Сила ложного[128]
Сила ложного[128]
В“ Дискуссионных вопросах” (Quaestio quodlibetalis XII, 14) Фома Аквинский должен ответить на вопрос, что сильнее, убедительнее и созидательнее: королевская власть, опьянение, очарование женщины или сила истины.
Аквинат уважал короля, за чьим столом, полагаю, он не брезговал пропустить добрый стаканчик вина. Еще раньше блаженный Фома доказал, что может устоять перед женскими чарами. Когда-то он запустил горящей головешкой в обнаженную куртизанку, которую его братья ввели к нему комнату, дабы убедить его стать бенедиктинцем, вместо того чтобы позорить семью, облачившись в одеяния нищенствующего ордена доминиканцев. Как обычно, ответ Фомы был кратким и ясным: вино, монарх, женщины и истина не подлежат сравнению, потому как это явления разного рода. Но если сравнивать их влияние на людское сердце, то все они подвигают его к некоторым действиям. Вино воздействует на наше тело, опьяняя. “Венерины утехи”, а попросту женщины, имеют власть над нашей чувственной животной природой (Фома не предполагал, что женщина тоже может испытывать сексуальное влечение, но было бы слишком требовать от Фомы стать Элоизой). Для практического ума, что очевидно, особую силу имеет воля короля, иными словами, власть закона. Но только одна сила движет ищущим познания умом – это истина. И “поскольку наши физические силы зависят от силы наших плотских желаний, а плотские желания зависят от умственных сил, легко можно прийти к выводу, что истина благороднее, сильнее и возвышеннее всего”.
Именно такова сила истины. Но опыт учит нас, что иной раз истина открывается слишком поздно и установление ее обходится ценою крови и слез. Не следует ли из этого, что равную силу порой обретает и заблуждение? И не закономерно ли в таком случае поразмышлять о силе ложного?
Чтобы показать, что ложное (не обязательно в форме обмана, но часто в виде заблуждения) играло важную роль в истории, я должен сослаться на какой-то критерий правды. Но, прояви я излишний догматизм в выборе критерия, моим размышлениям придет конец в самом их начале.
Если предположить, что все мифы и религии не более чем выдумки, тогда остается лишь признать, что мы тысячелетия живем под властью обмана, так как вера во всевозможных богов всегда была движущей силой истории.
В таком случае мы грешим банальным евгемеризмом: подобный скептицизм ничем не лучше противоположного фидеистического мировоззрения. Если мы исповедуем любую из известных религий и, скажем, не признаем, что Христос есть сын Бога, значит, он не Мессия, до сих пор ожидаемый в Иерусалиме. И если Мухаммед – пророк Аллаха, то нельзя приносить жертвы Пернатому Змею. Если мы следуем наиболее просвещенному и снисходительному деизму и готовы верить одновременно в Святое Причастие и в Великое Дао, то мы осуждаем уничтожение неверных и еретиков. Если мы поклоняемся Сатане, то Нагорная проповедь для нас детский лепет. Если мы радикальные атеисты, то любая вера в наших глазах – сплошное недоразумение. Поэтому, учитывая, что в ходе истории люди постоянно руководствовались в своих действиях какими-то убеждениями, которых другие люди не разделяли, мы вынуждены признать, что для каждого из нас в той или иной, но всегда в значительной мере вся история остается лишь театром иллюзий.
Так что давайте придерживаться наименее спорного понятия правды и лжи, даже если оно оспоримо с философской точки зрения. Но не дай нам бог слушать философов, тогда придется подвергать сомнению все на свете, и спорам не будет конца. Воспользуемся критерием научной или исторической правды, принятым в западной культуре, – критерием, по которому мы все согласны, что Юлий Цезарь был убит в мартовские иды, что 20 сентября 1870 года войска молодого короля вторглись в Рим через пролом возле Порта-Пиа, что формула серной кислоты H2SO4 и что дельфин – млекопитающее.
Естественно, все эти утверждения подлежат пересмотру на основании новых открытий, но на данный момент все они занесены в энциклопедии, и пока не доказано обратное, мы принимаем как факт, что химическая формула воды H2O (некоторые философы признают, что это утверждение действительно для всех возможных миров).
Вот теперь можно сказать, что на протяжении истории многие убеждения и идеи, которые наука нашего времени категорически отрицает, безоговорочно признавались. И вера в них была столь сильна, что покоряла ученых, воздвигала и разрушала империи, вдохновляла поэтов (последние, впрочем, не всегда правдивые свидетели). Она подвигала людей на героические жертвы, нетерпимость, массовые убийства, поиск знания.
Если все это правда, как можно отрицать силу ложного?
Классическим примером может служить птолемеевская система. Это сегодня мы знаем, что на протяжении многих столетий человечество руководствовалось ошибочными представлениями о космосе. Люди искали всевозможные средства, чтобы исправить ошибочные представления. Они придумали окружности, по которым движутся планеты, и полюсы, вокруг которых планеты вращаются. Вместе с Тихо Браге ученые пытались двигать все планеты вокруг Солнца, одновременно позволяя Солнцу продолжать кружить вокруг Земли. На системе Птолемея основывался не только Данте Алигьери, но и, хуже того, финикийские мореплаватели, святой Брендан, Эрик Рыжий и Кристофор Колумб, который даже как-то добрался до Америки. Более того, на основании этой ошибочной гипотезы люди умудрились разделить глобус на параллели и меридианы, чем мы и по сей день пользуемся, просто сдвинув нулевой меридиан с Канарских островов на Гринвич.
