Наследие христианского Запада и православный Восток[18]

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Наследие христианского Запада и православный Восток[18]

Отношения между латинским Западом и православной Русью существовали всегда, хотя не всегда были заметны, а поэтому описаны далеко не во всех аспектах. Писатели XIX века либо хвалили (Чаадаев, Вл. Соловьёв), либо, наоборот, ругали (Самарин, И. С. Аксаков) латинский Запад, занимая достаточно последовательно филокатолические или соответственно антикатолические позиции. На наш взгляд, такой подход к проблеме отношений между Западом и Востоком устарел. Сейчас, когда папа Иоанн Павел II в апостольском письме от 2 мая 1995 года подробнейшим образом показал, что значит духовность христианского Востока для католического Запада, нам представляется необходимым, не закрывая глаза на те сложности, которые существовали и существуют в отношениях между православными и католиками, уяснить на конкретных примерах, что именно дал православной России христианский Запад – только ли присутствие католиков как западного, так и восточного обряда в западных областях бывшей Российской империи и проистекающие отсюда сложности или что-то еще другое.

Первоучители славянские

Свв. Кирилл и Мефодий, работая над славянским переводом Евангелия и пользуясь, разумеется, греческим оригиналом, в ряде мест, не находя в языке славян полной аналогии для какой-либо греческой конструкции, обращались к латинской Вульгате. Например, молитва мытаря (Лк 18: 13), если бы она была переведена прямо с греческого, звучала бы так: «Боже, очисти мя грешнаго». Нигде более в Новом Завете не встречающийся глагол «очищать» (?????????) первоучители перевели как «милостив буди», оттолкнувшись от латинского propitius esto, вместо ожидаемого «очищати», ибо именно так он переводится на славянский язык в Септуагинте (например, 4 Цар 5: 18; Пс 24: 11; 64: 4; 78: 9)[19], именно так присутствует и в молитве «Пресвятая Троице, помилуй нас. Господи, очисти грехи наша…»

Примеров такого обращения к Вульгате в славянском Евангелии очень много. Солунские братья, как образованные люди своей эпохи, не могли не знать латинский язык, но, главное, они не боялись его и смело обращались к латинской традиции интерпретации текста Писания, когда встречались с трудными для переводчика местами. О том, что латинский язык не был чужд христианам Востока и сыграл свою роль в складывании славянского языка, говорят и такие слова, как «олтарь» (от altare), «орарь» (от глагола orare) и «антиминс» (от греческого ????, «вместо», и латинского mensa, «престол»).

Освященная опытом славянских первоучителей традиция обращения к Вульгате не умерла и позднее. Архиепископ Новгородский Геннадий, работая в конце XV века над полным переводом славянской Библии, имел в числе своих сотрудников доминиканца отца Вениамина, славянина родом и латинянина по вере. Целый ряд книг (Паралипоменон, Ездры, Неемии, Товит, Юдифь, Премудрости, Маккавейские и частично Иеремии и Иезекииля) был переведен отцом Вениамином в 1491 году для Геннадиевой Библии из Вульгаты, причем вместе с предисловиями блаженного Иеронима. Еще позднее, в XVII и XVIII веках, латинскую школу прошли митрополиты Петр Могила и Стефан Яворский, св. Димитрий Ростовский и десятки, если не сотни, других церковных писателей. Таким образом, латинская ученость, как первый из даров латинской Церкви Востоку, никогда не отвергалась православием.

Русь и западный мир после 1054 года

Латинский епископ Бруно побывал в Киеве при князе Владимире, что было вполне естественно до 1054 года. Но и после того, как Константинополь и Рим прервали отношения друг с другом, Киев продолжал какие-то контакты с Западом. Так, английская принцесса Гита (дочь погибшего в битве при Гастингсе короля Гарольда) стала женой Владимира Мономаха, родившегося, как известно, в 1053 году.

