Радио как коммуникативный аппарат Речь о функции радиовещания

Радио как коммуникативный аппарат

Речь о функции радиовещания

Наш общественный порядок, являющийся анархистским, если представить себе анархию его порядков, то есть механический и бессвязный беспорядок самих по себе уже значительно упорядоченных комплексов общественной жизни, – наш в этом смысле анархический общественный порядок допускает, чтобы делались и совершенствовались изобретения, которые должны еще завоевать себе рынок, доказать свое право на существование, короче говоря – изобретения, которые не были заказаны. Так, в определенный период техника смогла достичь такого развития, чтобы изобрести радиовещание, в то время как общество еще не готово было принять его. Не общественность ждала радиовещания, а радиовещание ждало общественности. Охарактеризуем еще точнее положение радиовещания: не сырье ждало вследствие общественной потребности методов обработки, а методы обработки со страхом искали сырья. Люди внезапно получили возможность все сказать всем, но, подумав, обнаружили, что сказать нечего. А кто были «все»? Поначалу нашли выход в том, чтобы не раздумывать. Огляделись вокруг, не сказал ли где-то кто-то что-то кому-то, и попытались, конкурируя, втиснуться туда и что-то кому-то сказать. Таким было радиовещание в его первой фазе в качестве замены. Замены театра, оперы, концерта, доклада, развлекательной музыки, отдела местной хроники в газете и так далее.

С самого начала радиовещание имитировало почти все существующие учреждения, имеющие какое-либо отношение к распространению всего, что годится для произнесения или пения: из вавилонской башни во всеуслышание разносился хаос одновременных звуков. В этом акустическом универмаге можно было учиться по-английски под звуки хора пилигримов разводить кур, и лекция была дешевой, как водопроводная вода. Это было золотое время юности нашего пациента. Я не знаю, кончилось ли оно уже, но если оно кончилось, то и этот юноша, которому, чтобы родиться, не нужно предъявлять никакого удостоверения о профессиональной пригодности, должен будет потом, по крайней мере, оглядеться в поисках жизненной цели. Об этом спрашивает себя человек лишь в зрелом возрасте, уже потеряв свою невинность: а для чего он, собственно, существует на свете?

Что же касается жизненной цели радиовещания, то она, по моему мнению, не может состоять лишь в том, чтобы приукрашивать общественную жизнь. Радио не только проявило свою малую пригодность для этого, но и наша общественная жизнь, к сожалению, проявила малую пригодность для приукрашивания. Я не против того, чтобы теперь в залах для обогрева безработных и в тюрьмах устанавливали радиоприемники (по-видимому, считается, что тем самым существование этих учреждений будет обеспечено дешевым способом), но не может же главная цель радиовещания заключаться в том, чтобы еще и под мостами установить приемники, хотя это было бы и благородным жестом – обеспечить тех, кто желает проводить там свои ночи, известным минимумом, а именно передачей «Мейстерзингеров». Здесь необходим такт. На мой взгляд, радиовещание как метод возвращения домашнему очагу уюта и укрепления семейной жизни тоже непригодно, причем вопрос, желательно ли вообще то, чего оно не может достигнуть, можно спокойно оставить открытым. Но, не говоря о его сомнительной функции (кто много приносит, тот ничего никому не принес), радиовещание имеет одну сторону, в то время как должно иметь две. Оно – чисто распределительный аппарат, оно лишь раздает.

Теперь, чтобы говорить «положительно», то есть чтобы вытащить на свет положительные стороны радиовещания, я вношу предложение для преобразования радио. Радиовещание надо превратить из распределительного аппарата в аппарат коммуникативный. Радиовещание может стать великолепнейшим из всех мыслимых коммуникативных аппаратов общественной жизни, небывалой системой каналов, то есть оно может стать таким, если сумеет не только передавать, но и принимать, следовательно, если сумеет сделать слушателя не только слушающим, но и говорящим и не изолировать его, а завязать с ним отношения. Радиовещание должно выйти из роли поставщика и сделать поставщиком слушателя. Поэтому абсолютно положительны все стремления радиовещания придать общественным делам подлинно общественный характер. Наше правительство столь же нуждается в деятельности радиовещания, как и наше правосудие. Если правительство или юстиция противятся такой деятельности радиовещания, значит, они боятся и пригодны лишь для времен, существовавших до изобретения радио, а то и до изобретения пороха. Мне так же мало, как и Вам, известны обязанности, например, рейхсканцлера, и дело радиовещания – разъяснить их мне; но в обязанности самого высшего государственного служащего входит систематически через радио информировать народ о своей деятельности. Задача радиовещания, конечно, не ограничивается передачей этих отчетов. Помимо этого, оно должно стимулировать востребованность отчетов, то есть превращать отчеты правителей в ответы на вопросы управляемых. Радиовещание должно содействовать обмену. Лишь оно может устраивать большие беседы производителей и потребителей о нормировании предметов потребления, дебаты о повышении цен на хлеб, диспуты общин. Если же вы считаете это утопией, прошу вас задуматься над тем, почему это утопично.

Но что бы радиовещание ни предпринимало, оно должно всегда стремиться противодействовать той беспоследственности, которая делает столь смехотворными чуть ли не все наши общественные институты.

