Человек, уходящий в себя. Восточная (альпийская) раса

Человек, уходящий в себя. Восточная (альпийская) раса

<…> В чертах этого типа мы не находим четких линий, как у человека действия, человека внешних эффектов, а в своеобразной мимолетности и у человека откровения; нет здесь и тяжелой плоти, нуждающейся для оформления в руке духа; мы находим здесь пластичность всех форм, мягких, как воск, избегающих резких граней, со сплошными мягкими переходами <…>

<…> И в выражении лица мы не находим ни неустанной деятельности, ни беспрестанной игры, ни духа, стремящегося избавиться от плоти <…> Семья для человека этого типа не имеет того высшего смысла, как для человека избавления <…> Он не особенно привязан к земным заботам <…>

<…> Но на заднем фоне сквозит, может быть, совершенно неосознанное, но всегда присутствующее недовольство, не направленное на что-то конкретное. Это недовольство беспокойным земным существованием вообще, которое не наполняет эту душу желанным миром. Воспринимать жизнь как жестокую борьбу и даже любить за эту борьбу подобное поведение чуждо сущности такого человека. Но это не означает, что он стремится отринуть от себя весь «мир», все «плотское», чтобы жить в чистом духе; его чувствам претит несовершенный земной порядок и он уповает на высший, небесный порядок, где ничто не нарушает гармонию <…> И он стремится уйти в себя от тягот повседневной жизни.

Люди подобного склада встречаются как в Западной и Центральной Азии, так и в Шварцвальде. Человеческие свойства в данном случае связаны с формами, определяются стилем этих форм. В разговоре такой человек дружелюбен, пока не сталкивается с чем-то непонятным. Он не стремится осмыслить это непонятное, а сразу же съеживается и уходит в свой защищенный внутренний мир, как улитка в раковину, только осторожно выставляя наружу рожки. Столь же быстро он может снова полностью расслабиться.

Такое проявление чувства совершенно противоположно проявлению чувств нордического человека <…> Человек действия и в служении остается господином, а человек этого типа отличается смиренностью. Всякие притязания на господство ему внутренне чужды, если не потревожен его внутренний миропорядок. Когда люди этого типа в своем внутреннем развитии возвышаются над средним уровнем и осознают свое назначение, они считают своей ценностью самоотдачу всем вещам и людям. Все, что может созревать, они хотят собрать вокруг себя и ко всему относятся на равных <…> Служение означает в данном случае не обязанность действовать, а желание, чтобы были счастливы и тот, кто служит, и тот, кому служат, и все ближние, и чем их больше, тем лучше.

Если люди этого типа и обладают привлекательностью, то они не играют на зрителей, как средиземноморцы <…> а ограничиваются готовностью к услугам, способны привлечь других в создаваемую ими теплую атмосферу, чтобы и тепло этих других ощущалось как нечто близкое…

<…> Недовольство жизнью <…> побуждает к обороне, но не путем контратаки; здесь вообще исключена направленность вовне, т. е. ни что-то противостоящее, т. к. любое противостояние предполагает дистанцию, т. е. выход за эту зону близости. Само слово «оборона» здесь не совсем подходит, правильней сказать «съеживание». Усиливающееся недовольство может выражаться в ворчании, в ругательствах про себя <…> Выражение лиц этого типа реакция на окружающий мир, в котором нет ни мира, ни спокойствия <…> Это выражение всегда присутствует на заднем плане: любое чувство беспомощной отчужденности, предостережение, столкновение с чем-то необычным, внезапное осознание того, что за ним наблюдают, любой безобидный предлог сразу же вызывает это выражение на поверхность. В этом выражается, обычно бессознательно, смятение чувств: люди, созданные для того, чтобы в равной степени любить все живое и приветствовать его теплой улыбкой, оказываются брошенными в мир, в котором царит житейская борьба и требуется трезвая работа. Уже в школе, где их обучают «предметам», навязывая им совершенно чуждый для них порядок ценностей, они чувствуют себя так, будто их раздирают в разные стороны. Они защищаются, старательно изучая чуждые им по сути предметы и проявляют такую же старательность и позже, в «практической жизни: они честно вкалывают каждый день. Это их способ примирения с судьбой, заставившей их родиться в чуждом им мире.

Людей этого типа можно встретить в любом народе Европы, но ни на один из них они не наложили свой исторический отпечаток. Однако роль, которую люди этого типа играли в среде исторических народов, у разных народов различна, она может даже меняться в одном народе в разные эпохи. Во времена ослабленного самосознания, как в Германии после мировой войны, может случиться так, что люди этого типа займут важные позиции, но они не будут властвовать, они будут устраиваться: это их способ «организационной деятельности».

Люди этого типа могут показать себя с лучшей стороны лишь в том случае, если они будут служить, притом на свой манер… Они могут быть полностью сами собой лишь в том случае, если они живут, сознавая, что ими распоряжаются. Подчиняться без вопросов чужой воле в этом их ценность… Каждый народ накладывает на этих людей свой особый отпечаток, но, тем не менее, они сохраняют свое своеобразие <…>

<…> 3емные невзгоды, разочарования и душевные муки никогда не доводят их до отчаяния, до вызова судьбе, а теряют свое значение во все расплавляющей внутренней гармонии, которая устраняет всякое внутреннее смятение.

Здесь открывается возможный путь к житейской мудрости, но это путь не для одного человека, а для круга близких, доверенных лиц. Люди, которые попадают в этот круг, ощущают на себе прямо-таки материнскую заботу <…> Побудительным стимулом здесь служит не чувство ответственности, а потребность делать счастливыми своих ближних. Самоотверженность и самолюбие идут рука об руку <…>

<…> Тот, кто не находит этого пути или не может на него вступить, остается прилежным коллекционером ради коллекционирования, без глубокого проникновения во внутреннюю суть вещей: он довольствуется простым обладанием. Он накапливает и практический опыт* * <…> * *преобразуя его в плоскую действительность, и называет это своим умением жить, что, по его мнению, дает ему право обращать мало внимания на окружающих, потому что он неспособен к любви, которая лишь одна в данном случае ведет к мудрости. Тот же, кто вступает на путь мудрости, проникается все большим уважением ко всему на свете. Он не просто накапливает, но и возвышает вещи. Не знает он и «плоти» в унижающем смысле человека избавления: животное начало в человеке для него элемент в игре душевных сил, возвышающийся вместе с ними и становящийся все более утонченным. Утонченность в данном случае проявление глубокого смысла в самых малых созданиях. Совершенней всего это выражается в женщинах данного типа, внутренним образцом для которых может стать «эмоциональное» бытие цветка или птички.