IX. Сображения по поводу колдовства

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

IX. Сображения по поводу колдовства

Нет сомнения, что все усилия европейских миссионеров, педагогов и администраторов по искоренению колдовства до сих пор были безрезультатны. Везде мы встречаем сообщения о том, что оно набирает силу{85}: Орд-Броун заявляет, что урегулирование этой проблемы может быть оценено как наименее удовлетворительный аспект колониального управления{86}. В то же время размах деятельности организаций, занятых поисками колдунов, таких как «Бамучапи», показывает, насколько сильно это верование. Ценный аргумент, приведенный д-ром О. Ричардс в ее статье, посвященной бемба, показывает, как дезинтеграция, устраняя определенные верования, в то же время умножает их число в рамках колдовства{87}. Здесь перед нами предстает типичная проблема культурного изменения – то, что одно из наиболее характерных африканских суеверий и симптомов отсталости и темноты не только не исчезает, но обретает силу в результате просвещающего воздействия со стороны миссионерского обучения и воспитания. Везде, где ученый обнаруживает эти парадоксальные результаты, ему следует очень определенно их выделить, выявить причинность, и если он видит какие-либо возможности для выработки рекомендаций, он должен дать их. Смелая позиция, занятая Франком Мелландом, бывшим правительственным чиновником, пристыдила многих антропологов{88}.

Если в каких-то вопросах и должно быть полное и в высшей мере продуктивное сотрудничество, то именно здесь, на основе одного общего фактора, там, где, как нам кажется, обе стороны, европейская и африканская, идут навстречу друг другу и где они действительно должны встретиться, – то есть в деле искоренения колдовства. Представитель администрации, миссионер, педагог и даже предприниматель, который может считать мнимого доктора-колдуна возмутителем спокойствия в среде туземных рабочих, – все они заодно в своем желании покончить с колдовством. Это полностью согласуется с искренним желанием африканцев искоренить магию. Откуда же возникает та парадоксальная ситуация, что магия продолжает существование даже тогда, когда европейцы против нее борются и за нее наказывают, а африканцы от нее страдают? Эти последние требуют лишь избавления от той силы, которую они считают опасной и преступной. Более того, именно здесь мы обнаруживаем, что при решении проблемы на деле имеется почти полное несоответствие друг другу таких факторов, как объединенные силы туземцев и европейцев, с одной стороны, и достигнутые результаты – с другой.

Колдовство, ненавидимое африканцами и осуждаемое европейцами, было вытеснено со своей прежней позиции, когда оно было открыто признано, но магией продолжают заниматься тайно и, очевидно, даже в большем масштабе, чем в былые времена. Сообщают, что она процветает в бараках горнодобытчиков, в городских районах, на плантациях и даже в миссионерских поселениях. Причины, как мне кажется, следует искать не так уж глубоко. При разработке мер избавления африканцев от этого бича европейцы действовали даже без адекватного знания фактов или разумного осмысления принципов. Состояние сознания, которое глубоко укоренено и имеет основу не в случайном суеверии, но в универсальной человеческой психологии, не может быть уничтожено посредством законодательства. Оно не может быть искоренено простым непризнанием и отрицанием его существования.

Каким был европейский подход? Европеец склонен и к недооценке, и к преувеличению туземных верований. Будучи скептиком, просвещенным человеком и христианином, он не считает возможным принимать их всерьез, и в этом он несомненно прав. Будучи благожелательно и по-отечески настроенным правителем, он не может не поражаться силе первобытного верования, наличию в нем элемента вымогательства, несчастью, которому оно служит причиной, ненависти и негодованию, ему сопутствующим. Стало быть, его побудительными мотивами выступают и убежденность, что это вымысел, и понимание, что вымысел этот опасен. Поэтому он законодательно запрещает занятия колдовством, которые, если они – реальность, не должны игнорироваться на уровне законодательства! Он также законодательно запрещает обвинения в колдовстве, тем самым наказывая и преступника, и – в то же самое время – сыщика! Элемент бессмыслицы кроется в том, например, что в уставе Северной Родезии одинаковое наказание налагается (а) за занятия колдовством и (б) за выдвижение обвинения в колдовстве. Однако если (а) есть преступление, то как можно наказывать тех, кто свидетельствует против занимающихся колдовством? Если (б) есть преступление, тогда (а) не может быть таковым. Иными словами, чтобы понять одну половину кодекса, нужно лишить смысла другую, или иначе придется всегда заключать в тюрьму и обвиняемого, и обвинителя, парами.

