Интервью с группой "Бегемот"

Интервью с группой "Бегемот"

Санк-Петербург 30.10.98

Ольга: Когда и при каких обстоятельствах образована ваша группа?

Федя Лавров: 24 апреля 1996 года мы сыгради первый концерт у нас в клубе. На 40-ом канале у нас была передача "Rock Out". Там были съемки и день рождения директора этой программы. Мы туда случайно вылезли, отрепетировав всего две недели. Мы считаем этот день днем рождения нашей группы. А обстоятельства предшествующие этому, были таковы. Я в начале февраля 1996 года вернулся из Франции, где проживал некоторое время, но совсем недолго — около полугода. Я там был с Мариинским театром, где работал машинистом сцены. Вернувшись оттуда, я решил окончательно и бесповоротно сделать группу. Взяв басиста, с которым мы знакомы с 1989 года (он играл в разных проектах до этого у меня), стал искать барабанщика. Нашли Володьку, который с нами проиграл 2 года, но с которым мы сейчас расстались, потому что он не хотел к нам слишком адаптироваться. Он играл то, что надо в начале, но потом более-менее проявились его корни. Он все-таки любил трэш, любил арт-рок…

Мы-то, в принципе, тоже любили арт-рок, и у нас даже песни были сложные всякие разные, но чтобы с ним сыграться, мы наделали всяких сложных песен, но нигде их не записывали, они так и остались забыты. Мы с ним расстались из-за того, что он не хотел упрощаться. А мы хотели сделать новую программу (записывать ее будем в конце этого года) по игре проще, по музыке проще, более доходчивую и более понятную, без Панк-рока, правда, и без всяких наворотов.

О: Это уже не "Воины для воинов"…

Ф: Да. А ты слышала все наши штучки?

О: Нет, только одну песню на сборнике.

Ф: Видишь ли, она у нас, на самом деле, очень непоказательная. Дело в том, что песня на сборнике — "Воины для воинов" — очень старая, она выходила на первой кассете "Бригадного подряда". Это был сборник их песен, продюсером которого, и панковского сборника "Панк — хиты для самых маленьких", по-моему, тоже был Тося (Антон Соя). Он менеджер "Бригадного подряда" и мой старый знакомый. Он учился в одном классе с моей сестрой, я его знаю ещё со школы. Он написал давно когда-то два текста и попросил меня какую-то музыку сочинить. Я ему сочинил, и одна из песен — "Каждый человек". Это было в 1985 году. А сейчас, поскольку он разбогател и решил реанимировать этот «Подряд», он меня тоже просил записать эту песню. Как тогда я ее один записывал дома, так же один пришёл и записал всё.

О: То есть с музыкой ты давно связан?

Ф: С музыкой я очень давно связан. Со школы и с "Народного ополчения". В школе мы учились вместе с Рикошетом, который "Объект насмешек" потом сделал, в одном классе. После восьмого класса, из хорошей итальянской школы меня попросили перейти в другую школу. Но, в конце концов, меня перевели в класс, который был специально образован для тех ребят, которых не выгнали в ПТУ, которые роде бы ещё подавали надежды, но никому не нужны были. Там почему-то полкласса евреев было, половина просто неудачников, троечников всяких. А в результате получился достаточно нормальный класс, все нормально учились, я там вообще отличником стал. Я после восьмого поступал в музыкальное училище и провалился (я на ударных учился), и мне было так стыдно… Я решил, что я дебил, и что мне надо заниматься, и начал учиться хорошенько. А Рикошета (Сашу Аксёнова) перевели почему-то второй раз в девятый класс. Он был второгодником. Мы с ним вместе образовали группу в школе. Она называлась "Резиновый Рикошет". Там были его песни, в основном.

О: Что-то вроде школьной группы?

