Огни большого города: фрактальные паттерны городских ритуалов

Огни большого города: фрактальные паттерны городских ритуалов

Вместе с практиками ночного бодрствования современный город актуализировал культурные смыслы ночи как метафизического ритуала. Фрактальная рекурсивность городского хронотопа коррелирует с сущностью ритуала, который, как отмечает Е. В. Дуков, «сминает время и разные формы пространства», обращаясь «к воспроизводству в нулевой фазе времени-пространства, то есть к их первичному нерасчленимому виду»[225]. Современный городской «ритуал», который включает в себя многочисленные реликтовые формы сакрального воспроизводства мира и бытия, разворачивается по мультифрактальным алгоритмам и тиражирует многие паттерны традиционного ритуала: огонь, шествие, карнавал, трапеза и т. д.

Факельное шествие: ежегодный фестиваль викингов «Up Helly Aa» (г. Лервик, Шетландские острова, Великобритания)

Центральным артефактом городской ритуальности и в древности, и в Новейшее время является огонь, поскольку огонь в ночном городе с самого начала был неотъемлемым атрибутом города как такового. Факельный огонь, освещающий значимые объекты города – храмы и дворцы, сторожевые башни, крепостные стены. Огонь, мерцающий в лабиринте узких улиц и выхватывающий из необузданной тьмы кусочек прирученного пространства. Огонь, идущий чуть впереди или рядом со своим хозяином… Ритуальные костры на городских площадях, напоминающие о солнцестоянии или очищающие город от колдовских сил[226]. Священные костры, разводимые перед храмами в ночь религиозного празднества[227].

Необходимо заметить, что живой огонь воплощает в себе наивысшую степень метафизического растворения в космосе и природе, соучастия силам неземного свойства. В этой связи уместно вспомнить о свече как неизменном элементе разного рода старинных колдовских ритуалов, формальная оболочка которых заимствована псевдоколдовскими практиками, спиритическими и экстрасенсорными сеансами, присутствующими в городском ночном досуге начиная с конца XIX века по наши дни. При этом в ряде случаев мистика ночи специально моделируется с помощью соответствующих «декораций» вроде закрытых плотными шторами окон. Свечи и масляные лампы на столиках кафе превращают ужин не просто в романтическую встречу, но в ритуальную трапезу.

Живой движущийся огонь возвращает секуляризированному пространству утраченную сакральность. Факельные шествия всех времен призваны означать высшую степень трансцендентности: начиная древними погребальными и свадебными ритуалами и пасхальными крестными ходами и заканчивая фашистскими огненными мистериями 1930-х годов и современными церемониями, например, перенесения Олимпийского огня. В XXI веке, познавшем ужас терактов, в дни годовщин горящие поминальные свечи ставят прямо на городской асфальт, очерчивая место трагедии. Большинство факельных шествий воспроизводит стохастические фрактальные паттерны ежегодного ритуала «мифа о вечном возвращении»[228] и концептуального фрактала истории.

Особенно явно стремление использовать сакральную семантику живого огня проявляется в новейших, сконструированных ритуалах последних лет. Вот, к примеру, – театрализованное шествие в Бресте в ночь на 22 июня. Несколько девушек в белых одеждах идут с зажженными свечами по ночному городу, за ними в процессии следуют «старейшины» – мэр, депутаты и прочая «знатная» публика. Подходя к реке, девушки пускают огоньки горящих свечей плыть по темной воде. Примерно так же выглядит современный неоязыческий ритуал Купальской ночи на озере Светлояр, в глубины которого по преданию ушел град Китеж. И оба они очень напоминают японский день поминовения предков. Так или иначе, алгоритм таких шествий с огнем осуществляется по фрактальной «формуле» древних поминальных ритуалов.