Когда в 1087 году итальянские купцы перевезли гроб с останками св. Николая из Мир Ликийских в Бари, это событие было воспринято на Руси не как святотатство (именно в буквальном смысле слова!), то есть похищение святыни, что казалось бы вполне естественным, а как пренесение мощей и «день светлаго торжества» (см. тропарь праздника) – так появился весьма любимый на Руси праздник Николы Вешняго, неизвестный другим православным народам (9/22 мая). В каноне этому дню между прочим говорится: «Пастырь Христова стада, отче, иным овцам посылаешися, к латинскому языку, да вся удивиши чудесы твоими и ко Христу приведеши, блаженне, Ему же и о нас молися непрестанно» (1: 3) и далее: «Благословен Господь Бог наш, яко прослави святителя во странах, чудес струи испущающа, в Мирех и в латинех вся исцеляюща и в России милостивно посещающа» (9: 1). Автор канона, а вместе с ним и вся Церковь, использующая его для богослужебных целей, таким образом, прекрасно отдают себе отчет в том, что святой после пренесения его мощей в Барский град прославился именно среди латинян, но воспринимают это как его всемирное торжество – «град Барский радуется, и с ним вселенная вся ликовствует песньми и пеньми духовными» (тропарь). Ни следа враждебности по отношению к христианскому Западу здесь нельзя обнаружить при всём желании.

В «Повести, еже о пренесении честных мощей иже во святых отца нашего Николая архиепископа града Миры» особое внимание обращает на себя следующее место: «В третие же лето по пренесении честных мощей его, тут сущий народи, священники же и вси правовернии людие, послали в Рим к папе и к патриарху Герману[20] моление, яко да со всем освященным своим собором снидет в Бар град, и церковь новую, что они создали во имя святого отца Николая, освятит, и честные его мощи в новую раку своими священными руками преложит, и всё по чину благоговейно да совершит. Священнейший же Герман патриарх послание прочтя, и хотя и был он отторжен от соборной[21] церкви за неисправление во благочестии, но радостью великою возрадовался зело, ибо услышал, что такой великий светильник преславными чудесами сияет, и тотчас со всем своим собором в путь отправился».

Из этого текста ясно, что на Руси известно о разрыве между Римом и Константинополем («был он отторжен от соборной церкви»!), но при этом папа Герман называется «священнейшим патриархом», и вообще о нем говорится с симпатией и весьма уважительно, жители же Бари характеризуются как «правовернии», иными словами, как православные, но, во всяком случае, не как еретики, раскольники, схизматики и т. п.

С Запада из Флоренции прибыл на Русь Максим Грек, замечательный церковный писатель и почитаемый (не только нами, но и старообрядцами) святой. Это случилось в XV веке. Много раньше, в XII веке, на Русь, в Новгород, прибыл из Рима другой монах, по имени Антоний, – он стал одним из первых новгородских святых и почитается именно как Антоний Римлянин (память 3/16 августа). В XV веке откуда-то с Запада пришел на Русь св. юродивый Исидор Ростовский (память 14/27 мая), бродивший с посохом из страны в страну и в конце концов оказавшийся у нас. Особенно широко почитается св. Исидор в северных областях России.

Это второе из приношений Запада христианскому Востоку следует, наверное, назвать, не забывая при этом, что оно не прекратилось и после 1054 года, даром человеческого взаимопонимания.

Западная икона

Следующим, третьим даром католической Церкви православной надо признать иконы. Византийская икона и в Средние века чрезвычайно высоко ценилась на Западе (так, именно византийского происхождения чтимая икона Св. Девы в Болонье – главная святыня города), но в наше время она стала просто неотъемлемой частью западной духовности. Так, например, главной святыней храма Св. Троицы в Париже и символом его общины стала копия «Троицы» преподобного Андрея Рублёва. При этом в России еще в XVIII веке получила достаточно широкое распространение западная икона – Восток и Запад как бы обменялись дарами друг с другом.

Из Модены в начале XVIII века (вероятно, в 1717 году) граф Б. П. Шереметев привез и поместил в храме Успения Божьей Матери в селе Косине близ Москвы икону Св. Девы. Вскоре она стала почитаться как чудотворная, а в 1848 году в честь ее был установлен особый праздник 20 июня или 3 июля по новому стилю, а икона получила название Моденской или Косинской. Писательница Т. Толычова, автор замечательных «Семейных записок»[22], в книжке «Село Коссино»[23] писала о Моденской иконе: «Под другим названием знает ее народ, но икона, которой приносит он теплые молитвы, была написана под южным небом, и ей молились когда-то на чуждом нам языке. Известно по преданию, что один из наших вельмож привез ее из Модены, и вот уже полтора столетия, как стоит она в Коссине, посвященном издревле верованиями народа Пречистой Деве». Икона, привезенная из Италии, стала поистине народной святыней, в наши дни списки ее можно встретить во многих подмосковных храмах, особенно к юго-востоку от Москвы (Вешняки, Никольское-Архангельское, Наташино и др.).

