Боевое крещение штабс-капитана Пржевальского

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Боевое крещение штабс-капитана Пржевальского

Юного Николая никто не мог упрекнуть в робости. Еще молоко не обсохло на губах у кимборовского барчука, а он уже не боялся выходить с дареным ружьецом на крупную дичь, зарядом дроби в глаз укладывая матерого волка. Гувернер братьев Пржевальских, дядюшка Павел Алексеевич Каретников, сам бывалый охотник, с удовольствием подкручивал ус: мой выученик! Никто в семье не сомневался, что сын ветерана 1812 г. рожден для военной службы, да небось еще и в самом горячем месте. «Вырастет Колька — отошли его служить на Кавказ!» — говорили матери соседи.

Для самого Николки Пржевальского охотничьи утехи также были всего лишь закалкой, единственным достойным способом скоротать время в ожидании той волнующей минуты, когда он под гром пушек и пение полковых труб выйдет на поле брани для блистательных подвигов. Именно такой видел военную службу мальчик, разгоряченный чтением книг: красивой, легкой, полной благородных героев, каждый из которых — рыцарь без страха и упрека.

Последний год учебы в Смоленской мужской гимназии дался старшему сыну вдовы Екатерины Алексеевны Пржевальской особенно тяжело. Шла Крымская война, на далеком юге сражался осажденный Севастополь, а он, полный сил 16-летний дворянин, «протирал штаны» за партой. Но вот он, сладкий миг свободы — экзамены позади, а маменька уже давно обещала определить в службу… Радость изрядно подпортило известие о замирении с союзниками, ну да ладно — вся жизнь впереди, найдется и для него ратное дело. Только бы поскорей в полк… Все лето, пока матушка занималась делами имения, а брат Володя корпел над книгами, готовясь к поступлению в университет, Николай с возросшим пылом предавался любимой охоте. 4 сентября 1855 г. во дворе усадьбы с утра стояла исправленная и запряженная коляска — барыня со старшими сыновьями отправлялась в Москву. Начиналась новая жизнь.

11 сентября 1855 г. Николай Пржевальский поступил унтер-офицером в своднозапасной Рязанский пехотный полк 18-й сводной дивизии. Спустя несколько дней сформированная часть выступила в поход. Трудности ежедневных 30-верстных переходов и неприкрашенная полковая жизнь ошеломили юношу. Привыкший к простой, но сытной и вкусной домашней кухне, «рыцарь без страха и упрека» быстро отощал на щах, цветом похожих на «самые грязные помои». Уездный городок Белев Тульской губернии, где в конце 1855 г. оказался Пржевальский, встретил его невыносимым холодом казенной квартиры и раблезианскими нравами армейского офицерства. Юнкерами и вольноопределяющимися никто не занимался, и томительное ожидание производства в офицеры скрашивали Пржевальскому книги да… сушеные груши «по 10 копеек ассигнациями за фунт». Слегка разочарованный армейской жизнью, но по-прежнему мечтающий о подвигах, Николай во многом оставался ребенком. Пользуясь свободой, царящей в Белевском полку, к которому он оказался приписан, будущий путешественник уходил в лес «на охоту» и часто плакал там в одиночестве. Крестьяне, встречавшие исхудавшего юношу, участливо спрашивали: «За что тебя, молодого такого, в солдаты-то отдали?»

