1. Идеология, поп-культура и масс-медиа
1. Идеология, поп-культура и масс-медиа
Массовая коммуникация считается важнейшим инструментом идеологии в современном обществе. Ее институционализация и расширение вещательных сетей делают доступными для постоянно увеличивающегося количества людей коммерциализированные символы, являющиеся формой идеологии.
Если в период 60–70-х гг. прошлого века господствующим среди большинства представителей социальных наук в странах Запада был тезис конца идеологии и фактический отказ от использования этого устаревшего понятия для анализа современного общества, то уже к середине 80-х гг. появляются работы, авторы которых используют это забытое, по крайней мере, не модное понятие (Й. Ларрейн [Larrain J., 1994], Р. Будон, Дж. Б. Томпсон [Thompson J., 1990]). Довольно скоро понятие идеология начинает активно использоваться исследователями средств массовой коммуникации при обсуждении проблем гегемонии и доминирования в информационном пространстве (в частности, в работах британского социолога Стюарта Холла, бывшего в то время директором Центра исследований современной культуры при Бирмингемском университете), Т. ван Дейка [Van Dijk T, 1991], Дж. Лалла [Lull J., 1987] и других).
Алвин Гоулднер [Gouldner A., 1993], рассматривая проблему идеологии в истории развития западного общества, показывает, что до наступления эры масс-медиа основными символическими средствами идеологии были концептуальные и лингвистические средства, используемые в печатных изданиях, доходившие до широкой массы с помощью письменной интерпретации, – популяризации идеологии в газетах, журналах, проспектах или листовках, а также через непосредственную коммуникацию – в кафе, классных комнатах, лекционных залах или на массовых митингах [Ibid. P. 307].
Современные средства коммуникации значительно усилили нелингвистический и изобразительный компонент. Коммуникационный прорыв в XX в. начинался с распространения радио и кино и сейчас подходит к кульминации в связи с распространением телевидения и Интернета. Это знаменует собой конец одной и начало другой, поистине революционной эпохи в коммуникационной сфере – развитие компьютеризированой системы массовой информации. Телевидение представляет собой исторически новый массовый опыт, причем массы – это те, для кого идеология имеет меньшее значение, поскольку их сознание формируют в большей степени СМИ – радио, кино и телевидение, выступающие, по мнению Гоулднера, в качестве индустрии сознания.
Индустрия сознания представляет собой парафраз термина «индустрия культуры», введенного Теодором Адорно и Максом Хоркхаймером в книге «Диалектика просвещения», опубликованной в 1947 г. [Adorno T, Horkheimer M., 1972] «Индустрия культуры» – синоним понятия «массовая культура», однако традиционное содержание последнего (некая современная форма народного искусства, подобная культуре, которую производят массы) не соответствовало пониманию этого феномена Адорно и Хоркхаймером. По их мнению, между массовой культурой как спонтанным процессом и индустрией культуры как планомерной деятельностью, определяемой концентрацией экономических и административных ресурсов и осуществляемой на базе современных технологий, существует в высшей степени важное различие. Индустрия культуры производит продукцию, приспособленную для массового потребления, в значительной степени определяя природу этого потребления [Adorno T., 1993].
Типичный для индустрии культуры продукт есть товар, и это свойство более не является лишь одной из характеристик данного продукта; теперь это товар во всех отношениях. Такой количественный сдвиг настолько существенен, что он порождает совершенно новые явления. Индустрия культуры больше не нуждается в постоянном преследовании интересов прибыли, ради которых она изначально создавалась, поскольку эти интересы теперь опредмечены в ее идеологии и освободились от принуждения продавать культурную продукцию, которая так или иначе должна быть – и неизбежно будет! – «проглочена» ее потребителями.
Понятие «индустрия» не должно пониматься буквально: оно обозначает не только и не столько процесс производства, сколько стандартизацию самого продукта (такого, например, как вестерн, знакомого каждому кинозрителю) и рационализацию методов распределения, т. е. доставки его потребителю.
Понятие «техника» в рамках индустрии культуры только по звучанию идентично технике в произведениях искусства. Если в последних техника связана с внутренней организацией самого предмета, с его внутренней логикой, то техника индустрии культуры изначально является техникой распределения и механического воспроизводства, следовательно, всегда остается внешней по отношению к ее предмету. Индустрия культуры находит идеологическую поддержку именно потому, что она тщательно оберегает себя от потенциала техник, содержащегося в ее продукции. Она паразитирует на внехудожественной технике материального производства товаров, игнорируя обязательство перед внутренней художественной целостностью.