Говоря о живом священном огне в пространстве городской культуры, нельзя не упомянуть «вечный огонь». Восходящий к древним культам зороастрийцев, древнеарийским и древнегерманским практикам поддержания огня валькириями и норнами, к иерусалимской неугасимой лампаде и собственно поминальным огням и свечам на могилах предков, вечный огонь появился во внешнем городском пространстве как символ памяти о погибших в знаковых битвах отечества. Впервые вечный огонь в светской архитектуре был зажжен после окончания I мировой войны в Триумфальной арке парижского мемориала неизвестному солдату. В СССР первый вечный огонь (Ленинград, 1957 год) был посвящен не солдатам и офицерам, павшим в Великую отечественную войну, как можно было ожидать, а «Борцам революции», которые тем самым были символически приравнены к воинам великой битвы света и тьмы (вспомним известную метафору «пожар мировой революции»), где огонь несет сакрально-очистительную функцию[229]. Вечный огонь в центре японского города Хиросима горит в память о миллионах жертв ядерного взрыва. В символическом пространстве культуры это одновременно и поминальный огонь, и незатушенное пламя страшного ядерного пожара, которое, как говорят японцы, погаснет в день, когда на земле не останется ни одного ядерного боезаряда.

При этом семантически любой горящий огонь подразумевает, что его окружает мрак, который свет огня и призван рассеять[230]. Огонь, горящий днем, символически превращает день в ночь. А то, что огонь горит над прахом принципиально безымянного героя, приравнивает последнего к трансцендентным сущностям, имена которых не известны непосвященным.

Очевидно, что эволюция ритуалов традиционной культуры к концу XIX века привела к включению их в городские досуговые практики, переведя более или менее редуцированные ритуальные паттерны сначала в игровую, а затем в коммерческо-развлекательную плоскость, что не отменило, однако, их фрактальную сущность. Например, тыквенные головы с горящей внутри свечкой, неизменные в ночь (или в соответствии с логикой рекламного промоушена – целую неделю) Хэллоуина уже давно вписываются исключительно как временный декоративный элемент в дизайнерскую концепцию того или иного ресторана или клуба. При этом утерянные космогонические смыслы оказываются замещены сконструированной семиотичностью городского огня как фрактального паттерна праздничности и праздности.

Одной из самых главных особенностей современных огненных ритуалов является их зрелищность и динамичность, а формат мероприятия полностью подчиняется законам театральной и, в последние годы все больше, кинематографической сценографии, поскольку современный ритуал приобретает статус такового именно посредством его виртуального воспроизводства в визуальных СМИ. Транслируемый по Центральному телевидению пасхальный крестный ход вокруг храма Христа Спасителя также скорее представляет собой срежиссированное праздничное шоу, чем глубокое религиозное действо. Массовая культура, функционирующая как «многосерийный» хэппенинг, пытается включить в свой сценарий и городские пожары, и таинство нисхождения Святого огня в иерусалимском храме. Принципиальная непубличность последнего события компенсируется в прямой трансляции динамикой эстафетной передачи появившегося священного огня по храму и далее – в разные города мира.

Фракталы живого огня в ночном городе (файер-шоу)

Неслучайны в этой связи рекламные интертекстуальные отсылки к разного рода огненным ритуалам: по разным поводам (от духов до автомобилей) в рекламных сюжетах появляется живой огонь – свеча или пламя. Порой воспроизводятся сценарии инициационного плана: например, редкие огни на плохо освещенных улицах или в темных коридорах, разного рода зеркальные отражения и «зазеркальные пространства», вода и мост, в качестве последнего символическим заместителем может служить эстакада или лестница. В этом сумеречном свете, медленно или, наоборот, порывисто, движется женщина, иногда обнажающаяся, иногда превращающаяся в черную пантеру. А из пламени страсти, мистического света и адреналина возникают дьявольские сущности, врывающиеся в ночной город из подземных туннелей (автомобиль Infiniti) или жестяных банок энергетических напитков (Adrenalin Rush).

