Масонство и мартинизм

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Масонство и мартинизм

Главные толки петербургского масонства екатерининского времени объединялись тремя ступенями первоначального, «иоанновского масонства». Но если круг Елагина на том останавливался, то сторонники Рейхеля дополняли «староанглийскую систему» ступенями более высокого высокого посвящения – шотландскими, или, как у нас в старину говорили, «екосскими» градусами, которые, были в основных чертах выработаны во Франции. Вот, таким образом, основной канал систематического воздействия французского мистицизма на отечественную масонскую традицию.

Нужно сказать, что очарование «французской системой» отнюдь не было всеобщим. Кому-то не нравилось большое количество степеней, разработке которых французы предавались с особенным рвением. Были и те, кто не видел большого смысла в разжигании «между циркулем и наугольником» намерения отомстить за средневековых тамплиеров. Все это хорошо отразилось в рукописи одного из наших масонов, участника декабристского восстания Г.С.Батенькова: «Французы, по побуждению своей фантазии, изобрели более 30 степеней, различают их только расширением и сложностью приемного ритуала и названиями, почти каббалистическими, не внося ничего существенного в работах… Французский ритуал высших степеней наполнен напоминаниями о тирании Филиппа Красивого над иллюминатами. Масоны шведской системы признают его характером злопамятства и мести, чего сами никак допустить не могут, предоставляют суд над историей единому Богу и не видят в рядах своих никого, на то уполномоченных. (Всем принадлежит только открытие законов и разумение факта…)».

Были и другие расхождения. Однакоже в общем и целом, для большинства лож, работавших в Петербурге, идея дополнить мистерии «иоанновского масонства» материалом «андреевских градусов» представлялась вполне уместной и плодотворной. Как следствие, «тамплиерско-французское» влияние на отечественный мистицизм приобрело достаточно широкие масштабы. Уже в елизаветинскую эпоху его проповедовал в петербургских салонах барон Генрих фон Чуди, коротко знакомый среди прочих со славным деятелем отечественного просвещения, Иваном Шуваловым (импозантный его дворец стоит по сию пору на Итальянской улице). Молодой Карамзин, получив посвящение в масонские мистерии, принял тайное имя Рамзей. Между тем, баронет Андре-Мишель Рамзей оказал решающее влияние на выработку во французском масонстве первых «андреевских степеней». Шотландский аристократ по рождению, проживший в Париже полжизни, он был тем посредником, через которого древние предания шотландских рыцарей, а может быть, и их тайные ритуалы, стали известны французским дворянам, мечтавшим о возрождении мистерий средневековых крестоносцев. Наконец, ритуалы «шотландских рыцарей» оказали свое влияние на формирование личности полководца Михаила Илларионовича Кутузова. Присоединившись к братству «вольных каменщиков» в поисках душевной крепости, он был проведен опытными наставниками через последовательность степеней «шведской системы», высшие из которых включали ознакомление с тайнами «екосских градусов».

Следующим нововведением, выработанным в рамках сообщества французских масонов, был так называемый мартинизм. Эта доктрина была основана трудами двух знаменитых адептов, один из которых носил испанское имя Хоакин Мартинес Паскалис, а другой был французским дворянином, по имени Луи-Клод, маркиз де Сен-Мартен. Мартинес был каббалист, установивший собственную систему, получившую известность под названием «Обряда Избранных Когенов», или «Ордена Избранных Рыцарей-Когенов Вселенной». Переходя по ступеням его системы – от ученика до «Великого Избранника Зоровавеля» и «Рыцаря Розового Креста» – «человек потока» («l’homme du torrent»), затерянный в вихре астральных и социальных энергий, восстанавливал свое первоначальное положение, предшествовавшее грехопадению, и припадал к источнику вечной жизни. Разрабатывая свою систему и вербуя сторонников, Мартинес не забывал о контактах с другими толками масонства, из которых для него наиболее симпатичной всегда оставалась «андреевская система». В результате длительного обмена официальными посланиями, равно как и неофициальных контактов, «Великий Восток Франции» признал в 1765 году систему Мартинеса и принял самого мистагога с его сторонниками в свою структуру под именем «Французской Избранной Шотландской Ложи» («Loge Fran?aise Elue Ecossaise»). Выработанные им теургические формулы и ритуалы произвели на парижских братьев самое выгодное впечатление и с тех пор стали преподаваться в качестве неотъемлемой части высших, магических градусов масонства, которые стали довольно активно надстраиваться над рыцарскими, «шотландскими» степенями. В некоторых французских источниках, восходящая к Мартинесу традиция именуется «синим масонством», наложенным поверх «красного» (андреевского) и «голубого» (иоанновского).

