3. Ге(й)ндеризм как социальное конструирование одномерного человека
3. Ге(й)ндеризм как социальное конструирование одномерного человека
Эрозия фундамента жизни, ведущая к возникновению мира без любви и страстей, без святых и героев, мира озабоченных автоматов или самодовольных потребителей-гедонистов, не результат чьей-то злой воли, а следствие нарастания абиотических тенденций в развитии цивилизации, подавления природы культурой и техникой. Природы внешней, что выражается в экологическом кризисе, и внутренней, человеческой телесности, что ведет к кризису антропологическому. Сначала культурой как совокупностью норм и целей, которая форм/ир/овала естество, организуя и сублимируя его, а потом культурой как технологией, которая его деформ/ир/ует, загоняет «в подполье», превращая в материал для искусственного. Отказавшись от слова «любовь», постмодернистский дискурс избегает и слова природа, используя эвфемизмы и отрицательные определения. Например, «unmade» (готовое, не сделанное). Наконец, очередь «лишения имен» дошла до пола. В литературе по социальной проблематике его вытесняет «гендер». В последней переписи населения наглядно обнаружилось отставание практики от теории: все еще спрашивали пол, вместо того, чтобы интересоваться сексуальными ориентациями. Говоря более кратко, тендером или, более точно, ге(й)ндером, а может и педофилией (американская психиатрическая ассоциация признала ее одной из сексуальных ориентаций, т. е. нормой). Извольте ждать теперь следующей переписи. Зато с надеждой, что узаконят, например, и инфантофилию.
Исчезновение понятия «пол» не просто замена термина. Возникло новое понятие, сначала не очень понятное, потому что, претендуя на теоретический статус, оно скорее выражало «настроение», духовную потребность части человеческого сообщества, прежде всего женской, избавиться от социальных последствий принадлежности к своему полу. А он с трудом отпускает. Отсюда противоречивость, двусмысленность, многосмысленность тендера. Сопротивляются факты, история, методология. Как радикальный выход в феминизме было провозглашено право на «женскую науку», на тендерный подход ко всему. Тогда открывается возможность писать что хочется, что помогает изживать комплексы. Это разрешается идеологией постмодернизма, переквалифицирующей теоретическую деятельность в литературу, то есть придающей ей статус самовыражения. Думается, что рассмотрение гендера в контексте кризиса сексуальности, не отрицая психологической обусловленности подобного мировоззрения, позволяет более глубоко понять его объективный смысл[68].
В тендере связанные с полом особенности поведения и сознания людей перестают объясняться их анатомо-физиологическими характеристиками. Они считаются социально-культурными. Получается, что можно быть женщиной по полу, но мужчиной по тендеру и наоборот. Гендер как бы сканирует ценностные аспекты полов: «мужское» и «женское», структурируя социум через отнесенность его членов к идеальному типу того или иного пола, а не по эмпирической телесности. Движущей силой тендерного структурирования стало движение женщин за равные права с мужчинами, а когда они были достигнуты, за равенство фактического положения, «одинаковость» с ними во всех сферах жизни. Его (ее) до сих пор нет, что объясняется сохранением господствующих в обществе «стереотипов». Стереотип – универсальное слово, causa sui (причина самого себя), своеобразная порождающая субстанция, определяющая социальные роли и смысл тендера. «Мужская цивилизация», тысячи лет патриархата, семья – самые упорные стереотипы человеческой истории, не позволившие женщинам проявить себя в том же качестве, что и мужчинам. До сих пор главные сферы деятельности: управление, финансы, высокие технологии, фундаментальная наука заняты преимущественно мужчинами. Они политики, банкиры, изобретатели, летчики, хакеры и т. д. Откуда возобладали и почему продолжают господствовать эти стереотипы, остается загадкой.
Традиционный, «догендерный» ответ на нее состоит в том, что характер любой деятельности связан со средствами и материалом, применительно к людям с заложенными в них наклонностями и способностями, с «генами» – возможностями, которые культура эксплуатирует, развивает и оформляет. Отсюда следует, что будучи разными по анатомической конституции мужчина и женщина занимают разное положение в силу особенностей своей природы, физической силы, типа реакции, темперамента и интеллекта. Особенно наглядно это проявляется, например, в спорте. Оно будет сохраняться, пока эти особенности существуют, пока есть половой диморфизм. Культурные стереотипы не случайны, они коренятся в биосоциальной сущности человека. Но в таком случае бороться за всеобщее равенство «когда мужчины и женщины примерно в одном количестве будут выполнять одинаковую работу и занимать равные должности» – значит вступить в противоречие с естественными различиями людей, с их неравенством. Это трудно, как корчевать дерево. Его легче пилить, особенно если ближе к вершине.