Прелесть военной службы рушилась в глазах Николая, к тому же объявленный поход полка в Финляндию, о котором он так мечтал, был отменен. И все-таки рано обнаружившая себя твердость характера не позволяла ему бросить службу. Став в ноябре 1856 г. прапорщиком, Пржевальский долгих четыре года тянул военную лямку в разных городах Европейской России. Потаскавшись, по его собственному выражению, «в караул и по всевозможным гауптвахтам и на стрельбу со взводом», будущий путешественник понял, что больше так продолжаться не может. Нужно было брать судьбу в собственные руки, чтобы не пропасть окончательно в захолустье, среди сослуживцев, пропивающих небогатое жалованье вместе с последними крохами разума. Выходом из угнетающей действительности в широкий мир приключений виделось поступление в Николаевскую академию Генерального штаба. Прапорщик Полоцкого полка понимал, что пять лет армейской службы ничуть не обогатили его знанием военных наук. Оставшееся до вступительных испытаний время нужно было потратить с пользой, и Пржевальский засел за книги. По шестнадцать часов в сутки продолжались его штудии. В редкие минуты отдыха, которые позволял себе молодой человек, отвлечься помогали походы по живописным окрестностям Кременца на Волыни, где стоял в то время его полк. Железная воля победила: весной 1861 г. Николай Пржевальский одним из первых среди 180 соискателей выдержал экзамены и был принят в число слушателей академии.

В пору учебы молодого офицера все чаще стали занимать мысли о путешествиях. Все склонности натуры Пржевальского — любовь к охоте и лесным ночевкам у костра, интерес к естественным наукам — благоприятствовали такому выбору. Первоначально он загорелся идеей поиска истоков Белого Нила, но по здравом рассуждении нашел, что для поездки в Африку его средств не хватит. Более достижимыми, по его мнению, были просторы азиатской России и в первую очередь — неизведанные дебри Приамурья, только что вошедшего в состав империи. Еще в бытность свою в Кременце Пржевальский подавал начальству рапорт о переводе на Амур, однако единственным следствием этой инициативы стали три дня заключения на гарнизонной гауптвахте. Теперь великая азиатская река подсказала тему первой научной работы слушателя академии — «Военногеографическое обозрение Приамурского края». Дальний Восток все больше притягивал мысли Николая Пржевальского…

В конце марта 1867 г. в Иркутск прибыл «причисленный к Генеральному штабу Полоцкого пехотного полка штабс-капитан Николай Пржевальский». Это был уже не мальчик, болезненной худобой возбуждавший некогда жалость тульских крестьянок. Рослый и статный, симпатичный, хотя и несколько нервный, штабс-капитан обращал на себя внимание прядью белых волос на виске, резко контрастировавшей с черной шевелюрой и смуглым цветом лица. С момента выпуска из Николаевской академии минуло четыре года, наполненных самыми разнообразными событиями. Было хорошее, например, избрание в феврале 1864 г. в члены Русского географического общества и преподавание в новом Варшавском юнкерском училище. Плохого тоже хватало: служба адъютантом у известного тяжелым и капризным характером начальника 7-й пехотной дивизии, безденежье и вежливый отказ руководства географического общества в выделении средств на изучение Средней Азии… Пржевальский мог считать себя бывалым служакой. Не было в его карьере только одного. Офицеру, в юные годы бредившему подвигами на поле боя, так и не пришлось понюхать пороху. Правда, в мае 1863 г. слушатель старшего курса Николаевской академии Пржевальский принял предложение начальства отправиться на подавление Польского восстания, однако сделано это было не ради сражений, а исключительно для досрочного выпуска «с правами второго разряда». В Польше Пржевальский в основном занимался… охотой, для чего возил с собой ружье и собаку.

Сразу же по прибытии в Иркутск Пржевальский возбудил перед начальством вопрос о командировании его в Уссурийский край для проведения военно-статистических исследований. Собственно говоря, идея такой поездки принадлежала председателю ИРГО П.П. Семенову, который, отказав Пржевальскому в материальной помощи, счел нужным поддержать многообещающего офицера морально и снабдил Николая Михайловича рекомендательными письмами к восточносибирскому генерал-губернатору М.С. Корсакову и начальнику штаба войск Восточной Сибири генералу Б.К. Кукелю. Семена инициативы упали на благодатную почву: несмотря на труды Р.К. Маака, М.И. Венюкова, К.Ф. Будогоского и других первопроходцев, Уссурийский край по-прежнему представлял собой огромное белое пятно. Особенно нужны были сведения о путях сообщения Приморья и состоянии поселений — как русских, так и «инородческих», — расположенных на его территории. В начале мая 1867 г. Николай Михайлович получил инструкции иркутского штаба и спустя двадцать дней выехал на Амур.

