Глава шестнадцатая Православный католик Вячеслав Иванов
Глава шестнадцатая
Православный католик Вячеслав Иванов
Вновь, арок древних верный пилигрим,
В мой поздний час вечерним «Ave, Roma»
Приветствую, как свод родного дома,
Тебя, скитаний пристань, вечный Рим.
В. И. Иванов. Римские сонеты
16 июля 1949 года в Риме умер поэт, философ, доктор филологии, профессор Ватиканского университета Вячеслав Иванович Иванов.
Портрет поэта Вячеслава Иванова. Художник Н. Ульянов. 1920 г.
Этот удивительный человек родился в Москве в 1866 году. Его отец — мелкий служащий Контрольной палаты — скончался в 1871 году. Мать была дочерью сенатского чиновника; она с раннего детства старалась привить сыну любовь к христианским ценностям и к поэзии.
В московской гимназии, которую Вячеслав Иванов закончил с золотой медалью (в ней он учился с 1875 по 1884 годы), продолжили формироваться его характер и гуманитарные склонности. Например, в двенадцать лет он вдруг по собственной инициативе начал заниматься древнегреческим языком. Впоследствии он будет свободно владеть многими европейскими языками, в том числе немецким, французским и итальянским.
А вот в четырнадцать лет он внезапно ощутил себя «крайним атеистом», а еще через год исчезновение детской наивной веры в Бога обернулось для мальчика духовным кризисом, который на последнем году обучения в гимназии даже вылился в попытку самоубийства.
К счастью, попытка эта была вовремя пресечена, и в 1884 году Вячеслав Иванов поступил на историко-филологический факультет Московского университета, два года учился под руководством профессора кафедры всеобщей истории Павла Гавриловича Виноградова.
В это же время он успел жениться. Его первой женой стала Дарья Михайловна Дмитриевская, сестра его одноклассника. Она была литературно увлеченным человеком и благодаря ее участию состоялось личное знакомство Вячеслава Иванова с выдающимся русским философом, поэтом и литературным критиком Владимиром Сергеевичем Соловьевым.
В 1886 году, по рекомендации профессора П. Г. Виноградова, Вячеслав Иванов для продолжения образования вместе с женой уехал в Берлин.
Переезд за границу (до 1905 года он приезжал в Россию только на короткое время) совпал у Вячеслава Иванова с новым мировоззренческим кризисом. С одной стороны, его влекло к активной работе, а с другой — он перестал видеть в ней какой-либо этический и содержательный смысл. В Берлине в течение последующих пяти лет он занимался экономико-юридическими аспектами древнеримской истории под руководством знаменитого немецкого историка Теодора Моммзена, будущего лауреата Нобелевской премии.
После окончания курса, в 1891 году, Вячеслав Иванов даже начал готовить диссертацию о римских откупах. В это время он уже жил в Париже, а затем в Лондоне.
С 1892 года с женой и недавно родившейся дочерью он поселился сперва в Риме, а затем — во Флоренции, где он изучал памятники античной культуры. Как ни странно, именно годы пребывания за границей пробудили у него обостренный интерес к России, он начал изучать труды В. С. Соловьева и религиозного философа А. С. Хомякова. С начала 90-х гг. он увлекся изучением Ницше, который, по его словам, стал «властителем наших дум и ковачом грядущего». Однако увлечение немецким философом вскоре превратилось у него во внутренний спор, в котором культу ницшеанского антихристианства и волюнтаризма Вячеслав Иванов противопоставлял вечные христианские ценности.
* * *
Следует заметить, что личная жизнь Вячеслава Иванова не была широкой столбовой дорогой ничем не подпорченного счастья. Его первый брак с Дарьей Михайловной Дмитриевской длился чуть более шести лет и разрушился в связи с его увлечением Лидией Дмитриевной Зиновьевой-Аннибал (по мужу — Шварсалон), сестрой Александра Дмитриевича Зиновьева, дипломата, члена Государственного Совета, Санкт-Петербургского губернского предводителя дворянства в 1895–1904 годах, потом Санкт-Петербургского гражданского губернатора и шталмейстера Высочайшего Двора. В жилах Лидии Дмитриевны текла голубая кровь: ее отец был родом из сербских князей, а мать, урожденная баронесса Веймарн, была шведкой по отцу, а по материнской линии примыкала к семье Ганнибала — предка А. С. Пушкина. Зиновьевы жили в роскошном особняке. Внизу всегда стоял важный швейцар, а обширный холл и широкая лестница были покрыты хорошими коврами.