Тондо Рафаэля, так называемая Madonna della sedia («Мадонна в кресле»), почитается в России как чудотворная икона Трех Радостей. Особо чтимый список ее находился до революции в недавно обновленной московской церкви Св. Троицы на Грязях на Покровке. Эта икона была привезена непосредственно из Италии в начале XIX века молодым художником, который учился во Флоренции, сам написал эту копию и после возвращения в Москву пожертвовал ее в свой приходской храм. Праздник в честь иконы Трех Радостей – на другой день после Рождества Христова.

Западного письма и Ахтырская икона: на ней Святая Дева изображена с непокрытой головой, распущенными по плечам волосами, во время молитвы перед небольшим, стоящим на столике Распятием piis cum manibus, то есть с руками, сложенными вместе, как это делается во время молитвы. Жест зигот[24], столь типичный для Запада, как известно, не принят на Руси – тем не менее, именно так изображена здесь Матерь Божия. Икона эта была обнаружена летом 1739 года близ Ахтырки (сто с небольшим километров от Харькова) местным священником отцом Даниилом Васильевым. Он косил траву и на луговине, как гласит местное предание, неожиданно нашел икону. Первое время хранил образ у себя дома, затем, когда слава о нем стала распространяться, передал в храм Покрова Богородицы, в то время деревянный. Позднее в честь Ахтырской иконы был установлен особый праздник 2/15 июля, а в 1753 году на месте Покровского храма началось строительство каменного собора, который был освящен в 1768 году. В Москве чтимый список с этой иконы имелся в церкви св. Тихона Амафунтского на Арбатской площади, ныне церковь эта разрушена. Теперь он находится в храме св. апостола Филиппа близ Арбата в Афанасьевском переулке.

В храме св. Димитрия Солунского в селе Малахове под Москвой (Раменский район) есть западного письма икона Пресвятой Девы, которую называют здесь Солнечной. Особого праздника в ее честь в календаре нет, документально история этого образа не прослеживается, но старая прихожанка этого храма рассказывала мне, когда я еще студентом бывал в этой деревне, что некогда эта икона приплыла сюда по реке. Совсем как у Н. С. Гумилёва:

Порою крестный ход и пение,

Звонят во все колокола,

Бегут, то значит – по течению

В село икона приплыла.[25]

В сельских храмах по всей стране, даже теперь, когда в большинстве своем они разрушены или, во всяком случае, разорены, можно обнаружить немало икон, привезенных сюда местными помещиками из Италии и Франции в течение XVIII и XIX столетий. И повсюду они как-то особо почитаются. В Ахтырку, как свидетельствует литература прошлого века, в частности «Памятная книжка Харьковской губернии», приезжали лишь затем, чтобы поклониться иконе; в сущности, именно вокруг иконы вырос город и только ею был знаменит.

Во многих православных храмах можно найти списки Ченстоховской и Остробрамской икон. В Вильнюсе, где находится Остробрама, перед ней преклоняют колени равно благоговейно и католики, в принадлежащей коим часовне находится икона, и православные. Протоиерей Иоанн Бухарев в книге «Чудотворные иконы Пресвятой Богородицы»[26] пишет: «Все жители Вильны и окрестных мест, как православные, так и католики, имеют благоговейное почитание к сей чудотворной иконе»[27]. Списком с Остробрамской иконы была келейная икона Пресвятой Богородицы у преподобного Серафима Саровского – «Радость всех радостей», обычно называемая «Умиление»; вероятно, этот список был получен из Академии художеств в Санкт-Петербурге, с которой у Сарова были постоянные связи. Западного происхождения такие иконы Матери Божией, как «Всех скорбящих Радость», Филермская, Семистрельная и другие.

Епископ Мелетий (Якимов) в книге о святителе Иннокентии Иркутском сообщает, что святой всю жизнь возил с собою на холсте писанный образ Сердца Иисусова. После смерти и канонизации владыки эта икона как великая святыня хранилась в благочестивом семействе, где бывал св. Иннокентий. Ее в конце XIX века видел там епископ Мелетий.