Ф: Она не совсем школьная. Мы в школе не могли выступать. Там не было на аппарата, ни желания дирекции, чтобы мы играли. Мы записывали дома у меня всё на магнитофон. Я там играл на барабанах и параллельно свои песни сочинял. Мы вписались с Алексом вместе сделать два проекта. Там играли одни и те же люди — играл Ослик, который сейчас в «Препинанках» играет на клавишах, который играл со Свиньёй на гитаре довольно долго, но уже после нас. Один из проектов назывался "Народное ополчение", другой — "Отдел самоискоренення", это мой. В одном были полностью песни Алекса, в другом — мои. Потом мы пытались вступить в Рок-клуб, нас не приняли из-за текстов…

О: Какого рода у вас тексты были?

Ф: У Алекса — просто дурацкие, шизовые совсем, а у меня — маяковщина такая. Я не знаю, почему нас не взяли в Рок-клуб, потому что я там редактировал всё: я выкинул все его выражения и свои какие-то тексты… Сгладил всё, но нас всё равно не приняли, решили, что Панк-рок. Ну, их на фиг, этих ребят. Потом Брежнев умер, Алекс начал писать тексты про Брежнева. Я тоже тогда, резко образумившись, решил, что Панк-рок — обязательно политическая песня должна быть. У меня много песен было всяких таких — про инцидент с корейским самолётом, который тогда жахнули. Всякие такие мрачные песни… Потом меня загребли в армию. Я там отслужил две недели, закосил через психушку — просто отказался от присяги, объяснив, что не хочу воевать и всё такое, что я пацифист… Они посмотрели и решили, что таких у нас надо сажать. Слава Богу, в тюрьму не посадили. Как только я оттуда вернулся, началась какая-то чистка, вызывали всех в Большой дом (не помню, как называется). И все сдавали какие-то плёнки, подписывали бумаги, что песен писать не будут. Оказалось, что у них огромные талмуды про нас. Кто-то сдавал и фотографии, наши, из наших же друзей. Это был 1984 год, при Андропове. Мы тогда с Алексом проиграли года два всего, понаписали всего несколько плёнок, раздавали их друзьям. И, конечно, это очень мрачно было, что нас из-за этого таскали. Хотя там тексты были…

О: А угрожали?

Ф: Алексу угрожали. Потому что кроме всего прочего он был ещё и наркоман. Там попадались все и попадались по разным причинам. Вот барабанщика, который со мной играл, совершенно жестоко запугали, потому что у него действительно наркота была с собой и везде. Это было известно. На него постоянно стучали, что у него в квартире торчат. А у меня были только тексты, и я был после дурки, меня никто ничем не пугал. Всё было нормально.

Возвращаясь к «Бегемоту». У нас вышло три альбома. Первый альбом был записан сразу после нашего дня рождения, он назывался «Examplery» (1996) и был полностью на английском языке. Это скорее брит — поп, достаточно типичный. Потому что мне хотелось сделать что-то очень убедительное, европейское

Когда я из Франции приехал, то обнаружил, что у нас группы играют часотку какую-то жуткую, народ майки на себе рвёт. И я хотел сделать что-то очень сильное и красивое, причём базирующееся на нормальном английском панке, который я люблю, семидесятых годов. Я, честно говоря, не люблю американские группы.

О: Раз уж речь о группах зашла, какие тебе нравятся группы?

Ф: Когда мы в школе учились, я слушал «Clash», «Stranglers», «Pistols», естественно, "Public Image" мне нравился, но это уже позже, во времена "Народного Ополчения". Там все у нас как раз на "Public Image" были помешаны. Вообще мне нравятся группы этой волны — 1977 года — «Buzzcocks» и. т. п. Из всего творчества «Exploited» по музыке мне нравится только один альбом — "Troops of Tomorrow" 1983 года. Потому что то, что они играли до этого альбома, было хреново, они плохо играли, после этого же они навернули что-то, усложнили. То, что они сейчас играют, мне тоже не нравится. Ватта стал уже какой-то злой и агрессивный без причины на сцене.

Возвращаясь к альбомам… Второй альбом, который мы выпустили, был записан вживую на студии, за одну ночь. Это было в 1997 году. В начале 1998-го мы его выпустили. Он назывался как раз "Отдел самоискоренения", как моя первая группа. Мы просто решили записать мои старые вещи. Я кой-какие тексты отредактировал, чтобы не очень скучно было слушать. И новых песен панковских мы туда записали.

