5. Социология интернета-проблемы становящейся науки
5. Социология интернета-проблемы становящейся науки
Интернет, окутанный оцифрованным языком, опосредованный машинными обозначениями «пространства без тел», предлагает социологии беспрецедентный предмет исследования. В настоящее время можно говорить о новом исследовательском направлении – социологии Интернета.
Основной блок публикаций об Интернете выполнен в популярно-публицистическом жанре. Едва ли не классикой считаются работы о виртуальных сообществах журналиста Г. Рейнгольда [Rheingold H., 1993]. Теоретическим осмыслением современных коммуникационных и информационных технологий занимались философы, социальные критики [cм.: Войскунский А. Е., 2000. С. 3–10], теоретики литературы, исследующие гипертекстовые структуры [Greco D. <http://landow.stg.brown.edu/ cpace/ht/greco7.htm>]. Позднее появились академические работы Б. Вэлмана, в которых рассматривается сетевая организация «онлайновых коммуникаций» [Wellman B., Hampton K., 1999; Wellman В., Gulia M., 1999]. Большая работа выполнена П. Коллоком, исследовавшим проблему конфликта частных интересов в киберпространстве и возможности создания «общественных благ» [Kollock P., 1999]. Постмес, Спирс и Ли проводили социально-психологические исследования «онлайнового поведения» [Postmes Т., Spears R., Lea M., 1998]. Хэмман создал академический электронный журнал по социологии виртуальных коммуникаций «Cybersociology Magazine» [http://www.cybersociology.com.]
В социологии Интернета явно конституируются «тесные отношения» с дискурсами политики, контркультуры, художественной литературы. В становящемся дисциплинарном блоке литературы выделяются следующие «идеологические» маркеры:
1) ссылки на «эксплицитно идеологические» социально-философские, политические и художественные работы;
2) терминология критической теории («эмансипация», «реификация», «киберкапитализм»), постмодернизма («симулякры», «ризоматичность») и т. п.;
3) идеологическая ангажированность в проблематизации одного из полюсов «базовых различений».
Одни авторы думают о том, как расширить возможности активного участия пользователей Сети; другие, напротив, о том, как навести больше порядка (оппозиция «свобода – контроль»); в оппозиции «частное – публичное» исследователи электронной коммерции ищут возможности для продвижения частных интересов, а исследователей некоммерческих организаций в Сети больше привлекают условия предоставления общих благ и удовлетворения общих интересов.
У исследователей Интернета преобладающим является критический пафос в отношении современного общества. Так, Мануэль Кастельс в фундаментальной трилогии об информационной эпохе [Castells M., 1996] трактует информационные технологии как инструмент освобождения маргинальных сообществ (особенно ярко это проявляется во втором томе о «власти идентичности»). Можно с некоторыми оговорками утверждать, что в становящейся социологии Интернета преобладают идеологические схемы критики Просвещения и современности. Конструирование собственного «проблемного поля», создание собственной терминологии осуществляется пока путем заимствований и адаптации «чужих» дискурсов. В свое время Мишель Фуко назвал процесс установления гегемонии определенного видения мира колонизацией. По-видимому, именно так и следует на нынешнем этапе характеризовать социологические исследования Интернета. Телекоммуникация опирается на компьютерные технологии, а социология Интернета – на нетехнологический дискурс, колонизирующий образы и термины теории дизайна, искусства, коммуникации и даже философии.
Важным элементом рассуждений являются ссылки на художественную литературу: весьма часты цитаты из Дж. Джойса, В. Вульф и У Фолкнера, А. Роб-Грийе и Н. Сарро, М. Павича и X. Кортасара. Широко используются работы литературоведов, переключивших внимание с автора на читателя, – Р. Барта, В. Изера и У Эко; встречаются и обращения к «нарративной эксцентрике» Ф. Рабле, М. Сервантеса и Л. Штерна. Однако наиболее часты обращения к появившемуся в конце 1940-х гг. в сборнике рассказов Х. Л. Борхеса образу «сада расходящихся тропок» [Moulthrop S., 1995. P. 119].
Исследователи заимствуют и деконструируют традиционные тропы – образы и риторические элементы, принятые в устоявшихся областях гуманитарного знания.
На данном этапе становления дискурса социологии Интернета доминирует технологизированный язык, формирующийся под влиянием субкультуры киберпанка и профессиональных программистов. Возникновение Интернета описывается как результат взаимодействия растущей высокотехнологической промышленности Силиконовой долины с социально-политическими идеями калифорнийской контркультуры. Построение новой компьютерной реальности оказывается новой формой технологической утопии. Опыт виртуальных коммуникаций сравнивается со зрительными образами, возникающими в измененном состоянии сознания [Hillis К., 1996. P. 71], и появляется тревога по поводу интернет-аддикции, особенно характерная для популярных и социально-психологических текстов.
