3.5. Образец анализа обзора

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

3.5. Образец анализа обзора

При анализе обзора ставится та же цель: выявить те общие особенности текста, которые могут оказаться полезными при составлении Внутреннего плана собственной работы.

Анализируя нижеприведенный обзор критики о романе М. Шишкина «Венерин волос», можно вывести и примерный план организации собственного текста по доминантным признакам.

Название явно рассчитано на то, чтобы привлечь внимание читателя, сразу же обозреватель выводит две разновидности критиков – тех, кто пишет положительные рецензии, и других, создающих отрицательные отзывы.

Подчеркиваются две особенности романа М. Шишкина «Венерин волос»: «сложный» и «мастерски сделанный», «профессиональный», относящийся к «высокой литературе» или, точнее, обладающий всеми ее признаками. Далее обосновывается точка зрения Л. Данилкина и М. Трофименкова. Одновременно указывается, где можно найти тот или иной отзыв, говорится, что всплеск критической активности объясняется присуждением М. Шишкину премии «Национальный бестселлер».

По ходу рассуждения автор замечает, что вынесенный подзаголовок принадлежит А. Немзеру, цитирующему Б. Пильняка. Характеризуя роман М. Шишкина, как полагает обозреватель, А. Немзер высказывается резко, говорит об экстравагантности автора, вытекающей, впрочем, из особенностей его мышления. При этом соблюдена и корректность, не говорится в оценочной тональности о достоинствах того или иного критика, напротив, подчеркивается, что он достойный и авторитетный. Правда, указывается, что цитаты подобраны произвольно.

Обозреватель предлагает разобраться в упреках во «вторичности», «манерности», «имитаторстве», «любви к себе» и «изобретении велосипедов». Он также полагает, что отчасти это связано со скрытыми цитатами и нелинейным сюжетом. Отсюда и выводы рецензентов, что «в книге Шишкина все время что-то “перетекает”, “наплывает”, “слипается”, “наслаивается”». К особенностям относится и подача реплик персонажами, хотя справедливо не говорится о драматургизации действия. Но можно было бы упомянуть о многоголосии, тогда принцип построения стал бы яснее.

«Единственным действием, позволяющим сориентироваться в рецензируемой книге, признается поиск центральной идеи, ключевой мысли и авторской философии в целом – как в выпускном сочинении», – замечает обозреватель. Отсюда и значимый для автора прием, заключающийся в стремлении дезориентировать читателя, сбить с толку множественностью тем, проблем, идей. Главным становится Слово, авторская речь, акцентировка на рассказ.

Очевидно, что автор выстраивает традиционную схему обзора: от содержания – к поэтике текста. Среди выделенных им доминантных приемов текста М. Шишкина – особенности композиции, развития сюжета, осложнение повествования (снами, историями), многоголосие, склонность к нарративному повествованию.

К особенностям авторской манеры самого обозревателя отнесем использование глаголов (часто в виде перечисления), что повышает повествовательную динамику. Формат публицистического жанра также обусловил использование разговорной лексики, иронической интонации.

Следовательно, обозначив содержательную часть, можно переходить к характеристике текста. Точно также может поступить и студент, уяснив содержание текста, воспользоваться выделенными параметрами для организации собственной работы.

Обзор критики о романе Михаила Шишкина «Венерин волос» (М.: ВАГРИУС, 2005).

Новый роман Михаила Шишкина, по почти единодушному признанию критиков, «сложный». Более того – мастерски сделанный, «профессиональный» (это слово пишется только в кавычках), принадлежащий «высокой литературе» или, точнее, обладающий всеми ее признаками. «Адепт патентованной Высокой Литературы обнаружит множество оснований влюбиться в “Венерин волос”» – не без иронии сообщает Лев Данилкин («Афиша». № 157). «У людей, несовместимых по вкусам и идеологии, есть общее: неистребимое представление, какой должна быть “настоящая литература” – мудреной, длинной, скучной и начетнической» — так Михаил Трофименков комментирует итоги «Нацбеста» («Коммерсант». 20 июня): большинство членов жюри сделало выбор в пользу Шишкина.

Едва обретенный актуальный отечественный образец «настоящей литературы» (Чехов говорил, что не тот человек культурный, кто в этом случае будет утешать провинившегося. Тот человек культурный, кто этого просто не заметит. Шишкин ведь очень культурный человек» («Политический журнал». № 23 (74)). Вылить, конечно, вылить – это быстро, немудрено и фантастически весело. «Зачем Вы читаете Басинского?» – удивился мой добрый знакомый, когда я пожаловалась на уровень критической рефлексии. На это замечание трудно ответить, ведь ситуация, в общем, устойчивая – одна половина интеллектуального сообщества развлекается разливанием соуса, другая одобрительной рецензией на «Венерин волос» («Время новостей». 10 июня) и саркастической заметкой о финале «Нацбеста» (там же. 21 июня), но счел нужным опубликовать размышления о собственной, не раз проговоренной оценке романа, а фактически – о критериях критической оценки как таковой (там же. 12 августа).