Тендерная идеология опирается на утверждение, что никакой природы у человека нет. Тело и его органы не имеют функционального значения. Его сущность чисто социальна, исторична и, в конечном счете, может конструироваться. При этом нередко апеллируют к марксистскому тезису о человеке как «ансамбле отношений». В советской философии подобная трактовка человеческой сущности длилась целую эпоху, обслуживая задачу «создания нового человека», путем целенаправленного воспитания. «У нас в Советском Союзе люди не рождаются. Они делаются», – говорил Т. Д. Лысенко. Опираясь на представление о возможности преобразования природы не только мертвой, но и живой, так как никакой неизменной наследственности у растительных и животных видов нет, лысенкоизм считал, что в соответствии с потребностями общества можно перевоспитывать («переконструировать») и людей. Преодоление этого социологического редукционизма потребовало огромных усилий, обращения за помощью к естествознанию, биологии и генетике. Наконец, положение, что человек существо биосоциальное стало общепризнанным, после чего все начали удивляться, как можно было поддаться идеологическому наваждению отрицания очевидного. Но оказывается, если очень хочется, то можно. В тендерных «исследованиях» его воспроизводят с большим энтузиазмом[69]. В нашей стране уроки и память о перипетиях становления советской философской антропологии являются, по-видимому, одной из причин их нынешнего «отставания». До сих пор полностью не усвоены эти политкорректные глупости, как хотелось бы феминисткам и интеллигентным людям с вторично-либеральным сознанием. Принять лозунг «Женщиной не рождаются. Женщиной становятся» (Симона де Бовуар) значило вновь возвратиться к тому, от чего только что освободились. Распространению тендерного подхода препятствует все еще не разрушенная довольно высокая методологическая культура классического философствования, не позволяющая принимать за действительное объяснение социальных процессов ссылку на роли и стереотипы. Да и просто здравый смысл, не позволяющий считать, что если у мужчин и женщин есть разные органы, одни рожают, другие нет и женщины поднимают на 20 кг меньше мужчин или мужчины видят в шахматах и других мыслительных ситуациях на два хода дальше, то это кем-то сконструированный стереотип.
Но «желание – отец мысли». В настоящее время обе трактовки половой структуры общества: «естественная» и «тендерная» существуют параллельно. Первая представляет отношения, связанные с продолжением жизни людей, она опирается на здравый смысл и пока еще превалирующую практику, является традиционной, вторая является выражением тенденции постмодернизма и парасексуализма, с переходом в трансмодернизм/транссексуализм и которые стимулируются нарастанием искусственности человеческого бытия. Ее нельзя объяснить внешним навязыванием, считая неким «теоретическим гербалайфом». Различие социальных ролей мужчин и женщин длится эпохи, равно всей археологической и писаной истории, но именно в XX веке оно стало казаться, прежде всего, женщинам, ненормальным – изначальной абсолютной ошибкой. Потому что в техногенном мире создание существ резко обесценилось в сравнении с созданием вещей и веществ. Значение рождения, воспитания, обеспечения быта этих многочисленных в каждой семье работников, воинов, детей и стариков, да и все, что связано с природой, телесностью, душой человека умаляется, предстает чем-то второстепенным. Жизнь трансформируется в жизнедеятельность, а потом просто в деятельность. Овнешняется. Функционализируется. Технологизируется. Раньше в центре сознания был Дом, общее бытие семьи, откуда уходили на время, чтобы его защищать или в него что-то принести, добыть. Теперь дом нужен для подготовки к работе и отдыха. Это «тыл» человека, его быт, остановка для ремонта. А многие обходятся без тыла, не укореняясь нигде. Городские кочевники, номады, карьерно-психологические бомжи. Их родина и семья – чековая книжка, бумажная или виртуальная.
Оглянувшись с новых, так резко изменившихся позиций, женщины оскорблены «малозначительностью» ролей, которые сыграли в истории. Отсюда попытки ее пересмотра, переписывания, вплоть до «политкорректной» фальсификации Библии. Богослужебные книги переписываются на потребу сексуальным меньшинствам и феминист(к)ам. «Священницам». С другой стороны, продолжая исполнять прежние роли, они не могут самореализоваться в современных условиях. Семей больших нет, необходимость в труде по воспитанию детей и дому резко сократилась. Складывается амбивалентная ситуация: пол хочется сохранить женский, даже, компенсируя прежнее, видящееся в новом свете как вопиющая несправедливость, положение, возвысить его, а роли исполнять ценностно-мужские. По полу считаться женщиной, по тендеру стать мужчиной, «не хуже его», «почти как» – руководителем, футболистом, математиком, капиталистом. Язык теряет слова женского рода, образующие его суффиксы и частицы выходят из употребления: работница становится работником, продавцом, учителем, студентка студентом, феминистки хотят, чтобы их называли феминистами. Или наоборот: чтобы мужчины говорили на «женском языке» и садились в туалетах наподобие женщин, не оскорбляя их невозможностью симитировать позу: «писать стоя». Даже неустранимые природные различия полов воспринимаются болезненно, как результат социально-культурной дискриминации, «сексизма», чуть ли не заговора. «Окружающая социальная реальность конструирует тендерное неравенство во всех, казалось бы мелочах жизни. Э. Гофман провел исследование фотографий, он рассматривал физические размеры запечатленных на них мужчин и женщин, отражения их позиций в ситуации, окружающую обстановку. И на всех фотографиях почти каждая пара демонстрирует разницу в росте именно в пользу мужчин. Женщин всегда изображают в более низких позициях, либо стоящих сзади мужчин. В социальных отношениях между полами биологический диморфизм уже предусматривает возможность изображения привычного превосходства мужчин над женщинами в статусе с помощью многозначительной разницы в комплекции и росте…»[70].