Прекрасно соответствуют формату реликтовой ритуальности приобретшие в последние годы широкую популярность игры с огнем («поинг»[231]), которые выполняют и просто любители, и профессиональные актеры театров огня, «жрецы» огненных мистерий. Огонь становится главным действующим лицом уличных представлений и ослепительными письменами особых «священных» текстов, мистических огненных фракталов. Разного рода огненные мистерии, близкие по стилистике к цирковым и каскадерским программам, сочетают огненные аттракционы, игру актеров и музыку живого оркестра. И, в полном соответствии с имманентной логикой огненного ритуала, городские файер-шоу нередко превращаются в жертвоприношение, когда в огне сгорает все здание и погибают зрители.

Фрактальная связность ночного города

Искусственный огонь, освещающий ночь современного мегаполиса, также маркирует особые локусы города, некие сакральные «вечные» места, которые должны присутствовать в зримом пространстве всегда как знак незыблемости мироздания, не исчезая даже во мраке ночи, – храмы, резиденции правителей, мосты. Эти особые места, «точки трансцендентности», удерживают город от распада его дневной структуры, торжественно восстанавливая ментальные и пространственные точки опоры, на которых город существует с вечерних сумерек до утренней зари. Без расточительного света, поддерживающего и ночью «калейдоскоп быстро меняющихся картин, резкие границы в пределах одного моментального впечатления, неожиданно сбегающиеся ощущения», большой город в ночной тьме стал бы чувственно равен маленькому городку или деревне с их «медленным, привычным и равномерным ритмом душевной и умственной жизни»[232].

И если в небольших поселениях появление света в ночи было строго регламентировано годовым циклом сакрального календаря и являлось признаком особого торжества или бедствия, то ночные огни мегаполиса – это все больше огни земного богатства, соблазна и еженощного диониссийского веселья. Ночная иллюминация – разноцветные лампочки попрек улиц и вдоль мостов, яркие вывески, световая реклама – своей многоцветностью, ослепительностью и безудержностью создает атмосферу вечного праздника, где каждая ночь – рождественская. Деревья в гирляндах из лампочек выступают символическим заместителем новогодней елки[233].

Когда-то движение огня по темному лабиринту древнего города представляло собой, подобно ослепительной комете, несущейся по черному небу, чрезвычайный разрыв непрерывности ночного пространства и бытия, который вне религиозного обряда был позволителен только как особое знамение – важности миссии ночного путешественника (например, гонца) или самой персоны. В современном городе огонь уже не разрывает ночную реальность, не дробит ее, но, наоборот, прошивает ее, скрепляет воедино – освещенные мосты соединяют берега, реки света от автомобильных фар восстанавливают бесконечные полосы проспектов, которые готовы были разорваться с наступлением темноты. При этом свет автомобильных фар, как и вспышки светодиодных рекламных картинок, сохраняет реликтовую ритуальность, в которой техногенность движущегося огня компенсируется его скоростью и сложностью световой динамики. С наступлением эры электричества движущийся в ночи свет – знак жизни и порядка.

