Страстная неделя

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Страстная неделя

Какие события происходят между торжественным входом Иисуса в Иерусалим и Страстной пятницей, вернее, тем кануном субботнего дня, когда Он умер на Кресте?

Первое событие, о котором рассказывают синоптики Матфей, Марк и Лука в связи с торжественным входом в Иерусалим, – изгнание торгующих из храма. Синоптики относят изгнание торгующих ко времени входа Иисуса в Святой город, в то время как Иоанн это же событие связывает с самым началом проповеди Христа, хотя тоже подчеркивает, что оно имело место в дни праздника Пасхи. К какому же времени отнести это событие – к началу или к концу проповеди?

После входа в Иерусалим Иисус приходит, как говорят Матфей и Марк, в Вифанию, где в доме у Симона прокаженного женщина, не известная нам из этих двух Евангелий по имени, проливает на голову Иисуса драгоценное миро. Этот же факт у Иоанна отнесен к более раннему времени: перед входом в Иерусалим, в Вифании, Мария, сестра Лазаря, проливает на ноги Иисуса драгоценное миро. Об этом же рассказывается в 7-й главе Евангелия от Луки в связи с началом проповеди Иисуса.

Возникает примерно такая же ситуация, как с изгнанием торгующих из храма: три Евангелия связывают этот факт с концом проповеди, одно – с началом. Только в первом случае Марку, Матфею и Луке противостоит Иоанн, во втором – Марку, Матфею и Иоанну противостоит Лука.

У Марка и Матфея женщина проливает миро на голову Иисуса после Его входа в Иерусалим, у Иоанна – накануне входа в Иерусалим. Вот и вся разница. Марк, Матфей и Иоанн подчеркивают, что имя хозяина дома Симон, и называют его Симоном прокаженным. У Луки он тоже Симон, но только Симон фарисей. Марк и Матфей говорят, что женщина проливает миро на голову Иисуса, у Луки и Иоанна она проливает миро на ноги Его и отирает их волосами головы своей. Марк и Иоанн указывают, что миро сделано из нарда (благовония, привозимого из Индии), и подчеркивают, что оно стоит 300 динариев – заработать на него деньги нелегко, для этого надо работать 300 дней, т. е., в сущности, целый год.

В каждом из четырех рассказов есть что-то свое, но в каждом есть также и повторяющиеся детали, роднящие один рассказ с другим. Нельзя сказать, кто прав, кто не прав, чей рассказ первичен, чей вторичен. Можно сказать одно: это взгляд на одно событие, но с разных точек смотрения.

«Ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня не всегда имеете».

Эта фраза Иисуса объединяет рассказы трех евангелистов – Марка, Матфея и Иоанна. Причем на слове «всегда», наверное, стоит логическое ударение, Иисус словно показывает на них рукою: вот они, нищие, в лице которых мы всегда можем встретиться с Ним Самим.

Но есть момент, который объединяет все четыре рассказа о помазании Иисуса миром. Это – смерть. Христос говорит: «Что смущаете женщину? она доброе дело сделала для Меня… Возливши миро сие на Тело Мое, она подготовила Меня к погребению» (Мф 26: 10–12).

Действительно, обычно миро возливают на покойника, чтобы пропитать им его саван. Мария в Евангелии от Иоанна и женщина, не известная нам по имени, в Евангелии от Луки проливают миро на ноги Иисусовы. Таким образом, Он предстает перед нами в этом рассказе еще до смерти, но уже готовый к погребению.

«Он грехи наши Сам вознес Телом Своим на древо…» (1 Петр 2: 24).

Иисус возносит Своим Телом на древо наши грехи и, погружаясь в смерть, освобождает нас от грехов. Не случайно в Евангелии от Луки готовый к смерти и благодаря этой женщине почти погребенный, Он прощает ей грехи. Можно смело говорить о том, что это маленькое событие является введением в весь рассказ о Страстной неделе: оно знак того, что Он идет на смерть, что Он за нас идет ко Кресту.

Дальше синоптики рассказывают о Тайной Вечере, а Иоанн – об умовении Иисусом ног ученикам. Миссия Иисуса – служение. «Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (Мк 10: 45).