В связи с птолемеевской системой автоматически вспоминается печальная судьба Галилео Галилея, и сразу же кажется, будто, выстраивая свою историю ложного, я со светским высокомерием ограничусь случаями, когда догматическая мысль отрицала свет научного знания. Но начнем с другого конца, с истории другого заблуждения, которое постепенно создавали современные светские мыслители, чтобы дискредитировать своих религиозных коллег.
Попробуйте провести такой эксперимент. Спросите обычного человека, что хотел доказать Кристофор Колумб, когда задумал добраться на Восток через Запад, и что ученые мужи Саламанки упрямо отрицали, пытаясь помешать его путешествию. Большинство ответит, что Колумб верил, будто Земля круглая, в то время как саламанкские мудрецы полагали, что она плоская и поэтому, проплыв какое-то расстояние, три каравеллы обрушатся в мировую бездну.
Светская мысль девятнадцатого века, раздраженная отказом церкви принять гелиоцентрическую теорию, приписывала идею плоской Земли всей церковной мысли – и святоотеческой, и схоластической. Для позитивистов и антиклерикалов это клише стало лакомым кусочком. Как продемонстрировал Джеффри Бартон Рассел[129], особую популярность оно обрело в борьбе сторонников дарвинизма с любыми формами религиозного фундаментализма. Это как бы доказывало, что церковь может ошибаться насчет происхождения видов, раз уж она ошибалась относительно сферичности Земли.
Против церковной мысли был использован трактат “Божественные установления” христианского автора четвертого века Лактанция, который, основываясь на пассажах из Библии, где мир описывается по образцу скинии, то есть как четырехугольник, оспаривал языческие теории об округлости Земли. В частности, он не мог принять идею существования антиподов – людей, живущих на противоположной стороне шара и ходящих вниз головой…
Кроме того, выяснилось, что византийский географ четвертого века, Козьма Индикоплов, утверждал в своей “Христианской топографии”, будто космос представляет собой прямоугольник с возвышающейся над плоской поверхностью Земли аркой (опять же по образцу скинии). Дрейер[130] в своем авторитетном труде “История планетарных систем от Фалеса до Кеплера” хоть и признает, что Козьма не был официальным представителем церкви, все же уделяет его теории много внимания. Эдуард Ян Дейкстерхёйс в своей книге “Устройство и картина мира” оговаривается, что Лактанция и Козьму не следует рассматривать как представителей ученой культуры Отцов Церкви, и тем не менее утверждает, что теории Козьмы владели умами еще не одно столетие.
На самом же деле христианская культура и в ранний период, и в Средневековье предоставляла Лактанцию вариться в собственном соку. А текст Козьмы, написанный на греческом языке, благополучно позабытом христианскими Средними веками, был открыт для западного мира только в 1706 году благодаря Collectio nova patrum et scriptorum graecorum Монфокона. Ни один средневековый автор не был знаком с Козьмой, а считать его авторитетом так называемых темных веков начали после издания “Христианской топографии” на английском языке в 1897 году!
Птолемей, разумеется, знал, что Земля круглая, в противном случае он не смог бы разделить ее на триста шестьдесят градусов меридиана. Эратосфену этот факт тоже был известен, потому что в третьем веке до Рождества Христова он почти точно вычислил длину экватора. Похоже, это было ясно многим античным мыслителям: Пифагору, Пармениду, Евдоксу, Платону, Аристотелю, Евклиду, Аристарху и Архимеду. Забавно, что единственными, кто не верил в округлость Земли, оказались материалисты Левкипп и Демокрит. Макробий и Марциан Капелла также отлично знали, что Земля круглая. Что касается Отцов Церкви, они должны были опираться на библейский текст, твердящий о той самой проклятой форме скинии, но св. Августин, не имея четкого мнения по данному поводу, тем не менее читал древних греков и римлян и допускал, что священный текст говорит метафорами. Его позиция мало чем отличалась от принятой святоотеческой мысли: поскольку знание формы Земли не спасает души, вопрос попросту казался ему недостойным пристального внимания. Исидор Севильский (которого едва ли можно считать образцом научной точности) вдруг взял и вычислил, что длина экватора равна восьмидесяти тысячам стадий. Неужели он мог считать, что Земля плоская?
Даже ученик старших классов школы может легко вывести: Данте вошел в воронку Ада и, появившись на другой стороне, увидел неизвестные звезды у подножия горы Чистилища, значит, он должен был знать, что Земля круглая. Но оставим в покое Данте, которому мы склонны приписывать всевозможные достоинства. Очевидный факт, что Ориген и Амвросий были того же мнения, и в схоластический век идея сферической Земли уже была высказана и описана Альбертом Великим и Фомой Аквинским, Роджером Бэконом, Иоанном Сакробоско, Пьером д’Альи, Эгидием Римским, Николаем Оремом, Жаном Буриданом, и это еще далеко не полный список.
О чем же спорили во времена Колумба? На самом деле мудрецы Саламанки произвели более точные расчеты, чем Колумб. Они утверждали, что Земля – еще какая круглая – гораздо больше, чем себе это представлял генуэзский мореплаватель, а поэтому было бы безумием пытаться оплыть ее и достичь Востока, направляясь на запад. Колумб, напротив, был превосходный мореплаватель, но из рук вон скверный астроном и в пылу энтузиазма решил, будто Земля меньше, чем на самом деле. Естественно, ни он, ни ученые мужи Саламанки не подозревали, что между Европой и Азией лежит другой континент. Как видите, все не так просто в нашей жизни. Границы между истиной и заблуждением, между правильным и неправильным могут быть весьма зыбкими. Будучи правыми, мудрецы Саламанки ошиблись; Колумб искренне верил в свои заблуждения и оказался прав.
