Возможна ли пролетарская культура?
Возможна ли пролетарская культура?
Тов. Троцкий подверг это сомнению.
В своей статье «Пролетарская культура и пролетарское искусство» он пишет:
«В эпоху диктатуры о создании новой культуры, т.-е. строительстве величайшего исторического масштаба, не приходится говорить; а то ни с чем несравнимое культурное строительство, которое наступит, когда отпадет необходимость в железных тисках диктатуры, не будет иметь уже классового характера»
Все дальнейшее в статье является аргументацией за это положение. На ряду с доказательствами, т. Троцкий обвиняет нас в том, что вся наша позиция — только «безформенные разговоры насчет пролетарской культуры по аналогии-антитезе с буржуазной», «питающиеся крайне некритическим уподоблением судеб пролетариата и буржуазии». «Плоский, чисто либеральный метод формальных исторических аналогий, — говорит тов. Троцкий, — не имеет ничего общего с марксизмом»
Таковы основы бурной на нас атаки.
Мы не можем не приветствовать всякой достаточно серьезной постановки вопроса о пролетарской культуре, хотя бы выводы наших критиков были и крайне не выгодны для нас.
Но, приветствуя поэтому и статьи тов. Троцкого, мы в корне расходимся с ним в самом подходе к вопросу.
И надо сказать, что ряд положений, выдвинутых тов. Троцким, достаточно туманен, чтобы принять их без серьезной критической оценки.
Эту оценку точки зрения тов. Троцкого мы и хотим произвести в данной статье, развертывая параллельно и нашу позицию в этом вопросе.
Мы полагаем, что узлом, скрепляющим всю аргументацию тов. Троцкого против нас, является историческая схема, которую он, как бы вскользь, набрасывает в своей статье.
«Историк будущего, — говорит он, — кульминацию старого общества отнесет, надо думать, ко 2-му августа 1914 года, когда взбесившееся могущество буржуазной культуры полыхнуло на весь мир кровью и огнем империалистической войны» «Начало новой истории человечества будет отнесено, надо полагать, к 7 ноября 1917 года. Основные этапы человечества будут, надо полагать, установлены, примерно, так:
„вне-историческая“ история первобытного человека: древняя история, движение которой шло на рабстве.
средневековье — на крепостном труде;
капитализм с вольнонаемной эксплуатацией — и, наконец — социалистическое общество, с его безболезненным, надо надеяться, переходом в безвластную коммуну (подчеркнуто мною — В. П.).
Во всяком случае, те 20–30–50 лет, которые займет мировая пролетарская революция, войдут в историю, как тягчайший перевал от одного строя к другому, но никоим образом не как самостоятельная эпоха пролетарской культуры».
Вопрос о переходном периоде от капитализма к коммунизму или, по терминологии тов. Троцкого, к безвластной коммуне — достаточно дебатировался в марксистской литературе.
Мы остановимся на том, как ставился этот вопрос основоположниками научного социализма.
Полагаем, что для многих и многих из наших противников эта экскурсия в суждения Маркса будет очень не лишней.
По вопросу о переходном периоде от капитализма к коммунизму, о социализме и коммунизме, как формах общественного строя — Маркс дал нам в «Критике Готской программы» следующую схему.
На вопрос — «какой перемене (подчеркнуто Марксом) подвергнется государство в коммунистическом обществе, — другими словами, какие общественные функции, аналогичные функциям современного государства, сохранит оно», — Маркс отвечает:
«Это вопрос, на который может ответить только наука» (подчеркнуто мною — В. П.).
Но по вопросу о переходном периоде Маркс высказывается с полной определенностью: возможна ли пролетарская культура?
«Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного переустройства одного в другое» (подчеркнуто Марксом).
«Этому соответствует в политике переходный период, во время которого не может быть иного государства, кроме революционной диктатуры пролетариата».
Вот — схема, которую начертил Маркс и которая далеко не совпадает с тем, что дает нам т. Троцкий.
Но еще больше ясности вносит в этот вопрос т. Ленин:
«Научная разница между социализмом и коммунизмом ясна. То, что обычно называют социализмом, Маркс назвал „первой“ или низшей фазой коммунистического общества. Поскольку общей собственностью ставятся средства производства, постольку слово „коммунизм“ и тут применимо, если не забывать, что это не полный коммунизм. Великое значение разъяснений Маркса состоит в том, что он последовательно применяет и здесь материалистическую диалектику, учение о развитии, рассматривая коммунизм как нечто развивающееся из капитализма. Вместо схоластически-выдуманных, „сочиненных“ определений и бесплодных споров о словах (что социализм, что коммунизм), Маркс дает анализ того, что можно бы назвать ступенями зрелости коммунизма». («Госуд. и револ.», стр. 92).