А потом вышел третий альбом — "Герои снов" (1998). Мы его долго студийно писали. Сейчас мы его играем. Сейчас мы мало играем Панк-рока, особенно после того, как сменили барабанщика. Барабанщик у нас сейчас попсовый довольно. Из старых сейчас играем только одну песню — «Битник» (1982 года) Текст там совсем не изменён. У нас же не было панков, у нас они назывались битниками. Тогда мы с Рикошетом как раз в школе учились, все называли друг друга "битнички, битнички". Это пошло, наверное, от «Madness». Они одевались как наши стиляги, и в то время «Madness» ассоциировались с Панк-роком сильно. Все так и одевались — галстучки, во всякую фигню такую, но не только — с булавами со всякими… Все панки называли себя битниками. Люди начали конкрето называть панками, когда наступило время, когда можно было выстричь гребень, и никто тебя за это на улице сильно не тормозил. Это было уже во второй половине 80-ых, когда рок-клуб легализовали, когда появилась «Алиса» и всякая прочая фигня, когда перестройка наступила. А в 1985 году нас крушили вообще за всё — за виски сбритые, за одёжки, за булавки. У меня штаны были с молниями, классные, самодельные. А в начале 80-ых панки и битники были одно и то же. Другое дело, меня возмущало то, что наши панки были аполитичными совершенно, бухали водку, устраивали бардаки орали, блевали, а точки зрения своей почти никакой не имели. А мне казалось, что в то время панк должен антисоветским, как должное. Вот этого почему-то не было. Не то, чтобы они были за, но они не были

О: А панки-битники — это какой период, если поточнее?

Ф: Не знаю, когда это началось… Когда я школу окончил в 1982 году, все были битничками уже. Я тогда прошёлся по всем тусовочным местам нашим. Меня от этого всего стошнило. Вообще, я не пью, и меня, видимо, от этого стошнило (смеется). Там все бухали, там у всех свои веселухи были. На концерты я со всеми ходил, мне нравилось. Одновременно группы играли Панк-рок. Об этом говорили, не играли какой-нибудь там бит или что-то ещё. "Странные игры", которые тогда появились, играли что-то типа «Madness», может быть, это и можно было битом назвать, я не знаю, в понимании того времени.

Хотя сейчас известно, что бит — это «Beatles» играли. А битом почему-то называлась музыка с саксофонами, такая какая-то, а не «Madness». Все почему-то джаз любили одновременно. Вот Алекс очень любил всякие джазовые штуки. Но у нас группа была особенная. "Народное ополчение" того времени слегка отличалось от всего, потому что все тянули в разные стороны. Вот сейчас в группах, когда люди начинают в разные стороны тянуть, они ссорятся и расходятся, а нам было просто в кайф друг с другом. Никто играть не умел, все равно друг к другу тянулись, потому что люди интересные были.

О: То есть до перестройки никаких концертов не было, вы репетировали у себя по домам, записи самодеятельные были?

Ф: Да, да. Мы писались дома у меня. Даже не репетировали, а просто: приходили с Алексом — пару аккордов шарк… Текст он, допустим, знает, как ему спеть: дома посидел-поиграл. Ну, и я свои. Но часто свои вообще один записывал — мне влом было всех учить. А когда был проект уже без Алекса, чуть позже — "Отдел самоискоренения" — собирались втроем: я, басист и барабанщик, тот самый, которого за наркоту трясли. Они оба были наркоманами. Мы пытались делать проект, чтобы можно было где-то выступить, но все обламывалось с вызовами в комитет, с чем-то еще, наступили какие-то мрачные времена. Стали даже нормальные концерты отменять, вязать всех на концертах. Хотя были и хорошие концерты, и звук был хороший. Потом прошли первые фестивали рок-клуба.