Не случайно в литургической практике эти тексты всегда соединяются и в Литургии Страстного четверга читаются вместе. То, о чем говорится в рассказе о Тайной Вечере одним языком: «Сие есть Тело Мое, которое за вас предается» (Лк 22: 19), – другим языком рассказывается в 13-й главе Евангелия от Иоанна, в эпизоде умовения ног. Как на Тайной Вечере, так и в рассказе об умовении ног Иисус предстает перед нами как служащий, на что прямо указывает Евангелие от Луки: «Ибо кто больше: возлежащий или служащий? не возлежащий ли? А Я посреди вас, как служащий» (Лк 22: 27).

После Тайной Вечери Иисус идет в Гефсиманский сад и молится там. Об этом рассказывают Матфей, Марк и Лука. Иоанн добавляет, что «Иисус вышел с учениками Своими за поток Кедрон, где был сад, в который вошел Сам и ученики Его» (Ин 18: 1). Что именно имело место в саду, Иоанн не рассказывает, но из трех синоптических Евангелий мы знаем о Гефсиманском «борении» (выражение из Евангелия от Луки) Иисуса. Три апостола, которых Он взял с Собою: Петр, Иаков и Иоанн, – были свидетелями Его Преображения (когда на горе стали белыми, как свет, одежды Иисуса и просияло, как солнце, лицо Его), и они же сейчас становятся свидетелями человеческой слабости Иисуса. Именно они видели, как пребывает в Нем телесно полнота Божия, видели сияние славы Божией, через Него явившейся, – теперь же они видят, как Он плачет и тоскует, говоря им: «Душа Моя скорбит смертельно». Иисус Молится в Гефсиманском саду: «Авва Отче! Всё возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня» (Мк 14: 36).

Дальше стоят самые главные слова: «Но не чего Я хочу, а чего Ты» (Мк 14: 36). «Впрочем не Моя воля, но Твоя да будет» (Лк 22: 42). «Впрочем не как Я хочу, но как Ты» (Мф 26: 39).

Наверное, вообще возможна только такая молитва: мы просим Бога о помощи, но принимаем Его волю.

В каждом из трех рассказов о Гефсиманском борении есть какие-то детали, отсутствующие в двух других. Так, у Марка ключевое слово этого эпизода – час. Иисус молится, «чтобы, если возможно, миновал Его час сей» (14: 35), а затем, в конце, говорит ученикам: «Кончено, пришел час; вот, предается Сын Человеческий в руки грешников» (Мк 14: 41).

Из Евангелия от Иоанна мы знаем, что «час» – одно из самых важных слов в словаре Иисуса. «Еще не пришел час Мой», – говорит Он Матери Своей во время брачного пира в Кане Галилейской (Ин 2: 4). «Отче, избавь Меня от часа сего!» – восклицает Он в 12-й главе и продолжает: «Но на сей час Я и пришел» (Ин 12: 27).

Это место Евангелия от Иоанна равнозначно Гефсиманской молитве. О часе, который настал, Иисус говорит еще два раза в Евангелии от Иоанна (12: 23; 17: 1). Час – это кульминация, то, ради чего Он живет, то, к чему Он готов с самого начала, – час искупленья, час жертвы, час страдания, час, когда всё решается. И этот час – ключевое слово в рассказе о Гефсиманском борении в Евангелии от Марка и во всём тексте Евангелия от Иоанна.

В Евангелии от Матфея ключевым является другое слово – молиться. Иисус (об этом здесь говорится трижды) молится в момент Своего борения и призывает к этому учеников. «Я пойду, помолюсь там», – говорит Он своим спутникам. Далее описывается моление о чаше: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты» (Мф 26: 39).

Найдя учеников спящими, Христос призывает их бодрствовать и молиться, «чтобы не впасть в искушение», и, «отошед, в другой раз молился…: Отче Мой! если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить ее, да будет воля Твоя» (Мф 26: 42). Затем Он возвращается и снова находит их спящими – «и, оставив их, отошел опять и помолился в третий раз» (Мф 26: 44).