Эндрю Диксон Уайт в двух толстых томах “Истории войны науки с теологией в христианском мире”[131] задался целью перечислить все случаи, когда религиозная мысль препятствовала продвижению науки, но как честный ученый он не мог скрыть тот факт, что св. Августин, Альберт Великий и Фома Аквинский очень хорошо знали, что Земля круглая. Тем не менее, добавляет он, чтобы отстаивать эту идею, им приходилось бороться с доминирующей теологической мыслью. Вот только теологическая мысль в действительности была представлена собственно Августином, Альбертом и Аквинатом, так что бороться было не с кем.
Рассел же в очередной раз напоминает нам, что в такой серьезной работе, как “Исследования по истории и методологии наук” Ф. С. Марвина повторяется заблуждение, будто “карты Птоломея… были забыты Западом на тысячу лет” и что в учебнике Арильда Хольт-Йенсена 1988 года (Geography: history and concepts) утверждается: средневековая церковь учила, будто Земля представляет собой плоский диск с Иерусалимом в центре. Даже Дэниел Бурстин в своей знаменитой книге “Открытия” говорит, что с четвертого по четырнадцатый век христианство не принимало идею круглой формы Земли.
Но почему распространилось мнение, будто в Средние века все думали, что Земля плоская? Мы убедились, что Исидор Севильский вычислил длину экватора, но именно в его рукописях появляется изображение, ставшее основой наших современных карт Земли, так называемая карта в форме Т.
Трехчастная структура карты очень проста: круг, представляющий планету, три линии, делящие круг на два полукруга и нижний полукруг на две четверти. Верхний полукруг представляет Азию. Она оказывается вверху, потому что там, согласно легенде, находился земной рай. Горизонтальная линия с одной стороны изображает Черное море, с другой стороны – Нил, вертикальная линия представляет Средиземное море, потому левая четверть полукруга – это Европа, а правая – Африка. Все окружено океаном.
Означают ли такие карты, что Землю считали плоским кружком?
В манускрипте двенадцатого века “Цветущая книга” (Liber floridus) Ламбера из Сент-Омера изображен император, держащий в одной руке круг, на котором нарисована карта Т. Она неспроста появляется как символ власти в руках императора. Карта имеет символическое, а не географическое значение. При желании можно увидеть в ней не плоский круг, а схематическое изображение земного шара, какие нередко встречаются на подобного рода картинах.
Плоские карты мы находим и в комментариях к “Апокалипсису” Беата Льебанского, написанных в восьмом веке. В последующие столетия, после того как мосарабские художники украсили текст своими красочными миниатюрами, традиция испанского “Апокалипсиса” оказывала значительное влияние на искусство романских аббатств и готических соборов, а потому карты Т содержатся в великом множестве иллюстрированных рукописей.
Тогда почему люди, знавшие, что Земля круглая, изображали ее плоской? Первое объяснение: мы поступаем так же. Критиковать плоскость тех карт – это все равно что критиковать плоскость наших географических атласов. Речь идет о простом, условном и схематичном изображении, присутствующем и в современной картографии. Но не следует упускать из виду и другие детали.
Средние века были эпохой великих путешествий, но в условиях бездорожья, когда люди продирались через густые леса, переплывали моря, вверяясь только опыту мореходов своего времени, не было возможности нарисовать точные карты. Они были весьма приблизительны, как советы паломникам, идущим в Сантьяго-де-Компостела, и говорили примерно следующее: “Если хочешь добраться из Рима в Иерусалим, иди на юг и по дороге спрашивай, куда дальше”. Представим схему железнодорожных путей в расписании поездов, какое можно купить в любом привокзальном ларьке. По этим сплетениям – предельно ясным для того, кто направляется из Милана в Ливорно с пересадкой в Генуе, – никак нельзя воспроизвести точные очертания Италии. Впрочем, когда вам надо доехать на поезде от вокзала до вокзала, точная карта Италии вас и не интересует.
Римляне проложили дороги между разными городами известного им мира, и существует карта этих дорог – Пейтингерова таблица, названная так в честь Конрада Пейтингера, опубликовавшего ее в пятнадцатом веке. На карте довольно точно отмечены все пути того времени, но расположены они на двух длинных полосах суши: верхняя полоса представляет Европу, нижняя – Африку, а Средиземное море кажется узенькой речушкой, которая их разделяет. Ситуация ровно та же, что и с железнодорожной схемой. Старинная карта не претендовала на точное воспроизведение формы континентов, но показывала дорогу от Марселя до Генуи. Да и римляне, которые со времен Пунических войн избороздили Средиземное море вдоль и поперек, прекрасно знали, что оно вовсе не ручей, который мы видим на таблице.
Однако большая часть средневековых путешествий совершалась в воображении. Средневековье создает целые энциклопедии, призванные утолять жажду чудесного. В них рассказывается о далеких и недоступных странах, и все эти книги пишутся людьми, которые сами там никогда не бывали, так как традиция тогда была важнее личного опыта. Различные карты мира не стремились изображать форму Земли, а перечисляли города и народы, которые на ней якобы можно было встретить. Кроме того, символическое представление доминировало над эмпирическим: для миниатюриста важно было нарисовать Иерусалим в центре мира, а не указать дорогу к Святому граду. И последнее соображение: средневековые карты не имели научной ценности, они отвечали общественному спросу на сказочное, в точности как нынешняя желтая пресса с фотографиями летающих тарелок или телепередачи, рассказывающие, как инопланетяне построили египетские пирамиды. Еще в Нюрнбергской хронике (1493 года, между прочим), а столетием позже и в атласах Ортелия изображались чудища, якобы обитавшие в тех землях, которые карты представляли уже в географически приемлемом виде.