Потом Рикошет пришел из армии, его приняли в рок-клуб, а я к тому времени завязал с музыкой на довольно долгий период. Я спродюсировал (как это сейчас называется), просто дома записал первый альбом «Подряда», они как раз после школы пришли, лопухи такие, попросили — я им записал. И вот на этом я остановился, просто дома стал сидеть придумывать песни всякие. Но постоянно пытался сориентироваться, стиль найти, чтобы мне интересен был, и музыкантов… А музыкантов у нас в городе найти очень трудно. Чтобы собрать состав «Бегемота», мне пришлось искать барабанщика, с которым мне было бы в кайф играть, 6 лет. Я играл с разными ребятами, было много разных барабанщиков, но все было не в тему абсолютно. Но сейчас, на данном этапе, легче искать — мы дали объяву в «FUZZ», расклеили объявления по магазинам. Звонило народу немеренно, все просятся, но, к сожалению, не все себя адекватно оценивают. А вот Розанов Игорь (из «Пепси», "Качели") очень подошел. Я с ним еще до Володьки хотел игран, но он тогда был занят очень сильно играл в «Припинаках», еще где-то, он тогда по времени не смог.

О: Назови тогда уж и других участников группы.

Ф: Ромка Невелев — басист, Игорь Покровский ("Пиночет") менеджер. Он вообще очень старый мои друг, еще с тех времен, когда все были битниками. Он у нас всех был меломаном, и, кроме того, он киноман (фильмы собирает, а не поклонник Цоя). А вообще он был менеджером "Кино, какой-то период и менеджером "Автоматических удовлетворителей". Сейчас он уже около полутора лет наш менеджер. Ну и я, Федя Лавров — гитара, вокал, тексты. Бегемотом меня прозвали еще в школе.

Мне вообще нравится этот персонаж, и слово Бегемот очень емкое, его не зря Булгаков взял. Во-первых, согласно одному из древних писаний это монстр. Во-вторых, в нем, действительно, есть что-то дьявольское. Но при всем при том, что мы нашей группой несем абсолютно положительный заряд. Мне, вообще, для объяснения этого названия больше всего нравится эпиграф из «Фауста». Мефистофель говорит: "Я сила, что желает зла и вечно совершай благо".

В самом деле, рок — музыка — достаточно агрессивное направление, и оно сразу встало в противовес эстраде. Кроме того, это молодежная музыка, а молодежь всегда стоит в оппозиции. При этом то добро, которое мы несем — везде и всюду.

О: Зачем вы занимаетесь всем этим?

Ф: Во-первых у нас есть цель — мы хотим сыграть на стадионе Уэмбли. Это наша программа-минимум, после этого мы будем намечать другие какие-то цели. Кроме того, я занимаюсь этой музыкой, потому что мне нравится этот способ убеждать людей в чем-то, создавать определенное настроение, передавать им какие-то эмоции, и вообще, помогать им в жизни. Я пишу песни, потому что моя мечта — писать такие песни, которые люди будут постоянно прокручивать в голове. Не обязательно слушать записи. Пусть они их покупают, это хорошо, конечно, пусть пластинки будут платиновыми, и всякими там бронзовыми (смеется), но хочется, чтобы песни у всех в башках крутились, и в определенный момент могли поддержать. Я помню, как слушал "Pink Floid", когда я учился в школе и был в первый раз влюблен. Просто, одна гитара вводила меня в такое состояние, что не передать словами.

К сожалению, наша публика, вообще не любит музыку на нормальном уровне. Я настолько завидую англичанам, которые живут в этом, им настолько в кайф слушать что-то новое. Мне хотелось бы, чтобы люди тянулись к музыке, да и вообще к искусству, потому что попсня, то, что называется «блатная» — это, конечно задница. Но она завоевывает умы, и вообще сидит у людей в мозгах очень сильно. Я бы хотел, что бы там было что-то помимо. Пусть там будет блатняк этот, хрен с ним, но пусть там будет много всего другого. Вот почему наша цель-минимум, сыграть на Уэмбли, а не в Лужниках, потому что на Уэмбли придут люди, которые любят музыку.

О: Твое представление о панке как о музыкальном стиле и стиле жизни?