Традиционно считается, что встреча Вячеслава Ивановича и Лидии Дмитриевны произошла в 1893 году. Происходит это убеждение от написанного Ольгой Александровной Шор (псевдоним — О. Дешарт), другом семьи Ивановых:
«Лето 1893 года Лидия с детьми проводила во Флоренции. Туда, по дороге в Рим, заехал ее петербургский приятель — Иван Михайлович Гревс. Увидев Лидию Дмитриевну печальной и унылой, он решил ее развлечь и чуть не насильно увез с собою, чтобы познакомить с «замечательным человеком».
Это утверждение потом было неоднократно повторено в биографических статьях о Л. Д. Зиновьевой и В. И. Иванове. На самом же деле, все случилось годом позже. Это следует, например, из письма Вячеслава Иванова своей первой жене Дарье Михайловне, написанного 11 июля 1894 года из курортного городка Анцио, что примерно в часе езды от Рима. В нем Вячеслав Иванович пишет:
«Возвращаясь из кофейни, встретил Гревса с m-me Шварсалон».
Историк Иван Михайлович Гревс сопровождал Лидию Дмитриевну в итальянском путешествии 1894 года. Он на самом деле познакомил свою «протеже» с Ивановым, на которого эта первая встреча произвела неизгладимое впечатление. Уже на следующий день, 12 июля, Иванов писал жене:
«Сегодня чувствую себя очень дурно и тоскливо. Буду утешаться воспоминаниями о m-me Шварсалон… Упомянутая дама, как я уже писал, интересна, хотя, собственно, и не красива. Ей, кажется, еще нет тридцати лет. Она блондинка. У нее довольно высокий выпуклый лоб и вздернутый нос. Характеристична вертикальная морщина над переносицей между бровями, придающая ей решительный, энергический, иногда суровый вид. Минутами она кажется хорошенькой в своей светлой шляпке и белой вуали. Все обличает в ней порывистую волю и пылкий темперамент. У нее большая свобода и непринужденность в обращении, но она очень воспитанна и держит себя безупречно. Все, что она говорит, умно, хотя Гревс и утверждает, что она только неглупа. Она весьма культурна; ей очень нравится все в Италии, где она и прежде жила года два, так что свободно говорит по-итальянски. То, что она говорит про свои впечатления и мнения, убедительно в смысле искренности. Мне она нравится. Она готовится к сцене; через год думает приехать в Милан — поучиться и дебютировать».
Бедная Дарья Михайловна! Знала бы она, что это начало конца ее супружеской жизни с Ивановым.
Указание точной даты знакомства имеет большое значение. Ведь некоторые биографы, исходя из информации О. А. Шор, утверждают, что Вячеслав Иванов и Лидия Дмитриевна, которая была замужней женщиной и матерью троих детей, прилагали «нешуточные усилия, чтобы справиться со своею страстью». Якобы от их первой встречи до марта 1895 года, когда они решились кинуться друг другу в объятия, прошли целых два года. На самом деле к моменту встречи с Ивановым Лидия Дмитриевна была женщиной фактически свободной, жившей по отдельному от мужа паспорту. Более того, между указанными событиями прошло всего восемь месяцев, а виделись будущие супруги за это время меньше недели летом и три месяца осенью, так что речь тут может идти не о медленно разгоравшемся и сдерживаемом «нешуточными усилиями» огне, а едва ли не о мгновенной вспышке страсти.
Как бы то ни было, встреча Иванова с Лидией Дмитриевной прервала привычное течение их жизни и разрушила сразу две семьи (он разорвал с женой и дочерью, и у нее тоже было трое детей от первого брака).
