1.8. Экскурс о японских падежах

Позволю себе в связи с тем, о чем говорилось в предыдущем разделе, экскурс в историю исследований японского языка, где на ряд ученых неявно оказывал влияние такой фактор, как их родной язык. Вероятно, подобные примеры можно обнаружить и в истории изучения других языков.

Выше уже упоминалось, что японская система имени агглютинативна, в том числе имеются агглютинативные падежные показатели29. Их функции вполне соответствуют функциям падежных аффиксов во флективных языках, в русской научной и учебной литературе по японскому языку давно используются термины вроде именительный падеж, дательный падеж. Проблема, однако, заключается в их статусе. Японская традиция рассматривает их как несамостоятельные (служебные) go, такая точка зрения является общепринятой (если не считать отдельных лингвистов (Судзуки Сигэюки), пытавшихся применить к японскому языку идеи русской науки). Также нет больших расхождений в их трактовке и на Западе, где с конца XIX в. в лингвистической японистике ведущую роль играет наука англоязычных стран: они всегда отдельные слова (postpositions, particles30). Но в России и СССР об их формальном статусе долго шли споры31.

Русская японистика поначалу зависела от западной и заимствовала у нее многие трактовки, в том числе рассмотрение данных единиц как отдельных слов. При этом авторы первых грамматик, в основном практики, не замечали противоречия в своих описаниях: вслед за западными образцами они выделяли падежи, хотя русская традиция не допускает возможность парадигмы, состоящей только из аналитических форм. Если считать данные единицы отдельными словами, то, в соответствии с этой традицией, в японском языке нет падежей, есть только послеложные конструкции.

Первым в нашей стране лингвистом-теоретиком, изучавшим японский язык, был Е. Д. Поливанов. И он первым в мировой науке предложил идею об именном, в том числе падежном, словоизменении в японском языке. Его определение слова в грамматике 1930 г. совместно с О. В. Плетнером уже приводилось. Оно, как мы помним, основывалось на синтаксических (главных) и фонетических (второстепенных) критериях; на его основе едва ли не все грамматические элементы японского языка трактовались как аффиксы. В частности, на основе этого определения выделялась категория падежа.

Такая точка зрения хорошо согласовывалась с принятыми в русской традиции представлениями и в течение почти полувека у нас господствовала [Конрад 1937; Фельдман 1951, 1960; Холодович 1979]32. Однако в 60-х гг. вновь была выдвинута концепция о том, что данные показатели – отдельные слова [Вардуль 1964], причем это не было простым возвратом к трактовкам начала века: концепция не постулировалась, а доказывалась лингвистической аргументацией. И. Ф. Вар-дуль использовал, прежде всего, критерий вставки, прежде всего, возможность вставки перед падежными элементами других служебных слов, заведомо отдельных33. Такая трактовка стала в последние десятилетия и у нас преобладающей; выделение падежных и иных именных суффиксов встречается лишь в отдельных работах [Солнцев А. 1986]. О статусе японских падежных элементов подробнее см. [Алпатов 2010: 10–16; 2012].

Специалисты, в том числе японисты, привыкшие в своих собственных языках «довольствоваться словами, вовсе неизменяемыми», по выражению А. Мейе (взгляды которого я рассмотрю в 1.11), без труда опознали подобные слова и в чужом языке. Зато подход Е. Д. Поливанова и его последователей хорошо совмещался с представлениями носителей языка, в котором и поныне чаще всего «слово является лишь в сочетании со словоизменительными элементами». Такую единицу Е. Д. Поливанов обнаружил и в японском языке, хотя он не мог не отметить частую возможность японской именной основы выступать самостоятельно. Видимо, играла роль и возможность при такой трактовке строго выделять в изучаемом языке грамматическую категорию падежа и изучать ее в системе, тогда как предложные (послеложные) конструкции редко описываются столь же системно, как грамматические категории. Аналогичным образом Н. И. Конрад пытался найти словоизменение, аналогичное русскому, даже в китайском языке [Конрад 1952].

Однако в наши дни очень немногие признают для японского языка именное словоизменение, но не произошло отказа от изучения в нем категории падежа. Здесь явно вступили в противоречие различные привычки носителей русского языка: с одной стороны, хорошо, если в языке имеются падежи, с другой стороны, привычно считать, что грамматика – это, прежде всего, словоизменение. Но рациональнее оказалось сохранить понимание приименных показателей синтаксических отношений как падежных, отказавшись от слишком жесткого для многих языков понимания грамматической категории как обязательно синтетической (эту точку зрения формулирует В. Б. Касевич [Касевич 2006: 481]). А позиция противников падежного словоизменения в японском языке оказалась сильнее: синтаксические критерии, как уже говорилось в разделе 1.4.2, больше расходятся с привычными представлениями о слове.