Какая реальность лежит в основании колдовства? Путем ответа на этот вопрос, притом только правильным ответом, может быть выявлен общий фактор. Мы можем выработать позицию, опираясь на тот принцип, что с помощью колдовства нельзя убить человека. В то же время мы должны с равной силой настаивать на том, что вера в магию психологически эффективна. С одной стороны, она подрывает жизнестойкость того, кто испытывает магическое воздействие, она сковывает его деятельность и, таким образом, может в конечном итоге способствовать его смерти. Весь современный психиатрический подход, Куэ, лечение внушением, «Христианская наука» – постольку, поскольку они содержат какой-либо элемент лечебной эффективности, – доказывают, что психическое состояние пациента имеет величайшую важность. Дайте больному почувствовать, что его болезнь является результатом намеренных действий, заставьте человека поверить, что для него наступила полоса несчастья, и он может не выдержать и умереть.

Но даже это объяснение указывает только на последствия верования, а не на психологические, социальные и экономические основания его живучести. Колдовство основано в первую очередь не на зловредности колдуна, желающего причинить вред и шантажирующего своих жертв, используя их веру в магию. Колдун часто сам бывает невольной жертвой, а иногда и орудием в чьих-то руках. Корни колдовства лежат в первую очередь в психологических реакциях тех, кто страдает от плохого здоровья, невезения, неспособности контролировать свою судьбу и удачу. Как таковое, оно есть переведение человеческой участи и причин личной неудачи, подчиненных воле судьбы, в пределы управляемой человеческой злобы. Тем самым это теория, созданная post hoc[14], чтобы объяснить невезение, болезнь и смерть. Это та инстанция, в которой инициатива, невезение и активная деятельность вменяются в вину определенным человеческим существам. Диагноз иногда ставится на основе свидетельств прямого откровения, снов, видений, но обычно при помощи прорицателей. Затем могут быть предприняты некие действия. Колдуна обвиняют, допрашивают, заставляют уничтожить причиненный вред или же применить противодействующую магию. Чтобы освободить человеческие существа от веры в колдовство, было бы необходимо наделить их даром постоянного процветания, крепчайшего здоровья и вечной жизни.

Итак, есть два фундаментальных принципа, на которых основана черная магия. Один из них состоит в том, чтобы путем выдвижения обвинения кого-нибудь в неудаче уменьшить метафизические и фаталистические элементы в реакции человека на эту неудачу. В препятствовании человеческим козням кроется больше надежды, чем в столкновении с велениями судьбы или волей Бога. С этой точки зрения, если мы понимаем психологические, социальные и этические корни, мы видим, что колдовство, далеко не будучи законченным злодейством, во многих смыслах выступает как источник комфортного самоощущения и надежды, удобный случай для управления неуправляемым. Постольку, поскольку вера в черную магию всегда подразумевает веру в противодействие ей, черная магия может иногда через те же самые психологические каналы спасти пациента. Вечный лозунг миссионера, или того, кто занят духовным подъемом, или педагога: «Мы освобождаем этих людей от кошмара колдовства», – это, тем самым, только половина правды; в действительности он охватывает меньшую ее часть.

Другой существенный компонент черной магии – социологический. Каковы социальные и личные детерминанты, позволяющие обвинить в колдовстве скорее какого-то одного индивида, чем другого? Поскольку колдовство основано на психологии «козла отпущения», наиболее подходящими для обвинения людьми являются те, с кем конфликт возникает наиболее легко. Так, благодаря некоторым личным характеристикам на роль колдуна или ведьмы изначально выдвигаются неуравновешенные индивидуумы, особо одаренные личности, люди с психическими или умственными аномалиями. Внутри известных общественных отношений подозрение также покоится на более общей основе. Иногда обвиняемые находятся среди ближайших родственников и свояков, как это и необходимо было ожидать, если следовать за психоанализом в той части его разумных выводов, которые, будучи хорошо обоснованными, могут быть признаны каждым человеком науки. Или, опять-таки, подозрения в колдовстве часто возникают при значительном социальном и экономическом напряжении в отношениях; или же подозрение может процветать между людьми, которые были вовлечены в какой-либо конфликт – правовой, экономический или политический.