Фома Кемпийский и Лоренцо Скуполи

Четвертый дар – аскетика, в частности две книги: «Подражание Христу» (Imitatio Christi) Фомы Кемпийского и «Духовная брань» Лоренцо Скуполи, получившие в России самое широкое распространение, и, хотя в духовной жизни православного Востока (прежде всего Афона и России) литература по аскетике занимает особенное место, это в первую очередь «Добротолюбие».

И тем не менее «Подражание» в переводе на славянский было распространено по всей России; среди переводчиков нельзя не назвать владыку Антония (Стаховского), митрополита Тобольского и Сибирского, умершего в 1740 году. Этот перевод долгое время сохранялся в его архиве в Тобольской семинарии. Св. Димитрий Ростовский в своем «Алфавите Духовном» почти на каждой странице в той или иной форме использует темы, мысли и даже фразеологию Фомы Кемпийского.

В дворянской среде Imitatio читалось по-французски, и опять-таки повсеместно. А. С. Пушкин писал об авторе «Подражания», что он принадлежит «к сим избранным, которых ангел Господний приветствовал именем человеков благоволения»[28]. Н. В. Гоголь, в обращении которого ко Христу эта книга сыграла огромную роль, советовал в 1844 году М. П. Погодину читать Imitatio каждый день, сообщая, что сам поступает именно так. В письме к С. Т. Аксакову, М. П. Погодину и С. П. Шевырёву из Ниццы он писал: «Читайте всякий день по одной главе, не больше, если даже глава велика, разделите ее надвое. По прочтении предавайтесь размышлению о прочитанном. Переворотите на все стороны прочитанное с тем, чтобы наконец добраться и увидеть, как именно оно может быть применено к вам, именно в том кругу, среди которого вы общаетесь, в тех именно обстоятельствах, среди которых вы находитесь… Старайтесь проникнуть, как может всё это быть применено именно к жизни, среди светского шума и всех тревог»[29]. Гоголю на это письмо довольно резко ответил С. Т. Аксаков, написавший, что он читал эту книгу еще тогда, когда Гоголь читать не умел, и поэтому считает его нравоучения неуместными. Письмо Аксакова интересно тем, что в нем, с одной стороны, просматривается уже вызревающее в среде будущих славянофилов неприятие Запада и вместе с тем подчеркивается, что такую книгу, как Imitatio, должен еще в юности прочитать всякий, кто считает себя хоть сколько-то образованным человеком.

И позднее «Подражание» читали повсюду; в конце XIX века на русский язык его перевел не кто-то, а сам К. П. Победоносцев, которого филокатоликом уж никак не назовешь. Хотя были у «Подражания» в России и принципиальные противники, в частности – св. Игнатий Брянчанинов.

«Брань духовная» (Il combattimento spirituale) отца Лоренцо Скуполи (1530–1610) была впервые издана на русском языке в 1784 году в переводе Ивана Самойловича Андреевского (1759–1809); правда, сделан этот перевод был не с итальянского, а с польского языка. В 1794 году книга эта была переиздана с исправлениями, сделанными архимандритом Мефодием (Смирновым) из Новоспасского монастыря в Москве. Он же прибавил к тексту «приличные из сочинений святых отец рассуждения» и дал книге новое название – «Подвиг христианина против искушений». В третий раз книга Лоренцо Скуполи вышла в России в 1816 году в переводе Александра Федоровича Лабзина, скрывшегося под псевдонимом У.М., то есть Ученик Мудрости.

Книга эта осталась почти незамеченной и, в отличие от «Подражания», неизвестной русскому читателю вплоть до 1892 года, когда она появилась вновь – теперь в переводе св. Феофана Затворника. Однако св. Феофан переводил не французский перевод, сделанный в начале XIX века отцом Жаном Бриньоном, а греческое переложение, осуществленное преподобным Никодимом Святогорцем (1749–1808). Этот замечательный греческий аскет, духовный писатель и святой под заголовком «Невидимая брань» перевел книгу Лоренцо Скуполи на греческий, включив в свой ее вариант довольно много ссылок на греческих аскетов, чьи писания были им же изданы в «Добротолюбии». В таком виде книга попала к св. Феофану, который начал переводить ее довольно точно, затем, дойдя до середины и обнаружив, что книга западного происхождения, начал ее переделывать и исправлять, что особенно заметно в последних главах (об этом он подробно рассказывает в письмах), но не сильно. Книга была принята читателями как труд Никодима и каких-то его не названных по именам предшественников и сразу получила самое широкое распространение, став чуть ли не самым популярным и читаемым пособием по аскетике. Старые московские протоиереи в 60-е годы советовали нам читать именно Никодима Святогорца, а не «Добротолюбие». В сравнении с «Добротолюбием» «Невидимая брань» производит довольно интересное впечатление: на первый взгляд она ничем от него не отличается, однако, если приглядеться, здесь можно заметить четыре принципиально новых момента.