Замуж Лидия Дмитриевна вышла следующим образом. Чтобы продолжить образование дочери, родители пригласили в дом молодого университетского учителя-историка Константина Сергеевича Шварсалона. Онто и сыграл в жизни своей семнадцатилетней ученицы важную роль, сумев заполнить ее душевные пустоты посвящением во все общественные движения эпохи. Она страшно ими увлеклась, поверила в альтруистический идеализм своего наставника, решила вместе с ним посвятить себя служению народу и, несмотря на отчаянное сопротивление семьи, в ноябре 1886 года вышла за него замуж. В 1887 году у них родился сын Сергей, в 1889-м — дочь Вера, в 1892-м — сын Константин. Тем не менее, брак оказался несчастным. После свадьбы деятельная молодая женщина примкнула к социал-революционерам и даже сняла конспиративную квартиру, полностью отдавшись «делу» супруга. Тот же, оказавшись при деньгах и высоких связях, моментально утратил интерес к университетской карьере, революционной деятельности и мировой справедливости, которыми, впрочем, никогда всерьез и не интересовался, и предался более приятным делам — а именно стал заводить романы на стороне. Прошло несколько лет, пока ничего не подозревавшая до поры до времени жена убедилась, наконец, в том, что ее обманывают. Как только это произошло, Лидия Дмитриевна тут же стала хлопотать о разводе. И, надо сказать, что сохранившиеся в архиве Иванова документы свидетельствуют о том, что Константин Шварсалон вовсе не был таким законченным злодеем, каким он обычно рисуется. Он сразу же согласился на выдачу ей отдельного вида на жительство, не отрицал своей вины и был готов уладить все денежные вопросы. Фактически, единственное, что он требовал, — это возможности видеться с детьми. Однако Лидия Дмитриевна была на это решительно не согласна и стала детей от него скрывать. Уже летом 1894 года, уезжая в Италию, она оставила детей под Петербургом, не сказав мужу адрес.
Потом Лидия Дмитриевна вернулась в Россию, а Иванов со своей женой перебрался во Флоренцию. В Петербурге Лидия раздумывала над словами Иванова о том, что ей нужно перестать думать о революционной борьбе, а также о том, что униженным и оскорбленным вполне можно помогать, и не будучи членом какой-либо партии. Займитесь лучше музыкой — советовал ей ее будущий муж. Она вняла его советам: продала дом, где хранилась нелегальная литература, взяла детей и отправилась во Флоренцию учиться пению.
Этому предшествовала интенсивная переписка с Ивановым.
Уже 28 июля 1894 года она написала ему:
«Мы так мало знакомы друг с другом, Вячеслав Иванович, а между тем я чувствую, точно приобрела в вас друга. Быть может, я ошибаюсь, но решаюсь поддаться своему чувству, потому что оно мне дорого. Когда я отъехала от Рима, мне показалось, точно оборвалось что-то, что должно было бы продолжаться. Я говорила вам, что люблю человечество и люблю каждого человека, и поэтому мне особенно дорого, когда я встречаю людей, с которыми имею много общего. Если бы мы с вами виделись дольше и успели или захотели бы высказать друг другу свой credo, то, быть может, с виду мы не вполне сошлись бы в нем, но в сущности, в глубине мне чуется, что мы молимся одному Богу».
19 сентября она обратилась к Иванову с просьбой: «Простите мне мою рассеянность. Теперь узнала адрес и, кстати, могу сказать, что еду, наверное, 30 сентября н.с. Буду во Флоренции в шесть вечера. Была бы сердечно благодарна, если бы вы подыскали комнату около via Nazionale 42 у piazza Indipendenza. Не стесняйтесь решать за меня».
На следующий же день он ответил:
«Я знаю теперь, в какой местности должна быть комната, но не знаю другого важного условия: возьмете ли вы ее на месяц или будете платить, например, понедельно? Не знаю также, давать ли задаток или дождаться вас? До 30-го числа, во всяком случае, еще много времени. Очень рад, что вы приедете».
21 сентября она дала практические разъяснения:
«Все о комнате: платить, думаю, удобнее по неделям, ибо будущее в руках Неизвестного. Этаж верхний желателен, но не обязателен… Цена имеет значение ввиду того, что эти два путешествия ввели меня в долги. 5 лир, конечно, не имеют значения, но 10 за три-четыре недели, уже — да. Затем, если вам комната понравится и вы боитесь ее потерять — давайте задаток. За все буду вам глубоко благодарна. Я очень покладистый человек, а к тому еще на ваш вкус вполне полагаюсь по Римскому опыту. Буду 30-го в 6.25 вечера».
