РОК: ОТ ТАМТАМА ДО СИНТЕЗАТОРА

«…Шаман взял бубен, провел по нему рукой — и тотчас раздались едва слышные звуки звенящей под пальцами туго натянутой кожи. Под их аккомпанемент, постепенно усиливающийся, он запел сначала медленно и вполголоса, гортанными звуками, затем все быстрее, пока пение и гудение барабана не слились в сплошной гул, из которого вырывались отдельные слова, словно вопли. Шаман сначала сидел, раскачиваясь взад и вперед, не спуская взора с огня, но затем, придя в исступление, вскочил и стал кружиться на одном месте все быстрее и быстрее, продолжая бить в бубен и завывая. Его длинная шуба и ремешки с бляхами и палочками при этом вращении начали отходить от туловища и наконец образовали три конуса, насаженных друг на друга и увенчанных конусом его шапки. Руки с бубном были подняты над шапкой и находились в беспрерывном движении; бубен вертелся, качался, плясал, издавая громкий гул.

Но вот песня резко оборвалась диким воплем, шаман опустился на землю и, раскинув руки и выронив бубен, впал как будто в беспамятство, которое никто не осмелился нарушить. Тонкая струйка пены стекала из угла рта по впалой щеке».

Описываемая сцена взята нами из романа известного советского ученого В. А. Обручева «Земля Санникова». В нем, напомним, рассказывается, как в начале нынешнего столетия группа русских исследователей сталкивается с людьми, живущими еще в каменном веке. И сразу же становится свидетельницей камлания шамана. Действия его с точки зрения этнографа описаны весьма точно. Но как же они напоминают нынешний рок! Говорим об этом на полном серьезе и без малейшего желания обидеть рокеров таким сравнением. Да и какая тут может быть обида, если один из кумиров рока Мик Джеггер утверждал: «Наши усилия направлены к тому, чтобы управлять мыслью и волей людей, большая часть групп занимается тем же». А разве не ту же цель преследовал первобытный шаман? И средства для ее достижения похожи: четко ритмизированная музыка с ведущими ударными инструментами, когда смысл песнопений оттесняется на второй план. Главное — эмоциональное воздействие, причем прямое, как бы хлещущее по слушателям. Не будем забывать и про атрибутику: у шамана — бляшки, развевающиеся лохмотья, ритуальные рисунки на лице и теле; у исполнителей рока — металлические бляшки, размалеванные лица, замысловатые прически, рассчитанные на эпатаж публики. Прибавим сюда и «ша-манистый» стиль сценического поведения: пританцовывание, подергивание, манипуляции с микрофоном. Нам скажут, что все это своего рода условный сценический образ, помогающий исполнителям привлечь к себе внимание, заставить себя слушать. Согласны, но у первобытного шамана такая же задача.

Пожалуй, нынче все исследователи рока сходятся на том, что истоки его надо искать в религиозных песнопениях американских негров. Чернокожие рабы, плывя в трюмах кораблей на плантации Нового Света, везли с собой не только воспоминания о покинутой родине. С ними мигрировал целый пласт первобытнообщинной культуры, в том числе и ритуалы, связанные с верованиями. Вот там и надобно искать те истоки, из которых столетия спустя потекла по белу свету река рока.

Думаем, никто не станет обвинять авторов в том, что они хотят огульно обвинять рок в «дикарстве». Дело-то, в общем, не в происхождении, поскольку и у рока, и у джаза, и у «Камаринской», и у Первого концерта для фортепьяно с оркестром П. И. Чайковского — один общий «прародитель». В популярной литературе об этом говорится мало и вскользь, поэтому есть, видимо, смысл задержать здесь ваше внимание.

О дарвиновской теории происхождения видов знает, конечно, каждый. В школе проходили. Ну, а кому известно, что Чарлз Дарвин имеет прямое отношение к музыковедению? Именно ему принадлежит гипотеза, согласно которой пение птиц и любовные зовы животных — первопричина музыки. Эта гипотеза в свое время завоевала немало сторонников. Впрочем, в прошлом веке да и в начале нынешнего различных теорий на сей счет хватало. Например, английский философ Г. Спенсер связывал происхождение музыки с интонациями эмоционально-возбужденной речи. Немецкий экономист К. Бюхер утверждал, что музыка возникла как ритмическое сопровождение различной работы первобытных людей. Немецкий психолог и философ К. Штумпф находил еще более простое объяснение. Первобытным людям нужно было общаться? Бесспорно. А если их разделяло расстояние? Ясное дело, крикнуть, свистнуть, постучать чем-то обо что-нибудь. Короче, подать сигнал. Вот и исток музыки. Ну, а французский музыковед Ж. Комбарье предполагал, что музыку породили магические заклинания. И это еще не все гипотезы. Но в главном большинство исследователей были солидарны: появилась музыка на самой заре человечества.

Современная наука, основанная на результатах поиска археологов и этнографов, считает, что музыка действительно возникла в первобытном обществе. Процесс ее «вызревания» продолжался весьма долго. Поначалу музыка не отличалась самостоятельностью. Она входила в состав «праискусства» — своего рода синкретического, нерасчлененного комплекса, где в зародыше находились и танец, и поэзия, и музыка. Служило это «праис-кусство» самым. различным целям: помогало общаться, организовывало труд, эмоционально воздействовало на участников ритуала. Звуки были, надо полагать, достаточно хаотичны. Затем из них сложились напевы и наигрыши — простенькие, в несколько тонов. А дальше — все большее логическое осмысление, все большая организация музыки.