Вера в колдовство всегда останется симптомом экономического бедствия, социальной напряженности, политического или социального гнета. Нам стоит только посмотреть на сегодняшние условия в Европе{89}, чтобы увидеть, как психология «козла отпущения» дала толчок развитию отношений и действий, в значительной мере схожих с охотой на ведьм: это гонения на евреев в Германии, преследование саботажников, шпионов и троцкистов в России, травля либералов и антифашистов в Италии. Подобная психология встречается повсеместно, она свойственна человеку и устойчива: я имею в виду сосредоточение ненависти на некоторых точно определенных группах, подозреваемых и обвиняемых в причинении зла, ответственность за которое иначе пришлось бы возлагать на всех членов сообщества, на его правительство, на веления судьбы или иные элементы, предпринять безотлагательные меры против которых невозможно. Культурные изменения в Африке в целом создают условия экономического бедствия, политического волнения и личных конфликтов. Поэтому неудивительно, что вера в колдовство скорее возрастает, чем ослабевает.

Теперь я утверждаю, что общую меру в вопросе рационального и логичного подхода к колдовству следует искать в социологическом контексте человеческой злобы, соперничества и чувства обиды, которые формируют подлинный остов социальных отношений, где сверхъестественным силам всегда найдется и место, и работа. Предположим, некто А верит, что его заколдовали, и обвиняет В в колдовстве. Это обвинение может означать, что В, являющийся сильной личностью, систематически преследовал А и что сверхъестественный акт есть не что иное, как часть всей сети его явно выраженных злонамеренных деяний. Или это может значить обратное: что В обидел А, но не может быть привлечен за это к суду по европейским или туземным правилам. Естественно и равно полезно с европейской и туземной точки зрения будет обнародовать обвинение, рассмотреть его по существу с психологической стороны и заслушать дело в подконтрольном европейцам туземном суде{90}. Таким образом можно будет выявить контуры противозаконных деяний, преступных действий и противодействий, интриг и ненависти. Я никоим образом не имею в виду, что это будет во всех отношениях безупречное решение. Иногда оно может стать случаем общественного очищения почти в психоаналитическом смысле. Иногда оно может обнаружить определенные действительные и дающие основания для судебного преследования злодеяния, совершавшиеся в отношениях между А и В и, возможно, исходящие от заколдованного и направленные против мага. В таких случаях колдовство – это единственное возмездие со стороны того, кто слабее. Определенный судебный иск, давая удовлетворение жертве предыдущих злодеяний, может в то же время устранить скрытую, но реальную несправедливость и равным образом покончить со страхом перед местью сверхъестественных сил. В любом случае, это позволит европейскому своду законов и не вытеснять занятия и веру в колдовство в подполье, и не давать туземцам почувствовать, что они попали в руки всех черных чародеев, какие только есть. И быть может, я рискну сказать, это приведет к публичному обсуждению многих жалоб, которые в ряде случаев действительно можно будет удовлетворить.

Далее антропологу следует предложить несколько практических выводов из своих рассуждений. Прежде всего, было бы уместно не отрицать реальность колдовства, но признать его как факт, утверждая тем самым наличие общего фактора во взаимопонимании между африканцами и европейцами. Коль скоро не все случаи колдовства являются побочным продуктом действительного угнетения, несправедливости или эксплуатации, разрешение разбирать обвинения в колдовстве перед туземным судом могло бы косвенным образом послужить противоядием от магии. Но опять-таки, важнее всего то, что относиться к симптому плохой адаптации иным путем, чем создавать лучшие экономические, политические и правовые условия, явно бессмысленно.

Таблица IV

Схема критического разбора колдовства{91}

Здесь практическая антропология еще раз ведет нас к иной формулировке проблем, к постановке новых вопросов и к анализу, который в то же время становится более обширным, более исчерпывающим, значительно более функциональным и пригодным для практического применения{92}.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.