27 сентября он отчитался о проделанной работе:
«Вчера и сегодня я осмотрел ряд комнат, из которых некоторые мне кажутся подходящими. Есть, например, одна светлая и спокойная комната близ piazza Indipendenza во втором этаже — ценою в 6 лир в неделю. Еще удобнее, как мне кажется, pensione Norchi — via Nazionale 36 (совсем близко от № 42); там можно иметь большую комнату за 1 франк в день, маленькую за 1/2 франка в день, полный пансион (со включением платы за комнату, но без вина и свечи) за 4 франка в день. В № 110 на via Guelfa, также вблизи от указанного вам места, есть во втором этаже комната ценой в 20 лир в месяц, но она отдается только помесячно; на той же улице в № 120 одна чистая комната стоит 7 лир в неделю, 25 лир в месяц. Есть еще не особенно привлекательный пансион почти рядом с № 42 via Nazionale, где можно найти комнату за 1 франк в день. Итак, комнат много. Окончательный выбор вы должны сделать сами. Я встречу вас в воскресенье на станции и покажу комнаты.
Моя семья вернулась. Жена очень обрадована предстоящим свиданием с вами и просит передать вам ее сердечный привет».
В дневнике Лидии Дмитриевны есть следующая запись, сделанная во Флоренции в конце сентября 1894 года:
«Я во Флоренции, в той Флоренции, в которой провела четыре года тому назад зиму. Все здесь говорит о прошлом. Я живу в уютной маленькой комнатке. Рядом со мною неразлучный друг рояль… Красота, искусство, спокойствие души в настоящем; слава, быть может, жизнь и опять-таки красота и искусство в близком будущем. Чего мне надо еще? Я провела бессонную ночь. Теперь шесть часов утра, я села писать, потому что мне стало больно почти по-прежнему. Чего мне надо? Чего мне надо? Любви, ласки. Мне надо человека сильного, прекрасного душою, умного, доброго; мне надо, чтобы он любил меня, чтобы я могла быть ему первою и единственною, и тогда я желала бы только хоть изредка в тяжелую минуту прийти к нему и положить голову на его плечо, прижаться к нему и спрятаться от жизни и… отдохнуть тихо, молча и с любовью. Безумная, ненасытная душа человеческая. Не надо мне славы, не надо свободы. Любви хочу я, любви».
Лидия Зиновьева-Аннибал, Вера Шварсалон и Вячеслав Иванов.1907 г.
В октябре 1894 года она написала:
«Флоренция принесла мне столько нового, и столько прекрасного, и столько странного. Я не знала, что в моей душе столько туго натянутых, тонких и чутких струн. Но эти струны отзываются страстью на все, и в конце концов я не понимаю, кто я и что я?
То я бессердечная, эгоистическая, гениальная кокетка, наслаждающаяся властью своею над человеком, улыбающаяся от счастья при мысли, что она владеет человеком, перед которым преклоняются люди, подобные Гревсу. Да, я горжусь и упиваюсь своею властью. Когда я улыбаюсь, он весь проникается радостью, когда я грущу, он впадает в меланхолию. Он льстит мне той самой высшей, самой сладкой лестью, лестью любви, которая сама в себя верит. Нет мысли, нет чувства во мне, которой он не мечтал бы постигнуть и разделить. Душа его — моя…
Я люблю его, положим, что я люблю его. Мы пара. Он понимает меня, я его. Говорить с ним наслаждение. Идти с ним под руку, вдвоем в тиши ночи… — что может быть поэтичнее, теплее, лучше этого. Мы чувствуем мысли друг друга, и когда мы молчим, мы так же счастливы вне времени и пространства, как когда говорим… О, какое наслаждение. Вокруг нас должна быть красота и уединение. У нас есть так много, о чем переговорить и передумать. Ведь по бесконечной близости, полной, жгучей, прекрасной близости, мы одни во всем мире. И мы отдаемся этой близости, и мы счастливы, как Боги, и в этом упоительном счастии мы черпаем новые силы для жизни, которая скоро вновь понесет нас дальше и выше, все прекраснее и лучезарнее».