В Евангелии от Луки, где мы находим самый короткий рассказ о Гефсиманском борении, есть, однако, деталь, которой нет ни у Матфея, ни у Марка: «…и был пот Его, как капли крови, падающие на землю» (Лк 22: 44). Здесь мы оказываемся перед лицом огромного человеческого страдания, огромной человеческой боли. Перед нами страдающий Человек. Человек, в Котором страдает всё человечество. Вселенский Патриарх Варфоломей написал об этом так: «В Христе Бог по-человечески испытывает все наши предсмертные муки, беспредельную муку истории, вопль Иова, рождаемый нашей судьбой, кровавый пот».

Момент этого испытания ярче всего передан в рассказе о Гефсиманской молитве у Луки. У этого евангелиста есть еще одно ключевое слово – искушение, с него начинается рассказ (22: 46). Как у Матфея и у Марка, так и у Луки Иисус говорит: «Молитесь, чтобы не впасть в искушение» и «не Моя воля, но Твоя да будет». Эти слова удивительным образом роднят Гефсиманскую молитву с молитвой «Отче наш»: «…да будет воля Твоя» и «не введи нас во искушение». Иными словами, если вчитаться во все три рассказа о Гефсиманском борении, то можно догадаться, что та молитва, с которой обращается Иисус к Отцу, – это молитва Господня, «Отче наш». Поэтому не будем забывать о Гефсиманском моменте молитвы, которую мы произносим каждый день. Помнить о том, что эти два евангельских текста теснейшим образом связаны между собою, просто необходимо.

С рассказом о Гефсиманском борении связано еще одно событие, которое, казалось бы, не имеет ни богословского, ни какого– то другого значения, но тем не менее о нем рассказано не в двух, не в трех, а во всех четырех Евангелиях. Когда Иуда и люди, его окружающие, входят в сад, кто-то из учеников бросается и отрубает мечом или ножом ухо у одного из рабов первосвященника. Об этом рассказывают Марк и Матфей. Об этом рассказывает и Лука, но только он один добавляет, что Иисус, коснувшись головы раба, исцелил его. Наконец, об этом же упоминает Иоанн, который сообщает, что «имя рабу было Малх».

Спрашивается, почему память об этом в общем-то незначительном факте сохранена во всех четырех Евангелиях?

Действительно, это событие более чем второстепенного значения, но зато – запоминающееся, это чисто зрительный образ, который можно увидеть глазами. Рассказ об отсеченном ухе сразу врезается в память читателя и действительно связывает все четыре рассказа в единое целое, перенося нас на место действия. Так каждый из нас становится очевидцем того, что происходит в Гефсиманском саду. Что же касается богословского смысла, то он может быть извлечен из этого рассказа только у Луки, где Иисус касается головы раба и исцеляет его. Это последнее чудо, которое совершает Иисус, идя на вольную страсть.

Его берут под стражу, ведут к первосвященнику. Ученики разбегаются. Собираются свидетели, начинается изучение их показаний: ищут свидетеля, который скажет что-то такое, от чего можно оттолкнуться, чтобы Его осудить; сначала никого найти не могут, потом находят… Иисус предстает перед Пилатом. Тот с самого начала хочет отпустить Его. Евангелие от Иоанна сохранило удивительный диалог между Пилатом и Иисусом: «…Твой народ и первосвященники предали Тебя мне; что Ты сделал? Иисус отвечал: Царство Мое не от мира сего; если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня, чтобы Я не был предан Иудеям; но ныне Царство Мое не отсюда. Пилат сказал Ему: итак, Ты Царь? Иисус отвечал: ты говоришь, что Я Царь; Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего. Пилат сказал Ему: что есть истина? И, сказав это, опять вышел к Иудеям и сказал им: я никакой вины не вижу в Нем…» (Ин 18: 35–38; курсив мой – Г.Ч.).

Пилат если не говорит, то во всяком случае думает по-латыни, именно поэтому слова его вошли в историю в латинском варианте: «Quid est veritas?» Пилат – образованный, культурный, начитанный человек, без сомнения, читавший Лукреция и Вергилия, Горация и Овидия. Он, как и его современники, хорошо знает, что у каждого своя истина, у каждого свой бог, у каждого свои идеи – и общей истины быть не может. Он слегка циничен, любит хорошо одеваться, принимать горячие ванны, любит духи и прочие благовония. При этом он добрый и, в общем, безвредный человек, во многом похожий на людей XX века. Пилату очень хочется отпустить с миром этого несчастного идеалиста, толкующего ему что-то о какой-то истине, которой на самом деле нет, как ему кажется, наивного и поэтому жалкого.