На формирование социологического дискурса об Интернете оказывают влияние и государственные идеологии. Одну из наиболее распространенных метафор в описании виртуальных коммуникаций – информационную супермагистраль (information superhighways) – ввел в оборот в бытность свою вице-президентом США Альберт Гор.
Сильнейшее влияния на социологический дискурс об Интернете оказал М. Маклюэн своим расширенным определением медиа и утопией «глобальной деревни», которая была едва ли не важнейшей вдохновляющей идеей в развитии компьютерных технологий [McLuhan M., 1965; McLuhan M., 1994].
Эта метафора конкурирует с многими другими неологизмами, подчеркивающими различные аспекты сетевых технологий («киберпространство», «Сеть», «онлайн» и «паутина»), и с макросо-циологическими образами прошлых десятилетий: «эра информации» Т. Хелви (1972), «информационная революция» Д. Ламбертона (1974), «сетевая нация» С. Хилтца и М. Туроффа (1978), «информационное общество» Дж. Мартина и Д. Батлера (1981) [Beniger J. R., 1986].
Формирование социологического представления о виртуальных коммуникациях предполагает формирование некоторого набора терминов и достижение консенсуса об основных проблемах исследований. То обстоятельство, что становящаяся дисциплина не может довольствоваться лишь технической терминологией, объясняет весьма активное обращение к инструментарию других дисциплин, исследующих Интернет, – теории литературы, политической теории, антропологии, исследований культуры, постструктурализма, истории и историографии, а также к наиболее общим идеологическим представлениям об объекте, выходящим за узкодисциплинарные рамки. Социологический научный дискурс «колонизирует» язык социальных утопий и идеологических проектов (в частности, остатки «проекта Просвещения»), преобразует их метафорические структуры и способы формирования буквальных и образных значений.
В настоящее время можно выделить несколько внутренних различений социологии Интернета, базирующихся на ряде бинарных оппозиций: виртуальное / реальное, письменное / устное, свобода / контроль, публичное / частное, доверие / обман[В описании этих оппозиций использованы материалы статьи А. А. Петровой [2002].].
Виртуальное / реальное. Виртуальная реальность – это одно из технологических оснований Интернета, поэтому данное разделение рассматривается как вполне естественное. За описанием Интернета как множества виртуальных миров неизбежно стоит независимое от традиционных представление о виртуальном. Делая опосредованные компьютером коммуникации предметом социологического исследования, мы тем самым признаем их социальность, (поскольку социология традиционно настаивает на выделении «социального» в качестве своего предмета), их социальность отличается от привычной, реальной. В ней действуют специфические, даже не существующие в реальном обществе механизмы. Виртуальные коммуникации происходят в специфической среде, и ее особенности накладывают отпечаток на их протекание [Kollock P., Smith M. A., 1999; Kollock P., 1999]. Императив особой виртуальной среды выводится из утопических идеалов адептов «виртуальных сообществ», которые проектируют и строят их как альтернативу существующему обществу, которая должна привести к «парадигмальному сдвигу» [Kang N., Choi J. H., 1999. P. 468] как проект освобождения, преодоления ограниченности физического и социального пространства. Интернет представляется автономным образованием, коренным образом отличающимся от традиционных сообществ, особенно в свете утверждений о том, что «новые технологии будут продолжать изменять наши традиционные представления о пространстве и времени» [Nguyen D. T., Alexander J., 1996].
Киберпространство, таким образом, онтологизируется как пространство sui generis, отделенное от реального мира. При таком понимании любую деятельность, связанную с виртуальными коммуникациями, можно трактовать как уход или бегство от реальности, что делает возможной аналогию с любым вариантом эскапистского поведения; в таком дискурсе можно проблематизировать, например, интернет-аддикцию, о чем говорилось выше.