Несмотря на отсутствие у Пржевальского опыта длительных путешествий, его первая экспедиция оказалась исключительно удачной. Начало осени 1867 г. застало штабс-капитана и его немногочисленных спутников в посту Камень-Рыболов на озере Ханка. Только естественнонаучные изыскания путешественника на Уссури и озере Ханка за два летних месяца дали 1200 образцов растений, 10 звериных шкур, 60 чучел птиц, 22 из которых принадлежали неизвестным ранее видам. Удалось собрать солидную коллекцию насекомых и даже открыть неизвестный вид млекопитающего — черного зайца. Не забывал Пржевальский и о военных задачах своей поездки. Сбором «военно-статистических сведений» об Уссурийском крае предстояло заняться в оставшееся время. 29 августа 1867 г. экспедиционный отряд в составе Н.М. Пржевальского, помощника-препаратора НЯ. Ягунова и двух солдат выступил из Камень-Рыболова на реку Суйфун. Начиналось путешествие, призванное дать правительству ясную картину заселения нового края, оценить его пригодность для передвижения и расквартирования войск, наметить перспективы его развития. Здесь Пржевальский был пионером: все экспедиции, посещавшие Приморье до него, работали в полосе, прилегающей к русско-китайской границе, и не затрагивали внутренних районов края. Исключением были две экспедиции А.Ф. Будищева, организованные Министерством государственных имуществ (в 1859 и 1866 гг.), однако этот исследователь преследовал специальную цель — изучение приморских лесов.

Поход партии Пржевальского по Уссурийскому краю продолжался до начала 1868 г. 7 декабря усталые и обносившиеся путешественники добрались до залива Святой Ольги. Побывав на реках Цемухэ и Сучан и посетив только что основанные в этих местах русские деревни Шкотову, Владимирскую и Александровскую, Пржевальский поразился бедности поселенцев, с трудом привыкающих к незнакомой природе азиатской окраины. Уже тогда путешественнику бросилось в глаза откровенно недружественное отношение к русским уссурийских китайцев — «манз».

Отдохнув в Ольгинском посту и пополнив походные запасы, путешественники вновь отправились в путь. 18 декабря отряд достиг долины реки Тазуши, густо заселенной «манзами». Как раз в это время на Сучанe начинались китайские волнения, которым спустя несколько месяцев предстояло разгореться в пламя «Манзовской войны»… С берегов Тазуши Пржевальскому и его спутникам предстоял 80-верстный переход через главный хребет Сихотэ-Алиня в верховья реки Лифудин. Экспедиция столкнулась с самыми тяжелыми испытаниями. Столбик термометра опускался ниже отметки 30 градусов, полуметровый слой снега замедлял движение отряда, изматывая людей и животных. Одна из лошадей «издохла от натуги», другая утонула при переправе через реку…

Конечной целью Пржевальского была станица Бельцова в месте слияния рек Даубихэ и Улахэ, дающих начало Уссури. Таким образом, к Новому году Николай Михайлович надеялся достигнуть знакомых мест и замкнуть маршрут своего путешествия. Начавшаяся 30 декабря сильная метель похоронила все планы и заперла путников в убогой китайской фанзе. Здесь, при свете тусклого жирника, «среди грубых и невежественных манз», Пржевальскому пришлось отметить наступление богатого событиями 1868 г. В Бельцову экспедиция пришла только несколько дней спустя, а конечным пунктом экспедиции стала станица Буссе. За время пути Николай Михайлович нанес на карту многочисленные таежные тропы, сделал ценные этнографические наблюдения и провел первую в Уссурийском крае перепись поселенцев, охватившую 1259 человек.