Возможно, средневековые картографы были наивны, но не наивнее многих современных историков, не сумевших разобраться в их системе условностей.
Еще одна ложь, изменившая мировую историю, – Вено Константиново. Сегодня стараниями Лоренцо Валлы мы знаем, что Константинов дар – фальшивка. И все же без этого документа, без глубокой веры в его подлинность, европейская история пошла бы другим путем: никакой борьбы за ратифицирование власти королей и императоров, никаких жертв во имя Священной Римской империи, никакого временного владычества пап, никакой пощечины в Ананьи – но и никакой Сикстинской капеллы, которая строилась уже после того, как Дар был поставлен под сомнение, однако возникла лишь благодаря не ослабевавшей веками вере в его подлинность.
Во второй половине двенадцатого века на Западе появилось письмо, описывающее, как на далеком Востоке, за пределами земель, захваченных мусульманами, за пределами земель, которые крестоносцы пытались освободить от власти неверных, но которые опять под власть неверных возвратились, процветает христианская земля, управляемая преславным царем-попом Иваном, или пресвитером Иоанном, re potentia et vertute dei et domini nostri Iesu Christi. Письмо начиналось словами:
знай: я, пресвитер Иоанн, господин господствующих, и никто из царствующих на этой земле не сравнится со мной богатством, доблестью и силой. Семьдесят два царя являются моими подданными. Я правоверный христианин, и повсюду, где распространяется власть наша, мы защищаем неимущих христиан и поддерживаем их своею милостыней. ‹…› В трех Индиях властвуем мы, и простираются наши владения от внутренней Индии, где покоится тело святого апостола Фомы, по пустыне и на восход солнца и возвращается по Великому Спуску в Вавилонской пустыне до самой Вавилонской башни. Семьдесят две области служат нам, и лишь немногие из них христианские, в каждой правит свой царь, и все они являются нашими подданными. В стране нашей родятся и обитают слоны, верблюды двугорбые и одногорбые, гиппопотамы, крокодилы, метагалинарии, жирафы, финзерты, пантеры, дикие ослы, львы белые и червонные, белые медведи, белые дрозды, немые цикады, грифоны, тигры, ламии, гиены, дикие быки, стрельцы, дикие люди, рогатые люди, фавны, сатиры и женщины той же породы, пигмеи, кинокефалы, гиганты высотой в четыреста локтей, одноглазые, циклопы и птицы, называемые фениксами, и почти все виды животных, какие только существуют на свете. ‹…› Через одну из провинций наших ‹…› течет река под названием Инд. Эта река берет начало в Раю и излучинами своими охватывает всю эту область. Там обнаруживают самородные камни, изумруды, сапфиры, карбункулы, топазы, хризолиты, ониксы, бериллы, аметисты, сардониксы и множество самоцветов. ‹…› В отдаленных пределах мира, обращенных к югу, расположен большой необитаемый остров, на который Господь во всякое время года два раза в неделю проливает обильным дождем манну небесную, которой питаются живущие вокруг люди. А другой пищи у них нет. Они не пашут, не сеют, не обрабатывают землю, чтобы собрать с нее урожай. ‹…› Люди, вкушающие хлеб небесный, живут по пятьсот лет. И воистину каждые сто лет они омолаживаются и обновляются полностью, испив трижды из источника, который бьет из-под дерева, стоящего на том острове. Среди нас никто не лжет. Супружеская измена не живет среди нас. Ни один порок у нас не правит[132].
Неоднократно переведенное на многие языки, истолкованное и представленное в самых разнообразных вариантах с момента своего появления до семнадцатого века, письмо имело решающее значение в продвижении христианского Запада на Восток. Идея, что за мусульманскими территориями может лежать христианское царство, оправдывала экспансию и использование завоеванных территорий. О пресвитере Иоанне будут говорить францисканец Джованни Плано Карпини, Гильом де Рубрук и Марко Поло. Около середины четырнадцатого века, по мере освоения Африки португальскими мореплавателями, царство пресвитера Иоанна сместится с неопределенного Востока в Эфиопию. В пятнадцатом веке установить связь с пресвитером Иоанном будут пытаться английский король Генрих IV, герцог Беррийский, папа Евгений IV. В Болонье во время коронации Карла V все еще велись разговоры о пресвитере Иоанне как о возможном союзнике в отвоевании Гроба Господня.
Откуда взялось письмо пресвитера Иоанна? Какова была его цель? Возможно, это был документ антивизантийской пропаганды, сфабрикованный в скрипториях Фридриха I. Но проблема не в его происхождении (в то время хватало всевозможных подделок подобного рода), а в вызванной им реакции. Географическая фантазия легла в основу целого политического плана. Иными словами, письмецо, написанное неким ловкачом в популярнейшем на тот момент жанре фальсификации, послужило алиби для экспансии христианского мира в Африке и Азии, оправданием “бремени белого человека”.
Еще один вымысел, оставивший заметный след в истории, – деятельность ордена розенкрейцеров. Многие описывали атмосферу необычайного духовного обновления в начале семнадцатого столетия, когда возникает идея золотого века. Ожидание его проявляется в разных формах и взаимовлиянии двух движущих сил – католицизма и протестантизма. Создаются планы идеальных республик от Города Солнца Кампанеллы до Христианополиса Иоганна Валентина Андреэ. Надежда на всемирную монархию, на обновление обычаев и религиозного благочестия расцветает как раз тогда, когда Европу раздирают Тридцатилетняя война, внутринациональные конфликты, религиозная нетерпимость, утверждение основ новых государств.