Мы не собираемся вести с тов. Троцким споров о словах, но считаем, что та словесная оболочка, в которую облек свою схему тов. Троцкий, загораживает собою вопросы большого принципиального значения.
Каковы же ступени зрелости коммунизма и какова их характеристика?
«На первой своей фазе, на первой своей ступени, — говорит тов. Ленин, — коммунизм не может еще быть экономически вполне зрелым, вполне свободным от традиций или следов капитализма. Отсюда — такое интересное явление, как сохранение „узкого горизонта буржуазного права“ при коммунизме в его первой фазе. Буржуазное право по отношению к распределению продуктов потребления предполагает неизбежно и буржуазное государство, ибо право есть ничто без аппарата, способного принуждать к соблюдению норм права.
Выходит, что не только при коммунизме остается в течение известного времени буржуазное право, но и даже буржуазное государство — без буржуазии.
Это может показаться парадоксом или просто диалектической игрой ума, в которой часто обвиняют марксизм люди, не потрудившиеся ни капельки над тем, чтобы изучить его чрезвычайно глубокое содержание. На самом же деле остатки старого в новом показывают на жизнь на каждом шагу. И Маркс не произвольно всунул клочок „буржуазного права“ в коммунизм, а взял то, что экономически и политически неизбежно в обществе, выходящем из недр капитализма» («Госуд. и револ.», стр. 92–93).
Мы можем, таким образом, установить, что единственно правильной схемой перехода от капитализма к коммунизму будет следующая:
1. Капитализм.
2. Период революционного переустройства.
3. Коммунизм.
Согласно этой схемы, мы должны включить в период революционного переустройства и то, что тов. Троцкий называет революционно-боевым порядком, и то, что он называет социалистическим обществом.
Напомним, что тов. Троцкий считает («революционно-боевым порядком») период диктатуры пролетариата, противопоставляя ему «социалистическое общество» сего «надо полагать, безболезненным переходом в безвластную коммуну». У нас нет достаточно научно-проверенных данных для проведения границ между этапами «более» или «менее» болезненными. Мы имеем, по нашему мнению, право предположить, что весь период революционного переустройства пойдет по нисходящей линии болезненности этого процесса.
Но, быть может, все же «период революционного переустройства» проходит известные фазы?
На этот счет мы имеем ясный ответ т. Ленина. Он заключает главу V-ю своей книги четкой фразой: «И тогда будет открыта настежь дверь к переходу от первой фазы коммунистического общества к высшей его фазе, а вместе с тем к полному отмиранию государства».
Следовательно, по Ленину, до высшей фазы коммунизма последний проходит одну фазу, при чем с сохранением в ней государства. Что это так, — указывают следующие слова т. Ленина:
«Мы вправе говорить … о неизбежном отмирании государства, подчеркивая длительность этого процесса, его зависимость от быстроты развития высшей фазы коммунизма, и оставляя совершенно в стороне вопрос о сроках или о конкретных формах отмирания, ибо материала для решения таких вопросов нет» («Госуд. и револ.», стр. 90).
Отсюда — важный вывод: к безвластной коммуне человечество придет только через окончательное и полное отмирание государства в высшей фазе коммунизма.
На первой же его стадии государство, как аппарат, направляющий революционное переустройство, сохраняется полностью.
А так как никто из марксистов не станет спорить против того, что государство есть аппарат власти, аппарат принуждения, то не ясно ли отсюда, что это будет аппарат классового господства пролетариата над другими классами и группами?
Если же это так, то сможет ли в этот период пролетариат «раствориться в коммунистическом общежитии»? Повидимому, нет.
И столь же ясно, что «необходимость в железных тисках диктатуры» отпадает лишь в высшей фазе коммунизма, отмерев вместе с государством. Эти выводы подчеркиваются словами Маркса: «Государство отмирает, поскольку капиталистов уже нет, классов уже нет, подавлять поэтому какой бы то ни было класс нельзя».
В утешение же тех, кто не хочет согласиться с такой формой переходного периода, как первая стадия коммунизма с сохранением «буржуазного права», — приведем следующие слова Маркса:
«Это (т.-е. сохранение „буржуазного права“) — „недостаток“, — говорит он, — но он неизбежен в первой фазе коммунизма, ибо, не впадая в утопию, нельзя думать, что, свергнув капитализм, люди сразу научатся работать на общество без всяких норм права, да и экономических предпосылок такой перемены отмена капитализма не даст сразу» (подчеркнуто в подлиннике).
