История всемирной литературы: взгляд востоковеда

За последние десятилетия в отечественной науке появилось достаточно много литературоведческих исследований, в которых литературы Востока рассматриваются как неотъемлемая часть мировой литературы. Само это понятие появилось еще в XIX в. Целенаправленные попытки создания полноценной картины истории мировой литературы предпринимались с середины ХХ в.: достаточно вспомнить классические работы Н. И. Конрада132 и др. Естественно, что инициаторами подобных исследований, как правило, выступали востоковеды, стремившиеся приблизить уровень изучения литератур Востока к общему уровню европейского литературоведения, имеющего за плечами гораздо более длительную научную традицию. Однако обозначенная тенденция в силу ряда причин так по-настоящему и не закрепилась в научном сознании, а следовательно, и в практике преподавания филологических дисциплин. Одной из причин скептического отношения специалистов по истории литературы Европы и Америки к перспективам создания единой «истории всемирной литературы» был известный теоретический «экстремизм» востоковедов – сторонников Н. И. Конрада, сделавших попытку теоретического построения истории литератур Востока на базе европейской модели литературного развития. Если в отношении термина «античность» применительно к классическим литературам Древней Индии, Древнего Китая и даже Ирана не было высказано особых нареканий, то попытки применения термина «Ренессанс» (Возрождение) к определенным этапам и явлениям средневековых литератур Востока вызвали резкие возражения. Острая полемика вылилась в затяжную дискуссию, в результате которой стороны так и не пришли к какому-либо согласованному мнению. В целом отрицательный результат дискуссии о Возрождении на Востоке, тем не менее, имел и некоторые позитивные последствия прежде всего для востоковедения. Инициированный дискуссией более пристальный взгляд на средневековые литературы Востока открыл новые перспективы их изучения. В период 70–80-х гг. ХХ в. целая плеяда отечественных ученых активно разрабатывала проблемы традиционной поэтики и закономерностей функционирования литературного канона133.

Развитие данного направления основывалось прежде всего на переводах и анализе древних и средневековых трактатов по поэтике и преодолевало стереотипные представления о средневековом литературном самосознании как о чем-то застывшем и догматическом. Скептическое отношение к средневековой филологии ярко выражено в некоторых работах И. С. Брагинского. В частности, в статье «О мастерстве Рудаки» он писал: «Конечно, о многих поэтических приемах Рудаки – точнее, о применении им канонов средневековой поэтики – содержательно и правильно говорится в работах Саида Нафиси, Абдулгани Мирзоева, а также других авторов. <…> Однако, к сожалению, в литературоведческих, точнее филологических работах о Рудаки внимание уделено преимущественно тем моментам его художественного мастерства, которые лежат на поверхности <…> выражают нормы поэтики его времени. <…> Чтобы хотя бы подойти к решению этого вопроса, следует оценить художественное мастерство Рудаки с идейно-эстетических позиций нашей эпохи» (не отвлекаясь, конечно, от “пафоса расстояния”, лежащего между нами и поэтом)»134. Даже с учетом сделанной исследователем оговорки замечаем, что его отношение к нормативной поэтике остается в известной мере предвзятым. Перевод и скрупулезный анализ теоретических трудов по нормативной поэтике позволил не только преодолеть сложившийся стереотип, но и приблизиться к пониманию природы эстетического переживания и основ авторской оригинальности в рамках канонического типа словесного творчества. Перевод оригинальных трактатов и их комментирование стало особым типом научно-исследовательской работы, о чем свидетельствует большое количество трудов этого плана, созданных в названный период135.

Углубленное изучение теоретической поэтики, ее мировоззренческих оснований привело к формированию более сбалансированного взгляда на историю литератур Востока в целом, на их роль и место в мировом литературном развитии. В свою очередь, успехи востоковедного литературоведения способствовали оживлению интереса к сравнительно-типологическим штудиям с привлечением широкого сопоставительного материала. Среди замечательных работ такого типа следует назвать книгу Е. М. Мелетинского «Средневековый роман», посвященную проблемам генезиса и становления классических форм средневекового романа на Западе и Востоке. Выделение общих признаков средневекового романа во всем многообразии его специфических национальных обличий – от западного куртуазного романа до персидского романического эпоса и японского моногатари – говорит само за себя. Характеризуя роман как особую форму повествования, Е. М. Мелетинский писал: «Роман <…> в отличие от героического эпоса ориентирован на изображение самодовлеющей личности, уже не столь органически связанной с этническим коллективом (и оппозицией “свой/чужой”), личности в какой-то мере эмансипированной. Главный интерес романа состоит в личной судьбе (испытаниях и приключениях) героя и в изображении его внутренних переживаний, его “частной жизни”, более или менее выделенной из общественного “эпического фона”»136.

