Спортсменка-мама мечтала о балете. И несмотря на свой возраст, в 1925 году поступила ученицей в класс прославленной балерины Императорских театров Ольги Осиповны Преображенской. Мадам Прео, как ее величали в Париже, была кумиром молодых балерин и танцовщиков. Маленькая, быстрая, крикливая, она становилась на стул и дирижировала классом. Все пальцы — в кольцах; она, не стесняясь, стучала перстнями по спинам застывших в оцепенении, обуянных страхом учениц. Мама Нины, Ирина Львовна, занималась у Прео вместе с будущими звездами балета русской эмиграции — Ниной Вершининой, Ириной Бароновой, Тамарой Тумановой.

Дома у маленькой Нины был граммофон и пластинки с вальсами, польками и песенками Вертинского. Нина заводила их и сама танцевала под музыку. Слушала такты, музыкальные фразы, выбирала ритм. У нее был прирожденной слух, балетные данные. Не долго думая счастливая мама сшила ребенку тунику, достала балетные туфельки и отвела девочку к своему же педагогу и кумиру — Преображенской. Но в балетном классе девочке, увы, не понравилось. С ревом ходила она две недели кряду к Ольге Осиповне, а та била детей по спинам, чтобы они не горбились, кричала на них и тянула за волосы. Нине исполнилось девять лет, и мама сказала: «Настало время серьезно заниматься танцами и роялем». Но больше Нина танцевать не хотела, и, возможно, ее балетная карьера на этом бы и завершилась, если бы мама не отвела ее на два спектакля, в которых Нина увидела несравненную Анну Павлову и знаменитую Аргентину, эстрадную танцовщицу испанских танцев. Нина вспоминает: «Тогда, в 1930 году, я поняла, что, кроме Павловой, никто танцевать не может и не имеет права». Она пришла домой, выдвинула ящик комода и, держась за него, как за балетный станок, стала заниматься вновь с мамой.

Они шли тогда против всякой педагогики — девочка выучила «Матросский танец», «Русскую» и «Вальс», сама стала вырабатывать подъем, ведь без красивой ступни нет классического балета.

Другим великим педагогом Нины Вырубовой стала великолепная классическая балерина начала века Вера Александровна Трефилова. Ее обожали балетоманы. Руки Трефиловой, незабвенные руки Трефиловой передались Нине. Денег платить за классы не было, и Трефилова учила в долг. Блиставшая у Дягилева в «Спящей красавице», Трефилова была дружна и близка еще с одной легендарной петербургской примой — Ольгой Спесивцевой. Нина сообщает: «У Трефиловой и Спесивцевой было много общего. Одна прическа — бандо, как у Тальони. Одна манера смотреть, потупив глаза. Общие позы. Они были словно сестры».

Однажды Спесивцева, которую Чеккети называл половинкой яблока, повернутой к солнцу, пришла в студию Трефиловой. Это было явление сверхъестественной элегантности. Закрывающие часть лица романтические волосы, уложенные в бандо, перекрещивающийся воротник из серой белки и шляпа в пандан, великолепное строгое пальто — такой запомнила ее Нина. У Трефиловой и Преображенской были совсем разные стили преподавания. Трефилова показывала движения и просила их копировать. Нина научилась многому именно так. А Преображенская этого не одобряла — вышла ссора, из-за которой две великие балерины прошлого обменялись нелестными письмами.

Благодаря помощи еще одного эмигранта, певца Николая Лаврецкого, друга мадам Прео, Нина Вырубова получила свой первый профессиональный контракт в созданном еще в недрах Московского Художественного театра знаменитым импресарио Никитой Балиевым театре-кабаре «Летучая мышь». Это кабаре прославилось по миру. После смерти Балиева его дело продолжалось в Англии, куда Нина Вырубова поехала и где она выступала вместе с Джоном Сергеевым, Ниной Никитиной, Татой Архангельской и Ниной Прихненко. Представление «Летучей мыши» состояло из многих номеров, от которых зрители умирали со смеху. Нина выходила в «Гавоте» и «Стрекозе», подражая Павловой, а также в номерах «Голландский фарфор» и «Русский фарфор».