Ф: Я, вообще, считаю, что панк — это явление возрастное, потому что этот нигилизм возникает в определенном возрасте, когда человек сначала начинает напрочь все отрицать. И потом, когда подросток начинает входить в этот мир, либо он легко в него входит при помощи пап-мам, при помощи воспитания и еще чего-то там, либо он сначала пытается подстроить всех под себя, и у него, естественно, ничего не получается, он начинает строить вокруг себя строить свой собственный мир. В этом панк и состоит. То, что в Европе панки живут коммунами — это естественный ход, я считаю, они должны строить свой мир на тех принципах, которые они проповедуют.

У нас панки — тоже подростки, которые не могут найти свое призвание. У нас в обществе все разрушено. Нет ни нормальной работы, нет никаких условий для развития, для жизни. Становится торгашем, дурачить других, делать на ком-то деньги, воровать — это, все-таки, путь не для панка. Панк это отрицает. Но поскольку нашим панкам нечего строить, негде обособляться, жить в каких-то своих условиях, они просто квасят.

А что касается музыкального стиля, мне очень нравиться панк 70-х годов, Когда он появился в Англии. Потому что он базировался на том, что к тому времени уже было достигнуто. Был пройден уже очень большой путь — от «Битлов», от всего рок-н-ролла до 77 — это очень стремительный путь развития. В 80-х наступил период более упорядоченный. И что сейчас идет реванш, и народ переигрывает какие-то мелодии 70-х, пытается что-то совместить с достижениями уже 80-х — это, я считаю, уже возрождение рок-музыки.

О: А Анархия?

Ф: Жизнь в коммунах панков имеет элемент анархии, совершенно грамотный момент, но жить абсолютно обособленно…

О: Что бы ты мог пожелать панкам?

Ф: Молодым панкам я бы пожелал, чтобы, когда они достигнут того возраста им захочется иметь что-либо еще кроме того, чтобы протестовать, чтобы им в жизни было на что обратить внимание, чтобы через 10 лет у нас все было в по рядке, и эти ребята нашли свое место, и сохранили на всю жизнь свои принципы и честность. Ведь на самом деле, протест появляется из-за того, что человек, будучи честным, не воспринимает вранье, ложь этой жизни, которая вдруг охватывает его при вступлении во взрослую жизнь. И он ничего не может поделан. Вот человек, который может приспособиться, просто преодолевает этот момент, и, не будучи панком, легко вливается в жизнь.

Кроме того, мне всегда хочется пожелать панкам, чтобы они были умнее Потому что иногда это просто невозможно — беспробудная тупизна.

Интервью с Пиночетом

Ольга: С чем связано появление панк—рока в Советском Союзе, в Ленинграде, в частности?

Пиночет: Прежде всего, с именем Свиньи. Он был первым представителем Панк-рока в Советском Союзе. Как у нас в Питере получилось все это… В свое время у нас в страте продавалась французская газета «Humanite» и по пятницам выходило приложение "Humanite Demanch". Где-то в 1977-м году они напечатали статью про новое молодежное движение на Западе — Панк-рок. Там была кучи цветных фотографий и т. д. И это было первое издание, где я, Свинья, еще кто-то увидели на яву, запечатленными, не по радио ВВС, а именно как они выглядят.

О: А это издание было доступно дни массового читателя?

П: Оно продавалось во всех ларьках, где торговали иностранными изданиями. Это была французская коммунистическая газета. И вот мы увидели…

Там такие фотки были!!! Не подражать этому было фактически невозможно. А потом уже появилась пластинка "Newermind the Bollocks". Ее откопал Свинья на пластиночном толчке. Мы вообще все там и познакомились. По субботам собирались у магазина "Юный техник", а по воскресеньям ездили в Ульянку, загород. Милиция гоняла, как обычно. И в Москве было тоже самое. Когда Свинья откопал эту пластинку, она сразу же пошла по рукам. Он ее купил рублей за 30. Нормальная пластинка стоила рублей 50, но эта была не в моде, никто еще не знал что это такое.

О: А в этой газете были названы основные панк — группы и т. д.?

П: Нет, но были программы разные, откуда мы черпали информацию в те годы. Это и ВВС с Севой Новгородцевым, "Голос Америки"… До Севы, в 1970-х был Сэм Джонс. И вот как только панк появился в Англии, первые новинки к нам через ВВС пришли.

