6.4. Принцип (17) экономии в употреблении языковых единиц

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

6.4. Принцип (17) экономии в употреблении языковых единиц

Принципу экономии в употреблении языковых единиц придавал большое значение Г. Пауль, который в своей классической работе «Принципы истории языка» [Пауль 1960] посвятил ему особую главу под названием «Экономия языковых средств». Вот как он характеризует этот принцип: «Более или менее экономное использование языковых средств для выражения мысли зависит от потребности. Нельзя, правда, отрицать того, что очень часто языковые средства используются излишне расточительно. В целом, однако, для языковой деятельности характерна определенная тенденция к бережливости.

В соответствии с этой тенденцией в языке для всех случаев вырабатываются способы выражения, которые содержат столько, сколько необходимо для понимания. Количество используемых средств зависит от ситуации, речевого контекста и от большего или меньшего сходства в духовном складе говорящих. При определенных условиях с помощью одного слова можно достаточно отчетливо передать мысль, для выражения которой при других условиях потребовались бы длинные предложения. Если же принять за основу форму выражения, содержащую все необходимое для того, чтобы мысль была бы понятна каждому при всех обстоятельствах, то другие формы выражения этой же мысли окажутся неполными» [Там же: 372]. При уточнении этих рассуждений Г. Пауля, а именно с учетом осуществления коммуникации во времени, становится очевидным, что принцип экономии языковых средств вызван фактором оперативности передачи и понимания коммуникативной информации.

Показательным отражением принципа экономии в употреблении языковых единиц является синтаксический эллипсис, которому грамматика обязана терминами «неполные предложения» или «супрессия» (от лат. suppressus – «скрываемый», термин О. Есперсена, под которым он понимал «то, что говорящий не дает, хотя мог бы дать» [Есперсен 1958:359]). Эллиптические предложения – это, по сути, количественный вариант полных предложений, основанный на умолчании в них того, что однозначно восстанавливается (или может восстанавливаться) из контекста или ситуации. Однако сводить эллиптические предложения только к сокращению времени коммуникации было бы их функциональным обеднением. Наблюдения показывают, что они служат для оперативной передачи рематической части предложения и являются одним из средств актуального членения предложения. С этой точки зрения представляется неадекватной интерпретация И.Ф. Вардуля «супрасинтаксического эллипсиса», которую он сводит к трем типам супрессии: а) содержания ремы, имплицируемой темой, б) содержания темы, имплицируемой ремой и в) содержания базы сообщения, имплицируемой ситуативно [Вардуль 1977: 306]. На наш взгляд, вряд ли можно допустить первый тип супрессии в принципе, так как рема всегда должна быть выражена частью предложения. Пример И.Ф. Вардуля – Вы знаете этого парня? – Нет. Я никогда не видела этого человека. – А вы?, в котором он усматривает рематическое эллиптирование, можно истолковать иначе: А вы?выражает рему при эллиптированной теме его знаете.

Эллиптические высказывания, в которых опущенные компоненты информации имплицируются ситуативно, Ш. Балли называл высказываниями с «ситуативными знаками». Это всякого рода воспринимаемые при коммуникации реалии, выступающие в качестве части высказывания: «например, при виде самолета нам достаточно указать на самолет и произнести Regarded Смотрите/, или при виде страшной автомобильной катастрофы кто-либо из свидетелей ее воскликнет Quelle horreur! Какой ужас!» [Балли 1955: 52]. «Ситуативным знаком» могут быть и все известные собеседникам обстоятельства. Так, если знакомый говорящего потерял близкого ему человека, то при следующей встрече говорящий может сказать «Мой бедный друг!» [Там же]. По сути дела, о «ситуативных знаках» в понимании Ш. Балли упоминает и И.Ф. Вардуль, который относит их к нулевым подлежащим. Таковы, по его мнению, все нулевые подлежащие, обозначающие «предмет, обладающий признаками единичности (= неповторимости) и пребывания в одной точке времени-пространства с соответствующим предложением» [Вардуль 1977: 311—312]. Например, ими являются все вывески и объявления, предложения типа Станция Волчья! Поезд стоит пять минут! – закричал кто-то... (Куприн); Сопляки! а не артиллеристы... Куроцапы! (Паустовский); Ты и жалкого водевиля написать не в состоянии. Киевский мещанин! Приживала! (Чехов).

Строго говоря, ситуативных знаков не существует: это не знаки, а те или иные реалии, наличие которых определяет ситуативные эллиптические высказывания в функции рематической части полного предложения. Рассуждения И.Ф. Вардуля о подобных реалиях как нулевых подлежащих вызывают сомнения. Он считает, что предложения Это слон африканский и Слон африканский (надпись в зоопарке) семантически различны: «В отличие от местоименной синтаксемы нулевая обозначает субстанцию, обладающую признаком единичности, неповторимости. Эксплицитное обозначение такой субстанции невозможно, поскольку всякое слово как эксплицитная единица (в том числе и местоимение это) обобщает и, следовательно, его референт не может иметь свойства неповторяемости» [Там же: 312]. Здесь И.Ф. Вардуль явно не учитывает референтных свойств местоимений: ведь вряд ли можно усмотреть разницу между Я говорю и Говорю с точки зрения повторяемости / неповторяемости референта говорящего. В зоопарках не пишут Это слон африканский не потому, что слово это вводит обобщение, а потому, что оно предполагается реалией. Если нет надписи, то говорящий обязательно скажет Это слон африканский(, а не Слон африканский. Поэтому в последнем примере мы имеем дело не с нулевым подлежащим, а с предикатом, относящимся к ситуативному подлежащему.

Кроме ситуативного и контекстуального эллипсиса наблюдаются синтаксические конструкции, основанные на умолчании одного и того же компонента простого или сложного предложения. Таковы простые предложения с однородными членами, конструкции с отсутствующим повторением предлога при одинаковых формах падежей (ср. со страхом и надеждой...), сложные предложения типа Петя учится лучше, чем Миша; У меня книги интереснее, чем у него. Подобным же образом вместо повторения одного и того же общего слова употребляется его форма множественного числа: ср. русский и немецкий языки...; Петя, Миша и Сережа пошли в библиотеку.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.