В 1614 году появляется манифест на немецком языке. Озаглавленный Fama Fraternitatis R. C. (“Слава братства Р. К.”), он заявляет о загадочном братстве розенкрейцеров, немного рассказывает об истории этого братства и его мифическом основателе Христиане Розенкрейце. Согласно легенде, Розенкрейц жил в пятнадцатом веке и узнал тайны арабских и еврейских мудрецов во время путешествий по Востоку. В 1615 году издается второй манифест на латыни, Confessio fraternitatis Roseae crucis. Ad eruditos Europae (“Вероисповедание братства розы и креста. Ученым Европы”). Первый документ предвещает возникновение и в Европе общества, обладающего в изобилии золотом, серебром и драгоценными камнями, каковые оно станет распределять их между королями, дабы удовлетворять их нужды и законные устремления. Сие общество будет воспитывать правителей, обучая их всему, что Бог дозволяет знать человечеству, и будет поддерживать их мудрым советом.
Между своих алхимических метафор и более-менее мессианских воззваний оба манифеста настойчиво подчеркивают, что братство должно оставаться тайным, а его члены анонимными (“наше здание – даже если сотни тысяч людей узрели бы его вблизи – будет навсегда неосязаемым, нерушимым и невидимым для нечестивого мира”). Именно поэтому конечное обращение “Славы” выглядит двусмысленно. Оно адресовано всем образованным людям Европы и призывает их связаться с авторами документа: “Даже если сейчас мы не называем ни наших имен, ни времени встречи, все равно мы непременно придем, чтобы узнать мнение всех, на каком бы языке оно ни было выражено; и любой, кто называет нам свое имя, сможет связаться с одним из нас лично или, если возникнут какие-либо препятствия, письменно”.
Почти сразу из всех уголков Европы посыпались послания к розенкрейцерам. Никто не был знаком ни с одним из них, никто не называл себя розенкрейцером, но все старательно давали понять, что действуют согласно программе ордена. О загадочных розенкрейцерах размышляли Юлиус Шпербер, Роберт Фладд, Михаэль Майер. Последний в “Золотых яблоках” (1618) решительно утверждал, что братство действительно существует, хотя признавал, что сам он слишком скромная особа, чтобы когда-либо стать его членом. Впрочем, как верно подметила Фрэнсис Йейтс, для писателей-розенкрейцеров было типично не только отрицать собственную принадлежность к братству, но и утверждать, будто они ни одного члена братства никогда не встречали.
Например, Иоганн Валентин Андреэ и все члены Тюбингенского круга, которых немедленно заподозрили в авторстве манифестов, до конца жизни либо отрицали сам факт, либо преуменьшали его значимость, представляя как литературную игру, ошибку юности. С другой стороны, исторических доказательств существования розенкрейцеров у нас не просто нет, их по определению и быть не может. Даже сегодня официальные документы АМОРКа (Античного Мистического Ордена Розы и Креста), чей храм в Сан-Хосе в Калифорнии изобилует египетскими изображениями и открыт для посещения, утверждают, что подлинные тексты ордена, безусловно, существуют, но по очевидной причине держатся и впредь будут держаться в тайне, запечатанные в недоступных архивах.
Но нас не особо интересуют нынешние розенкрейцеры, принадлежащие скорее области фольклора, чем истории. Займемся историческим орденом. С появлением двух манифестов сразу же расплодились и памфлеты, обвиняющие братство в разнообразных грехах, в частности в фальсификации и шарлатанстве. В 1623 году по Парижу стали ходить анонимные манифесты, объявляющие о прибытии розенкрейцеров во французскую столицу. Это объявление развязало яростные споры как среди католиков, так и в кружках вольнодумцев. В том же году общественное мнение, склонное считать розенкрейцеров служителями сатаны, нашло выражение в анонимной публикации “Ужасный договор между диаволом и так называемыми незримыми” (Effroyables pactions faites entre le diable et les pr?tendus invisibles). Сам Декарт, вернувшийся в Париж из путешествия по Германии, где, по слухам, пытался связаться с розенкрейцерами (разумеется, безуспешно), был заподозрен в принадлежности к братству. Чтобы снять с себя подозрения, ученый прибег к простому и гениальному средству. В соответствии с известной всем легендой розенкрейцеры были невидимы, так он стал показываться в публичных местах и этим пресек всякие сплетни о его связи с орденом, как вспоминает Байе в “Жизни господина Декарта” (1691). Все в том же 1623 году некто Нейгауз опубликовал сначала на немецком, а затем на французском работу “Благочестивое и полезное предостережение о братьях розы и креста” (Avertissement pieux et utile des fr?res de la Rose-Croix), в которой рассуждал о том, существуют ли они вообще, кто они такие, откуда происходит их название и каковы их цели. Заключение автора весьма оригинально: “…поскольку они скрывают или меняют свои имена, утаивают возраст, стремятся оставаться неузнанными, нелогично было бы отрицать их существование”.
Очевидно, любого призыва к духовной реформе человечества достаточно, чтобы незамедлительно вызвать самые что ни на есть парадоксальные реакции, словно все только и ждали некоего решающего события.
Хорхе Луис Борхес в рассказе “Тлён, Укбар, Орбис Терциус” говорит о невероятной стране, описанной в недоступной энциклопедии. В поисках этой страны он переходит от одной смутной отсылки к другой, блуждая в лабиринте текстов, цитирующих друг друга, будучи таким образом вовлечен в игру, в которую играет вся планета, “с ее архитектурой и распрями, со страхами ее мифологии и звуками ее языков, с ее властителями и морями, с ее минералами и птицами и рыбами, с ее алгеброй и огнем, с ее богословскими и метафизическими контрверсиями”. Эта планета – создание “тайного общества астрономов, биологов, инженеров, метафизиков, поэтов, химиков, алгебраистов, моралистов, художников, геометров… руководимых неизвестным гением”[133].