О: А вы нормально все это ловили?

П: Ну, как, умудрялись. Они же повторялись по нескольку раз в неделю, и мы записывали их на пленку, чтобы потом получше разобрать. Когда голод и хочется музычки, любое качество было в радость. Это цепляло сильнее, чем сейчас. Сейчас все доступно. Нет уже такой тяги, такого азарта у молодежи.

А тогда… Свинья был из семьи артистов: папа — балетмейстер, мама — балерина. Ему не запрещалось родителями быть неадекватным человеком: экстравагантный видочек….Он тогда после школы поступил в наш питерский Театральный институт, отучился первый курс. Собрались мы как-то у него дома, и появилась идея сделать свой ансамбль. Отрепетировали все, и решили, что нужно покорять страну с города Москвы. Вышли мы на Артема Троицкого, сделали запись на пленке и поехали к нему. Группа тогда еще называлась не "Автоматические удовлетворители", а группа «ХУЙ». "Мы привезли Троицкому пленку, он свозил нас на репетиционную точку к какому-то ансамблю, где мы смогли выступить перед какими-то художниками, журналистами. Это был год 1979-й. И после этого поползли какие-то слухи о группе. Потом Артем Троицкий начал устраивать концерты в Москве. В Питере не было возможности, выступать было негде: рок-клуб еще не существовал. Те редкие концерты, так называемые «квартирники» устраивались энтузиастами, для которых организовать концерт такой группе как "Автоматические удовлетворители" все равно, что самому себя посадить в тюрьму. Однозначно, это было страшно.

О: А почему в Москве это было возможно?

П: Во-первых, в Москве были люди из известных семей, они меньше боясь КГБ. Он даже искали конфликта. Кроме того, они были связаны с западными журналистами и нашими диссидентами. И Артем стал устраивать первые квартирные концерты в Москве. И то, после этого ему досталось. Он неоднократно вызывался в КГБ, получил там по шапке, а он уже тогда работал официально во всяких изданиях. В общем, ему здорово попало, и он передал группу Илье Смирнову, который выпускал самиздатовский журнал "Ухо".

О: А с чем было связано переименование группы в "Автоматические Удовлетворители?"

П: Первое было как-то стебно. Называться «Хуй» — это вообще было глупо, поэтому и переименовали. Свинья просто подогнал название к аналогу — "Сексуальные Пистолеты" — "Автоматические Удовлетворители". Некая игра слов

Потом Илья Смирнов делал нам какие-то концерты. В Москве еще была такая группа «Мухоморы». Мы у них останавливались частенько… А потом КГБ основательно взялось за всю эту тусовку. В Питере многих ребят посажали в тюрьму за мелкое хулиганство, многих отправили в армию, чтобы разогнать тусовку. В Москве соответственно. И лет на 5 все развалилось.

Потом это уже началось по новой. В этот второй всплеск появляется "Народное ополчение", Федя со своим "Отделом самоискоренения". Это уже где-то 1982 год. А мы все попытались сделать до Олимпиады еще. В нашу панковскую тусовку входили — сам Свинья, Игорь Гудков по кличке Монозуб, я Пиночет (Пиня), Алексей Рыбин «Рыба», Цой — все они в «АУ» переиграли.

О: Появление панка в Советском Союзе обусловлено перенятием западных музыкальных и внешних образцов или здесь присутствовал какой-то протест?

П: Протест всегда есть, у каждого поколения. Это всегда было — и в 50-е, и в 60-е, и в 70-е. Каждое десятилетие появляется в мире какое-то молодежное движение, и у нас все подхватывается, но подхватывается обычно с опозданием. Как раз с Панк-роком получилось опоздание очень маленькое. Вот хиппи у нас появились гораздо позже, в основной массе, а панки отстали всего на полгода, потому что мы получили очень быстро музыкальный материал. Тем более музыка времен хиппи тогда переродилась уже или в хард-рок какой-то или что-то наркоманское. Энергии было мало И Панк-рок дал возможность молодежи… Это был тот же рок-н-ролл, только жестче, он был воспринят как нечто новое, свежее. И эта музыка сразу покорила молодых людей. Было же много групп, и сразу отсеивались группы однодневки, которые слабо играли, просто орали.