Весну 1868 г. Пржевальский встретил в приханкайских степях, охотясь на птицу, оленей и диких коз. Это приятное занятие, равно как и обработку материалов минувшего года, вскоре пришлось отложить. Край охватили волнения, поднятые уссурийскими китайцами и примкнувшими к ним шайками маньчжурских хунхузов. Русскому населению края грозила смертельная опасность. На защиту мирных жителей встали войска, во главе которых были знакомые Николая Михайловича — начальник Суйфунского постового округа подполковник Я.В. Дьяченко и моряк, лейтенант А. А. Этолин, чья винтовая шхуна «Алеут» в сентябре 1867 г. доставила экспедицию Пржевальского из устья Суйфуна в Посьет. В мае 1868 г. хунхузы сожгли деревни Шкотову, Никольскую и Суйфунскую — селения, которые Пржевальский посетил во время своего похода. Из Николаевска-на-Амуре и Хабаровки на выручку спешил сводный стрелковый полубатальон под командованием начальника штаба войск Приморской области полковника М.П. Тихменева. Все офицеры, находившиеся в крае, должны были принять участие в борьбе с хунхузами, и штабс-капитан Пржевальский не был исключением. В мае 1868 г., когда полубатальон проходил через станицу Буссе, М.П. Тихменев встретился с Пржевальским и поручил ему встретить и принять под свое командование дополнительную стрелковую роту, следовавшую из Хабаровки на пароходе «Телеграф». Выполнив это поручение, Николай Михайлович должен был догнать основные силы у Бельцовой.

Соединение русских сил в Бельцовой произошло 23 мая. Полубатальон был переформирован в стрелковый батальон в составе четырех рот. Николай Михайлович ожидал, что с учетом его знаний географии края он будет сразу же направлен для преследования хунхузов во главе одной из войсковых команд. К его удивлению, М.П. Тихменев назначил новичка начальником своего штаба, поручив ему то, что Пржевальский ненавидел больше всего на свете, — бюрократическую писанину. Скорее всего, Тихменев просто по достоинству оценил образованность молодого человека, а может быть, берег талантливого исследователя, не успевшего даже представить отчет о первой экспедиции. Однако Пржевальский, подчинившись приказу начальства, затаил глубокое разочарование.

29 мая основные силы мятежников были рассеяны русскими войсками у станка (поста) Дубининского. Главная опасность, угрожавшая населению края, миновала, однако в таежных дебрях продолжали бродить многочисленные мелкие шайки хунхузов. Тревогу властей вызывали также вооруженные отряды, созданные «манзами» в своих поселениях на реках Цемухэ и Сучан. Для уничтожения одних и разоружения других в разные концы края отправилось несколько военных отрядов. Одну из команд, которой предстояло совершить поход из станицы Верхне-Романовой к крупному «манзовскому» поселению Пинсау (Пинсоу) на реке Сучан, возглавил штабс-капитан Пржевальский. Это было то дело, о котором путешественник мечтал, томясь над штабными бумагами. О том, как проходил поход, лучше всего узнать от самого Пржевальского. Сохранившиеся в архивах донесения Николая Михайловича на имя М.П. Тихменева дают нам такую возможность [4].