Мы наблюдаем типичный для Борхеса эксперимент: изобретение изобретения. Но читатели Борхеса знают, что Борхес ничего не выдумывал: его наиболее парадоксальные тексты рождаются из переосмысления истории. Но как-то Борхес сказал, что один из его источников – работа Иоганна Валентина Андреэ (Борхес черпал информацию из вторых рук, из Де Куинси), где “описано воображаемое общество Розы и Креста, впоследствии основанное другими в подражание его вымыслу”.
Легенда о розенкрейцерах сыграла немаловажную роль в истории. Символическое масонство, поздняя ипостась масонства реального (артели каменщиков, веками сохранявшей терминологию и церемонии древних строителей соборов), возникло в восемнадцатом веке стараниями неких английских джентльменов. Пытаясь создать видимость законных оснований, в конституциях Андерсона символическое масонство подчеркивает древность своих истоков, якобы восходящих к строителям Храма Соломона. В последующие годы благодаря Эндрю Рамсею, отцу так называемого шотландского масонства, миф о происхождении дополняется воображаемой связью между строителями Храма и тамплиерами, чьи древние секреты якобы были переданы современным масонам через орден розенкрейцеров.
Если первые масоны, использовавшие тему розенкрейцеров с ее мистическими и оккультными элементами, соперничали с троном и алтарем, то в начале девятнадцатого века миф о розенкрейцерах и храмовниках был воскрешен в защиту трона и алтаря, для борьбы против духа Просвещения.
Мифы о секретном обществе и о существовании Тайных Властителей, определяющих судьбу мира, активно обсуждались перед Французской революцией. В 1789 году маркиз де Люше в своем “Изыскании о секте иллюминатов” (Essai sur la secte des illumin?s) предупреждал: “Под покровом глубочайшей тьмы образовано было некое сообщество, сообщество новых существ, которые знают друг друга, хотя никогда друг друга не видели… У иезуитской системы управления сообщество это позаимствовало слепое повиновение; у масонов переняло их обряды и церемонии; у тамплиеров – их подземные мистерии и великую дерзость”.
Между 1797 и 1798 годами в свете Французской революции аббат Баррюэль написал “Мемуары для написания истории якобинцев” – работу, которая претендует на историчность, но читается как бульварный роман. После того как Филипп Красивый уничтожил орден, тамплиеры превратились в секретное общество, чья деятельность была направлена на разрушение монархии и папства. В восемнадцатом веке они подмяли под себя масонов и создали своего рода академию, самыми злокозненными представителями которой стали Вольтер, Тюрго, Кондорсе, Дидро и Д’Аламбер. Из этого маленького кружка и вышли якобинцы. В свою очередь, за якобинцами стояло еще более секретное общество баварских иллюминатов, цареубийц по призванию. Французская революция, по мнению автора мемуаров, стала конечным итогом их заговора. Баррюэля не волнует различие между светским, просвещенным масонством и масонством иллюминатов, эзотерическим и храмовым по сути. Не важно и то, что миф о храмовниках был уже использован и разоблачен Жозефом де Местром (он тоже мыслил в аналогичном направлении, но потом свернул с дорожки). Однако история оказалась слишком увлекательной, чтобы отказаться от нее так просто.
В книге Баррюэля нет ни одного упоминания о евреях. Но в 1806 году аббат получает письмо от некоего капитана Симонини, где утверждается, что отец манихейской ереси Мани и основатель секты убийц Горный Старец (учениям которых якобы следовали храмовники) были евреями. Здесь сюжет делает неожиданный поворот: масонство, выходит, было основано евреями, которые ухитрились просочиться во все секретные общества.
Баррюэль не стал особо развивать эту историю. О ней благополучно забыли до середины девятнадцатого века, пока иезуитов не начали беспокоить антиклерикальные настроения отцов итальянского национально-освободительного движения Рисорджименто, среди которых был, например, Гарибальди и которым приписывали связь с масонами. Идея доказать, что карбонарии – агенты жидомасонского заговора, оказалась весьма плодотворной. Со своей стороны, антиклерикалы девятнадцатого века тоже пытались ославить иезуитов и доказать, что те злоумышляют против человечества. Несколько “серьезных” писателей – от Мишле и Кине до Гарибальди и Джоберти – сделали эту тему популярной. Но больше всех постарался Эжен Сю. Герой его романа “Вечный жид” коварный месье Роден, олицетворение иезуитского мирового заговора, наглядно представляет собой очередную версию Тайных Властителей. Месье Роден возвращается в последний роман Сю “Тайны народа”, где подлый план иезуитов раскрывается в мельчайших подробностях. Родольф Герольштейн, персонаж, перекочевавший из романа “Парижские тайны”, разоблачает святых отцов, отмечая, с “каким хитроумием был организован этот дьявольский заговор, какими страшными бедствиями, каким деспотическим гнетом грозил бы он Европе…”.
После выхода в свет романов Сю в 1864 году Морис Жоли написал либеральный памфлет против Наполеона III, в котором Макиавелли, воплощение диктатора-циника, беседует с Монтескье. Иезуитский заговор, придуманный Сю, Жоли приписывает Наполеону III.