1. Здесь, в отличие от большинства аскетических текстов, дается совет «не изображать мысленно пред собой нечистоту и срамоту грехов, а рассуждать о таких предметах, которые бы заслонили собой эти срамные вещи и совсем отвлекли от них внимание»[30]. «Когда страстное смятение прокрадется в сердце, – говорит автор, – не бросайся на страсть, чтобы побороть ее, а сойди поскорее в сердце и напрягись умирить его»[31]. В аскетике «Невидимой брани» нет анатомирования греха, которым увлекались египетские подвижники, бичевавшие нравы языческой Александрии. Путь, предлагаемый тут, сродни тому, о котором говорит старец Михаил с Нового Валаама: «Как появился прилог, отсекай его сразу молитвой Иисусовой. А если станешь его рассматривать, то он к тебе приразится, ты им заинтересуешься»[32].

2. Аскет представлен здесь не в пустыне, не в вакууме, а среди людей. «Не пропускай ни одного представляющегося случая к сделанию какого-либо добра», – говорит Лоренцо Скуполи у св. Феофана[33]. И далее: «Радуйся с радующимися и соскорби скорбящим, никого не осуждай и не уничижай, даже в мысли и чувстве, от ищущих у тебя совета и вразумления не скрывай истины, когда знаешь, сам же в учители никому не навязывайся, паче же всего блюди мир и согласие со всеми, с готовностью на всякие для того с твоей стороны жертвы, и всевозможно избегай соблазнить кого»[34].

3. Автор советует своему читателю постоянно читать Евангелие и размышлять над земной жизнью Спасителя, в особенности над Его страстями. Правда, святитель Феофан, который не очень поощрял чтение Евангелия мирянами, постарался свести эти советы к минимуму, но тем не менее они четко слышатся и в его переводе «Невидимой брани».

4. Наконец, Лоренцо Скуполи подчеркивает особенное значение таинства Евхаристии в духовной жизни. «Святых Христовых Тайн причащайся как можно чаще»[35]. Это тоже резко отличает эту книгу от «Добротолюбия», где почти не говорится о литургии (поскольку среди аскетов почти не было пресвитеров, а поэтому причащались они иногда один раз в несколько лет), но зато сразу заставляет нас вспомнить о том, что говорили о Евхаристии и об участии в ней мирян преподобный Серафим и отец Алексий Мечёв. Книга с такой установкой просто не могла не быть принята православным читателем на рубеже XIX и XX веков.

Via Crucis

Пятый дар – богослужебный. Чин литургии Преждеосвященных даров, совершаемой по средам и пятницам в течение всего Великого поста, а также в первые три дня Страстной седмицы, не случайно носит имя святителя Григория Двоеслова, папы Римского.

Пассии, которые служатся воскресными вечерами Великого поста и представляют собой малое повечерие или, в современной практике, вечерню с чтением одного из евангельских рассказов о страстях Христовых, тоже появились под влиянием римского обряда. В богослужебном уставе пассий нет, а само слово это латинское (passio – «страсть»). Впервые указания на то, как следует служить пассии, появляются в Цветной Триоди, напечатанной в 1702 году в Киево-Печерской Лавре. Первоначально они совершались по пятницам, то есть именно в те дни, когда согласно римскому обряду положен Крестный путь – Via Crucis. Примечательно, что появляются пассии в XVIII веке, именно в ту эпоху, когда обычай совершать Via Crucis получает распространение в католической Церкви повсеместно. Бенедикт XIV, избранный папой в 1741 году, в течение первого года своего понтификата опубликовал десять документов по вопросу о Крестном пути и рекомендовал приходским священникам совершать его повсюду.