Освещать ночной город призваны специальные огни – фонари, лампы, прожектора. Они разноцветны, динамичны и выстраиваются в сложные траектории. Они вычерчивают на черном фоне не просто линии, но трехмерный стохастический фрактал города, создавая во многом совсем иную ночную топографию, имеющую иные акценты, иные маркированные объекты, которые «сакрализуются» неоновым огнем[234]. Помимо знаковых для истории города архитектурных объектов, таких, как, например, Лондонский Тауэр или Московский Кремль, в современном мегаполисе особым образом освещаются мосты, эстакады, крупные автомагистрали, речные набережные (горизонтальный план) и всяческие башни – небоскребы и высотные здания, соборы и колокольни, телевышки, колеса обозрения (вертикальный план). Примечательно, что среди «сакральных» объектов ночного мегаполиса – банки, казино и торгово-развлекательные центры, которые, залитые светом искусственных огней, приобретают или помпезную торжественность, или оттенок карнавальности. Кроме того, во многих современных городах существуют и принципиально круглосуточные огни, этакие «вечные» огни современных «религиозных» практик под названием «рекламный промоушен» – вывески, плазменные панели и т. п. «Негасимые» огни присутствуют и в особых местах городского пространства, своего рода локусах вечной ночи – подземных автомобильных тоннелях и парковках, торговых центрах, ресторанах и клубах, расположившихся в подвалах и на минус первом (втором и следующих вниз) этажах. Однако огни этого подземного городского царства отнюдь не всегда тусклые и приглушенные. Нередко в подземном мире мегаполиса вечная ночь оборачивается вечным днем, ярким и будто бы сотворенным из ничего, из внутреннего света недр (см. предыдущий раздел «Дневная ”ночь” мегаполиса: странные петли обратной связи» этой главы).

Отсутствие горящих фонарей и светящихся вывесок на улицах, равно как и освещенных окон в домах, превращается в нулевой знак и означает маргинальную территорию – бедные городские окраины, криминальные кварталы, аварийные расселенные дома, покинутые города-«призраки» и т. п. В большом городе потухшие или разбитые фонари сигнализируют не только о насильственном разрушении структуры и отторжении этого пространства от цивилизации, но и о превращении его в «зону», где перестают действовать единые законы мироустройства[235].

Ирреальность ночных форм – необходимое условие существования ночного города как мистерии, в которой с наступлением глубоких сумерек участвует каждый его житель и гость. Растиражированный в открытках и календарях ночной город[236] составляет неотъемлемую часть современного городского мифа. Недаром все большей популярностью пользуются специальные туристические экскурсии вроде «Ночной Рим» или «Ночной Санкт-Петербург». В городские мифы вплетаются образы ночного света, почерпнутые из поэзии и классической литературы, фольклора и кинематографа (такие, как блоковские строки «Ночь, улица, фонарь, аптека/Бессмысленный и тусклый свет…», чаплинский фильм «Огни большого города», повесть Ф. М. Достоевского «Белые ночи» и многие другие).

Ночью и сам «текст» города становится иным – он начинает превалировать над архитектурным пространством, горящие буквы наполняют ночной город обрывками смыслов, накладывают их друг на друга, а перегорая, играют значениями случайно оборванных слов, бросая во тьму загадочные фразы (например, «между москов» как невольная синекдоха «Международного московского банка»). Да и светящиеся окна многоэтажных домов могут – о чудо! – собраться в буквы или символы. Много-этажность и линейность проспектов ночного мегаполиса провоцирует световое «письмо», в котором, словно строки молитвы или сакральные образы, возникают лозунги типа «Слава КПСС» (в советское время на домах-«книжках» Нового Арбата) или яйцеобразные овалы МТС (символы начала мира цифровой эпохи) на виртуальном небоскребе XXI века[237].

«Священный огонь» в ночном городе

При этом подсветка сверху вниз – символический аналог нисхождения священного огня, освя?щающего объект. Подсветка снизу вверх создает иллюзию света исходящего: объект как бы сам излучает сакральный свет. Так выглядит, например, в свете прожекторов собор Василия Блаженного. В туманные ночи на низких облаках даже вырисовываются тени его куполов. Точно так же подсвечиваются многие банки. И американская Статуя Свободы. Интересно, что Кремлевские стены освещены ровно, как будто этот свет есть их объективно существующее имманентное качество. А церкви и колокольни часто освещены изнутри, являя вовне как бы внутренний свет, подобный свету лампады. Таким образом, подсветка становится способом симулятивной сакрализации объекта и ритуализации ночного бытия. Именно поэтому в рекламных репрезентациях ночного города используется преимущественный ракурс сверху, город предстает с высоты, полный огней. И часто его освещают (то бишь освящают) лучами света, падающего сверху от рекламируемого предмета (например, пиво Tuborg или Miller).