Конечно же, во Флоренции Лидия Дмитриевна стала посещать дом Ивановых. Дарья Михайловна, как это обычно бывает, была «очень обрадована» и даже не подозревала, что страсть между ее мужем и гостьей разгорелась ярким огнем. Иванов в какой-то момент осознал это и решил, что так нельзя, и даже попробовал убежать от самого себя в Рим, но через два дня вызвал к себе Лидию Дмитриевну… Он понял, что ничего поделать с собой не может и во всем покаялся Дарье Михайловне, объяснив ей, что это «демоническое наваждение» скоро пройдет и что расставаться им вовсе не нужно. Но супруга самым неожиданным образом оказалась непреклонна и потребовала развода.
Вспоминая этот тяжелый период, Иванов писал:
«Властителем моих дум все полнее и могущественнее становился Ницше. Это ницшеанство помогло мне — жестоко и ответственно, но по совести правильно — решить представший мне в 1895 году выбор между глубокою и нежною привязанностью, в которую обратилось мое влюбленное чувство к жене, и новою, всецело захватившею меня любовью, которой суждено было с тех пор, в течение всей моей жизни, только расти и духовно углубляться».
К. С. Шварсалон тоже не отказал супруге в разводе, но это было дело небыстрое. В ожидании счастливые влюбленные вынуждены были прятаться сами и прятать ее детей, которых бывший муж-учитель хотел забрать себе. В это время у них началась пора скитаний. Весной 1895 года Иванов вместе с Дарьей Михайловной поехал через Берлин в Россию улаживать свои дела по разводу, а Лидия Дмитриевна, напутанная флорентийским землетрясением, перебралась в Париж. Там они съехались в июле 1895 года, чтобы осенью снова расстаться: Иванов поехал в Петербург улаживать формальности расставания с женой, а затем в Берлин. Почти год они жили в Париже вместе — с недолгими разлуками, связанными с летним отдыхом, а также с ее визитами в Женеву к отцу.
28 апреля 1896 года у них родилась дочь Лидия, будущая известная пианистка, ученица композитора-симфониста из Болоньи Отторино Респиги.
В 1897 году они переехали в крошечный городок Аренцано близ Генуи. Там, уже весной 1899 года, и застала будущих супругов новость о благополучном завершении ее бракоразводного процесса.
* * *
В августе 1899 года, в нарушение всех гражданских и церковных законов, запрещавших венчанным супругам повторный брак, они были повторно обвенчаны в греческой православной церкви в Ливорно.
Свою дочь Лидию они крестили в конце 1900 года уже в Мюнхене. Дело в том, что и венчание и крещение не могли быть совершены без нарушения законов: дочь невенчанных родителей не могла быть официально признана их ребенком. Именно поэтому летом 1899 года Иванов заплатил большие деньги за получение нового паспорта взамен «утерянного», в котором уже не было пометки о первом браке, но и с ним всяких сложностей хватало, поэтому и пришлось ехать в Баварию.
Лидия Дмитриевна была женщиной независимой, самолюбивой и вызывающе умной, но при этом доброжелательной и открытой самым разным людям, начиная от утонченного петербургского эстета и кончая простой крестьянкой из деревни. Она была человеком ярким, сильным и талантливым. Философ Н. А. Бердяев, высланный из России в 1922 году и живший во Франции, писал о ней:
«Л. Д. Зиновьева-Ганнибал была совсем иной натурой, чем Вячеслав Иванов, более дионисической, бурной, порывистой, революционной по темпераменту, стихийной, вечно толкающей вперед и ввысь».
А вот портрет Лидии Дмитриевны, данный художницей Маргаритой Сабашниковой, первой женой известного поэта Максимилиана Волошина, эмигрировавшей в Германию:
«Ее лицо походило на лицо «Сивиллы» Микеланджело. В посадке головы было что-то львиное; крепкая прямая шея, отважный взгляд, а также маленькие, плотно прилегающие уши усиливали сходство со львом. Но самым своеобразным в ней были ее краски: волосы белокурые с розовым отливом, а кожа смуглая, благодаря чему особенно выделялись белки ее серых глаз. Она происходила из рода абиссинца Ганнибала, знаменитого арапа Петра Великого».
Сам Вячеслав Иванов восторженно писал:
«Друг через друга нашли мы — каждый себя и более, чем только себя: я бы сказал, мы обрели Бога. Встреча с нею была подобна могучей весенней дионисийской грозе, после которой все во мне обновилось, расцвело и зазеленело. И не только во мне впервые раскрылся и осознал себя, вольно и уверенно, поэт, но и в ней: всю нашу совместную жизнь, полную глубоких внутренних событий, можно без преувеличений назвать для обоих порою почти непрерывного вдохновения и напряженного духовного горения».