Появление исследования, построенного как комплексная историко-типологическая характеристика одного из наиболее характерных жанров средневековой литературы, представленного на материале разных литературных традиций, обнаружило возможность восприятия художественных открытий классического романа как универсальных достижений мировой литературы в Средние века.

Любой литературовед понимает, что ряд проблем, касающихся истории литератур Запада, невозможно полноценно решить без привлечения материала восточных литератур и результатов специальных востоковедных работ. Специалисты западной литературы не без основания полагают, что период формирования литератур нового типа на Востоке и их вхождения в мировую литературу (XIX–XX вв.) связан с очевидным европейским влиянием. Однако тот же период в развитии европейских литератур ознаменовался бурным интересом к восточной словесности, характеризующим все творчество европейских романтиков. Этот пример взаимовлияния литератур Востока и Запада наиболее известен и очевиден. Об этом написано много специальных исследований. Из последних работ отметим наиболее близкую по тематике к настоящему разделу публикацию доклада А. Б. Куделина «Литературные связи Запада и Востока и формирование концепции “мировая литература”»137. В докладе можно найти подробную библиографию, свидетельствующую о постоянном интересе литературоведов всех направлений к проблеме построения целостной «истории всемирной литературы». Исследователь отмечает: «Отдавая приоритет в своих научных поисках то вектору Восток – Запад, то вектору Запад – Восток, ученые не сразу осознали, что в оппозиции Восток – Запад важны оба вектора. И что только при равном исследовательском интересе к обоим векторам, т. е. при интерпретации взаимосвязей и взаимодействия Востока и Запада, можно получить адекватные представления о мировом литературном процессе в ту или иную эпоху»138.

Перспективы изучения отдельных литератур в рамках проблематики «истории всемирной литературы» были намечены в трудах Института мировой литературы им. М. Горького, прежде всего в многотомном издании «История всемирной литературы»139. Тот же подход обозначен и в коллективной монографии «Историческая поэтика»140. В последней из названных работ не только представлены статьи по отдельным проблемам и периодам литературного развития Запада и Востока, но и предпринята успешная попытка выявления общих закономерностей смены литературных эпох и типов художественного сознания в масштабе мировой литературы. Аналогичное направление исследования было заявлено в коллективном труде «Лирика: генезис и эволюция», выпущенном объединенными усилиями специалистов по западным и восточным литературам Российского государственного гуманитарного университета141.

Приведенный перечень работ142, включающий как историко-литературные, так и теоретические исследования, свидетельствует о том, что в отечественном литературоведении создан достаточный фундамент для разработки лекционных курсов по «Истории всемирной литературы» в качестве самостоятельной филологической дисциплины. Продуктивность данного направления в преподавании подтверждена многолетним опытом чтения курса «Истории всемирной литературы» в стенах Института стран Азии и Африки Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова. Естественно, что содержание подобного курса должно быть структурировано особым образом, чтобы не превратиться в «братскую могилу имен и фактов» или в «телефонный справочник». В названных выше трудах отечественных историков литературы выделены узловые моменты и силовые линии, в соответствии с которыми должен быть представлен в таком курсе конкретный историко-литературный материал. Для каждой эпохи литературного развития можно выделить круг наиболее общих форм художественного сознания, продуктивных жанров и эстетических концепций. Часто не совпадающие хронологически, но сопоставимые в силу своего типологического сходства, определенные параметры литературного процесса могут быть выделены, классифицированы и сопоставлены. Именно сопоставительный анализ и позволяет реально представить соотношение общего и особенного в каждом конкретном литературном явлении, выявить его специфически национальные черты на фоне более или менее общей типологической модели.