Мы имеем беспоследственную литературу, которая не только старается сама не иметь последствий, но еще всячески старается нейтрализовать своих читателей, изображая все вещи и обстоятельства без их последствий. Мы имеем беспоследственную систему образования, которая педантично старается дать образование, не имеющее никаких последствий, и сама она не является следствием чего-либо. Все наши идеологически-образовательные институты видят свою главную задачу в том, чтобы сохранить беспоследственную роль идеологии, в соответствии с таким пониманием культуры, согласно которому создание культуры уже закончено и культура не нуждается больше в продолжении творческих усилий. Не будем здесь заниматься исследованием, в чьих интересах эти учреждения должны быть беспоследственными, но если изобретение, столь естественно пригодное для решающих общественных функций, наталкивается на такое педантичное старание превратить его в беспоследственное, как можно более безобидное развлечение, тогда неизбежно возникает вопрос, нет ли какой-нибудь возможности противопоставить тем, кто властен выключать, организацию тех, кого выключают. Малейшее продвижение по этой линии сразу же увенчалось бы естественным успехом, намного превосходящим успех всех мероприятий кулинарного характера. Любая кампания с отчетливыми следствиями, то есть любая действительно вмешивающаяся в действительность кампания, ставящая себе целью изменение действительности, пусть даже на участках скромного значения, скажем, в раздаче общественных строений, обеспечит радиовещанию совершенно иное, несравнимо более глубокое влияние и совершенно иное общественное значение, чем его нынешняя чисто декоративная позиция. Что касается техники всех подобных мероприятий, которую еще надо выработать, то она ориентируется на главную задачу, заключающуюся в том, что публика должна не только учиться, но и учить.

Формальная задача радиовещания – придать мероприятиям по обучению интересный характер, то есть сделать интересы интересными. Какой-то части, особенно части, предназначаемой для молодежи, оно может придать художественную форму. Этому стремлению радиовещания облечь обучение в художественную форму соответствовали бы стремления современного искусства приобрести поучительный характер.

Как пример подобных возможных занятий, использующих радиовещание в качестве коммуникативного аппарата, я уже называл во время Недели музыки в Баден-Бадене, 1929, «Перелет через океан».[3] Это образец нового использования ваших аппаратов. Другим образцом может служить «Баденская учебная пьеса о согласии». При этом педагогическая партия, которую берет на себя «слушатель», является партией экипажа самолета и партией толпы. Она связывается со включенной радиовещанием партией обученного хора, партией клоуна, партией диктора. Я умышленно ограничиваюсь рассмотрением принципиального, ибо путаница в эстетическом является не причиной беспримерной путаницы в принципиальной функции, а ее простым следствием. Эстетическим постижением не преодолеть ошибку – очень полезную для некоторых ошибку – в отношении подлинной функции радиовещания. Я мог бы вам сказать, что использование, скажем, теоретического опыта современной драматургии, а именно драматургии эпической, в области радиовещания дало бы исключительно плодотворные результаты.

Нет ничего более неподходящего, чем старая опера, которая стремится вызвать состояние опьянения, ведь она застигает у приемника человека, находящегося в одиночестве, и из всех алкогольных эксцессов нет ничего более опасного, чем пьянство в одиночку.

Почти непригодна для радиовещания также и старая драма шекспировского типа, ибо контакт, происходящий у приемника, заставляет не массу, а отдельного, отъединенного человека вкладывать свои чувства, симпатии и надежды в интригу, единственная цель которой – дать драматическому персонажу возможность выразить себя.

Эпическая драматургия с ее членением на отдельные эпизоды, ее разделением элементов, то есть отделением образа от слова и слов от музыки, в особенности же ее дидактическая установка, могла бы во многом послужить для радиовещания практическим образом. Но ее чисто эстетическое применение привело бы лишь к новой моде, а у нас достаточно старых мод! Если бы возник театр эпической драматургии, педагогически-документального изображения, радиовещание могло бы ввести совершенно новую форму пропаганды театра, а именно подлинную информацию, незаменимую информацию. Такой тесно связанный с театром комментарий, являющийся полноценным, равноправным дополнением к самой драме, мог бы выразить совершенно новые формы и так далее. Можно было бы организовать также прямое сотрудничество между театральными и радиотрансляционными мероприятиями. Радио могло бы транслировать хоры в театре, так же как оно могло бы с организованных наподобие митингов постановок учебных пьес передавать решения и выступления публики и т. д.

Я не расшифровываю это «и так далее», умышленно не касаюсь возможностей отделить оперу от драмы и их обеих от радиопьесы или решить подобные эстетические вопросы, хотя знаю, что вы, вероятно, ждете этого от меня, поскольку вы намереваетесь продавать искусство посредством ваших аппаратов. Но чтобы продаваться, искусство сегодня сперва должно покупаться. А я ничего не хотел бы вам продавать, хочу лишь сформулировать принципиальное предложение: сделать из радиовещания коммуникативный аппарат общественной жизни. Это новшество, предложение, которое кажется утопическим и которое я сам называю утопическим, когда говорю: радиовещание могло бы, или: театр мог бы; я знаю, что большие институты не все могут, что могли бы, равно как и не все, что они хотят. От нас они хотят, чтобы мы их снабжали, обновляли, сохраняли жизнь путем нововведений.

Но это отнюдь не наша задача – обновлять идеологические институты путем нововведений на базисе данного общественного порядка, – но нашими нововведениями мы должны побудить этот порядок к отказу от своего базиса. Итак, за нововведения, против обновления! Постоянными, никогда не прекращающимися предложениями для лучшего использования аппаратов во всеобщих интересах мы должны подорвать общественный базис этих аппаратов, поставить на обсуждение их использование в интересах немногих.

Неосуществимые при этом общественном порядке, осуществимые при другом, эти предложения, являющиеся лишь естественным выводом из технического развития, служат пропаганде и формированию этого другого порядка.

1932

Данный текст является ознакомительным фрагментом.