Нет нужды сегодня решать, появились пассии в подражание службам, установленным у католиков, или же в противовес им, именно чтобы отвлечь православных от полюбившегося им нового чина прославления Святых Страстей в польских костелах, которые они начали из-за этого посещать по пятницам (именно так трактовался этот вопрос в литературе XIX века). Пассии ныне совершаются по всей России в каждом православном храме, множество людей стекаются на эти богослужения, и, наверное, вообще невозможно теперь представить себе пост без пассий, как невозможно представить себе его без Великого Покаянного канона Андрея Критского. О существовании же такой молитвенной практики, как Крестный путь, 99 процентов православных людей просто ничего не знают. Поэтому, даже если некогда при Петре Могиле пассии и были введены в противовес Крестному пути, то роль «отвлекающего маневра» они переросли давным-давно – за последние сто с лишним лет они приобрели самостоятельную ценность и стали неотъемлемой частью нашего богослужения. Достаточно вспомнить пассии, совершавшиеся отцом Всеволодом Шпиллером в храме св. Николая в Кузнецах, на которые в 60-е и 70-е годы стекалась без преувеличения половина православной Москвы.

Отметим, что Крестный путь складывается из двенадцати стаций (или стояний), к которым затем были прибавлены еще две (Снятие со креста и Положение во гроб), что как-то сразу заставляет вспомнить о двенадцати Евангелиях Страстей Христовых, которые согласно нашему богослужебному уставу читаются в Великую пятницу на утрени и составляют важнейшую часть богослужения в дни Страстной недели. Теперь, вероятно, уже нет никакой возможности установить, кто у кого (Запад у Востока или наоборот) заимствовал двенадцатичастную структуру этого чина; ясно одно – взаимосвязь между службой Святым Страстям на православном Востоке и на католическом Западе не исчерпывается тем, что пассии появились в связи с распространением Крестного пути. Родство это уходит в историю Церкви первых веков.

«Разрешаю тя от всех грехов твоих»

Отметим еще один момент в богослужебной практике, который можно назвать западным даром христианскому Востоку. Произносимые священником в конце исповеди слова «Господь и Бог наш Иисус Христос благодатию и щедротами своего человеколюбия да простит ти чадо… вся прегрешения твоя, и аз, недостойный иерей, властию Его, мне данной, прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих (deinde ego te absolvo a peccatis tuis) во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа» отсутствуют в наших древних Требниках и появляются только в богослужебных книгах киевской печати при митрополите Петре Могиле под влиянием соответствующей формулы в римской практике. Можно, конечно, обсуждать, как делал это отец Александр Шмеман, целесообразно ли было включение этой формулы в византийский чин таинства покаяния, нужна ли она вообще, если в нашем чине есть такая молитва: «Господи Боже, спасения рабов Твоих…», о которой в Требнике замечено: «Тогда преклоняет главу исповедуемый. Духовный же глаголет молитву сию». В этой молитве есть слова «подаждь ему образ покаяния, прощение грехов и отпущение, прощая ему всякое согрешение, вольное же и невольное», делающие как будто излишней формулу «Господь и Бог наш…» Однако она, хотим мы того или нет, стала просто частью нашей жизни; все мы без исключения до такой степени привыкли к тому, что священник, накрывая нам голову епитрахилью, читает ее и только затем преподает нам благословение Божие (ахматовское «прикосновение сквозь ткань руки рассеянно крестящей»), что отказаться от нее теперь и не нужно, и не получится.

Богородичное правило

В конце XIX века в России, со ссылкой на опыт преподобного Серафима, стал распространяться обычай читать 150 раз молитву «Богородице, Дево, радуйся!», прибавляя к каждому десятку «Отче наш» и, если можешь, молитвенное размышление об одном из событий в жизни Пречистой Девы и Матери. Это правило практически ничем не отличается от Розария, как известно, распространенного по всему католическому миру. Известный своей молитвенной настроенностью отец Александр Гумановский, один из знаменитых московских священников начала века, писал: «Это правило дала сама Матерь Божия около VIII века, и его исполняли когда-то все христиане. Мы, православные, забыли о нем, и преподобный Серафим напоминает нам об этом правиле». Исполнять это правило советовал своим чадам схиархимандрит Зосима-Захария, знаменитый московский старец, один из пока еще не прославленных святых нашего времени.