А право «есть ничто без аппарата, способного принуждать к соблюдению норм права», — добавляет тов. Ленин.
Поэтому — «надо полагать, безболезненный переход в безвластную коммуну» на первой стадии коммунизма будет не так уже безболезненным. И жалеть об этом воистину не приходится, ибо классовая борьба есть классовая борьба, а не что-либо другое.
Обратимся к следующему положению т. Троцкого: «В основе диктатура пролетариата, — говорит он, — не есть производственно-культурная организация нового общества, а революционно-боевой порядок для борьбы за него».
Согласно вышеприведенного мнения К. Маркса, — повторим его для ясности здесь:
«Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного переустройства одного в другое; этому соответствует в политике переходный период, во время которого не может быть иного государства, кроме революционной диктатуры пролетариата», — К. Маркс относит вопрос о диктатуре пролетариата к политике, т. е. к орудию, обеспечивающему возможность революционного переустройства общества.
Но, ведь, это — то же самое, что утверждает т. Троцкий! — скажут нам, — конечно, это — «революционно-боевой порядок». Но для чего? «Для борьбы за него», за новое общество, — отвечает т. Троцкий. Что это значит? По нашему мнению— только одно, а именно: что диктатура пролетариата есть орудие построения производственно-культурной организации нового (коммунистического) общества в первой его фазе.
Диктатура пролетариата и производственно — культурная организация нового общества суть стороны одного и того же процесса. Без диктатуры пролетариата производственно-культурная организация нового общества невозможна, при наличии же ее она неизбежна, необходима.
Эту цельность процесса т. Троцкий разрывает и разрывает ее совершенно необоснованно.
Каков характер производственно-культурной организации нового общества в этот период, — об этом скажем ниже.
Теперь обратимся к вопросу о характере революционного переустройства в первой фазе коммунизма.
Маркс характеризует высшую фазу коммунизма так:
«На высшей фазе коммунистического общества, после того, как исчезнет порабощающее подчинение его разделению труда; когда исчезнет вместе с тем противоположность умственного и физического труда; когда труд перестанет быть только средством для жизни, а станет сам первой потребностью жизни; когда, вместе с всесторонним развитием индивидуумов, вырастут и производительные силы и все источники общественного богатства польются полным потоком, — лишь тогда можно будет совершенно преодолеть узкий горизонт буржуазного права, и общество сможет написать на своем знамени: „каждый по способностям, каждому по потребностям“».
Владимир Ильич, разъясняя это положение Маркса, с необыкновенной четкостью начерчивает нам правильную линию его понимания:
«Экономической основой полного отмирания государства, — говорит он, — является такое высокое развитие коммунизма, при котором исчезает противоположность умственного и физического труда, исчезает, следовательно, один из важнейших источников современного общественного неравенства, и притом — такой источник, которого одним переходом средств производства в общественную собственность, экспроприацией капиталистов сразу установить никак нельзя.
Эта экспроприация даст возможность гигантского развития производительных сил.
Но как скоро пойдет это развитие дальше, как скоро дойдет оно до разрыва с разделением труда, до уничтожения противоположности между умственным и физическим трудом, до превращения труда в первую жизненную потребность, — этого мы не знаем и знать не можем».
Следовательно, здесь мы имеем почти-что программу революционного переустройства.
Во-первых, — преодоление подчинения человека порабощающему его разделению труда и подчинение этого процесса сознательной воле класса, зарывание пропасти между умственным и физическим трудом, всестороннее развитие индивидуумов, обеспечивающее рост производительных сил, — вот условия для преодоления «узкого горизонта буржуазного права». И здесь же ответ на те сроки, которые пытается наметить для периода диктатуры т. Троцкий: «как скоро пойдет это развитие… этого мы не знаем и знать не можем».
Одно только мы может сказать суверенностью, — что этот процесс революционного переустройства пойдет тем скорее, чем больше сознательно направленной силы устремит на это пролетарское государство.
Но — если первому периоду коммунизма ставятся такие задачи, то могут ли быть они выполнены кустарными способами, от случая к случаю, или же — в нарочито построенной последовательности, сначала одно, а потом другое?
Мы полагаем, что революционное переустройство в первом периоде коммунизма можно понимать только и именно — как внутренне согласованную развертывающуюся систему знания и умения, достигаемую творческими усилиями класса во всех областях жизни.
Но даже, если мы и признаем, что возможным периодом строительства пролетарской культуры является период диктатуры, то и здесь у тов. Троцкого есть огромная невязка.