Но Пилат хочет отпустить Иисуса еще и по другой причине: как всякий неверующий человек, он суеверен, и особенно суеверна его жена, как вообще все римлянки того времени. Матфей рассказывает: «Между тем, как сидел он на судейском месте, жена его послала ему сказать: не делай ничего Праведнику Тому, потому что я нынче во сне много пострадала за Него» (Мф 27: 19). Она чего-то боится, и сам Пилат, при всём своем цинизме, тоже чего-то боится. Он слышит от иудеев, что этот Человек называет Себя Сыном Божиим, а поэтому пугается еще больше и понимает, что Его надо отпустить. «…И опять вошел в преторию, и сказал Иисусу: откуда Ты? Но Иисус не дал ему ответа. Пилат говорит Ему: мне ли не отвечаешь? Не знаешь ли, что я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя? Иисус отвечал: ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше; посему более греха на том, кто предал Меня тебе. С этого времени Пилат искал отпустить Его» (Ин 19: 9—12).

Пилат, конечно, знает из мифологии, хотя, разумеется, в это не верит, что боги иногда спускаются с Олимпа и появляются среди людей, как Зевс и Гермес во времена Филемона и Бавкиды. В Деяниях апостолов описывается случай, когда Варнаву и Павла, исцеливших несчастного хромого, приняли за языческих богов – Зевса и Гермеса и даже хотели принести им жертву. Тогда апостолы «разодрали свои одежды и, бросившись в народ», закричали: «…мы – подобные вам человеки и благовествуем вам, чтобы вы обратились от сих ложных к Богу живому…» (Деян 14: 15). Пилат – человек не злой, он не хочет пролития крови невинного, и в то же время суеверный, как все римляне, он чего-то побаивается. Но иудеи кричат: «Распни, распни Его!» Евангелия от Матфея, от Марка и от Луки сообщают, что этот крик побеждает: «и превозмог крик их и первосвященников» (Лк 23: 23).

Но в это не очень верится. Пилат – чиновник, он настоящий профессионал и крику толпы просто так не уступит. Вероятно, Марк и Матфей чего-то не видят. Кое-что из того, чего не видят они, видит евангелист Лука. И кое-что в состоянии увидеть мы, читая Евангелия от Матфея и от Марка. Когда иудеи обсуждают в синедрионе – (сангедри?н) – вопрос об Иисусе, Он обвиняется ими в том, что называет Себя Мессией или Христом, в том, что Он богохульствует и кощунствует, объявляя Себя Сыном Божиим, и т. д. Но, говоря об Иисусе Пилату, они обвиняют Его в совершенно другом преступлении: Он называет Себя Царем.

Пилата, разумеется, не волнуют религиозные разногласия на той территории, которая вверена ему сенатом и принцепсом (императором). Его задача – сохранить на ней общественный порядок, и больше ничего. Он должен наказывать уголовных преступников и, главное, не допускать появления на этой территории новоявленных царьков и правителей. С этим ему положено бороться, и именно поэтому обвинители Иисуса говорят Пилату: «Он называет Себя Царем». Это видно уже из Евангелия от Матфея и Евангелия от Марка. Подробнее об этом говорится в Евангелии от Луки: «И начали обвинять Его, говоря: мы нашли, что Он развращает народ наш и запрещает давать подать кесарю, называя Себя Христом Царем» (Лк 23: 2; курсив мой – Г.Ч.).

Это уже corpus delicti, или состав преступления, поэтому теперь Пилат просто не может не наказать Иисуса. В Евангелии от Иоанна эта тема становится главной. Говоря с Пилатом, первосвященники и старцы всё время подчеркивают одно и то же: «Он называет Себя Царем» – и таким образом переводят дело Иисуса из плоскости религиозной в чисто политическую.