Роль индустрии культуры состоит в выражении господствующего сегодня духа эпохи, а ее нематериальным началом является идеология. Власть идеологии индустрии культуры такова, что конформизм заменил сознание. В хаотичном мире она как будто дает людям некие ориентиры, и одно это, казалось бы, достойно одобрения. Однако то, что, по представлениям ее сторонников, сохраняется с помощью индустрии культуры, на самом деле во все большей степени ею разрушается. Общим следствием воздействия индустрии культуры, как считали Адорно и Хоркхаймер, оказывается антипросвещение, когда просвещение, т. е. прогрессивное техническое господство над природой, становится массовым обманом и превращается в средство сковывания сознания.
Используя различение индустрии сознания и «аппарата культуры» (термин Ч. Р. Миллса), Алвин Гоулднер рассматривает их как отражение двойственного характера современного сознания, представляющего собой «крайне неустойчивую смесь культурного пессимизма и технологического оптимизма» [Gouldner A., 1993 P. 612]. Аппарат культуры является скорее рупором плохих новостей, касающихся, например, экологического кризиса, политической коррупции, классовых предубеждений, тогда как индустрия сознания, воплощенная в современных масс-медиа, выступает поставщиком надежды, «профессиональным наблюдателем светлых сторон» (Ibid.). Именно под воздействием индустрии сознания пребывает ныне большинство населения индустриально развитых стран.
Дж. Томпсон вводит понятие «mediazation of culture» [Thompson J., 1994]. Медиатизация культуры – это производная от модернизации общества культурная трансформация, в результате которой передача символических форм опосредуется технологическими и институционализированными аппаратами медиа-индустрии. Современный мир, согласно Томпсону, насыщен коммуникационными сетями, опыт отдельного человека все более опосредуется технологическими системами производства и передачи символов – носителей идеологии.
Йорг Ларрейн подчеркивает роль идеологии в процессе воспроизводства системы современного капитализма не как поддерживающей классовое господство в национальном масштабе, но формирующей транснациональные идеологические процессы, обеспечивающие возможность существования новых форм доминирования и власти, способствующих становлению капитализма как глобальной системы [Larrain J., 1994]. В современных условиях, по его мнению, идеология «остается разновидностью искаженного сознания, нацеленной на маскировку реальности» [Ibid. P. 154], но маскирует уже не только формы классового угнетения, но и другие формы гнета – расового, гендерного, а также возникающие на этой основе «культурное обнищание и фрагментацию обыденного сознания». Особое внимание Ларрейн уделяет переменам в идеологии под влиянием глобализации, проявляющимся в изменениях как личной, так и групповой идентичности под влиянием прежде всего упадка традиционных наций – государств и доминирования культурных установок США.
Холодная война позволила сформироваться американской идентичности как наиболее могущественной в военном и экономическом отношении страны мира и защитника свободы и справедливости. Однако американская идентичность утратила фиксирующие ее основания после распада Советского Союза, когда США неожиданно потеряли своего старого врага – «другого», по отношению к которому они определяли свою идентичность, и одновременного усиления экономических позиций Японии и объединенной Европы. Поэтому идея Джорджа Буша о новом мировом порядке, появившаяся в результате войны в Персидском заливе, была идеологическим подтверждением сохранения доминирующей роли США в мире и веры американцев в переустройство мира по образу и подобию Америки. В своей речи 13 апреля 1991 г. Джордж Буш заявил, что американцев делает американцами не привязанность к части территории, границам и не голос крови. Быть американцами – значит быть верными идее о том, что люди повсюду должны быть свободными. (Именно это Эрик Хобсбаум после второй иракской войны назвал империализмом прав человека. – А. Ч.) Очевидно, что Буш использовал концепцию нового мирового порядка для восстановления идентичности, потерянной в конце холодной войны. С появлением Саддама Хусейна и других диктаторов третьего мира США могут продолжать быть защитниками демократии и свободы во всем мире [Larrain J., 1994 P. 163]. (Поэтому если бы их не было, их надо было бы выдумать, что в какой-то степени и было сделано, если вспомнить информационный повод для вторжения в Ирак – работы по производству оружия массового уничтожения, следов которого найти так и не удалось. – А. Ч.). Не случайно Ноам Хомский отметил: «новый враг – это третий мир».