* * *
Закончив работу над диссертацией, Вячеслав Иванов в дальнейшем все свои жизненные интересы сосредоточил на религиозно-исторической и эстетической проблематике, на понимании истории мировой культуры и движения истории как религиозно-мифологического феномена. Он работал в Афинах, посещал Египет и Палестину.
В начале века он вместе с новой женой обосновался в Женеве, где изучал санскрит.
Ранние стихотворные публикации Иванова в русских журналах «Космополис» и «Вестник Европы» остались практически незамеченными. А вот его первый сборник стихотворений «Кормчие звезды», вышедший за счет автора в Петербурге в 1903 году, критика встретила вполне благожелательно.
Владимир Сергеевич Соловьев
Одновременно Вячеслав Иванов продолжал разрабатывать свои философско-религиозные исследования, связанные с античностью. Весной 1903 года в Высшей русской школе общественных наук в Париже он читал об этом курс лекций и там познакомился с поэтом В. Я. Брюсовым, с которым у него надолго завязались дружеские отношения.
Летом 1904 года Вячеслав Иванов с женой гостили в кругу московских символистов, где поэт и философ быстро приобрел заслуженный авторитет. В Москве он познакомился с Б. Н. Бугаевым (Андреем Белым) и К. Д. Бальмонтом, а в Петербурге — с Д. С. Мережковским, З. Н. Гиппиус и А. А. Блоком. Одновременно он начал сотрудничать в московском критико-библиографическом и литературном журнале «Весы», учрежденном В. Я. Брюсовым, надеясь сделать его рупором нового религиозного теургического[9] искусства. Однако его расчеты не оправдались, что, видимо, и побудило его по возвращении в Россию выбрать местом жительства не Москву, а Петербург, в котором ярко разворачивалась общественная деятельность четы Мережковских.
В 1904 году была написана трагедия «Тантал», а в Москве вышел второй сборник лирики Иванова «Прозрачность», радостно встреченный символистами.
В июле 1905 года Ивановы окончательно переехали в Россию, сняв в Петербурге квартиру на Таврической улице, на последнем этаже в башне углового дома. С начала осени «башенные» среды Вячеслава Иванова стали одним из наиболее известных литературных салонов, в котором перебывал практически весь цвет богемно-интеллектуального Петербурга. Вместе с философами и учеными сюда приходили писатели и поэты, артисты, художники и музыканты. Часто приезжали гости из Москвы, среди них композитор Михаил Гнесин, музыкальный критик Эмилий Метнер, московские символисты Валерий Брюсов и Андрей Белый.
В 1907 году вышел третий поэтический сборник Иванова «Эрос».
* * *
А 17 октября 1907 года в Загорье, в дальнем поместье Могилевской губернии, куда чета Ивановых уехала на лето, от скарлатины умерла Лидия Дмитриевна, его жена, возлюбленная, друг и литературный единомышленник. Внезапная смерть близкого человека стала тяжелым ударом для Иванова, и вместе с тем она же явилась переломным моментом в его творчестве и духовных исканиях: он глубоко ушел в теософию и мистику.
Через много лет после смерти жены Вячеслав Иванович напишет:
«Боль смертная той смерти все жива».
Максимилиан Волошин утверждает, что Лидия Дмитриевна умерла прямо в объятиях Иванова. Такое скоро не забывается, если забывается вообще. После смерти любимой жены Иванов написал 42 сонета (столько лет было ей, когда она умерла) и 12 канцон[10] (столько лет они прожили вместе).
После кончины жены Вячеслав Иванович был неутешен в своем горе, а его старшая падчерица Вера, дочь Лидии Дмитриевны от первого брака, была так похожа на мать. Это трудно понять, но в Вере поэт видел лик покойной, ее отсвет. Каждую ночь она являлась ему в снах, беседовала с ним, давала советы. А в одно из таких посещений «завещала» ему свою дочь, сказав: «Дар мой тебе дочь моя, в ней приду». А может быть, и не «завещала». Может быть, несчастный вдовец просто чувствовал мистическую связь с умершей (известно, что он записывал связанные с ней сны и видения) и сам себя убедил в том, что именно покойная супруга велела ему жениться на ее дочери от первого брака.