Пилат, однако, не так прост, чтобы поверить им на слово. Он расследует дело, устанавливает невиновность Иисуса и говорит первосвященникам и начальникам: «Вот, я вывожу Его к вам, чтобы вы знали, что я не нахожу в Нем никакой вины» (Ин 19: 4). В Евангелии от Луки Пилат трижды говорит об этом, подчеркивая, что «ничего достойного смерти не нашел в Нем» (Лк 23: 22).

И тем не менее в какой-то момент он вынужден полностью отступить от своей позиции и приговорить Его к смерти. Очень важно понять, когда же наступает этот момент. Синоптики об этом почти ничего не знают, зато достаточно полная информация об этом находится в Евангелии от Иоанна.

«…Пилат искал отпустить Его, иудеи же кричали: если отпустишь Его, ты не друг кесарю; всякий, делающий себя царем, противник кесарю» (Ин 19: 12).

И дальше на вопрос Пилата, обращенный к ним: «Царя ли вашего распну?» – они кричат: «…нет у нас царя кроме кесаря» (Ин 19: 15).

Этим и только этим они ставят точку в процессе над Иисусом. Известно, что римские чиновники, в общем-то, ничего не боялись: ни того, что их уличат во взяткобрательстве, ни того, что их обвинят в нарушении закона. Они были достаточно хорошо профессионально подготовлены и поэтому, чиня беззакония, обычно не допускали промахов, на которых можно было попасться. Римский чиновник безумно боялся только одного: что его обвинят в каких-то личных претензиях к принцепсу, то есть к Цезарю. Все тоталитарные государства в этом очень похожи. Самое страшное здесь – задеть персону императора, персону «главного»; всё остальное сходит с рук. И именно в эту плоскость переводят дело Иисуса первосвященники.

У Августа был друг Корнелий Галл, с которым они вместе учились в школе. Август стал императором, а Корнелий Галл – блестящим поэтом. Овидий считал его своим главным учителем и предшественником, ему подражал Проперций, знаменитый поэт, которым восхищался Гёте. Все необычайно ценили стихи Корнелия Галла – римские писатели, теоретики красноречия, например, Квинтилиан. При этом до нас его произведения не дошли. Чем это объяснить?

Корнелий Галл, приближенный к Августу как его старый друг, во время войны с Марком Антонием выполнял очень ответственные задания: в частности, когда Клеопатра заперлась в мавзолее, он по лестнице поднялся к окошку и через это окошко вел с ней переговоры. Для Августа очень важно было взять Клеопатру в плен живой, чтобы провезти ее в золотых цепях по Риму. Это был бы подлинный триумф… Когда же военные действия закончились и Египет был завоеван, Галл остался там высшим представителем римских оккупационных властей и, казалось, уже сделал блестящую карьеру, но тут его погубил донос. Как только этот донос достиг Рима, Галлу пришлось покончить с собой, и тут уже никакая старая дружба не могла выручить его из беды. В доносе, рассказывает историк Дион Кассий, сообщалось, что Корнелий Галл занят возвеличиванием собственной персоны: он устанавливает свои статуи в разных городах Египта и высекает на пирамидах надписи о своих подвигах. Факты здесь изложены в преувеличенном виде, но они вполне реальны. В Риме действительно сохранился обелиск в честь Корнелия Галла (привезенный сюда из Египта много позднее) с надписями, в которых прославляется Галл, оказавшийся, по мнению их составителей, не только замечательным поэтом, но и великим полководцем. В конце прошлого века была обнаружена каменная стела с надписью на трех языках – египетскими иероглифами, по-гречески и по-латыни, где тоже говорится о великих подвигах Корнелия Галла: усмиряя непокорных царьков, он прошел через пороги до верховьев Нила и сделал то, чего не мог сделать ни один из египетских царей или греческих и римских полководцев.

В политике Галл остался поэтом, но именно это его погубило. Он оказался виновным в том единственном преступлении, которое Август не прощал никому, – в империи может быть культ только одной личности, самого императора.