Процесс глобализации есть одновременно процесс доминирования и установления власти, в котором культурные стандарты лидирующего общества становятся парадигмальными. Наиболее важное различение, влияющее на конструирование национальной идентичности, это различение центра и периферии, когда периферийные страны мыслятся как культурно подчиненные и зависимые от центральных стран. В силу культурного доминирования Запада периферийные страны нередко сами видят себя такими.
С понятием национальной идентичности тесно связана культурная идентичность, которая, как считает Ларрейн, постоянно создается и пересоздается внутри определенных практик и отношений, существующих символов и идей. Даже использование самого термина «идентичность» может способствовать вере в то, что существует единственная унаследованная версия идентичности. Сложность существующих социальных практик, многообразие культурных форм и стилей жизни резко отличается от того, что публично (прежде всего через масс-медиа) представляется в качестве стандартной версии идентичности. Культурные идентичности конструируются не только исторически, но и под влиянием интересов и мировоззрения определенных социальных групп, под воздействием множества социальных институтов общества.
Этот процесс «дискурсивного конструирования культурной идентичности» определяется конкретным механизмом, в котором решающую роль играет идеологический по сути процесс оценки, в ходе которого ценности определенных классов, институтов или групп представляются как общенациональные ценности при игнорировании всего остального. Таким образом, формируется моральное сообщество с предположительно разделяемыми всеми ценностями. Культурная идентичность определяется как направленная против определенных групп; так, идея «мы» противопоставляется идее «они» или «другие», различия преувеличиваются. В конце концов все это натурализуется и преподносится именно как естественная основа существования общества. Тем самым процесс конструирования культурной идентичности легко приобретает сущностно идеологические черты, поскольку в ходе него осуществляется сокрытие реальных различий и антагонизмов в обществе. Любые усилия установить раз и навсегда заданное содержание культурной идентичности и любые претензии открыть истинную идентичность всех членов общества легко обретают идеологические формы, которые используют определенные классы в своих целях.
В ходе развития медийных технологий создаются новые способы презентации идеологий и новые теоретические основания их анализа, одной из которых является «теория отстежки» популярного современного политического философа, главы люблянского Общества теоретического психоанализа и Института социальных исследований (Любляна, Словения) Славоя Жижека [S. Zizek], развивающего психоаналитические идеи Жака Лакана применительно к анализу условий существования современного человека, жизнь которого пронизана идеологией [Жижек С., 1999].
«Теория отстежки» Славоя Жижека
Идеологическая конструкция – это своего рода рамка, в которую отливается мысль субъекта. Рамка позволяет структурировать социальную действительность и упорядочивать межсубъектные отношения; именно благодаря наличию этой рамки субъект обретает как свое место в символическом порядке, так и видение смысла этого порядка. Символический порядок – формальный порядок, определяемый социальной действительностью и сам определяющий форму мысли. Чтобы стать частью такого порядка, необходимо его обосновать идеологически.
«Идеология – это не просто… иллюзорная репрезентация действительности, скорее идеология есть сама эта действительность, которая уже должна пониматься как идеологическая». Идеологическая конструкция задает модус повседневного опыта, установку на стирание следов собственной непоследовательности и противоречивости. Сами основы мышления и социальной действительности Жижек полагает идеологизированными.
Деидеологизацию этих основ начал Карл Манхейм в своей книге «Идеология и утопия». Задачей его было показать, как мышление функционирует в качестве орудия коллективного действия в общественной жизни и в политике. Идеи он считал функциями социального бытия субъекта, идеологию разделял на частичную и тотальную. Посредством частичной идеологии происходит намеренное искажение действительных фактов, будь то сокрытие несоответствия идей совершаемым действиям под влиянием «витального инстинкта» или сознательной лжи, т. е. не самообмана, а обмана других. Под тотальной идеологией подразумевается характер структуры сознания конкретной эпохи или группы. Критика частичной идеологии ставит под сомнение отдельные высказывания оппонента, критика тотальной – его мировоззрение в целом; первая анализирует психологию интереса, вторая – структурно-аналитическое или морфологическое соответствие между бытием и формой познания.
Жижек идет дальше. Как часть символической системы, субъект конституируется тем, что Жижек называет идеологическим неузнаванием. Сердцевину «неузнавания» составляет самодостаточная вера, предшествующая любому обоснованию ее истинности, и именно на вере держится неосознаваемая иллюзия – идеологический фантазм, регулирующий социальную действительность на том самом уровне, на котором идеология ее конструирует.