В 1868 году Герман Гёдше, которому и раньше доводилось пописывать клеветнические памфлеты, сочинил ставший популярным роман “Биарриц”, подписавшись псевдонимом “сэр Джон Ретклифф”. Описывая эзотерический ритуал на Пражском кладбище, Гёдше просто копирует сцену из романа Дюма “Жозеф Бальзамо” (1849), где описывается встреча между Калиостро, главой Тайных Властителей, и другими иллюминатами по поводу похищения ожерелья королевы. Только вместо Калиостро и компании Гёдше выводит на сцену представителей двенадцати колен Израилевых, которые встретились, чтобы подготовить захват всего мира. Пять лет спустя та же история всплывает в русском памфлете “Евреи – властители мира”, но уже под видом реального события. В 1881 году французский “Современник” (Le contemporain) снова публикует ту же историю, ссылаясь на “авторитетный” источник – английского дипломата сэра Джона Рэдклифа. В 1896 году Франсуа Бурнан в своей книге “Иудеи, наши современники” цитирует речь Великого Раввина, теперь уже именуемого Джоном Рэдклифом. С этого момента масонский заговор, изобретенный Дюма, смешанный с иезуитским планом, выдуманным Сю, и приписываемый с легкой руки Жоли Наполеону III, становится “подлинной речью” Великого Раввина, появляясь в различных формах и в разных местах.
Потом на сцену выходит Петр Иванович Рачковский, в прошлом подозреваемый в контактах с революционными группами и нигилистами, а позднее (когда должным образом раскаялся) член Черной сотни, крайне правой террористической организации. Сначала главный осведомитель, а затем и начальник царской охранки, Рачковский, чтобы помочь своему покровителю графу Сергею Витте в борьбе с его политическим противником Ильей Ционом, назначил обыск в доме последнего и обнаружил там памфлет, в котором Цион фактически копирует текст Жоли против Наполеона III, только приписывает все идеи Макиавелли графу Витте. Будучи ярым антисемитом (все это происходило примерно во время дела Дрейфуса), Рачковский вымарал все ссылки на Витте и приписал заговор евреям. Естественно, с фамилией Цион человек по неизбежной ассоциации просто напрашивался на обвинение в еврейском заговоре.
Текст, “отредактированный” Рачковским, по всей видимости, и стал первоисточником “Протоколов сионских мудрецов”. “Романное” происхождение протоколов несомненно, потому как трудно себе представить, чтобы реальные злодеи столь нагло и открыто заявляли о своих коварных планах – так бывает разве что в романах Эжена Сю. Сионские мудрецы чистосердечно признаются: “Нам свойственны неудержимыя честолюбия, жгучия жадности, беспощадныя мести, злобныя ненависти”. Они требуют отменить свободу печати, но защищают свободу нравов. Критикуют либерализм, но поддерживают идею международного капитала. Чтобы вызвать революции во всех странах, они намерены усугублять социальное неравенство. Они планируют строительство подземных железных дорог, чтобы легче заминировать крупные города. Они желают отменить изучение классики и древней истории, требуют насаждения спортивного образования и наглядного обучения, чтобы оболванить рабочий класс…
“Протоколы” легко определяются как продукт Франции девятнадцатого века: они наполнены отсылками на проблемы французского общества того времени. Но так же просто в них обнаруживаются и отсылки к известнейшим романам. Увы, вымышленный сюжет в очередной раз оказался столь убедительным, что был принят всерьез.
Последствия этого сочинения стали Историей. Странствующий русский монах Сергей Нилус, одержимый идей Антихриста и желающий занять место Распутина при царе, опубликовал текст “Протоколов” со своими комментариями. После этого текст отправился бродить по Европе, пока не попал в руки Гитлера[134].
О рассмотренных нами заблуждениях, формировавших эпохи, каждый что-то да слышал. Но существуют и другие безумные идеи, совершенно всеми забытые.
С 1925 года у немецких нацистов пользовалась популярностью теория одного австрийского псевдоученого девятнадцатого века, Ганса Гёрбигера, которая называлась WEL (Welteislehre), или теория вечного льда. К ней благосклонно относились такие влиятельные лица, как Гиммлер и Розенберг. Но с пришествием к власти Гитлера ее даже в научной среде кое-кто стал воспринимать серьезно, например такой ученый, как Ленард, который вместе с Рентгеном открыл катодные лучи.
Согласно теории вечного льда, изложенной в 1913 году Филиппом Фаутом в “Ледяной космогонии Гёрбигера”[135], наш мир представляет собой арену борьбы льда и пламени, результатом которой становится не эволюционное, а циклическое развитие истории. Когда-то давно огромное небесное тело, в миллионы раз больше и горячее Солнца, столкнулось с огромной массой космического льда. Ледяная глыба вошла в раскаленное вещество и сотни миллионов лет превращалась в пар, пока вся эта смесь не взорвалась. Часть осколков попала в ледяные области, а часть в нейтральное пространство, где из них образовалась Солнечная система. Луна, Марс, Юпитер и Сатурн – ледяные планеты, равно как и Млечный Путь – ледяное кольцо, а звезды, которые видят в нем современные астрономы, всего лишь игра света. Пятна на солнце – это глыбы льда, которые откололись от Юпитера.
Сейчас сила изначального взрыва идет на спад, и планеты не вращаются по эллиптической орбите, как ошибочно полагают представители официальной науки, но каждая по спирали (незаметно) приближается к большей планете, которая ее притягивает. В конце текущего цикла Луна будет неумолимо приближаться к Земле, заставляя океаны выходить из берегов и затоплять тропики, так что из воды будут выступать только самые высокие горные вершины. Космические излучения будут сильнее воздействовать на планету, вызывая разные генетические мутации. В конце концов наш спутник взорвется, превратившись в кольцо изо льда, воды и газа, которое обрушится на земной шар. В результате сложных процессов под воздействием Марса Земля тоже превратится в ледяную планету, а затем будет поглощена Солнцем. Потом произойдет новый взрыв и новое рождение, какие наша планета уже переживала в прошлом, по очереди поглотив три других своих спутника.