Освободив из-под стражи Человека, Который называл Себя Царем Иудейским, Пилат бросил бы прямой вызов Тиберию, пасынку умершего к тому времени Августа. Здесь Пилат почувствовал, что дело касается его собственной жизни. Если Он отпустит Иисуса, ему придется или ехать в Рим, где с ним расправятся, или, приняв яд, самому покончить с собой (в Риме предпочитали последний вариант). Пилат понял, что обвинение сформулировано таким образом, что он «не друг Цезарю», а поддерживает какого-то Иисуса, называющего Себя Цезарем. Именно тогда он испугался – и приговорил Иисуса к смерти.

В деле Иисуса действует несколько сил. Во-первых, архиереи и старцы – элита Иерусалимского храма, люди, без сомнения, честные, верующие, но не способные довериться чувствам и убежденные в том, что суть религии заключается только в верности традиции. Понятая так религиозность заставляет их видеть в Иисусе богохульника, достойного смерти.

Во-вторых, ученики с их неверностью: смутились, испугались и разбежались.

В-третьих, Пилат – человек почти честный и пытавшийся что-то сделать для Иисуса, но лично трусливый и поэтому отступивший перед угрозой собственной жизненной катастрофы.

Четвертая сила – римские воины, которые об Иисусе услышали в то утро впервые. Они не имеют к Нему никакого отношения и вообще не знают, Кто это такой. Малообразованные люди, они жаждут грубых развлечений, которых здесь, в Палестине, им явно не хватает. И вот Он в их власти. Его одевают в царскую одежду, надевают на Него терновый венец, дают Ему в руки трость, смеются, кланяются и восклицают: «Радуйся, Царь Иудейский» (Мк 15: 18). Его бьют и плюют в Него только для того, чтобы повеселиться, и ни для чего другого. В сущности, все они – неплохие ребята, только очень грубые, необразованные и привыкшие к дурацким шуткам, как все солдаты, – вот и всё. Они не догадываются даже, что принимают участие в чем– то страшном.

Есть еще одна, пятая сила. Человек, который не присутствует на страницах Евангелия, но в конце концов становится чуть ли не ключевой фигурой. Он боится всех – и богов, и людей. Он сбежал из Рима и поселился на острове Капри, окруженный верными ему воинами. Здесь он читает ученые книги, управляет империей на расстоянии, приходит в ужас, когда получает мрачные сведения из разных религиозных центров. Это Тиберий. Вероятно, когда до Тиберия дошла весть о том, что Пилат распял Иисуса, именно он испугался этого больше всех. Но ведь только из-за Тиберия Пилат распял Иисуса.

В результате получается, будто в смерти Иисуса не виноват никто. Первосвященники и старцы – просто фундаменталисты. Пилат – просто трусливый человек, испугавшийся личной катастрофы. Ученики просто разбежались. Римские воины – просто грубые солдаты со своими казарменными шутками. Тиберий вообще не имеет к этому никакого отношения. Он, наверное, был бы готов первый сделать что-то для Иисуса, потому что он боится богов и их гнева; он, вероятно, как и многие люди его времени, видел в Иисусе одного из языческих богов, сошедшего зачем-то на землю. Иуда, и это надо ясно понимать, тоже не главный виновник того, что случилось. Это просто маленький человек, решивший воспользоваться ситуацией и заработать на ней денег, пусть и небольшую сумму, – если бы его не было, Иисуса всё равно схватили бы, только на два часа раньше или, наоборот, позже. Иуда получил свое, но не выдержал и покончил с собой.

Таким образом оказывается, что каждый по отдельности здесь слаб, конечно, может быть, и глуп, но не совсем плох и не преступен. А все вместе делают нечто чудовищное! Страшно, когда людей, по одиночке неплохих, объединяет не Бог, а зло, – тогда в них начинает действовать черная сила, которая способна на всё. Вот, наверное, самый страшный урок Страстной недели.

Но Иисус идет вперед. И только тем, что Он неуклонно идет вперед, Он побеждает зло, с которым, как и Он, сталкиваемся и мы в нашей жизни.