Если в период диктатуры не может быть никакой про-движки в области строительства производственно-культурной организации нового общества в силу того, что вся энергия класса в этот период уходит на непосредственное боевое действие в остро-революционных боях, то вполне позволительно предположить, что в следующем за диктатурой периоде («социалистическое общество»), «с его, надо полагать, безболезненным переходом в безвластную коммуну», проблема строительства производственно-культурной организации нового общества как раз встанет перед нами во весь свой гигантский рост.
Может ли она в этот период быть безболезненной? Конечно, нет, и — именно потому, что она неизбежно должна будет протекать в острой классовой борьбе двух идеологий.
Не надо забывать, что в этот период мы будем иметь наличие норм «буржуазного права», которое именно в этот период придется преодолевать. И думать о том, что это возможно без классовой борьбы, у нас нет никаких оснований. Даже, если класс в этот период не будет употреблять острых форм принуждения, не будет вести гражданской войны с оружием в руках, он все-таки будет подавлять всякое сопротивление проводимой им линии строительства.
Это неизбежно будет вызвано отчаянным сопротивлением буржуазной идеологии, — в наше время зачастую, к сожалению, выходящей из боя победительницей. Внешне это будет не кроваво — «культурнее», если можно так выразиться, — но борьба будет не менее жестокой.
Стало-быть, необходимость «жестких тисков диктатуры» в этот период отнюдь не упраздняется.
Подведем итоги:
1. Переходный период от капитализма к коммунизму есть период строительства пролетарской классовой культуры, как подготовительной стадии высшей формы культуры — коммунистического общества.
2. Переходный период от капитализма к коммунизму в его первой, государственной по преимуществу, стадии (до перехода в его вторую, высшую и последнюю стадию) есть долгий период беспрерывных классовых битв.
3. В этот период пролетариат сохраняет свой революционно-боевой порядок, диктатуру, как необходимое условие революционного переустройства общества.
4. Классовые битвы в этот период развертываются одновременно по всему фронту, как материальному, так и идеологическому.
5. В этот период пролетариат в непрерывных классовых битвах строит производственно-культурную организацию переходного периода, накапливая вместе с тем — и чем дальше, тем больше — элементы будущей коммунистической культуры.
6. Растворение пролетариата, как класса, в коммунистическом общежитии, полное его отмирание вместе с отмиранием государства возможно только в высшей фазе коммунистического общества.
7. Длительность переходного периода или первой стадии коммунизма зависит от ряда условий, ясно очертить которых мы сейчас не можем. Этот период во времени будет тем короче, чем больше классовой боевой энергии сможет развить пролетариат.
Вот — как мыслим мы строительство пролетарской культуры, во времени. Каковы же специфические черты этой культуры и чем она отличается от коммунистической культуры бесклассового общества?
Чертами, отличающими пролетарскую культуру от коммунистической, являются:
По существу, в основе своей, пролетарская культура— это культура коллективистическая. Проведение в жизнь коллективистических начал пролетарской культуры в первой фазе коммунизма зачастую авторитарным путем ничуть не противоречит коллективистическим основам пролетарской культуры.
Авторитарность пролетариата, как класса — авторитарность не для себя, а для изживания себя. Все дело в том, что пролетариат должен жестоко бороться за право и возможность раствориться в коммунистическом общежитии. И он тем скорее придет к этому, чем яснее и резче будет выявлена его классовая сущность. В процессе непрерывной классовой борьбы, воспитание в коммунистическом духе (не в мечтании о млеке и меде будущего) возможно только через жесткую сферу классового понимания общества и через непосредственное участие в классовом строительстве и борьбе. В последней нельзя коммунисту быть и делать с мыслью о растворении себя — класса, а только — о растворении, ассимиляции, в себе — классе других слоев общества.
В силу этого-то, в пролетарской классовой культуре и имеют место классовые авторитарные черты, — авторитарные постольку, поскольку классу в каждом данном историческом случае необходимо обеспечить решение его исторических задач, и отмирающие в прямом соответствии с достижениями класса в революционном переустройстве общества.
Поэтому-то в период пролетарской культуры мыслимо сосуществование частных форм начатков коммунистического общежития с явлениями высокой авторитарности (примеры — от сегодня — рабочая коммуна: обобществленное питание, жилище, воспитание детей, и — авторитарная структура фабрики, где работают эти же рабочие; Красная армия — бледные зачатки форм коммунистического общежития, красная казарма, и — высоко-авторитарные формы боевой организации армии, как таковой).
Максимум свободного самоопределения индивидуальности и жесткое подчинение ее интересам общества в целом, — воспитание коммунистической дисциплины и борьба со старыми привычками, навыками, наследством буржуазного воспитания.