В отличие от Мартинеса, Сен-Мартен был то, что у нас называется «столбовой дворянин». Он принадлежал к старинному местному роду, с детства имел многочисленные связи в среде дворянства и аристократии Франции, служил в королевской армии. Тайны «избранных когенов», когда он случайно узнал о них, поразили бесхитростную душу маркиза и завоевали ее навсегда. Он добился посвящения в орден Мартинеса и прошел под его руководством путь тяжелых инициаций. В 1770 году, он подал в отставку – только затем, чтобы занять пост личного секретаря главы ордена. Теперь он вполне отдался учителю и завершил под его руководством курс каббалистического обучения. И все же сердце Сен-Мартена оставалось неспокойным. Его смущало то, что, уделяя христианскому эзотеризму внимание на низших ступенях преподавания, Мартинес практически устранял его при переходе к высшим ступеням. Кроме того, вкус маркиза решительно восставал против еженощного вызывания «духов бездны», которое сам Мартинес Паскалис считал изюминкой своего учения. В этих условиях, Сен-Мартен исподволь стал работать над собственным вариантом мартинизма, который включал лишь ограниченное количество таинств – прежде всего, «тайное посвящение» («l’initiation secr?te») – и отводил основное место медитативному восхождению по ступеням «лестницы мира». Христианский эзотеризм, заимствованный с течением времени из системы Якоба Бёме, завершил эту систему, придав ей тот дух несколько расплывчатой, но возвышенной духовности, который вполне соответствовал темпераменту Сен-Мартена. Следует оговориться, что каббалистическая выучка все-таки не прошла даром. Разъясняя структуру «духовного мира», Сен-Мартен с удовольствием прибегал к числовым выкладкам в духе каббалистической нумерологии, прежде всего, по части мистического значения пятерки, девятки – а пуще всего тринадцати, как «числа натуры». Были в его текстах многочисленные заимствования и из арсенала теоретической алхимии, а именно, в том, что касается «духа ртути», «духа соли» и прочих первоначал мира.

Учение Сен-Мартена, представленное им в книге «О заблуждениях и истине», приобрело громкую славу в России – в общем, по тем же причинам, которые способствовали ее успеху в других европейских странах. В одном из своих сочинений, наш замечательный просветитель екатерининской эпохи Н.И.Новиков привел аллегорию духовного пути своего поколения. Описав сады, где юношество получало мудрые наставления, он писал так: «По удалении моем из оных садиков, увидел я вдали огромные храмы: но лишь только стал я приближаться к одному из них, то встретили чрезвычайно ласково как меня, так и других для богомолия идущих людей мудрецы, которые то французскими, то русскими выражениями по фисике доказывали, что солнце, луна, звезды, земля и вообще строение мира могло получить свое бытие и без посредства Божия. Многие из тех, которые твердо знали французский язык, принимали доказательства их за справедливые и, не входя в храм, возвращались домой с сердцами грубыми, памятозлобными и равномерно как на друзей, так и на недругов своих неугасимою ненавистию пылающими. Другие, напротив того, не слушали мечтательных и богопротивных их доказательств, но проходили, оглядываясь на них с презрением, во внутренность храма. С сими последними вошел и я, имея покорное сердце к Существу непостижимому для разума человеческого, безднами заблуждения окруженного, со слезами просил его, дабы обратил на путь истинный заблудших моих сограждан». Чтение Сен-Мартена рассматривалось у нас как верный способ избежать пагубного влияния новомодных французских философов и побудить сердце к познанию «Существа непостижимого». Как следствие, в биографиях наших мистиков той эпохи с неизбежностью возникал этап увлечения построениями «Неизвестного философа».

Великий провинциальный мастер отечественного масонства, И.П.Елагин, сидя в своем петербургском дворце, обдумывал «главные мысли» Сен-Мартена и толковал их однажды другому сановнику екатерининского царствования, графу Никите Ивановичу Панину, который, помимо прочего, подвизался среди воспитателей наследника-цесаревича Павла Петровича. В ходе беседы выяснилось, что оттенки мысли французского мистика ускользают от точной формулировки в словах. Пришлось тогда Ивану Перфильевичу, отягощенному как государственной службой, так и масонскими обязанностями, выкроить все же время, взяться за перо и начать самому составлять комментарий к книге де Сен-Мартена. Когда он вчерне был готов, показать его собеседнику уже было нельзя по той причине, что граф Панин скончался. Однако Елагин отнюдь не считал, что потерял время и силы. Напротив, он был благодарен французскому автору за счастливые часы, проведенные в медитациях над страницами его труда. Более того, существуют свидетельства о том, что Елагин всячески поощрял изучение книги «О заблуждениях и истине» в подведомственных ему ложах, полагая таковое необходимым для формирования личности подлинного человека. Глава другой ветви нашего масонства, знаменитый Иван Карлович фон Рейхель, также отнесся к инновациям Сен-Мартена с должным вниманием. На позицию этого деятеля повлияли как содержательные аспекты книги французского мистика, так и тот факт, что тому довелось принять самое деятельное участие в согласовании вероучения «франко-шотландских» тамплиеров с их немецкими собратьями. Между тем, возглавляемое фон Рейхелем «шведско-берлинское» (циннендорфское) франкмасонство содержало целый ряд «екосских градусов» и в целом принадлежало миру немецкого тамплиерства.