О: А был ли у вас политический протест?

П: Политического протеста не было. Это точно. Был протест не в политическом варианте, а поколению родителей: "Не хотим мы жить, как вы нас учите. Не хочу быть примером, как вы хотите меня сделать. Я хочу быть самим собой" Вот это главный протест. Мы не пытались революцию какую-нибудь сделать. Мы просто веселились.

О: А что касается внешнего вида?

П: Когда нас первые разы забирали в милицию, они никак не могли понять, кто мы такие и чего от нас ждать. Они уже сталкивались с хиппи, сталкивались с какими-то наркотиками… А мы были коротко стрижены, носили какие-то пальтишки, какие-то булавки, какие-то цепочки. Алекс Оголтелый, поскольку он был медик, притащил книгу "Судебная медицина", где описывался человек, у которого так крыша поехала, что он сделал какие-то корочки со своими фотографиями, где написал — "Трижды герой мира", что ему разрешено носить ордена и медали всех стран и блестящие предметы всего мира. Мы как раз следовали этому принципу: побольше блестяшек на себя. Тогда у всех нормальных людей были широкие брюки, а мы ушивали брюки в дудочки. Приезжая в Москву, мы посещали Тишинский рынок. Покупали там какие-то старые вещи… Иногда мы брали какое-то количество мелких денег, заходили в какие-то квартиры и спрашивали: "Есть ли у вас какие-то старые вещи" Иногда нам удавалось купить вещи послереволюционного периода. Мы надевали ботинки какие-то неимоверные — черные с белым и кнопочками, а-ля Остап Бендер, какие были во времена НЭПа. Какие-то пальтишки старые. И получался самый стремный видок. Попадали мы в милицию толпой, и менты не могли понять, кто мы такие Они так и говорили: "Кто вы такие? Мы знаем хиппи… Вроде вы не волосатые. Булавок на вас много. Это что новое движение булавочников?" И первые разы нас просто отпускали. Ну, немного поддатые — ничего страшного. Отберут цепочки, отберут булавки и отпускали. Прически — просто короткие. Их в разные стороны можно было поставить. Мазали бриолином, вазелином. Кто как мог изгалялся. Зеленкой можно было намазать, у кого светлые волосы.

После появления «АУ» в нашем городе было только три группы, имеющие отношение к Панк-року — это группы "Странные игры", "Отдел самоискоренения" и "Народное ополчение". Те группы, которые потом появлялись — это уже было настолько вторично и совершенно не интересно.

Еще одна деталь. Наше поведение во многом определялось группой «Madness» — как вели себя на концертах их поклонники, как они себя вели на сцене. Эта энергия ловилась. Мы не знали, о чем они поют, тогда еще никто не знал английского языка, никто не делал переводы. А ловилась энергия, подача. Она завораживала. И мы интуитивно это воспринимали и выражали точно же, так как и на Западе. Поэтому языковой барьер не служил проблемой. Я вообще не понимаю, что такое "русский рок". Рок-музыка — она рок-музыка, на каком бы языке ее не пели. А русский рок — это что-то бардовское и слегка приблатненое, сыгранное на электрических инструментах в манере рок-музыки.

В те времена мы, Панк-рокеры, не были драчунами. Мы пытались противопоставить себя хиппи, что мы круче них своей развязанностью, что мы сможем сделать то, что они никогда не смогут сделать, что мы освобождены от комплексов. А сейчас другая ситуация. В те времена было все проще. А сейчас у народа по жизни проблем много — эти инфляции, политические ситуации давят. А тогда ничего было нельзя, это было в 100 раз интересней. А сейчас, когда все можно, это менее интересно. Наркотиков было меньше. Мы пили алкоголь, сухое вино, пиво, и от этого было весело. Сейчас используются тяжелые наркотики, нагоняется мрак какой-то, монотонность. Люди зомбируются.