Виртуальное может соотноситься с реальным и исследоваться как значимое, важное для реального; влияющее на реальное; сходное с реальным, т. е. управляемое теми же законами, обладающее подобными характеристиками. Многие, в том числе академические работы об Интернете, начинаются с более чем оптимистических утверждений о значимости информационных технологий в современном обществе. Подобное эмоциональное оправдание интереса характерно больше для публицистического, нежели научного текста, и именно к такому типу объяснения традиционно тяготеют и новые направления научного знания, которым не хватает автономного, самореферентного оправдания. В этом случае апеллируют не к истории «разворачивания» дисциплины – высказываниям предшественников и оппонентов, а к самому изучаемому предмету. Например, исследователи указывают на сильное влияние виртуальной среды на способы коммуникации; рассматривают опосредованную компьютером коммуникацию в терминах более общих теорий действия и утверждают, что «компьютеры и информационные системы находят применение во все новых областях человеческой практики, оказывая воздействие на психические процессы и трансформируя не только отдельные действия, но и человеческую деятельность в целом» [Thomas R., 1995], и что «применение компьютерных сетей ведет к структурным и функциональным изменениям психической деятельности человека» [Wright K., 2000].
Исследователи, которые пытаются измерить влияние информационных технологий на интегрированность общества и построить индексы «общности» и «балканизации» знания, ссылаются на социологические теории обмена, абстрактные сетевые модели и мало беспокоятся о внешнем оправдании предмета своего исследования [Van Alstyne M., Brynjolfsson E., 2001. Available at url: <http://web.mit.edu/marshall/www/papers/CyberBalkans.pdf>. P. 2–31]. Самыми «сильными», как представляется, являются высказывания о реальности или сходстве с реальностью виртуальных коммуникаций [Wellman B., Hampton K., 1999; Wellman В.,Gulia, 1999], поддерживаемых привлечением наиболее сложных методических схем и переопределением базовых социологических понятий, например «сообщества» [Hamman R. 2001.Available at url: < http://www.cybersoc.com/magazine/s2intro.html>]. Хотя развитие виртуальных сообществ начиналось под знаком «разрушения социальных границ и освобождения индивидов от социальных влияний и группового давления, обесценивания статусной и властной дифференциации» [Postmes Т., Spears R., Lea M., 1998. P. 689], появление этой «социальной формы» породило новые основания для дифференциации, могущей впоследствии стать четкой и упорядоченной [Van Alstyne M., Brynjolfsson E. 2001].
Один из основных барьеров становления осмысленной дифференциации в Интернете – язык. Пользователи, не владеющие английским языком, исключаются из большинства видов глобальной сетевой активности. Утверждения о том, что графическая природа виртуальной реальности и машинный онлайновый перевод в реальном времени позволит преодолеть языковые барьеры, отражают наивную веру во всемогущество технологий. Язык разделяет людей. Разделение выгодно носителям доминирующих языков, прежде всего английского. Даже в международных академических сетях отмечается доминирование пользователей из США [Postmes Т., Spears R., Lea M., 1998]. Это обстоятельство обычно обозначается как «культурный империализм» в Интернете. Если Интернет – это альтернативная реальность, то следует критически рассмотреть, кто создает эту реальность. Это касается не только доступа к информации в киберпространстве, но и возможности вводить и изменять данные и тем самым строить образы виртуального мира.
Классовые различия также могут оказаться не менее эффективным дифференцирующим признаком в сетевом пространстве, чем в «реальном» мире. Несмотря на заявления о равенстве в киберпространстве, доступ и необходимые навыки – все еще результат привилегированной классовой позиции. Депривилегированных исключает не рука злого тирана, а рынок; свою роль играют также возрастная дифференциация и неравное положение инвалидов в Интернете [Thomas R., 1995; Wright K., 2000].
Ожидания относительно ускоряющегося распространения информации и параллельной гомогенизации общества благодаря информационным технологиям основывались на предположении о том, что структура и культура общества останутся неизменными [Hamman R., 2001]. Однако даже абсолютная доступность информационных технологий не приведет к равенству между людьми, поскольку и в Интернете стратификационные основания все более приближаются к реальным. По этой причине исследователи виртуальной стратификации, как и их коллеги, занятые структурой реального общества, столь же часто исходят из критической традиции.
Письменное/устное. Различение письменного и устного тесно связано с различением реального и виртуального, поскольку формы (и жанры) виртуальных коммуникаций определяются по аналогии с письменными и устными формами традиционной (социальной) коммуникации. Интернет описывается как отличное от реального пространство, в котором трансформируются принципы производства текстов/высказываний. Возможен выбор между эмпирическими микросоциальными моделями коммуникации, специально разрабатываемыми для изучения виртуальных сообществ, и макроисторическими нарративными схемами, описывающими формы организации коммуникативного действия в Интернете как «историческую формацию», вроде способа производства текстов. Так, в исследованиях многопользовательских сред (mud), которые зачастую опираются на концепцию социальной обработки информации (Social Information Processing Perspective), описываются особенности вербального представления внеязыковых элементов коммуникации. Развитие экспрессивных возможностей опирается на паралингвистическую вербализацию, эффективность которой определяется установкой на социабельность (дружелюбие) или скептицизмом по отношению к компьютерной коммуникации. Дружеское общение с помощью паралингвистических знаков, включаемых в тексты онлайновых обменов, успешнее развивается участниками, имеющими низкие показатели по шкале скептицизма [Utz S., 2000; <http://www.behavior.net/job/v 1 n 1/ utz.html>].