В любом случае, это определило выбор Иванова: в 1911 году двадцатилетняя Вера Константиновна Шварсалон стала Ивановой.
Вячеславу Ивановичу было в то время уже сорок пять. Новый брак не заслонил для него живой памяти о покойной, однако 17 июля 1912 года от этого нового брака родился сын Дмитрий.
* * *
После смерти Лидии Дмитриевны Иванов принимал активное участие в работе Петербургского религиозно-философского общества, сотрудничал в журналах «Весы», «Золотое руно», «Труды и дни», «Русская мысль» и др.
В 1910–1911 годах он преподавал историю древнегреческой литературы на Высших женских курсах, то есть в первом высшем учебном заведении для женщин (до 1869 года высшее образование в России могли получать только мужчины).
В 1913 году, после почти двухлетнего пребывания в Швейцарии и Риме, Ивановы возвратились с годовалым сыном Дмитрием в Россию и поселились в Москве.
Здесь Иванов сблизился с кругом лиц, группировавшихся вокруг издательства «Путь»: философами В. Ф. Эрном, П. А. Флоренским, С. Н. Булгаковым и литературным критиком М. О. Гершензоном. В это же время он много работал над переводами Алкея, Сафо и Петрарки.
После революции 1917 года первое время Иванов пытался сотрудничать с новой властью. В 1918–1920 годах он даже являлся председателем историко-театральной секции Наркомпроса, читал лекции, вел занятия в секциях Пролеткульта.
* * *
А 8 августа 1920 года Вера Константиновна скончалась от туберкулеза.
После ее смерти и неудачной попытки получить разрешение на выезд за границу Иванов с дочерью Лидией и сыном Дмитрием уехал на Кавказ, затем в Баку, куда он был приглашен профессором кафедры классической филологии.
В 1924 году Иванова вызывали в Москву, где он вместе с А. В. Луначарским произнес в Большом театре юбилейную речь о Пушкине.
В это время, после смерти Ленина, давление ОГПУ на общество несколько ослабело. Это обстоятельство позволило А. В. Луначарскому добиться разрешения на выезд Иванова с детьми в Италию. Был придуман и повод для этого: 28 августа 1924 года Вячеслав Иванович выехал в Рим для якобы научных изысканий. Он ими какое-то время действительно занимался, писал отчеты, его командировка продлевалась, но с ноября 1929 года поэт перешел на положение эмигранта.
По воспоминаниям дочери Лидии, по приезде в Италию Вячеслав Иванович заявил:
— Я приехал в Рим, чтобы в нем жить и умереть.
В Риме Иванов и его дочь сразу же встретились с Отторино Респиги, имя которого гремело тогда в музыкальном мире. Их отношения стали дружескими, а Лидия поступила в консерваторию Санта-Чечилия, приобрела там необходимую технику и блестяще закончила курс композиции. Продолжая занятия с Респиги на семинаре для молодых композиторов, она в то же время начала активно заниматься любимым своим инструментом, органом. Получив диплом органиста той же консерватории, она уехала в Сиену, где работала с Фердинандо Джермани в знаменитой Accademia Chigi (позже, став профессором в Санта Чечилия, она была заместительницей Джермани во время его гастролей в Америке).
Годы учения и дружбы с Отторино Респиги оказались очень важны для композиторской деятельности молодой музыкантши. Именно в Риме она обрела творческую зрелость. Ее итальянская карьера сложилась блестяще: ее произведения исполнялись в Италии и во многих других странах, она была великолепной органисткой и вела хор в церкви. Ее товарищ Гоффредо Петрасси сказал о ней:
«В мире современной музыки она являет свой особенный облик, ее личность занимает точно очерченное своеобразное место».
А еще Лидию всегда привлекал театр. В 1962 году она написала для оперного сезона в Бергамо либретто и музыку комической оперы «La suocera rapita» («Похищение тещи»).
* * *
Вячеслав Иванович до 1936 года сохранял советское гражданство, которое не давало ему возможности устроиться на государственную службу. Он не печатался в эмигрантских журналах, стоял в стороне от общественно-политической жизни. Он жил в Италии уединенно, поддерживая общение лишь с некоторыми из русских эмигрантов, в частности с Мережковскими.