Мотив вечного возвращения, лежащий в основе этой космогонии, уходит корнями в древнейшие мифы и эпосы. В очередной раз то, что нацисты называли традиционным знанием, противопоставлялось ложному знанию либеральной иудейской науки. К тому же ледяная теория казалась очень нордической и арийской. В своей книге “Утро магов” французские писатели Луи Повель и Жак Бержье объясняют глубокой верой в ледяную доктрину убеждение Гитлера, что его солдаты не пропадут даже в лютые русские морозы. С другой стороны, утверждают авторы книги, идея проверить реакцию космического льда замедлила испытания “Фау?1”. Еще в 1952 году Эльмар Бругг опубликовал книжку в честь Гёрбигера, где называл его Коперником двадцатого века, заявлял, что теория вечного льда объясняет глубинные связи, объединяющие земные события с космическими силами, и делал вывод, что замалчивание достижений Гёрбингера “еврейской демократической наукой” – это типичный заговор посредственностей.
Среди нацистов постоянно терлись поклонники всяческих оккультных наук, например адепты Общества Туле, созданного Рудольфом Зеботтендорфом на основе учения о мифической северной стране Туле, – этот феномен всесторонне изучался[136]. Не исключено, что в нацистской среде прислушались бы и к теории, согласно которой наша Земля полая и живем мы не снаружи на выгнутой земной коре, а внутри нее в вогнутой впадине. Эта замечательная идея была высказана в начале девятнадцатого века неким капитаном Дж. Кливзом Симмсом из Огайо, который написал различным научным обществам: “Заявляю всему миру, что Земля полая и обитаема изнутри. Она состоит из нескольких твердых концентрических сфер, помещенных одна в другую, и имеет у полюсов отверстия от 12 до 16°”. В Академии естественных наук в Филадельфии даже сохранилась деревянная модель такой Земли.
Спустя полвека эту теорию воскресил Сайрус Рид Тид. Он уточнял: за небо мы принимаем газовую среду, которая заполняет внутреннюю часть земного шара и содержит области яркого света. Солнце, луна и звезды – не небесные тела, а всего лишь обман зрения, вызываемый разными факторами.
После Первой мировой войны эти идеи добрались до Германии, чему поспособствовали сначала Петер Бендер, а затем Карл Нейперт, основавший движение последователей Hohlweltlehre, то есть теории полой Земли. По некоторым источникам[137], в высших нацистских кругах теорию принимали всерьез, а некоторые представители немецкого военного флота даже считали, что идея полой Земли поможет точнее устанавливать местоположение английских кораблей при помощи инфракрасных лучей, поскольку изгиб земной поверхности не будет искажать угол обзора. Говорят даже, будто “Фау?1” несколько раз промахнулись мимо цели, потому что немцы делали расчеты исходя из теории вогнутой, а не выгнутой Земли. Если не врут, то это прекрасный пример, как бредовые астрономические теории порой несут в себе историческую пользу и справедливость.
Слишком просто сказать, что нацисты были психопатами и что все они, кроме старины Мартина Бормана, который схоронился где-то до поры до времени, вымерли вместе со своими безумными идеями. Но зайдите-ка в любой поисковик в интернете и наберите в строке “теория полой Земли”. Вы обнаружите, что у этой идеи по сей день полно последователей. Бесполезно говорить, что подобные сайты (и книги, которые на них рекламируются) создаются хитрецами, которые наживаются на простофилях и/или поклонниках нью-эйдж. Но социальную проблему представляют как раз не мошенники, а олухи, из которых состоит общество, и имя им легион[138].
Что же объединяет все рассмотренные нами истории и что сделало их такими правдоподобными и убедительными?
Константинов дар, возможно, создавался не как злонамеренная подделка, а скорее как риторическое упражнение, которое кто-то позднее воспринял всерьез. Манифесты розенкрейцеров задумывались, по крайней мере по словам их предполагаемых авторов, как интеллектуальная игра, более или менее шуточный литературный опыт в духе утопического жанра.
Письмо пресвитера Иоанна было, конечно, осознанной подделкой, но его авторы едва ли догадывались, к каким последствиям оно приведет.
Козьма Индикоплов грешит фундаментализмом, простительной для своего времени слабостью, но, как мы видели, никто его всерьез и не воспринимал, и лишь больше тысячи лет спустя распространилась намеренная дезинформация касательно “авторитетности” его текстов.
“Протоколы сионских мудрецов” вообще родились практически самостоятельно как сплав романных сюжетов, постепенно захватывавший воображение разных фанатиков и преображавшийся прямо на ходу.
Однако все эти истории имели одно общее достоинство: они отличались повествовательным правдоподобием. То есть они выглядели куда правдоподобнее, чем повседневная или историческая реальность, сложная, невероятная, с трудом поддающаяся осмыслению, и, казалось, могли хоть как-то ее объяснить.
Вернемся к гипотезе Птолемея. В настоящее время мы знаем, что с научной точки зрения она неверна. Тем не менее, хотя разумом мы признаем правоту Коперника, наше восприятие остается совершенно птолемеевским: мы не только видим, как солнце рождается на востоке и перемещается по дуге к западу в течение дня, но и ведем себя так, словно оно крутится вокруг нас, а мы остаемся неподвижными. Это восприятие зафиксировано даже в нашем языке. Мы говорим: солнце восходит, стоит высоко в небе, закатывается. Так по-птолемеевски говорят, думают и чувствуют даже профессора астрономии.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.