Необходимость в этот период максимального развития производительных сил потребует усиленной затраты прибавочного труда, а это ведет к неизбежному экономическому неравенству, что, конечно, будет питать пережитки классовой идеологии. Это, в свою очередь, потребует определенной системы принуждения и борьбы, в формах изживаемого «буржуазного права», при чем не нужно забывать неравенства физического и интеллектуального труда, хотя бы и при наличии интеллигенции первого призыва, создающейся в период революционного переустройства.
Это неравенство будет создавать в обществе (переходного периода) группы, которые будут ориентироваться на буржуазную идеологию.
Принимая во внимание, что распространение революции в мировом масштабе будет происходить спорадически, не одновременно и однообразно, — взаимозаражение отдельных мировых государственных единиц коммунистическими началами, с одной, и буржуазными, с другой стороны, будет также фактом, который потребует во второй своей части упорного и болезненного преодоления.
Кроме того, странно думать, чтобы в короткий (по Троцкому) период диктатуры пролетариата успеть переделать, подготовить к безболезненному переходу в безвластную коммуну такую огромную, давящую массу, как крестьянство. Тов. Ленин десятки раз и в различных вариациях бил в одну точку:
«Крестьянство осталось собственником в своем производстве, и оно порождает новые капиталистические отношения. Мы ведем классовую борьбу, и наша цель — уничтожить классы».
Но тов. Ленин считает эту задачу осуществимой лишь тогда, когда будут преодолены в борьбе пережитки капитализма.
«Надо, — говорит он, — чтобы пролетариат перевоспитал, переучил часть крестьян, перетянул тех, которые являются крестьянами трудящимися, чтобы уничтожить сопротивление тех крестьян, которые являются богачами и наживаются на счет нужды остальных» (буржуазия тож).
И это, в свою очередь, неизбежно предполагает классовую борьбу, протягивающуюся значительно дальше периода непосредственных революционных боев, для которых т. Троцкий наметил трехчленный период времени 20–30-органически несущая в себе начало коммунизма, тем полнее решение задач достижения коммунизма, тем короче путь к нему.
Маркс, давая психологическую характеристику революционных периодов, пишет:
«Как раз тогда, когда люди, повидимому, только тем и заняты, что переделывают себя и окружающее, создают нечто совершенно небывалое, — как раз в такие эпохи революционных кризисов они заботливо вызывают к себе на помощь духов прошедшего, заимствуют у них имена, боевые лозунги, костюмы и в освященном древностью наряде на чужом языке разыгрывают новые сцены всемирной истории».
И дальше Маркс, подчеркивая противопоставление буржуазной революции революции пролетарской, пишет:
«Социальная революция девятнадцатого века (а двадцатого тем более. — В. П.) не может стать сама собой, не отказавшись от всякого суеверного почитания старины. Прежним революциям необходимы были всемирно исторические воспоминания о прошедшем, чтобы заглушить в себе мысль о собственном содержании. Революция девятнадцатого столетия должна предоставить мертвым хоронить своих мертвецов, чтобы уяснить себе собственное содержание».
Тем более — повторяем — в двадцатом веке.
Мы считаем, что сейчас, в период обостреннейшей классовой борьбы, выдвигать вопрос о близком (исторически) периоде, в котором начнется растворение класса «в коммунистическом общежитии», это значит авансировать возможность уже сейчас, в период классовой борьбы, ее ослабления в определенных пунктах революционного переустройства.
Нужно, конечно, везде и всюду подчеркивать общечеловеческую значимость борьбы пролетариата за культуру, но при этом надо резко, жирным шрифтом подчеркивать:
Обще-человеческая значимость борьбы пролетариата за культуру значима постольку, поскольку классовое значение этой борьбы не ослабляется, как ее основа.
Объективно точка зрения т. Троцкого, с одной стороны, окрыляет буржуазную мысль: «нам хоть бы буржуазную-то культуру усвоить, а пролетарской никакой не будет», — ну, конечно, буржуазный ум поймет это как лозунг «от буржуазной культуры к общечеловеческой.» А масса учтет мысль т. Троцкого как развенчивание точки зрения против буржуазной культуры, и в массе будет наростать: «а, ведь, буржуазная-то культура — она ничего-себе».
Это — уже компромисс, это уже крепкий крен направо, это уже большая уступка буржуазной культуре, это большой аванс спекулятивной научной мысли, с которой сейчас только еще разгорается исторически решающий бой.
И аванс — тем более несвоевременный, когда мы видим на примере германских событий, как глубоко проникает обволакивание буржуазной культурой класса, исторически выдвинутого на арену решающих битв, как развенчивает его предательски-заботливо воспитанная социал-демократией вера в возможность врости в капитализм и пойти к новому миру не через острые классовые битвы!