Вторым предвоенным ангажементом Нины был контракт в «Польском балете», в Париже, в театре «Этуаль», где она танцевала вместе с латышской балериной Эльвирой Роннэ, пока наконец ее не приняли в «Ballet Russe de Paris», где она солировала в «Половецких плясках» и «Осенних листьях» в постановке замечательного хореографа Виктора Гзовского, прославившегося в Берлине еще в 1920-е годы. Спектакль этот увидела Преображенская и сама пригласила Нину вернуться назад. «Золотко, Ниночка, приходи ко мне, мы будем вместе работать, и проблем у нас больше не будет», — говорила она. Так Нина Вырубова стала неожиданно любимой ученицей Преображенской.

Началась война. Париж был оккупирован немцами, и молодых отправляли на принудительные работы в Германию. К тому времени Нина впервые вышла замуж за танцовщика Володю Игнатова, красивого и стройного. С ним она гастролировала по всей Германии во время войны и три раза попала в страшные бомбардировки. Они жили без вестей из Парижа, без писем от мамы, только концертами. Они жили часто в немецких семьях и были поражены приязненным отношением немцев к русским эмигрантам-гастролерам. Во многих семьях сыновья были на фронте, в России, а русских артистов привечали как своих детей. Муж даже захотел остаться в Германии, и это послужило поводом к разводу. С последним поездом она вернулась в Париж, вновь к Преображенской, а когда американцы освободили столицу Франции, интерес к балету всколыхнулся с новой силой.

Знаменитый балетный критик Ирен Лидова организовывала тогда «Театр танца», куда и была приглашена Нина Вырубова, и ее звезда засияла с многократной силой. Вскоре в Париже начала работать труппа балетов «Елисейских Полей», которую организовал Борис Кохно, бывший секретарь С. П. Дягилева. Эта труппа была настоящим созвездием послевоенных звезд: Жан Бабиле, Ирен Скорик, Этери Пагава, Юрий Альгаров, Милорад Мискович, Элен Садовская, Олег Брянский, Зизи Жанмер и, конечно же, Ролан Пети. Именно здесь талант Нины и раскрылся с необычайной силой в балете «Жизель», в котором она станцевала титульную роль.

Нина — балерина романтизма. Ее триумфом считалась партия в балете «Кочевники», но всех превзошла «Сильфида» — балет на музыку Шнайцхофера в постановке Виктора Гзовского 1946 года. В эпоху романтизма в нем блистала невесомая Мария Тальони.

Виктор Иванович Гзовский гениально интерпретировал идеи романтизма. «Нина, — говорил он, — ты должна стоять на облаке и с него смотреть на землю; или стоять на облаке, а улетать в небо». Нина и теперь в облаках.

Ее единственный сын Юра родился от второго мужа, Аркадия Князева. Талантливейший Серж Лифарь, в то время директор «Гранд-опера» в Париже, приглашает Нину стать первой балериной в этом театре. Как раз в это время его покинула неподражаемая Иветт Шовире, и Нину пригласили на ее роли. Такого прецедента в истории не встречалось. Иностранку, не учившуюся в школе «Гранд-опера», пригласить на эту знаменитую сцену?! Лифарь мог все. Он взял со стороны также и Александра Калюжного и Юрия Альгарова. Нина многому научилась у Лифаря. Это был настоящий правитель сцены. Он держал во внимании весь зал своей пластикой, поражая сердца зрителей. Лифарь обладал даром гармонии тела. Его неоклассические позы делали его похожим на античное божество. Его сравнивали с греческими и римскими статуями. Профиль, поворот головы — и он преображался. Может быть, от него у Нины в позах есть что-то древнеримское, что-то имперское, что-то от «Федры». Этот балет Лифаря танцевала в свое время прекрасная Тамара Туманова, «черная жемчужина русского балета», как назвал ее Сол Юрок. Смерть Федры — Нина чувствует это и теперь — это великий драматический момент балета, в котором она раскрылась и как гениальная трагическая актриса своего времени. «Ваши глаза, — говорит Нина, — должны пройти до последнего ряда зала, поймать их взгляды — тогда зал у вас в руке, тогда он ваш».