Исследователи выделяют две важнейшие характеристики виртуальной среды: сенсорную редуцированность (особенно в текстовых средах) и нелинейность, гибкую организацию, гипертекстовость сети. Сенсорная редуцированность описывается топиком псевдоустной коммуникации. Виртуальные сообщества организуются вокруг онлайновых «публичных форумов», агор, таких как «комнаты» чатов или системы телеконференций. Г. Рейнгольд [Rheingold H., 1993] утверждает, что виртуальные виды деятельности изоморфны реальным. Единственное существенное различие в том, что взаимодействие происходит через письменный, т. е. отображенный на экране, текст. Ссылки на эмпирические данные сравнительно редки, поскольку репрезентативных исследований практически нет, а потому пишущие об этом основывают свои нарративные (по преимуществу) рассуждения на готовых социально-философских концепциях. «Печатание несомненно способствовало замене средневековой организации знания… Компьютерные технологии (текстовые редакторы, базы данных, электронные доски объявлений и электронная почта) начинают вытеснять печатные книги» [Bolter J. D. P. 2].
Гипертекст – основная форма «организации» виртуального пространства – описывается как децентрирование, подобие «ризомы» Делеза [Landow G. P., 1997 P. 36–38], «революции» [Landow G. P., Delany P., 1995. P. 6], как нечто, дающее неограниченную власть манипулировать символами, текстами и образами. Визуальные образы и звуки компьютерных приложений становятся элементами анализа, которые исследователи пытаются интегрировать в общую структуру рассуждений, соотнося их друг с другом [Bolter J. D., 1995. P. 113].
Свобода/контроль — третья важная оппозиция. Коммуникации, опосредованной компьютером, иногда приписывают власть разрушать социальные границы, освобождать индивидов от социальных влияний, группового давления, статусных и властных различий, которые непосредственно проявляются в общении «лицом-к-лицу» [Wellman B., Hampton K., 1999. P. 689]. Виртуальное сообщество описывается как пространство свободы, где контрактные отношения гарантируют равные возможности всем участникам взаимодействия. Такое понимание вполне объяснимо, поскольку исторически развитие Интернета связано с развитием контркультуры, утопических и либеральных идеалов. Однако сами социальные и технологические условия возникновения виртуального сообщества задают неравенство возможностей для некоторых пользователей. В виртуальном сообществе сочетание развитых технических навыков работы на компьютере с высокой языковой/коммуникативной компетентностью (как предпосылка создания и поддержания самого виртуального сообщества) встречаются у пользователей с высоким статусом. Провал проекта реализации полной свободы в киберпространстве был очевиден уже давно. В середине 1970-х гг. Розан Стоун писала: «Настала эпоха надзора и социального контроля в электронных виртуальных сообществах». В начале периода, названного одним из участников сообщества «кануном свободного выражения», появились технические средства, позволяющие системным администраторам отслеживать и подвергать цензуре неприемлемые послания [Wellman B., Hampton K., 1999. P. 107].
Если виртуальное сообщество проектируется как публичное пространство свободного обсуждения, то может ли оно обойтись без институционального обеспечения этой свободы? Системный администратор в конференции Usenet и маг в MUD оказываются необходимыми для поддержания свободы.
Понимание как необходимый элемент коммуникации основано на обеспечении более или менее универсальных оснований дискурса. Для этого требуются ограничения в выборе темы, способов построения высказываний, что естественным образом ведет к формированию дополнительных форм контроля за высказываниями в «свободном» обсуждении. Предположение о большей индивидуальной свободе и относительной анонимности в Сети приводит к формулированию гипотез в терминах социально-психологической модели эффектов деиндивидуализации социальной идентичности, что приводит к росту анормативного поведения. Проведя вторичный анализ результатов исследований, Т. Постмес, Р. Спирс и М. Ли не обнаружили значимой связи между анормативным поведением и деиндивидуализирующим влиянием относительной анонимности и отсутствия карательных институтов в компьютерной коммуникации. Однако переменная «ситуативной нормы» получила значительную объяснительную и предсказательную силу для повышенного уровня анормативного поведения в Сети по сравнению с реальным обществом [Postmes Т., Spears R., Lea M., 1998. P. 697–698]. Поведение, нарушающее универсальные нормы, оказывается нормативным в специфической ситуации, следовательно, не является свободным, случайным, не порождается только частными интересами.