Конечно, это — частный, по отношению к общему абрису событий, момент, но, тем не менее, его значимость здесь есть и значимость, льющая воду на мельницу противодействующих коммунизму сил.
Этого урока нельзя не учесть, когда мы говорим о классовой борьбе пролетариата в области культуры.
Выдвинутое нами положение о пролетарской культуре т. Троцкий считает пропитанным «крайне некритическим уподоблением судеб пролетариата и буржуазии».
Кто хочет понять нас, как следует, не поставит так вопроса.
Разберемся.
В основе своей пролетариат, как класс, есть антитеза буржуазии, но никогда и нигде мы не ставили вопрос, что называется, ребром: пролетарская, мол, культура есть антитеза буржуазной, а потому бей в мою голову, круши буржуазную культуру.
Мы понимаем дело так.
Класс накапливает силы, как резкий антагонист буржуазии в классовой борьбе, и — только при этом условии. Всякое принципиальное отклонение от этого ведет в конечном счете к признанию возможности «вростания в капитализм». Последовательная революционно-марксистская мысль всегда боролась, борется и сейчас против этого.
На определенной исторической ступени вступает в силу формула революции, известная каждому марксисту.
Пролетариат свергает буржуазию, экспроприирует экспроприаторов.
Что происходит? Только то, что силы, направленные на эксплоатацию пролетариата, т.-е. против него, поворачиваются победившим пролетариатом против своего классового врага— буржуазии.
Машина остается машиной, винтовка винтовкой, но используется она уже не как инструмент порабощения пролетариата, а как инструмент для подавления буржуазии и освобождения всего общества. И здесь антитеза выступает с отчетливой ясностью. Разве не противоположны друг другу основы «divide et impera» (разделяя, властвуй) и «пролетарии всех стран, соединяйтесь»; индивидуализм, как краеугольный камень буржуазной идеологии, и коммунизм; разве не противоположны прибавочная стоимость в капиталистическом обществе и прибавочный продукт в обществе коммунистическом, или научное, материалистическое понимание мира и его религиозное восприятие?
Полярно противоположны.
Но здесь-то и начинается диалектический узел, в котором легко запутаться.
Нельзя, говорят нам, выдвигать понятие антитезы там, где класс использует порой в чистом виде элементы буржуазного общества в производстве (машины и пр.), вооружение, военную технику, в переходном периоде условно даже — буржуазное право, вплоть до охранения его. Но все это ничуть не противоречит нашему положению об антитезе.
Масса ценностей материальных, и даже идеологических, берутся победившим классом от буржуазного общества и используются в дальнейшей борьбе и революционном переустройстве общества. Чем же руководствуется класс в этом использовании? Своими классовыми интересами, во-первых, и конечной целью, во-вторых. И тут надо в конце концов понять, что позиция антитезы есть единственный компас, который указывает пролетарию верное направление в море буржуазного общества, преодолеваемого им. —
Машина должна дать максимум продукции, но — при условии 8-ми часового рабочего дня. Происходит перераспределение труда, техническое и общественное, коллективизация производства, его сгущение, устранение системы конкуренции и замена ее системой соревнования, — все это переводит использование буржуазной машины, станка на принципиально иные рельсы, прямо противоположные методам буржуазного хозстроительства, хотя бы внешне вся хозмашина в определенном промежутке времени сохранялась в технике производства целиком. Но, ведь, и в буржуазном обществе есть: машина и религия, станок и индивидуалистическая философия, паровоз и идеалистическое миропонимание, математика и математические доказательства бытия божия!
Это дает нам достаточно права ставить вопрос так, как ставим его мы. Но это и обязывает нас к ясности, устраняющей возможность примитивного понимания выдвинутого нами положения.
Антитеза предполагает синтез. Здесь важно отметить положение, что ни одна общественная формация не отмирает до тех пор, пока не отпали основы, на которых она базируется, и на ряду с этим не создались предпосылки для создания элементов нового общества.
Но формация отмирает, и предпосылки создаются в процессе классовой борьбы, в котором нельзя установить резких граней: сегодня — одно, завтра — другое.
Процесс протекает беспрерывно, каждодневно, иногда трудно уловим. И здесь важна ориентирующая основа, более крепкая, чем простое «прибрать к рукам».
Мы говорим пролетариату: ты — антитеза буржуазии, твоя цель противопоставить себя и свои задачи, как класса, ей, используя в то же время все элементы буржуазного общества, как материальные, так и интеллектуальные, для своей борьбы и творчества.
И только это гарантирует нам, то, что буржуазная культура не останется победительницей над нами в борьбе за культуру.