Ее знаменитыми балетами в парижской «Гранд-опера» кроме классики были «Белоснежка» и «Жар-птица» в одном спектакле. Не думайте, однако, что Нина — актриса и балерина лишь «облачных образов». В гневе она страшна, может даже войти в бешенство — и зал чувствовал это. Дар великой актрисы? Дар танцовщицы? Это неразделимо.

В 1957 году, по окончании контракта с «Гранд-опера», Нина перешла в знаменитую труппу «Большого балета» маркиза де Куэваса — чилийского аристократа, обладавшего значительными средствами от своей американской супруги-миллионерши. Париж до сих пор помнит ее «Спящую красавицу». Один из партнеров Нины, известный современный хореограф Андрей Проковский, вспоминает: «Нина была великой романтической танцовщицей своего времени. У нее была огромная слава. Именно с ней я станцевал в Риме свою первую «Жизель».

Она привыкла работать без устали. Стиль ее жизни, порода ее не позволяли ей делать иначе. «Скрути 64 фуэте во время репетиции, — говорила Преображенская, — тогда на сцене наверняка получишь 32 фуэте, и таких как надо». Балет — это прежде всего огромная физическая работа.

В 1961 году в Париже, в аэропорту Бурже, через барьер прыгнул великий Рудольф Нуреев и очутился сразу в труппе маркиза де Куэваса. Нина стала его первой партнершей во Франции. Она вспоминает: «Рудик совсем не хотел танцевать в нашей версии балета. Ему больше нравилась кировская. Я сказала ему: «Молодой человек, я свою карьеру заканчиваю, а вы только начинаете. Память у меня хорошая, и я за три дня вашу версию выучить смогу. Но кроме меня у вас еще пять партнеров. Вы и с ними будете разучивать?» И Нуреев сдался и сохранил на всю жизнь любовь и уважение к Нине. А она, встречая Рудольфа в кулуарах оперы, делала ему реверанс, обращаясь: «Принц мой».

После смерти маркиза де Куэваса труппа распалась, и Нина уехала в «Русский балет Монте-Карло».

Ее знали и ценили все. Ирен Лидова вспоминала: «Лондон сходил от нее с ума. Ее называли второй Тальони. Когда я думаю о лучших Жизелях моей жизни, то называю двух: Алисию Маркову и Нину Вырубову. Но душа была у Вырубовой». Неслучайно, что в 1957 году Нина была награждена премией Анны Павловой за роль в «Жизели».

К концу своей карьеры она покорила Буэнос-Айрес. Нину пригласили станцевать в «Ромео и Джульетте». До этого она уже дважды была в Аргентине. Ее узнали там еще в 1950-м, превознесли в 1960-м и обожали в мае 1964 года. Третий муж Нины, испанский художник по свету Канедо, поддержал Нину, когда эта замечательная балерина решила в 45 лет уйти со сцены и открыть собственную школу. А Нине было чему научить. За ее плечами — искусство Преображенской, Трефиловой, Кшесинской, Егоровой. Она занималась с Сержем Князевым и Николаем Зверевым. Для Нины балет — это Театр. «Быть принцессой на сцене, — говорила Нина, — это вовсе не манерничать. Принцессы — добрые, понятливые, они не мельтешат, а правят миром. У них есть чувство меры. А Жизель, наоборот, крестьянка. Она ходит по сцене совсем по-другому. Когда принц целует ей руку, она в недоумении, так в деревне не делают. Или смерть на сцене. И Аврора, и Жизель, и Джульетта, и Федра умирают на сцене все по-разному». Нина рассказывает, стоя на облаке. Парит над ним, уносит нас в мир грез, мир той стильной рампы, радуги которой уходят в дали неоглядные. За облака. В мир вечного искусства.

Последние годы Нина Вырубова провела в Париже, в старческом доме. Там она и скончалась, в ночь с 25 на 26 июня 2007 года.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.