Что же до третьей системы, принадлежавшей к числу получивших наибольшее распространение среди русских масонов – мы говорим, разумеется, об учении розенкрейцеров – то и ее предстоятель, Иван Егорович Шварц, был прилежным читателем Сен-Мартена. В 1781 году он был посвящен в высшие розенкрейцерские степени и занял, таким образом, весьма заметное положение в сообществе европейских масонов, не говоря уж о русских. Нимало не медля, уже в следующем году он объявил, что будет читать у себя на дому, в московской квартире, курс для желающих уяснить себе отношение мистического познания к остальным видам такового. В качестве канвы для своей мысли, он обратился к сочинению Сен-Мартена. Известное неудобство в работе с этим источником состояло в том, что приходилось пользоваться либо французским оригиналом, либо немецкими переводами, некоторые из которых были несовершенны. Кроме того, не все наши масоны владели еще европейскими языками в достаточной степени. Поэтому решено было как можно скорее перевести книгу на русский язык и издать ее. Именно этот перевод, выпущенный в свет московскими розенкрейцерами в 1785 году, и стал основным источником приобщения русской читательской аудитории к классическому сочинению французского мартинизма.

Помимо широкой публики, издания и прожекты розенкрейцеров привлекли внимание и правительства, очень обеспокоенного событиями французской революции. Было заведено знаменитое «новиковское дело», наведшее изрядного страха на русских масонов. Любопытно, что в материалах дела, прежде всего «вопросных пунктах», отмечавших темы, вызывавшие особенный интерес следствия, часто мелькает слово «мартинизм». Подследственные старались друзей не выдавать, отговариваясь, как водится, легкомыслием и забывчивостью. Следователи держали под подозрением, среди прочих, славного нашего поэта М.М.Хераскова. В страхе он побежал к Державину. Тот решил защитить собрата по перу и обратился к фавориту императрицы, молодому Платону Зубову, что и решило дело: Херасков был выведен из-под удара. Севши писать благодарственное письмо, Михаил Матвеевич постарался подладиться под характер и стиль Державина и писал так: «Чудно мне, что некто враг мой вздумал оклеветать меня какою-то Мартинизмою, о чем я, по совести, ни малого сведения не имею. – Когда мне думать о мартинистах и подобных тому вздорах? Когда? – будучи вседневно заняту моей должностью – моими музами – чтением стихотворцев, моих руководителей» … Конечно, к Державину надобно было писать именно так. Однако Херасков принадлежал к числу масонов, причем был из самых ревностных. Посвящение он получил еще в семидесятых годах, работал потом «под молотком» самого Рейхеля, основывал вместе со Шварцем ложу «Гармония» и входил в самый узкий круг лиц, которые первыми приняли у нас розенкрейцерское посвящение. Надо думать, что, спрашивая его о мартинизме, следователи имели в виду отнюдь не невинное чтение трактата Л.-К. де Сен-Мартена, но вызывание духов и прочие магические операции в духе Мартинеса Паскалиса.

Содержание этих работ было в общих чертах известно как широкой публике, так и высшим властям. Так, в известной комедии «Обманщик», императрица Екатерина II вывела на сцену безвредного чудака по фамилии Радотов, который «бежит общества», «варит золото» и «имеет свидание с какими-то невидимками», руководствуясь ритуалами, которым его обучил старый каббалист, многим знакомый, поскольку во время, свободное от магических операций, торгует в лоскутном ряду. Так обстояло дело в 1785 году, когда комедия была написана. Всего через несколько лет, когда из Парижа стали доходить тревожные вести, отношение к мартинизму изменилось. При царском дворе пришли к выводу, что приверженцы этого учения занимали свое место в мозаике обществ и кружков, работа которых подготовила французскую революцию. Перечень причин, вызвавших таковую, был гораздо обширнее, однако и мартинистам довелось в ней сыграть свою роль.

Сам Сен-Мартен дожил до революционных событий, следил за ними с интересом и только жалел, что они не нашли себе адекватного продолжения в сфере духа. Любопытно, что в круге его ближайших учеников мы находим немало русских фамилий. К их числу принадлежал и граф С.Р.Воронцов, который предвидел грядущую русскую революцию и готовился к ней. В частности, он велел научить своего сына – будущего фельдмаршала М.С.Воронцова, пушкинского «полу-милорда» – ремеслу, затем, чтобы тот смог заработать себе на хлеб в будущей России… В любом случае, нужно сказать, что у нас еще долго читали его сочинения. Так, перечисляя в переписке с сестрой наиболее важные мистические сочинения, император Александр I указал на труды Я.Беме, которого он читал в переводе и интерпретации Сен-Мартена.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.