Нельзя не заметить насыщенности ночного города красным светом: светофоры, стоп-сигналы, фонарики ограждений, вывески, реклама, электронные табло придают городской ночи тревожный и одновременно завораживающий оттенок. Красные всплески коллективного подсознательного, связывающего ночь с неистовой и преступной страстью и кровавыми расправами. Известные вербальные референции по этому поводу – улица красных фонарей и метафора «неоновые джунгли». Автор сам лично видел, как в красном свете ресторанной вывески лужа от недавнего дождя казалась настоящей лужей крови, а из нее по темному мокрому асфальту уходили «кровавые» следы мужских ботинок… А на Поклонной горе в Москве по ночам брызжут красные, словно кровавые, фонтаны.

Необходимо отметить, что «ритуальные» огни ночного мегаполиса представляют собой (пост)постмодернистский экшн и, тем самым, концептуальный фрактал современной культуры, главным содержанием которой является игра и зрелищность. Общество спектакля, как назвал современный социум Ги Дебор[238], воспринимает, в первую очередь, перформативную сущность ритуала, особенно его интерактивную часть. В современном мегаполисе ночная «повседневность», или «повсенощность», теряет признаки обыденности, но, одновременно, и метафизическую семантику обрядности, превращая все в театральный перформанс – то случайный хэппенинг, то специальное представление[239]. Городские огненные мистерии – это, в первую очередь, ритуалы зрелища, обряды соучастия в посюсторонней коллективной радости[240], и чем более яркие, тем более десакрализованные.

И сам город видится уже как сцена, дома как декорации, прожектора как огни рампы. Словно телевизионные софиты, ослепляют горожан мелькающие блики рекламных экранов. Ядовитый ярко-фиолетовый или густо-оранжевый свет ночных клубов и казино заливает улицы, помещая прохожих на сцену постмодернистского представления или древнего ритуала. Свет уже не только падает сверху – он как родник, бьет снизу, из-под асфальта. Тротуар превращается в театральную рампу, только подсвеченная тропинка ведет уже не за кулисы: посетитель вступает не просто в сумрачную подворотню и не просто в преддверье еще одного полночного хэппенинга, но на территорию ресакрализованного мистического опыта (пост)постмодернистской культуры.

Ритуальное воссоздание истории: фрактальный Круг Света/ Жизни

Феерии холодного огня стали светским аналогом сакральной радости. Здесь в одном ряду стоят фейерверки аристократических торжеств XVIII века и салюты в освобожденных городах СССР в 1940-х годах. В подобной же «искрометной» стилистике, включающей в себя и «огненное шествие», и «нисхождение огня», происходило, например, открытие церемонии вручения Нобелевских премий (2007 год), когда по парадной лестнице спускались участники «шоу», державшие в руках подносы с фонтанчиками фейерверков.

Свет в ночи становится самодостаточным предлогом для особых торжеств, подобных ежегодному празднику Света во французском городе Лионе или московских фестивалей «Круг света». Световые шоу чаще всего соотнесены с датой религиозного события[241] или приурочены к знаковым дням государственной мифологии (850-летие Москвы, 1000-летие Брюсселя, 60-летие высадки союзных войск в Нормандии и освобождения Франции и т. п.).