Теория Жижека, в отличие от теории Манхейма позволяет объяснить, почему идеологии не умирают даже после того, как были подвергнуты критике. Обман идеологии заключается «не в том, что ложь выдается за истину, а в том, что истина выдается за ложь».
Критика идеологической конструкции, по Жижеку, включает три этапа.
Социально-исторический анализ. Идеологическая конструкция существует в контексте конкретных исторических и социальных условий, определяющих ее возвышенный объект. Что имеется в виду? Идеологии всегда соперничают друг с другом, но соперничество и борьба идеологий – это и есть спор о возвышенном объекте. Благодаря идеологии субъект обретает форму своего предельного интереса – кровную заинтересованность в объекте, исключенном из повседневной социальной рутины, приподнятом над ней, т. е. возвышенном. Вера в возвышенный объект требует полной отдачи, взамен же дает символически неопределенное обещание исполнения подлинного бытия человека. Возвышенный объект – объект желания, принадлежащий одновременно двум уровням – трансцендентному (нечто сакральное) и имманентному (нечто, наделенное символическими атрибутами и совершающее действие). Он воплощает непрестанную неудачу репрезентации Реального, овеществляет абсолютную негативность Идеи, ее несоответствие действительности. Он Бог, Общая воля, Созидание, вечное мистическое тело, но персонифицируется в образе упорядочивающего социальную действительность Суверена – в церкви, короле, государстве, нации, народе, партии, земном успехе.
Дискурсивный анализ. При его применении идеологический текст рассматривается как результат упорядочения «плавающих» внутри идеологического поля означающих. Это упорядочение достигается посредством введения (интервенции) так называемых точек пристежки. Процесс «пристегивания» – тотализация и фиксирование свободного течения протоидеологических элементов – задает конкретному идеологическому полю идентичность. Эта идентичность определяется ретроактивно: элементы идеологического поля связывает метафорическая избыточность, которая оказывается одновременно и сокрытой, и проявленной в словах символической системы, появляющейся уже после пристегивания. Цель дискурсивного анализа – выявить точки пристежки, механизм эквиваленты (объединения, связывания) идеологической конструкции. Точки пристежки – ставки в борьбе между конкурирующими идеологиями, поэтому они хорошо открываются в идеологических спорах.
Выявление наслаждения. На данном этапе необходимо объяснить, как идеология захватывает желание идеологического субъекта – индоктринированного индивида. Цель процедуры заключается в «выведении на свет» наслаждения, являющегося своего рода пред-идеологическим фундаментом идеологической конструкции. Наслаждение понимается как экзистенциальное стремление человека к удовольствию сверх возможного его удовлетворения, поэтому оно рождает в человеке отчаяние, стремление разрушить символический порядок («влечение к смерти»). Идеология позволяет культивировать невозможное наслаждение, выводя его за рамки символического порядка. Но для этого нужна идеологическая фигура, иначе говоря – параноидальный конструкт Другого-Врага, на которого с помощью механизма смещения / сгущения переносится запретное наслаждение самого субъекта. Смещение позволяет представить антагонизм между символическим порядком и субъектами, расщепленными наслаждением, антагонизмом между здоровыми силами, укрепляющими социальное тело, и деструктивными, разлагающими его. С помощью же сгущения идеологическая фигура наделяется предельными характеристиками, объединяет разнородные противоречия (экономические, политические, национальные, морально-религиозные, сексуальные) и в итоге воспринимается как болезнь общественного организма.
Как представляется, «теория отстежки» Славоя Жижека действительно позволяет выявить глубинные механизмы идеологического функционирования масс-медиа в современном обществе.
Одним из самых интересных, на мой взгляд, исследований на эту тему среди опубликованных сравнительно недавно является книга под редакцией Дэвида Крото «Медиа / общество: индустрия, имиджи и аудитория» [Croteau D., 2000], где подробно анализируется роль средств массовой коммуникации в современном обществе, в том числе идеологические проблемы масс-медиа. По мнению авторов статьи «Медиа и идеология» [Croteau D., Hoynes W., 2000], проявления идеологии наиболее заметны в главных областях массовой коммуникации – программах новостей, кинопродукции и популярной музыке, которая сегодня неразрывно связана с телеиндустрией (mtv).
Данный текст является ознакомительным фрагментом.