По примеру В. С. Соловьева, 17 марта 1926 года он принял католичество, не отрекаясь (по специальному, с трудом добытому разрешению) от православия.
Принятие католичества произошло в соборе Святого Петра. После этого Иванов написал французскому критику Шарлю дю Боссу:
«Я впервые почувствовал себя православным в полном смысле этого слова, обладателем священного клада, который был моим со дня моего крещения, но обладание, которым до тех пор, в течение уже многих лет, омрачалось наличием чувства какой-то неудовлетворенности, становящейся все мучительнее и мучительней от сознания, что я лишен другой половины живого того клада святости и благодати, что я дышу наподобие чахоточных одним только легким».
Фраза из процитированного письма Вячеслава Ивановича о том, что, приняв католичество, он стал еще более православным, раскрывает личность Иванова как человека необычайно толерантного к различным христианским конфессиям: именно православный католик, по его мнению, является истинным христианином. Еще в 1909 году он писал в «Русской идее»:
«Единственная сила, организующая хаос нашей души — это свободное и всецелое признание Христа как единого начала. Без этого славянское чувство предназначенности на вселенский подвиг обращается в расовое притязание, внутренне бессильное и несостоятельное, и само грядущее объединенное славянство — в принудительно-организованный империалистический коллектив. Мы должны бояться трагической ошибки убиения личности в культе безличного народного Я».
Через год, 12 июля 1927 года, примеру Иванова последовала дочь Лидия. Она написала об этом:
«В Риме я встретилась с католическим миром. Он для меня не был нов, и я уже в 1912 году, во время споров с Вячеславом и Эрном стала осознавать и различие, и существенное тождество между православием и католичеством. Обе Церкви святы, но мне лично стала более близкой католическая. Мне казалось, что в ней душе моей будет легче расти».
Далее жизнь Вячеслава Иванова складывалась следующим образом. В 1926–1931 годах он занимал место профессора в колледже «Карло Борромео» в Павии, а в 1934 году переехал в Рим, где и жил до конца своих дней.
В Риме Пий XII поручил Вячеславу Ивановичу кафедру русского языка и литературы и старославянского языка при папском Восточном институте.
Обосновавшись в Риме, Иванов начал переводить и уточнять свои прежние работы. В 1932 году он издал монографию на немецком языке, посвященную Достоевскому, в 1936 году для энциклопедического словаря Джованни Треккани на итальянском языке написал статью «Символизм», затем для других итальянских изданий — статьи «Форма зиждущая и форма созижденная» (1947 год) и «Лермонтов» (1958 год).
Его поэтическое молчание прервалось созданием стихотворного цикла из 118 стихотворений «Римский дневник», с установкой на опрощение поэтики и отмеченный спокойно-просветленным приятием смерти. Цикл вошел в подготовленную Ивановым перед смертью книгу стихов «Свет вечерний», опубликованную в Оксфорде лишь в 1962 году.
В 1939 году Иванов издал написанную в 1915–1919 годах очень сложную религиозно-философскую поэму «Человек» — о единстве судеб человека и мира. Незавершенной так и осталась «Повесть о Светомире Царевиче», над которой Иванов работал с начала 30-х годов.
В последние годы жизни Вячеслав Иванович вел уединенный образ жизни, встречался с философами Мартином Бубером, Жаком Маритеном, Габриэлем Марселем, из русских — наиболее часто с четой Мережковских.
* * *
Умер Вячеслав Иванович Иванов в Риме 16 июля 1949 года.
Он был похоронен в общей могиле иезуитов на римском кладбище Верано, потом его прах был перенесен на главное римское кладбище Тестаччо, где он теперь покоится рядом с художниками Карлом Брюлловым и Александром Ивановым.
Могила В. И Иванова на кладбище Тестаччо
В одной могиле с ним похоронены его дочь, Лидия Вячеславовна Иванова, умершая в Риме б июля 1985 года, и ее дядя, брат покойной Лидии Дмитриевны, Александр Дмитриевич Зиновьев, умерший в Риме в феврале 1931 года.
Вячеслав Иванович любил Рим. Рим любил Вячеслава Ивановича. В сегодняшних римских путеводителях площадь Маттеи с Фонтаном Черепах названа любимым местом отдыха этого русского поэта и философа.