Иначе агитация за буржуазную культуру (в форме «нам сначала надо овладеть буржуазной культурой») приводит к некритическому ее усвоению, к непосредственному подрыву основного, краеугольного камня нашего коммунистического становления.
И она грозит нам в последующем серьезной, чреватой последствиями, обратной переоценкой ценностей, которая может превратиться после исторического октябрьского выстрела в большую, больше чем нужно, историческую отдачу. Не видеть этой опасности нельзя.
Не результатом ли отсутствия понимание антитезы является размагничивание, обюрокрачивание и порою полное подчинение буржуазным формам некоторых наших хозяйственников, — да и только ли их! Вопрос далеко не праздный. Нельзя же здесь ограничиться тем, что, мол, бытие определяет сознание. Это часто употребляют, выбрасывая в этой формуле слово «общественное».
«Буржуазия пришла к власти во всеоружии культуры своего времени, — говорит тов. Троцкий, — пролетариат же приходит к власти только во всеоружии острой потребности овладеть культурой».
Только ли «во всеоружии потребности»?
А экспроприация экспроприаторов, овладение материальными, огромными, накопленными вековой работой ценностями материального и научного порядка, бывшими в руках буржуазии, не говоря уже о живой силе, перешедшей к пролетариату интеллигенции! Почему можно скидывать их со счетов? Ведь, это же — упрямый факт.
Тов. Троцкий отмечает, что «задача пролетариата, завоевавшего власть, состоит прежде всего в том, чтобы прибрать к рукам не ему ранее служивший аппарат культуры — промышленность, школы, издательства, прессу, театры и пр., и через это открыть себе путь к культуре». А что такое «прибрать к рукам»? Это значит, прежде всего, выбить аппарат из рук буржуазии, как ее орудие. А это, ведь — процесс классовой борьбы.
Что значит «прибрать к рукам» школу? Это значит— воспитать нового учителя, перевоспитать старого, поставить работу школы на революционно-марксистские рельсы, подвести под нее фундамент пролетарской классовой идеологии.
Что значит «прибрать к рукам» театр, издательства, а с последними литературу? Это значит — заставить артиста, писателя, в жестокой борьбе заставить работать на победивший класс, укреплять его в борьбе.
А как мы можем это сделать? Только победой классовой идеологии, фактически же созданием театра, литературы на нашей классовой основе, только превращением их в оружие класса, — создать свой театр, боевой, классу служащий, театр, где чуждой нам идеологии не должно быть места.
Будет ли это в полном смысле слова коммунистический театр, литература, школа? Конечно, нет. И по очень простой причине. В них мы должны заострять нашу классовую позицию везде, всегда и во всем. Иначе — как мы привьем или вдолбим в голову понятие коммунизма? Путь только один: через ожесточеннейшую классовую борьбу; никаких принципиальных околиц, в отличие от всякой идеалистической и соглашательской братвы, у нас здесь нет и быть не должно.
Но еще: пролетариат приходит к власти не только «во всеоружии острой потребности», но и с известным багажом, накопленным им в его предшествующей захвату власти борьбе. Разве до захвата власти пролетариат не имел своих аппаратов боевого действия: партии, профсоюзов, культучреждений, кадра своих бойцов теоретиков, организаторов и практиков? Не родился же он в Октябре! Скидывать со счетов огромную по своему масштабу работу самоорганизации класса еще в рамках капитализма — значит неверно учитывать историю его развития.
Если бы пролетариат не имел, подходя к Октябрю, своего, пусть очень небольшого, кадра интеллигенции, своего высоко развитого кадра рабочих, — чтобы он конкретно противопоставил в борьбе за хозяйство буржуазии? Не этот ли кадр явился первым тараном, пробившим сопротивление промышленного, торгового, организаторского кадра буржуазии? Не его ли силой была разбита сцепка буржуазных сил, служивших капитализму? Не он ли сейчас в ожесточенной борьбе ассимилирует в себе лучшие силы служивших буржуазии спецов?
А партия — разве не дала она нам в периоды нелегального еще существования, на ряду с обострением классового самосознания и революционно-марксистской выучки, серьезной организационной ПОДГОТОВКИ?
Крепкую дисциплину, сознание революционной ответственности и организаторскую способность, что является становым хребтом партии в ее практическом действии, мы, рабочие-партийцы, вынесли из подполья.
И это была выковка пролетарских боевых культурно-творческих сил. Еще задолго до Октября, в ссылке в 1911-14 г.г., нами уже ставился вопрос о том, как можем и должны мы будем управлять, когда власть перейдет в наши руки.