Итак, дав отряду один день отдыха, Пржевальский «утром 7-го числа выступил из В — Романовой вверх по Дауби и Сучанy. Чуть заметная тропинка вилась сначала по открытой, постепенно суживавшейся долине и, пройдя таким образом верст тридцать пять, вступила, наконец, в дремучую первобытную тайгу. Густые заросли папоротника и различных кустарников, громадные деревья, теснившиеся сплошной непроницаемой стеной и во многих местах до того заграждавшие дорогу, что надо было делать просеку для вьючных лошадей, наконец, частые переправы через извилистую, хотя и неглубокую, но чрезвычайно быструю Дауби — все это сильно затрудняло наше следование. Трудности увеличивались по мере приближения к вершине Сихотэ-Алиня, где, не доходя верст трех до главного перевала, нужно было идти узким каменистым ущельем с крутым подъемом и почти отвесными боками. На самой вершине перевала я нашел 8 шалашей, в которых недавно жило человек 50 китайцев; дня за три до нашего прихода эти китайцы ушли на Сучан и теперь не было здесь ни одного человека. Спуск с хребта к долине Сучанa был несравненно легче, так как тропинка здесь была хорошо протоптана, вероятно, китайцами, возившими продовольствие. 11 июня вечером я был уже в Пинсау, сделав в течение пяти дней, т. е. со дня выступления из Романовой до прихода на Сучан, 130 верст. Притом один из этих пяти дней был употреблен на розыски около одной подозрительной фанзы (в верховьях Дауби), которую я велел сжечь. Придя в Пинсау, я нашел там около 150 человек манзовской милиции [5] как с Сучанa, так и с рек Пхусун, Та-ухэ, Суду-хэ. Впрочем, это были уже только остатки той милиции, которая разошлась по домам за несколько дней перед моим приходом и цифра которой простиралась, по уверениям здешнего старшины, до 800 человек. Замечательно, что в этой милиции было 300 человек маньчжуров из Хунь-Чуна и других частей Маньчжурии, ловивших капусту в море и вышедших на берег с ружьями при известии о хунхузах, с неделю тому назад все эти маньчжуры ушли обратно в море.

Первым моим делом по прибытии в Пинсау было обезоружение китайской милиции, которой я велел разойтись по домам. Отобранные ружья возьму с собой и доставлю в Находку. Трех предводителей манзовской милиции с pp. Пхусун, Та-ухэ и Суду-хэ, а равно и старшину в Пинсау я арестовал за то, что они, вопреки приказаний лейтенанта Старицкого, казнили трех пойманных хунхузов и в том числе одного атамана. Мне кажется, что это они сделали для того, чтобы пленные хунхузы при допросе не показали чего-нибудь предосудительного о Сучанских манзах, как то уже сделал один из таких пленных в Находке. Краткий, наскоро мною сделанный допрос пинсаускому старшине я прилагаю при сем рапорте. Сегодня, т. е. 13-го утром, ко мне присоединился отряд Шелихе, который пришел из Лоренцовой по рекам Май-хэ и Циму-хэ. На всех этих реках, так недавно густонаселенных, отряд наш не встретил ни одной души человеческой, ни одной целой фанзы; все было разграблено, сожжено и уничтожено хунхузами.

О хунхузах здесь ничего не слышно, поэтому завтра я выступаю из Пинсау и 15-го числа буду в деревне Хуани-хезе (на правом берегу Сучана, на против наших поселений), где расположусь в ожидании дальнейших распоряжений. Отряд лейтенанта Векмана (Каблукова) еще не присоединился ко мне, и я ничего о нем не знаю».

Во втором донесении, написанном через десять дней после первого, Пржевальский, сообщая о соединении его команды с прибывшим отрядом поручика артиллерии H.H. Каблукова, продолжает свой доклад: «14 июня в три часа пополудни я выступил из Пинсау и 15-го утром прибыл в деревню Хуани-хезу. Отобранные от манзовской милиции 83 ружья, 2 пушки, около 1 пуда пороху и свинцу я привез с собой, а также привел арестованными трех предводителей манзовской милиции с рек Пхусун, Та-ухэ и Суду-хэ, старшину Лигуя и трех его помощников.

Ружья почти все принадлежали тазам [6], и я их возвратил по приказанию адмирала Фуругельма, пушки отправлены во Владивосток, а также вследствие его личного приказания освободил из-под ареста старшину Лигуя, трех его помощников и трех предводителей манзовской милиции.