Действительно, один из самых авторитетных критиков прежде если и высказывался на подобные темы, то весьма скупо, к тому же предъявленные Шишкину упреки во «вторичности», «манерности», «имитаторстве», «любви к себе» и «изобретении велосипедов» и вправду требуют пояснений. Однако, прочтя размеренный и пространный немзеровский текст, обнаруживаем, что его название, затертая цитата из Пильняка – «Кому таторы, кому ляторы» – целиком исчерпывает систему аргументаций и глубину метарефлексий: «Просто все: не нравится мне проза Шишкина <…> Если ты внимательно следишь за тем или иным экспертом (о конъюнктурщиках не говорю, ибо это невыносимо скучно), то, одолев досаду или негодование, поймешь, что и самые экстравагантные его суждения не с елки свалились и не масонским орденом оплачены – он так думает. Так, а не иначе». «Я так думаю» – реплика персонажа.

«Страшноватые и реалистичные рассказы о детдомовском беспределе или побеге из Чечни перетекают в фантомные не то сны, не то письма, адресованные “любезному Навуходонозавру”; сквозь них прорастает трогательный девичий дневник певицы Изабеллы Юрьевой – и тут же кубарем скатывается в полудетективный сюжет о похищенном кейсе», – подчеркивает Галина Юзефович («Эксперт». 22 августа).

Согласно рецензентам, в книге Шишкина все время что-то «перетекает», «наплывает», «слипается», «наслаивается» – собственно, этим и исчерпываются попытки рассказать о нелинейном сюжете. «Лучшим термином для описания ощущения при чтении будет “дезориентация”», – со своеобычным лаконизмом написал Лев Данилкин, и, надо сказать, не только его рецензия наводит на мысль об этом прекрасном термине. Евгений Лесин оказался настолько дезориентирован, что лишь к концу книги обратил внимание на некий «дамский дневник 1926 года» («НГ Ех libris». 21 июля) – тот самый многолетний дневник певицы, в которой при желании легко узнать Изабеллу Юрьеву, один из основных повествовательных модусов романа.

Кажется, только Майя Кучерская, номинировавшая «Венерин волос» на «Нацбест» («Полит. ру»), и Кирилл Решетников («Газета». 23 августа) вспоминают о том, что реплики в этой книге подают «персонажи». В большинстве же случаев единственным действием, позволяющим сориентироваться в рецензируемой книге, признается поиск центральной идеи, ключевой мысли и авторской философии в целом – как в выпускном сочинении. Единственное, что удается противопоставить «дезориентации», – случайно обнаруженный «внятный программный монолог». Тоже хороший термин. Смутно знакомый.

В этом смысле оптимальной – самой внятной, самой логичной – рецензией на Шишкина окажется дайджест работника сочинской Центральной библиотеки Галины Каракчиевой: «…Чтение стоящее, с глубоким смыслом, ибо в нем главный персонаж – Любовь. Автор считает, что Смерть можно преодолеть именно Любовью и Словом. Да, Шишкин любит Слово, умело его использует, но при этом почему-то презирает своих героев. В романе много тем, все переплетено, и нужно запастись терпением, чтобы дочитать его до конца и понять смысл».

Критика, которую собрал этот роман, кажется мне показательной именно потому, что рецензентам пришлось столкнуться с достаточно жесткой необходимостью – обозначить определенную ценностную позицию по отношению к «литературе» и ее атрибутам. Да что там, по отношению к языку – основному объекту и инструменту критика. Полагая, что герои Шишкина «лишь делают из жизни буквы, и потому никого не способны любить», Дмитрий Ольшанский («Глобал-рус. ру») воспроизводит, конечно, самый ходовой в последние несколько лет образ мертвых, сухих букв, противопоставленных цветущей реальности, жизни, любви. В статье прямо противоположной – и по месседжу, и по методу, и по отношению к предмету разговора – Майя Кучерская пишет о «зазоре между словом и фактом, реальностью и ее переводом на человеческий». «Смысл истории в рассказывании» — трактует Шишкина Лев Данилкин, не допуская другой версии: история – и есть рассказывание. А значит, у этого действия вполне может быть иной, не тавтологичный смысл.

(Выделения сделаны рецензентом.)

Данный текст является ознакомительным фрагментом.