Дихотомия свободы/контроля позволяет строить как абстрактные схемы, так и прикладные модели. Это различение оказывается значимым и в методологическом плане, поскольку имплицирует тему предсказуемости процессов виртуальных коммуникаций и возможности построения соответствующих аналитических моделей. По-видимому, определение виртуальных коммуникаций в терминах «неуправляемой свободы» исключает возможность разработки строгих экспериментальных методик.
Публичное/частное. В исследованиях виртуальных сообществ часто рассматривается эффективность разных видов сетевой активности. Если в обществе существует противоречие между реализацией частных интересов и обеспечением общих/общественных условий, в которых они могут быть реализованы, то следует выявить механизмы уравновешения публичного и частного. Отсюда возникает тема формирования институтов, систем действий по обеспечению нормального функционирования виртуальных сообществ. Здесь же можно обнаружить истоки таких тем, как «свобода слова», «свобода дискуссий», «свободная» публичная сфера в киберпространстве, которые обслуживаются понятиями «киберполитика», «сетевые идеологии», «онлайновый активизм» и «электронная демократия». Если виртуальные сообщества создавались в пику контрактным рыночным отношениям, то в них должны отсутствовать нормальные механизмы, посредством которых подобные проблемы решаются в современном обществе. Логичным выглядит обращение к антропологическим данным, в которых отсутствуют современные институты и предположение о том, что «хозяйство» виртуальных сообществ основывается на регламентированном «обмене дарами» [Kollock P., 1999. P. 221–226] – идеи, идущей от Марселя Мосса. Регламентация «обмена дарами» и коммуникативного действия в виртуальном сообществе в целом проводится опосредованно, через выделение позиций и ролей по урегулированию конфликтов и поддержанию нормальной коммуникации [Smith A. D., 1999. P. 139–142].
Интернет рассматривается как пространство новых возможностей для развития не только публичной сферы, но и потребительского поведения. Тот факт, что многие публичные блага, производимые в Интернете, представляют собой цифровую информацию, означает их общедоступность и неисчерпаемость. Обращение к информационным ресурсам одного пользователя ничуть не снижает ее доступность для других. С одной стороны, это вызывает беспокойство владельцев интеллектуальной собственности, с другой – стимулирует тех, кто заинтересован в создании публичных благ [Kollock P., Smith M. A.,1999. P. 225]. Каждый день пользователи передают бесплатную информацию через электронную почту, списки рассылки, телеконференции и веб-сайты. Свободное распространение таких программных продуктов как «Apache» и «Linux» делает их более конкурентоспособными по отношению к программам, разрабатываемым на коммерческой основе [Barbrook R., 2001. Available at url].
Доверие/обман, или истинность/ложность сигналов. В общении «лицом-к-лицу» и по телефону доступными оказываются множество коммуникативных кодов, показывающих наши идентичность и намерения. Одежда, голос, осанка, жесты передают информацию о статусе, власти и групповой принадлежности. В онлайновом общении многие коды оказываются недоступными. Взамен им создаются «виртуальные персонажи», которые и являются действующими лицами в процессе коммуникации [Donath J. S., 1999. P. 29–30]. Вследствие технологической ограниченности мы имеем дело с редуцированными сигналами, что оставляет место для «игры идентичностями».
Какая идентичность создается в онлайновых сообществах – истинная или сконструированная, ложная? Обман дает определенные преимущества участнику игры, однако эти преимущества становятся значимыми, если хотя бы часть членов сообщества подают «честные» сигналы о своей идентичности. Если ложные сигналы подаются всеми участниками онлайнового общения, то они не несут реальной информации. Механизм поддержания баланса между «честными» и ложными сигналами анализирует Дж. Донат [Donath J. S., 1999.P. 29–59].
В социологических работах, использующих различение доверие/обман, очень распространена метафора театра, которая позволяет переформулировать проблему истины и лжи в терминах саморепрезентации и «игры идентичностями». Именно саморепрезентация оказывается наиболее значимым элементом для инициации опосредованного компьютером общения с другими людьми и для управления им. По существу, конструируется новый объект исследования, в котором отсутствуют темы, привычные для исследований реальности.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.