В тексте у каждого евангелиста есть какие-то особенности в рассказе о Страстной пятнице и о Кресте. Так, Матфей говорит о землетрясении в момент смерти Иисуса. Марк и Лука упоминают о тьме, которая настала по всей земле с часа шестого до часа девятого, и о разодравшейся завесе храма. Но только Матфей говорит о землетрясении и о том, что мертвые воскресли, вышли из гробов своих и стали благовествовать. Образ такого рода космической катастрофы есть уже у пророков Амоса, Иезекииля, Исайи, Даниила, Иеремии. Эта сцена у Матфея написана чисто библейским языком. Так представляли День Господень пророки: землетрясение, померкшее солнце, мертвые, которые выходят из гробов… Настал День Господень. Настал День Суда.

Ничего подобного нет в Евангелии от Иоанна. В нем Спаситель, стоя перед нами в Своем застиранном хитоне, просто говорит: «Ныне суд миру сему» (Ин 12: 31). На самом деле и здесь, и там говорится об одном – только по-разному.

В Евангелии от Марка подчеркивается, что Крест связан с тремя определенными моментами дня: «Был час третий и распяли Его… В шестом же часу настала тьма по всей земле, и продолжалась до часа девятого. В девятом часу возопил Иисус громким голосом: “Элои?! Элои?! лама? савахфани??” что значит: “Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?”… Иисус же, возгласив громко, испустил дух» (Мк 15: 25, 33–34, 37; курсив мой – Г.Ч.).

До сих пор утреннее богослужение включает в себя третий и шестой часы, а перед наступлением вечера совершается девятый час. Евангелие от Марка навсегда связало Крест и смерть Иисуса с молитвенным распорядком дня.

В Евангелии от Марка есть еще одна деталь, на которой не останавливаются другие евангелисты. После смерти Иисуса к Пилату приходит Иосиф из Аримафеи с просьбой отдать ему Тело Иисусово. Пилат удивился, что Он уже умер, и спросил, давно ли (Мк 15: 44). «Удивился, что Он уже умер» – это важное сообщение для нас сохранил только Марк.

Очень богато деталями, каких нет в других Евангелиях, и Евангелие от Луки. Петр отрекся от Иисуса уже в третий раз, «и тотчас, когда еще говорил он, запел петух» (Лк 22: 60). «Тогда Господь, обратившись, взглянул на Петра; и Петр вспомнил слово Господа, как Он сказал ему: прежде, нежели пропоет петух, отречешься от Меня трижды. И, вышед вон, горько заплакал» (Лк 22: 61–62).

Момент, когда Иисус смотрит на Петра, зафиксировал только евангелист Лука. Нигде больше об этом взгляде, брошенном Учителем на ученика в тот страшный момент, не рассказывается.

Вторая деталь, которая есть только в Евангелии от Луки, – это встреча с женщинами на дороге ко кресту. Иисус, обращаясь к рыдающим женщинам, говорит: «…дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и детях ваших» (Лк 23: 28).

В Иерусалиме богатые женщины готовили одурманивающий напиток, который помогал обреченным на смерть легче умереть. Вероятно, они несли сосуды с этим питьем к месту казни. И на дороге ко кресту встретили Иисуса. Как пишет Патриарх Варфоломей: «Мужчины Его осуждают на смерть, а женщины в это время о Нем плачут».

Третий момент: разбойник благоразумный, которого «во едином часе раеви сподобил еси Господи», разбойник, уверовавший в Иисуса… «Один из повешенных злодеев злословил его и говорил: если Ты Христос, спаси Себя и нас. Другой же, напротив, унимал его и говорил: или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? И мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли; а Он ничего худого не сделал. И сказал Иисусу: помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!» (Лк 23: 39–42).

Этот разбойник упомянут только в Евангелии от Луки. И наконец, только у Луки сохранена молитва Иисуса на кресте: «Отче, прости им, ибо не знают, что делают» (Лк 23: 34).

И взгляд Иисуса, брошенный на Петра, и встреча с женщинами на дороге к Голгофе, и раскаяние благоразумного разбойника, и его молитва «Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое», и молитва Христа за врагов говорят об одном: христианство есть религия отношений между людьми. Все эти детали связаны с какими-то человеческими отношениями – вне их нет веры в Бога. Это подчеркивается в Евангелии от Луки.