Придя в дер. Хуани-хезу, я пробыл там в ожидании дальнейших распоряжений, до 20 июня. Затем, вследствие предписания адмирала Фуругельма, оставив в п. Находка под начальством Садовникова 120 человек, горное орудие с зарядными ящиками отправил на пароходе «Америка» (во Владивосток). Поручику Каблукову предписал пройти от Сучанa берегом через реку Таудеми, бывший пост Стрелок в устье Цимухэ во Владивосток. По этой дороге еще не проходил ни один русский отряд, и я в инструкции Каблукову предписал ему сжечь все фанзы, устроенные для промывки золота, и арестовать тех хозяев, у которых будет найден этот металл.

Лейтенант Векман принял от лейтенанта Старицкого железный баркас, стоявший в п. Находка, и на нем отправился во Владивосток.

За время следования по Дауби и Сучанy я продовольствовал отряд реквизицией, согласно вашему приказанию, но потом получил личное приказание от адмирала уплачивать за все забираемое.

Одновременное прибытие с трех разных пунктов наших отрядов, обезоружение милиции, арест ее предводителей и главного старшины с помощниками — все это произвело самое сильное и для нас самое благоприятное впечатление на жителей Сучанской долины. Они в первый раз увидели перед собой силу, готовую раздавить их при малейшем сопротивлении, и с совершенной покорностью, могу даже сказать, с раболепством, встречали наши отряды. Безмолвно, как осужденные, стояли обезоруженные отряды милиции в то время, когда я их собрал для того, чтобы объяснить, хотя в общих чертах, те отношения, в которых они должны находиться к русским. Ни одного возражения, ни одной противоречивой фразы не слыхал я в течение часа, проговоренного нами с манзами. И нет сомнения, что теперь самое благоприятное время для того, чтобы произвести коренную реформу в существовавших до сих пор отношениях манз к русским, дать более правильную организацию и тем навсегда предотвратить кровавое явление, совершившееся здесь в последнее время».

В середине июля 1868 г., в связи с окончанием кампании, штаб войск Южно-Уссурийского края был расформирован. Возвращаясь в Николаевск-на-Амуре, М.П. Тихменев взял с собой толкового и исполнительного штабс-капитана, добившись для Пржевальского назначения на должность старшего адъютанта штаба Приамурского военного округа. За участие в военных действиях Николай Михайлович был награжден досрочным производством в капитаны.

Вряд ли Пржевальский, мечтавший о продолжении научных изысканий, с восторгом воспринял очередное назначение. Разумеется, чувство долга не позволило ему открыто выразить свои чувства, однако до конца своих дней Пржевальский крайне неохотно и скупо вспоминал о своем участии в «Манзовской войне». Так или иначе, последняя стала боевым крещением Николая Михайловича и единственной военной кампанией, в которой довелось принять участие знаменитому офицеру-путешественнику.

Возможно, именно обстоятельствами первого неудачного знакомства путешественника с китайцами объясняется такая черта Н.М. Пржевальского, как крайнее предубеждение по отношению к этому народу. В своих центральноазиатских походах исследователь также частенько сталкивался с сынами Поднебесной, однако эти новые встречи не смогли изменить нелестное мнение Пржевальского о Китае и его подданных. Николай Михайлович не видел в китайцах каких-либо достоинств и сомневался в будущем их страны. В трудах путешественника можно найти немало резких высказываний о Китае, из которых, ради примера, стоит привести следующее: «.. Хитрости и криводушию не стать учиться китайцам. Пуская пыль в глаза своим либерализмом, где это нужно, подделываясь под тон той или иной, но выгодной для себя внешней политики, притворяясь другом с сильным и хорохорясь со слабым, словом, умело эксплуатируя и врагов, и друзей, втихомолку же подсмеиваясь над теми и другими, Китай может еще долго существовать самобытно. Без конца станет он тянуть одну и ту же лицемерную политику и, всего вернее, в будущем изобразит для Европы нового «больного человека»» [7].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.