Теперь зададимся вопросом: чем, собственно говоря, отличается музыка Моцарта от музыки шамана? Давайте посмотрим на это с точки зрения воздействия ее на человека. Моцарт обращается как бы ко всему человеку. К его разуму, жизненному опыту, накопленным переживаниям, к самым разным чувствам. Шаман «прет» напрямик, находя кратчайший путь к восприятию слушателя. Жесткий ритм, громкость, преобладание низких нот — все для того, чтобы напугать, ужаснуть, заставить подчиняться. Это основа ритуальной музыки и африканских шаманов. Она послужила базой для мелодики религиозных песнопений негров Америки. Примерно теми же средствами добиваются своего и рокеры. Как вы помните, цель свою они не скрывают, напротив — выставляют напоказ.

Помилуйте, могут возразить нам, цель — ладно. Но с чего вы взяли, будто музыкальные средства рока способствуют ее осуществлению? Ну громко, ну низкие ноты, ну ритм — и что из того? А вот что.

Звук, хотим мы того или нет, несет определенную эмоциональную информацию. Согласитесь, одни звуки кажутся вам тревожными, другие — успокаивают. Вы не задумывались, почему так происходит? Нет? Ученые же — народ любознательный, нашлись люди, задумавшиеся над этим. Так появилась лингвистическая теория содержательности звуковой формы в языке. Один из ее создателей, А. П. Журавлев, написал несколько лет назад занимательную книжку «Звук и смысл». Есть там раздел, в котором автор пытается ответить на вопрос, почему звук несет определенный смысл. Чтобы разобраться, что к чему, вернемся вновь в первобытное общество, на самые ранние его ступени. Люди еще не владели как следует языком, в основном — отдельными звуками. Но каждый крик что-то значил: в нем были тревога, призыв, информация о наличии пищи. Стало быть, звуковые сигналы несли содержание. Откуда же оно бралось? Надо думать, из содержательности звуков самой природы. Это только на первый взгляд кажется, — что звуки, окружающие нас, существуют сами по себе. Они обязательно связаны с какими-то явлениями. Шелестят от ветра листья, гул сопутствует извержению вулкана, громыхает камнями быстрая горная река. Мы, люди XX века, достаточно оторваны от природной стихии. Даже дождь и гроза нам не страшны. Поднимем воротник плаща, раскроем зонтик — и все. А древнему человеку все происходившее вокруг было далеко не безразлично, он почти полностью зависел от природы. Одни ее явления угрожали жизни, другие сулили покой, третьи заставляли насторожиться. И все сопровождалось определенными звуками.

А какими именно? Ученые вывели закономерность: опасным, устрашающим явлениям природы соответствует чаще всего звук одного акустического типа, а безопасным — другого. Возьмем первый тип. Извержение вулкана — звуки низкие, сильные, шумные. Короче, никакой мелодичности. Но разве не из того же ряда раскаты грома, грохот горного обвала, шум штормового ветра, рев хищных зверей? Теперь обратим свой слух к звукам второго типа. Пение птиц, журчание неглубокого ручья, звон капели, пересвист мелких животных.

Звуки высокие, обычно негромкие и мелодичные. В общем, как правило, то, что происходит быстро, агрессивно, сопровождается звуками краткими, резкими. А медленному движению присущи звуки протяжные, плавные.

Десятки тысяч лет мозг человека воспринимал совместное воздействие двух факторов: явления и звука. В результате должен был неизбежно выработаться условный рефлекс. Тот самый, открытый академиком И. П. Павловым. Помните хрестоматийный пример про звонок, собачку и пищу. Звенит звонок — собаке дают поесть. И так день за днем. В итоге у животного начинал выделяться желудочный сок уже на сам звук, даже при отсутствии пищи. Попросту говоря, собака реагировала уже не на явление, а на связанный с ним звук. Вот такой же рефлекс за тысячелетия выработала у человека и природа. Он стал воспринимать звук как явление, которое этот звук вызвало. Низкие, громкие, шумные звуки пробуждали в человеке чувство опасности, тревоги. А звуки высокие, негромкие и мелодичные напрямую связывались с явлениями безопасными, успокаивающими. Вот таким образом и заложена в нас возможность наделять звук смыслом.

Журавлев приводит случаи, когда связь звука со смыслом подчас противоречит логике. «Скажем, — пишет он, — от ворона и филина никакого вреда человеку — одна только польза. Но в людском поверье «ворон беду накаркает», а филин совсем уж жуткая птица, и в любой сказке от него только зло. За что же их не любят? А за то, что крики их — звуки низкие, громкие, немелодичные. Звуки страха и опасности. Вот и сделали из них пугала ни за что ни про что».

Условные звуковые рефлексы стали со временем безусловными, войдя, как говорится, в нашу плоть и кровь. Признайтесь, кому из вас не доводилось вздрагивать при ударе грома? Да что гром, неожиданно хлопнула неподалеку дверь — и вы инстинктивно обернулись в сторону звука, подскочили на месте. Чего вы испугались? Звук-то сам по себе ничего сделать не может. И вы это знаете. Но тем не менее…

Кстати, мы забыли нашего первобытного «приятеля». Как он реагировал на звуки, мы, кажется уяснили. Но ведь он и сам их издавал. И, ориентируясь на природу, наполнял определенным смыслом. Нужно было напугать — он «работал на низах», порыкивал, а хотел успокоить — переходил на звуки высокие, более мелодические. Если мы теперь перескочим через бездну веков, то увидим, что шаман, описанный в романе Обручева, и африканский колдун использовали одни и те же средства. Они без сомнения знали, какая музыка какой эффект производит на слушателей, и издавали звуки одурманивающие, подчиняющие, даже гипнотизирующие. Все это перекочевало в негритянские религиозные песнопения, а оттуда — в рок.