ЧУРИЛИН Тихон Васильевич

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ЧУРИЛИН Тихон Васильевич

5(17).5, по другим сведениям 30.5.1885 – 28.2.1946

Поэт, литературный критик, драматург. Стихотворные сборники «Весна после смерти» (М., 1915; с автолитогравюрами Н. Гончаровой), «Вторая книга стихов» (М., 1918), «Стихи Тихона Чурилина» (М., 1940). Сборники ритмизованной прозы «Из детства далечайшего» (М., 1916), «Конец Кикапу» (М., 1918), «Агатовый Ага» (М., 1922).

«Однажды, переступив порог Марининой [Цветаевой. – Сост.] комнаты, – жила она тогда в Борисоглебском переулке, – я увидела в первый раз поэта Тихона Чурилина. Он встал навстречу, долго держал мою руку, близко глядел в глаза – восхищенно и просто, в явной обнаженности радости, проникания, понимания, – человек в убогом пиджачке, в заношенной рубашке, черноволосый и – не смуглый, нет – сожженный. Его глаза в кольце темных воспаленных век казались черными, как ночь, а были зелено-серые. Марина о тех глазах:

А глаза, глаза на лице твоем

Два обугленных прошлолетних круга…

Тихон улыбался и, прерывая улыбку, говорил из сердца лившиеся слова, будто он знал Марину и меня целую уже жизнь, и голос его был глух. И Марина ему: „Я вас очень прошу, Тихон, скажите еще раз «Смерть принца» – для Аси! Эти стихи – чудные! И вы чудно их говорите…“ И не вставая, без даже и тени позы, а как-то согнувшись в ком, в уголку дивана, точно окунув себя в стих, как в темную глубину пруда, он начал сразу оторвавшимся голосом, глухим, как ночной лес:

Ах, в одной из стычек

под Нешавой

Был убит немецкий офицер

Неприятельской державы

Схоронили гера, гера офицера

Под канавой, без музы?ки

Под глухие пушек зыки…

К концу стихотворения голос его стихал. Прочтя, Чурилин сидел, опустив голову, свесив с колен руки, может быть, позабыв о нас.

…Как-то отступила дружба Марины с Соней Парнок. Еще не бывал у нее тогда Осип Мандельштам. Все заполонил собою Чурилин. Мы почти не расставались ту – может быть – неделю, те – может быть – десять дней, что я провела в Москве в начавшейся околдованности всех нас вокруг Чурилина. Он читал свои стихи одержимым голосом, брал за руки, глядел непередаваемым взглядом: рассказывал о своем детстве – о матери, которую любил страстно и страдальчески, об отце-трактирщике. И я писала в дневнике: „Был Тихон Чурилина, и мы не знали, что есть Тихон Чурилин, – до марта 1916 года. Он был беден, одинок, мы кормили его, ухаживали за ним“.

…Уже после Марининого отъезда за границу я вновь встретилась в Москве с Тихоном Чурилиным. Как же изменилась его судьба! Вместо нищего, заброшенного поэта, вышедшего из клиники, я увидела человека в его стихии: его уважали, печатали, он где-то числился, жил с женой в двух больших комнатах, кому-то звонил по телефону по делу, – метаморфоза была разительна. Жена его, горбатая пожилая художница Бронислава Иосифовна Корвин-Каменская (прозванная им „Бронкой“), была по-матерински заботлива и, как человек искусства, понимала его немного бредовые стихи. Это было корнем их единства. Я была счастлива, видя его счастливым, – это в нашу первую встречу в 1916 году казалось совсем невозможным. В стихах его тоже произошла перемена, – то были какие-то запевки, заговоры, заклинания. В них проснулся некий сказочный дух.

…Бронку художники отличали как талант, ее работы брали на выставки.

Эта пара – Тихон и Бронка – были трогательны, они напоминали двух птенцов на ветке. Как было радостно не видеть нужды вокруг них! Достаток их дней казался почти богатством в сказочно изменившейся судьбе Тихона. Я писала о нем Марине. Человек, вышедший из народа, нашел свою среду и признание» (А. Цветаева. Неисчерпаемое).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.