Так молился ежедневно и епископ Серафим (Звездинский), расстрелянный в 30-е годы. Владыка Серафим из ссылки писал своим чадам: «Свершаю длинный и долгий путь с пересадками, утомительными стоянками. Но весь этот путь, от Меленков до Москвы, от Москвы до Алма-Аты, от Алма-Аты до Уральска, предстоящий от Уральска до Гурьева на Каспийском море, есть путь дивный и незабвенный. Кратко сказать, что это есть путь чудес от чтения 150 “Богородице, Дево, радуйся!”. Порою думается, что Господь нарочито и послал меня этим путем, чтобы воочию показать мне, сколь сильна пред Ним молитва Пречистой Его Матери и сколь действенно приносимое Ей с верою архангельское приветствие». Владыка Серафим составил схему молитвенных размышлений во время чтения Богородичного правила, в которой размышления после 3, 4, 5, 6 и 8-го десятков полностью соответствуют радостным тайнам Розария (Благовещение, встреча с прав. Елизаветой, Рождество Христово, Сретение и исчезновение двенадцатилетнего Иисуса в Иерусалиме), последние пять размышлений – славным тайнам (Воскресение Христово, Вознесение, Сошествие Святаго Духа на апостолов и Божию Матерь, Успение и, наконец, слава Божией Матери, которой увенчивается Она Господом после переселения Ее от земли на небо).

В схеме епископа Серафима нетрудно заметить два следующих момента: 1) в 13-м размышлении в сионской горнице во время сошествия Святаго Духа присутствует Богородица – это типично для западной иконографии и весьма необычно для византийской, более того, нередко обличается как латинство; 2) выражение «слава, которой увенчивается» Матерь Божия, живо напоминает такой сюжет, как Couronnement de la Vierge[36], опять-таки чисто западный по своему происхождению, хотя и встречающийся иногда на русской иконе XIX века. Надо полагать, что владыка заимствовал свою схему из какого-то западного руководства по чтению Розария. Будучи глубоко укоренен в православии, этот новомученик российский не боялся Запада и подобно свв. Кириллу и Мефодию и многим другим брал из опыта христиан Запада то хорошее, что там находил. Скорбных тайн в его схеме, правда, нет, от них здесь осталось только стояние Божьей Матери у креста, зато есть Рождество Богородицы, Введение во храм, бегство в Египет и чудо на браке в Кане.

Путь деятельного христианства

Шестой дар христианского Запада России, и в частности Москве, – доктор Федор Петрович Гааз. Скончавшийся 16 августа 1853 года Фридрих Йозеф Гааз жил в Москве с 1806 года. Сначала он был просто одним из наиболее известных, образованных и пользующихся особой популярностью, а поэтому одним из самых состоятельных и даже богатых врачей города, но со временем стал главным другом и защитником всех отверженных – как арестантов, так и просто бездомных и чернорабочих. В 1825–1826 годах он был штадт-физикусом, то есть главным врачом города, затем секретарем Комитета попечительства о тюрьмах; сначала работал в Старо-Екатерининской больнице для чернорабочих, затем в 1844 году добился открытия новой Полицейской больницы для бесприютных у Покровских ворот и превратил ее в убежище для всех бесприютных, для пришлых крестьян, приезжих бедняков, безработных нищих, для всех, кого не принимали в городские больницы. С 1844 по 1853 год через нее прошло 30 тысяч больных бедняков, из них 21 тысяча была вылечена. Рабочий день Федора Петровича длился круглые сутки, жил он при больнице и все личные сбережения тратил на лекарства, на еду и на одежду для бедняков и арестантов.

В романе «Идиот» Ф. М. Достоевский пишет: «В Москве жил один старик, один “генерал”, то есть действительный статский советник, с немецким именем; он всю свою жизнь таскался по острогам и по преступникам; каждая пересыльная партия в Сибирь знала… что ее посетит “старичок генерал”. Он делал свое дело в высшей степени серьезно и набожно… говорил с ними как с братьями, но они сами стали считать его под конец за отца».

В 1891 году профессор Новицкий, директор клиник Московского университета, рассказывал, как он принял однажды в больницу крестьянскую девочку. «Одиннадцатилетняя мученица эта поражена была редким и жестоким болезненным процессом, известным под именем водяного рака, который в течение 4–5 дней уничтожил целую половину ее лица, вместе со скелетом носа и одним глазом… случай этот отличался еще тем, что разрушенные омертвением ткани распространяли такое зловоние, подобного которому я не обонял затем в течение моей почти 40-летней врачебной деятельности.

