1.4.5. Лексические слова (лексема и вокабула)

Все рассмотренные выше единицы не являются непосредственно семантическими. В то же время традиционно слово понимается, прежде всего, как номинативная единица, обладающая значением и отличающаяся в этом плане от других значимых единиц языка: такое его понимание лежит в основе многовековой европейской лексикографической традиции. Оно при всей его неопределенности не может быть просто отвергнуто, и скептицизм в отношении такого понимания слова, свойственный, например, О. Есперсену [Есперсен 1958 [1924]: 28], вряд ли оправдан.

По-видимому, за понятием слова стоит и некоторая семантическая единица, которая, естественно, может быть названа лексемой. Эта единица, как правило, обладает семантической цельностью, обозначая некоторый фрагмент действительности (реальной или воображаемой) или отношение говорящего к действительности. Именно эти единицы используются при назывании того или иного предмета или явления, то есть в номинативной функции. Морфемы в составе лексемы обычно не обладают этим свойством: их значение (если оно не чисто грамматическое) поглощается цельным значением лексемы. Не всякий пишущий человек – писатель, а столик (скажем, в кафе) может быть больше стола. Об этом еще в XIX в. писал Н. В. Крушевский, называя слово «субститутом идеи» [Крушевский 1998 [1883]: 108]. Именно это имел в виду А. И. Смирницкий, говоря об идиоматичности слова. Более протяженные, чем лексема, единицы обычно не обладают семантической цельностью, а их значение разлагается на значение составляющих лексем плюс информация о связи этих лексем; описываемые ими фрагменты действительности уже не представляются как элементарные. Именно лексемы записываются в словаре (об исключениях см. ниже). Понятие лексемы, противопоставленное словоформе, было введено А. И. Смирницким [Смирницкий 1955: 13–15], а А. А. Зализняк развил это противопоставление, выделив пять единиц разной степени абстракции: конкретный сегмент, абстрактный сегмент, конкретную словоформу, абстрактную словоформу и лексему [Зализняк 1967: 19–22].

Вопрос о границах лексем трактуется в науке по-разному и будет специально рассмотрен в разделе 1.5. Здесь отмечу лишь одно явление: при любом проведении таких границ семантическая, идиоматичная единица языка не всегда совпадает со словом в традиционном понимании. Это наиболее очевидно в случае полных фразеологизмов («фразеологических сращений» и «фразеологических единств» в терминологии В. В. Виноградова). Русское бить баклуши или японское abura o uru ‘слоняться без дела’ (букв. ‘продавать масло’) столь же идиоматичны и столь же номинативны, как и обычные лексемы. «Фразеологические сочетания», по В. В. Виноградову, также идиоматичны и номинативны, хотя соотносятся по значению со значением их составных частей, ср. приводившуюся характеристику сочетания Красная Армия у И. И. Мещанинова. Но любой фразеологизм не является словом ни в каком из рассмотренных выше смыслов. С другой стороны, служебные слова вряд ли целесообразно считать лексемами: их значение существенно другое. Если же так поступить, то вслед за ними придется считать лексемами и грамматические аффиксы: в отличие от значений компонентов сложных или производных слов их значение не поглощается в составе слова, а семантические различия между аффиксами и служебными словами, как уже говорилось, установить невозможно.

Надо отметить и то, что возможны слова в традиционном смысле, обладающие всеми признаками слов, кроме семантических. Для современного русского языка невозможно сказать, что такое баклуши, зга или кулички (даже об их этимологии спорят). Эти единицы являются синтаксемами, словоформами, фонетическими словами (вопрос об их отнесении к словам-высказываниям спорен), но не лексемами. Ничтоже сумняшеся – вроде бы два слова, первое из которых даже сохраняет ассоциативную связь со словом ничтожный, но смысл целого нельзя разложить на смысл частей (если, конечно не обратиться к старославянскому языку, но это все же иной язык). Иногда значение слова выделяется лишь остаточно: С. Е. Яхонтов писал, что в словарях записываются фактически не существующие формы именительного падежа усталь и удерж, хотя реально есть лишь сочетания без устали и без удержу [Яхонтов 2016 [1963]: 110]. См. также вышеприведенный пример до упаду у М. В. Панова.

Наряду с лексемами могут быть выделены и другие единицы, также включаемые в традиционное представление о слове. Лексема имеет единое значение (отвлекаясь от его актуализации в контексте), а множество лексем, совпадающих по форме и связанных по значению, образует другую единицу – вокабулу [Вардуль 1977: 202; Мельчук 1997: 346–347]. См. также [Крылов 1982: 131–132], где при сходных идеях предлагается иная система терминов, в том числе лексемой именуется то, что здесь названо вокабулой. Земля как название планеты и земля как почва – две лексемы и одна вокабула. Разграничение лексемы и вокабулы в отличие от прочих случаев не связано с вопросом об их границах, которые у них совпадают по определению.