Движущиеся световые картины – от репродукций классической живописи до сюрреалистических и геометрических композиций – проецируемые на экран из искусственного тумана, фабричные стены, колоннаду театра, стены крепости, фасад университета или дворца не просто являются частью художественной «инсталляции», театрального перформанса, фестиваля военных оркестров, рок-концерта или «дивертисментного концерта академического искусства», но вклиниваются в старое привычное пространство в качестве абсолютно новой визуальной и семиотической реальности. Несмотря на то, что сюжеты световых нарративов иногда теряют содержательную связь с исходным событием, превращаясь в чистое искусство синтетического жанра, чаще всего они воспроизводят стохастические паттерны фрактала локальной или глобальной истории и культуры. Например, во время Первого Фестиваля «Кремлевская заря», проходившего с 13 по 16 сентября 2007 года на Красной площади в традициях всемирно известного Эдинбургского Военного Фестиваля (Edinburgh Military Tattoo), на стенах Кремля возникали видеоизображения военных парадов, запечатленных в классической живописи. А в 2012 году в рамках фестиваля «Круг света» мультимедийное шоу «Зарождение жизни» на Красной площади представило историю возникновения и развития жизни и цивилизации на нашей планете. В предолимпийский 2013 год общая тема фестиваля была связана с Олимпийским огнем – соответственно, в Лужниках световые картины разворачивались в красочную фрактальную «Эволюцию Огня» от Античности до наших дней.

Примечательно, что в расточающей свет урбанистической культуре третьего тысячелетия возникла специальная практика возврата в природную ночь. Акция «Час Земли»[242], которая проходит ежегодно с 2008 года в конце марта под эгидой Всемирного фонда дикой природы (WWF), выполняет, в первую очередь, социальную миссию. Жителям всех стран и городов предлагается принять участие в своего рода флэшмобе планетарного масштаба – выключить в определенный день (обычно 28 или 29 марта) и в определенное время (в 20:30 местного времени) на 1 час все электрические приборы в своем доме/квартире/офисе. Цель гиперакции, в которой к 2014 году присоединились уже более семи тысяч городов из 154 стран, – заставить жителей планеты задуматься о бережном отношении к ее ресурсам и привлечь внимание к проблеме глобального изменения климата.

Однако в семиосфере культуры социальное событие неизбежно порождает специфические культурные смыслы. Во время акции на час гаснет подсветка около 1000 величайших зданий и объектов мира, среди них – Эйфелева Башня и Триумфальная арка в Париже, Бигбэн и Тауэрский мост в Лондоне, Статуя Христа Спасителя в Рио-де-Жанейро, Акрополь в Афинах, Колизей в Риме и купол собора Святого Петра в Ватикане, Столовая Гора в Кейптауне, Водопады Ниагара в Канаде, Эмпайр Стейт Билдинг в Нью-Йорке, Мост «Золотые Ворота» в Калифорнии, Оперный дом в Сиднее, два самых высоких здания в мире – Бурж Дубаи и Тайпей 101, Статуя Мерлиона в Сингапуре и многие другие мировые достопримечательности. В Москве поворотом символического рубильника отключают электричество на крупнейших объектах столицы, таких, как мэрия на Новом Арбате, стадион «Лужники», главное здание МГУ, Киевский вокзал, Бородинский мост, гостиница «Украина», комплекс «Федерация», Президиум РАН и пр. И весь мир вновь погружается не только в средневековую тьму, но в некое первобытное состояние, паря в темноте, вне символических опор социализированной культуры, науки, религии, светской власти, лишенный соединительных мостов и раздробленный естественными преградами рек и гор, подчиняющийся только ночным законам выживания и биологическим инстинктам, – большинство участников, по собственному признанию, во время ночного Часа Земли либо ужинали при свечах, либо занимались сексом. Иными словами, культурно-антропологическое содержание этой акции свидетельствует о символическом замыкании странной петли обратной связи «дневная цивилизация – ночная первобытность».

Что ж, у ночи всегда было много ликов и обличий, а теперь, в эпоху, когда человечество начинает осознавать, что «фракталы – повсюду»[243], у ночи еще появилось бесконечное множество рукотворных рекурсий и фрактальных формул. И каждая из них подобна самой ночи, которую, как и фракталы, нельзя до конца представить ни в цифрах, ни в словах. Ночь оставляет лишь фрактальные следы, в которых просматриваются целые миры вселенной, человеческой жизни, искусства и истории.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.