Ни врачи, ни фельдшера, ни прислуга, ни даже находившаяся при больной девочке и нежно любившая ее мать не могли долго оставаться не только у постели, но даже в комнате, где лежала несчастная страдалица. Один Федор Петрович, приведенный мною к больной девочке, пробыл при ней более трех часов кряду, целуя и благословляя. Такие посещения повторялись и в следующие дни, а на третий – девочка скончалась».

Этот фанатик добра, крайне раздражавший власти города и безгранично любимый простыми людьми, был глубоко верующим и церковным человеком, прихожанином католического храма св. Людовика на Малой Лубянке, но при этом именно он добился постройки храма Св. Троицы на Воробьевых горах близ пересыльной тюрьмы, покупал на свои деньги Евангелия на славянском языке (русского перевода тогда еще не было) и молитвословы для бедняков и заключенных, дружил с православными священниками, пел в церковном хоре и постоянно молился в православных храмах.

Когда доктор Гааз скончался, на похороны его пришли тысячи людей, газеты писали о небывалых похоронах, а святитель Филарет, бывший тогда митрополитом Московским, разрешил служить по покойному панихиды в православных храмах. В Москве первой половины XIX века он сыграл роль не меньшую, чем св. отец Коттоленго в Турине. Не случайно же во времена советской власти о нем даже упоминать было запрещено. Оставаясь католиком, но живя среди православных, он стал настоящим народным святым для русского народа. И, надо полагать, не случайно могила его находится на Введенском, или Немецком, кладбище, именно там, где похоронены такие великие православные подвижники, как отец Алексий Мечёв, матушка Фамарь и старец Зосима-Захария.

Удивительно, что одновременно с доктором Гаазом в католической Италии прославился как народный святой Сильвестр Щедрин, замечательный художник пейзажа, известный по своим картинам каждому российскому школьнику. Оставаясь православным, но живя в Сорренто среди католиков, опекая бедняков и бездомных и даря им свою любовь и участие, он и после смерти продолжал почитаться среди местного населения именно как человек Божий. Сильвестр Щедрин умер в 1830 году и был похоронен в Сорренто в католическом монастыре Сан-Винченцо. Еще в начале XX века его могила находилась в этом храме, но затем была перенесена на городское кладбище, поскольку монастырь был упразднен и превращен в частное владение. Примерно через 20 лет после смерти художника Н. А. Рамазанов, будучи в Сорренто, слышал от старого рыбака рассказ о том, как тот «помогал бедным, больным, несчастным, содержал часто целые семейства, отдавая просящим всё, что имел»[37]. Думается, что и доктор Гааз, и Сильвестр Щедрин были призваны к своей миссии не случайно. Не этот ли путь, в котором нет ни тени прозелитизма или неуважения одной Церкви к другой, а есть только любовь, ведет нас за Христом в будущее, в XXI век и в новое тысячелетие?

Ф. П. Гааз еще в XIX веке показал нам тот путь деятельного христианства, по которому идут мать Тереза, Малые сестры Иисуса, продолжающие дело брата Шарля де Фуко, и все те, кто реализуют свою веру в трудах среди несчастных, больных и обездоленных. Образ христианства действия – вот еще один из даров христианского Запада православному Востоку, дар, нами принятый в первый раз из рук доктора Гааза, затем из рук немки и по рождению лютеранки – святой Елизаветы Феодоровны и теперь принимаемый из рук матери Терезы и многих ее сестер.

Чтобы оторвать Запад от Востока или, наоборот, изолировать православие от многообразных контактов с миром христианского Запада, нужно прежде всего отказаться от истории, от тех ее двух тысячелетий, в течение которых мы, пусть и не без проблем, но жили на одной земле, веря в одного Бога, следуя за одним Иисусом, читая одну Библию и молясь одной теплой заступнице мира холодного – Пресвятой Деве Марии.

Для этого надо отказаться и от опыта десятков поколений живых людей, включая славянских первоучителей Кирилла и Мефодия и многих наших святых, которые, сохраняя безупречную верность той византийско-славянской традиции, в которой были воспитаны и глубоко укоренены, просто не боялись опыта своих братьев и сестер, живших на Западе. Наверное, это не только не нужно (не говоря уже о том, что это вредно и опасно, ибо всякое насилие над историей и опасно, и вредно), но просто бессмысленно.

Впервые опубл.: Русская мысль. 1996. № 4093 (21–27 сентября). С. 17; № 4094 (28 сентября – 4 октября). С. 17.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.