Данный подход можно продемонстрировать на таком понятии, как «возврат к древности», которое зафиксировано во многих национальных традициях словесности в разные периоды. При сильном хронологическом разбросе и внешних различиях «возвраты к древности» обнаруживают и принципиальное сходство, состоящее в резком неприятии литературного опыта непосредственных предшественников, порицании их стиля как «порчи классики» и настоятельных попытках вернуться к признанным образцам «древности». При всей искусственности применения к восточному материалу европейской терминологии, обозначающей великие стили эпох, аналогии в закономерностях стилистического развития литературы не могут быть проигнорированы внимательным наблюдателем. Наиболее известным феноменом такого рода, своеобразным эталоном может служить эпоха Ренессанса в Европе с ее отношением к предшествующему периоду как к «темным векам» и откровенным восхищением античностью как эстетическим идеалом. Универсальная теоретическая модель, позволяющая не только проследить, но и сопоставить этапы стилистической эволюции в разных литературах, развивавшихся в русле традиционалистского типа художественного сознания, была предложена в свое время Д. С. Лихачевым. Ученый ввел понятия стилей первого и второго порядка143 и сформулировал наиболее общую закономерность их развития и смены, отметив, что «каждому стилю первого порядка соответствует свой поздний “эллинистический” период». Для стилей первого порядка характерны более длительные периоды развития, тяготение к простоте и правдоподобию, тогда как стили второго порядка более кратковременны, им свойственна декоративность, формализованность, условность. Стиль первого порядка всегда ассоциируется с понятием «классика», идет ли речь об эпохе Древности или эпохе Средних веков, а его носители, идущие на резкий разрыв с непосредственными предшественниками, ищут идеал в аналогичном стиле, декларируя свою стилистическую платформу как «возврат к древности». Достаточно обратиться к материалу китайской классической литературы, чтобы обнаружить в ее истории две эпохи «возврата к древности», выраженные не только в литературных произведениях, но и осознанных теоретически. Первый такой «возврат» наблюдался в первой половине VIII в., когда стремление к простоте и ясности языка стало средством борьбы со стилем непосредственных предшественников, чья ритмическая проза с обязательными синтаксическими параллелизмами и обязательным чередованием строк по четыре и шесть знаков-слогов была названа «пышными надуманными безделушками». Аналогичную тенденцию «возврата к древности» В. М. Алексеев отметил в период XIV–XVI вв., сравнив представления двух китайских авторов о поэтическом мастерстве с художественными установками XVII в. «Поэтического искусства» классициста Буало. Статья В. М. Алексеева знаменательно названа «Француз Буало и его китайские современники о поэтическом мастерстве»144. Формулируя основную задачу своего сравнения, ученый-китаист писал: «Думаю, что сравнительные этюды такого рода следует продолжить во имя дальнейшего приобщения истории китайской литературы к истории литературы мировой»145. Комментируя сходство взглядов китайцев и француза, В. М. Алексеев замечает: «Идеал поэта – древний дух (разрядка автора. – М. Р.), сообщающий поэта живым порядком с ушедшими тысячелетиями. Полное совпадение! Гомер для Буало “закон, предел, его же не прейдеши”. Для китайцев “Шицзин” точно такой же абсолют. <…> На обоих фронтах – подражание древним, религиозное, сосредоточенное – вот основной идеал!»146 Характерно, что и китайские поэты-критики, и Буало считают поэзию своей эпохи деградацией, декадансом, порицая ее за излишества, слишком тонкую отделку, нарочитую красочность, красивость. Именно эти черты и объединяют стили второго порядка. К примеру, в Иране в XVI–XVII вв. господствовал стиль второго порядка, который по традиции исследователи – сами иранцы, и европейские иранисты – называют «индийским». Показательно, что наиболее общей его характеристикой в самой поэзии этого периода становится слово «красочный», «цветистый» (рангин), в отличие от предшествующего периода, когда господствующим критериям совершенства стиля отвечало определение «сладкий», «сладостный» (ширин)147. В XVIII в. появилась плеяда поэтов, чьим идеалом вновь стала поэзия «древних». Выдающийся иранский поэт и филолог рубежа XIX и XX вв. М. Т. Бахар назвал это движение Базгашт-е адаби («Литературное возвращение»), имея в виду тот же «возврат к древности».

Под знаком «возврата к древности», т. е. возрождения традиций доисламской бедуинской поэзии, творили такие корифеи арабской классической поэзии, как Абу Таммам (804/806–845/846) и ал-Бухтури (821–897). Этот период европейские ориенталисты часто именовали неоклассицизмом148.

Универсальность понятия «возврата к древности» для литературного развития разных народов в эпоху господства нормативной поэтики не вызывает сомнений. Дальнейшее изучение и сопоставление выделяемых самой национальной традицией этапов стилистической эволюции классических литератур Запада и Востока, т. е. выделение «стилей эпох», может способствовать формированию более полной картины развития всемирной литературы именно в те периоды, которые до последнего времени практически не воспринимались с точки зрения единства закономерностей мирового литературного процесса. В связи с обозначенной темой особую актуальность приобретает изучение элементов авторской рефлексии в художественном произведении. Прежде всего, это важно для тех литературных традиций, в которых отсутствуют или слабо представлены нормативные трактаты по поэтике.

В данном разделе обозначена лишь одна из узловых проблем построения фундамента «истории всемирной литературы» как самостоятельной филологической дисциплины, преподаваемой в историко-типологическом, компаративном и историко-функциональном ключе. Пока опыт чтения этого лекционного курса небогат, его дальнейшая разработка требует совместных усилий специалистов-литературоведов самого широкого профиля. Пусть настоящая публикация послужит первым шагом на пути к плодотворному научному диалогу и совместной работе исследователей и преподавателей разных направлений, объединенных общей идеей.

М. Л. Рейснер