Рост и многозначительные детали комплекции, помимо языка могут компенсироваться однополой одеждой – «unisex», общими туалетами и душевыми, лозунгами и рекламой, которые формировали бы «sex-сознание наоборот», но это не решает задачу тендерной унификации на всю глубину. Свою часть пути должны пройти мужчины. С неохотой, со скрипом, но они тоже расстаются с половой акцентуацией. Конечно, не столько «из вежливости» или под влиянием патологических массмедиа, сколько потому, что как когда-то женские, так теперь мужские качества для успешного функционирования общественного производства перестают иметь принципиальное значение. Субъект-ность человека умаляется вплоть до его «смерти» – вопрос, обсуждаемый в постмодернизме как основной. Человек превращается в человеческий фактор. Различия людей в силе и росте перед лицом башенного крана, в ширине шага перед автомобилем, расчет на 2 хода дальше в сравнении с компьютером теряют значение. Техника – вот великий уравнитель всех природно-биологических неравенств. Если традиционная культура подчеркивала, закрепляла и использовала половой диморфизм, то становясь технологией, она его размывает, обесценивает. Что и прово(ду)цирует «теории» социальной природы и сконструированности полов как этап перехода к сконструированности человека как такового. К конструктивисткой парадигме сущего вообще: ничего не было; все сконструировано. Кем? Богом! А кто сконструировал Его? Молчание. Ибо если Он всегда был, то это уже не конструкт.
Движение человечества по пути стандартизации требует выравнивания, «обрезания лишнего» прежде всего у его мужской части. У женщин еще есть надэмпирическая цель для усилий – догнать, наконец-то, мужчину, воспроизвести функционально, стать его симулякром. Перед мужчиной ее нет: зачем бежать, если ни зачем не угнаться. Эта тупиковая для человека как родового существа ситуация проникает в его подсознание. Нет целей, нет и мотивации, которая составляет половину способностей. Антропологический кризис, «разброд и шатания» по закону полового отбора переживают прежде всего мужчины, по крайней мере те, кто не поменял «гендер», не стал ге(й)ндером или не переселился в иной, виртуальный мир. На смену интересу к высоким целям и метафизическим утопиям пришла идеология приспособления к высоким саморазвивающимся технологиям. Человеческому фактору в них половое измерение мешает, как мешают национальные, возрастные, семейные, да и другие техногенно не нормализованные личностные особенности.
Ослабление телесно-духовных различий между полами, дошедшее до конструирования социальной парасексуальности является фундаментальным признаком становления «одномерного человека». Об этой угрозе впервые заговорил идеолог сексуальной революции и кумир молодежи 60-х годов XX века Г. Маркузе. Он и его последователи полагали, что одномерное общество сексуальной революцией может быть «взорвано», разомкнуто. Ирония истории привела к обратному результату. Без изменения структуры социальных отношений и при глобальной технологизации всего и вся одномерность проникает в последние интимные пласты человеческого бытия. В мозг и даже «органы». В характер их функционирования с все учащающимися попытками субстратного изменения в зависимости от социально сконструированной патологии сознания. Если перестают иметь значение столь первостепенные и наглядно выражаемые телесные, поведенческие и духовные различия по полу, то какие свойства личности еще значимы? Все становятся одинаковыми и взаимозаменяемыми как гвозди в ящике.
Отрыв сознания от телесности, а затем и утрата сексуальной идентичности – это настоящее торжество One-Dimensional Man. Агония личности. Его завершением будет появление «человека без свойств», функциональная модель которого проигрывается в Сети, где от личности остается «разговор», чье авторство с трудом обнаруживается в стилистике получаемых и отправляемых текстов. Захотев узнать о субъекте разговора что-то больше, надо прилагать специальные усилия, выходящие за рамки виртуальной реальности. Отпадает не только пол, но и ценностно сконструированный тендер. «Борьба за штаны» заканчивается тем, что неизвестно на кого их одевать. От так удручающего феминисток проявлявшегося в течение всей истории человечества господства мужчин (по числу гениев и идиотов, святых и преступников, самозабвенных любовников и бесчувственных чурбанов – у них больше амплитуда колебаний) остается лишь характерный для программистов и хакеров более высокий IQ. По другим телесно-духовным параметрам, по жизненным возможностям и социальным способностям они заметно уступают обычным людям. В предметном мире до такого лишения человека его свойств дело пока не дошло, «традиция продолжения жизни» пока сохраняется. Но из-за нежелания смотреть правде в глаза может дойти быстрее, чем заложено в самих объективных процессах. Или медленнее, если мы будем давать им адекватную оценку, борясь за сохранение этой традиции.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.