Наконец, есть четыре важные детали в Евангелии от Иоанна. Во-первых, надпись на кресте. О ней говорят все четыре евангелиста, но только Иоанн указывает, что надпись эта была сделана на трех языках: на иврите, на греческом и на латыни. «Пилат же написал и надпись и поставил на кресте. Написано было: “Иисус Назорей, Царь Иудейский”. Эту надпись читали многие из Иудеев, потому что место, где был распят Иисус, было недалеко от города, и написано было по-еврейски, по-гречески, по– римски» (Ин 19: 19–20).

В современных переводах Евангелия от Луки тоже есть указание на то, что надпись была сделана на трех языках. Но это поздняя вставка, которая попала лишь в византийские рукописи, – в древнейших копиях Евангелия от Луки ее нет. Значит, трехъязычность надписи известна только по свидетельству Евангелия от Иоанна. О чем она говорит? Конечно, о том, что уже в Страстную пятницу Иисус со Своей проповедью вышел за рамки Иудеи, ибо Его судьба была уже тогда интересна не только иудеям, но и грекам, и римлянам. Можно, однако, в этой надписи увидеть и нечто другое. Здесь и на языке религии – иврите – написано, что Иисус – Царь Иудейский; и на языке философии и культуры – на греческом; и на языке государства и права – на латыни. Это значит, что все аспекты человеческой жизни затронуты здесь, на Голгофе, – в нашей жизни всё связано с Голгофой, в нашей жизни всё связано с Крестом.

Это первая особенность. Кроме того, только у Иоанна говорится о том, как у Креста стоит Мария и рядом с Ней – ученик, «которого любил» Иисус. Только здесь Иисус обращается к ученику со словами: «Се, Матерь твоя», – и к Матери Своей: «Се, сын Твой» (Ин 19: 26–27). Момент усыновления человечества Марией при Кресте описан только в Евангелии от Иоанна.

«Разделили ризы Мои между собою и об одежде Моей бросали жребий» (Ин 19: 24). Хитон этот был не сшитый, а тканый. Такие хитоны носили первосвященники в храме. Именно такой хитон носил Иисус как подлинный Первосвященник, как истинный Архиерей, как называется Он в литургической молитве, читающейся во время Херувимской песни. Хитон этот нельзя разделить, его можно только разодрать на части, потому что Он – един, как Церковь. В будущем с хитоном Иисуса станут сравнивать Его Церковь.

«Но один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода. И видевший засвидетельствовал, и истинно свидетельство его; он знает, что говорит истину, дабы вы поверили» (Ин 19: 34–35).

«И видевший засвидетельствовал, – подчеркивает евангелист Иоанн, – и истинно свидетельство его». Это свидетельство действительно очевидца, хотя известно, что трупы не кровоточат… Произошло что-то странное, что-то непонятное. Евангелист об этом написал как свидетель: не понимая, зачем он сообщает об этом факте, только чтобы сохранить его в памяти.

Очень важно сопоставить это сообщение Евангелия от Иоанна со свидетельством Евангелия от Марка. Пилат удивился, узнав, что Он уже умер. Значит, Иисус на Кресте умер быстро, много быстрее, чем обычно умирает осужденный на такую смерть. Почему? Отказало сердце… Современная патологоанатомия говорит, что когда человек умирает от обширного инфаркта, то кровь лопнувших кровеносных сосудов, смешиваясь с жидкостью, которой наполнена околосердечная сумка, не сворачивается. И тогда, действительно, если резким движением пронзить бок в области сердца, эта смешавшаяся с лимфой и потому не свернувшаяся кровь вытечет из мертвого тела. Это значит, свидетельства Евангелия современному читателю достаточно не только для того, чтобы понять, что евангелист Иоанн действительно сообщил об увиденном им самим, но и для того, чтобы поставить диагноз: Иисус на Кресте умер оттого, что не выдержало Его сердце. Страшно… Это абсолютно человеческая смерть. Иисус умер, как умирает каждый из нас.

Иисус умер, как и должен умереть Тот, Кто есть, по определению Халкидонского Собора 451 года, полностью Человек, но умер, чтобы воскреснуть, ибо в Нем вся полнота Божества пребывает телесно (см. Кол 2: 9).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.