И мы пришли к вопросам завоевания культуры не только «во всеоружии острой потребности», но и с оружием для борьбы за удовлетворение этой потребности. Скидывать со счетов наше вооружение было бы крайне опрометчиво и просто неверно.
На этом мы могли бы закончить наши возражения т. Троцкому, если бы к моменту окончания нами данной статьи не появилось в печати письмо тов. Троцкого к съезду научных работников. (Москва, ноябрь 1923).
Письмо это во многих отношениях интересно. Оно показывает, как наши оппоненты, поскольку им приходится выступать, противопоставляя классовую точку зрения буржуазной мысли, неизбежно вынуждены по ряду вопросов становиться на выдвинутую и защищаемую нами точку зрения, против которой они возражают.
Вот ряд примеров:
Классовую задачу пролетариата в области науки мы в тезисах о науке, напечатанных в № 8 «Горна», определили так:
«Задача научного социализма в науке — целевая установка науки на социализм, подчинение всех ее областей практике социалистического строительства, устранение узко-цеховой специализации, применение диалектически-материалистического марксистского метода во всех областях науки, обобщение на этой основе научных методов, критическая переработка этим путем буржуазного научного наследства».
Т. Троцкий в своем письме пишет:
«Социалистическое строительство есть по самому существу своему сознательное плановое строительство, сочетающее в небывалых ранее масштабах технику, науку и продуманные общественные методы и формы их использования».
Не эта ли мысль упорно выдвигалась нами в период нашей полемики с т. Яковлевым, когда мы выдвигали вопрос о социальной инженерии и о пролетарской культуре, как плановом строительстве широкого масштаба!
И — сколько язвительных насмешек это встретило!
Воистину: что дозволено…
И дальше — тов. Троцкий продолжает:
«Именно в этом смысле я позволил себе сказать о пригонке научной работы к новым, т.-е. социалистическим, задачам нашего общественного развития».
Где разница?
Разница лишь в том, что мы говорим о подчинении науки (всех ее областей) практике социалистического строительства. И мы говорим так потому, что пригонка без сопротивления пригоняемого материала и преодоления этого сопротивления невозможна.
И еще одна цитата из письма:
«Одним из способов этой пригонки является преодоление не только замкнутости науки вообще, но и цеховой разобщенности внутри самой науки».
Все это сказано было нами в том же № 8 «Горна», на стр. 91, в статье тов. Сизова о науке:
«Наука, как орудие строительства социализма, должна быть приспособлена к задачам социалистической борьбы и строительства».
И это сказано нами не впервые.
Это мы твердим уже 5 лет.
«Устранение узко-цеховой специализации науки, ее замкнутости, и т. д., и т. д.», — именно за это нас били. Били бы, вероятно, и сейчас, если бы это не было ныне указано, как правильное положение, т. Троцким.
Мы с глубоким удовлетворением констатируем этот факт аналогии с нами мыслей т. Троцкого, — тем более, что в этом же письме т. Троцкий — после жестокой критики нас многократно, и в скобках, и без оных! — пишет:
«Можно суверенностью сказать, что рабочее государство— по крайней мере, в тех пределах, в каких его оставляют в покое — есть организованная борьба за культурность и культуру (какую?), а следовательно, и за науку (нам нужную, конечно?), как важнейший из рычагов культуры… Вот почему я думаю, что, несмотря на всю нашу нынешнюю отсталость, нет ничего утопического в постановке основной нашей цели — создания новой, социалистической культуры».
Это «немножко» противоречит тому, что утверждал тов. Троцкий в своих выше цитированных статьях.
И не наиболее ли ярким показателем засорения научной мысли плевелами буржуазной культуры являются те положения академика И. П. Павлова, с которым в этом же письме полемизирует т. Троцкий?
А посмотрите, с какой удивительной тупостью посмеиваются над нами наши друзья, когда мы в работе нашей в области искусства ставим вопросы в плоскость подчинения художественного творчества научно осознанным приемам и методам и критикуем священную интуицию, «душевные переживания» и т. п.!
Быть может, с легкой руки тов. Троцкого, перестанут быть пугающими в наших устах и те добродетели, о которых ныне говорит т. Троцкий, а именно:
«Критика, активность, коллективное творчество».
За последнее время зачастую слова «творческая активность», «коллективное творчество», «критическое отношение к буржуазной культуре» и т. п. — вычеркивались из документов, долженствовавших лечь в основу всероссийской культработы. Это — факт.
Мы с глубоким удовлетворением встречаем хотя и запоздалую, но правильную постановку этих добродетелей т. Троцким, в надежде, что и прочие наши друзья последуют его примеру.