Гений (Genius) США, 2016, Майкл Грандадж

Грандадж – актер, и это многое объясняет в его решении дебютировать фильмом о великом романисте Томасе Вулфе. Актеры очень любят играть писателей. Считают, наверное, что перевоплощение в Льва Толстого – высший профессиональный пилотаж. Или, возможно, сыграв Марселя Пруста, избавляются от угрызений совести, ежедневно напоминающей, что лицедей не читал «В поисках потерянного времени» и вряд ли прочитает. Грандадж, человек благородный, разом осчастливил нескольких коллег. Вулфа сыграл Джуд Лоу, великого редактора Макса Перкинса – Колин Ферт, Хемингуэя – Доминик Уэст, Фицджеральда – Гай Пирс. Появление Фицджеральда драматургически оправдано: пьяный Вулф чудовищно нахамил ему, доведя до грани нового срыва жену писателя Зельду, только что выписанную из психушки. Хемингуэй же является, чтобы проинформировать Перкинса о скором начале мировой войны. Смысл эпизода лишь в том, чтобы Уэст обогатил фильмографию «высоколобой» ролью.

Поскольку творческий процесс визуализируется с трудом, кино интересуется лишь теми писателями, в жизни которых есть нечто этакое. Оскара Уайльда мальчики довели до цугундера, у Айрис Мердок – Альцгеймер, у Достоевского – эпилепсия, у Мисимы – харакири. Берроуз застрелил жену, а Лев Толстой – нет.

Патологически инфантильный экстраверт Вулф – исключение. Самое экстравагантное в его жизни – его творчество. То, что он был графоманом, несомненно. Только такой невозмутимый бегемотик, как Перкинс, мог пережить его безразмерные тексты, претендующие на раскрытие «сокровенной жизни» Америки во всей ее полноте. Перкинс вымарывал за ночь из рукописи Вулфа десятки тысяч слов, назавтра тот приносил им на замену еще больше букв.

Перкинс вспоминал, что рукопись второго романа Вулфа «О времени и о реке» (1935) достигала немыслимой толщины в два фута. В фильме грузчики втаскивают в кабинет редактора три сундука, в которые едва вмещаются тысячи страниц, покрытых нервными каракулями. Грандадж экранизировал злую шутку, ходившую по Нью-Йорку: Вулф доставляет рукописи в издательство «Скрибнерз» на грузовиках.

Кто тут гений: Вулф ли? Перкинс – да, безусловно: он открыл Хемингуэя, Фицджеральда, новеллиста Ринга Ларднера. Не он ли подлинный автор романов Вулфа, с черновиками которых обходился, как Микеланджело прописал: брал глыбу бумажного «мрамора» и отсекал от нее все лишнее. По фильму выходит, что так. Как бы Лоу ни тряс, демонстрируя гениальность Вулфа, нечесаной копной волос, какие бы пассы руками ни совершал, напоминая почему-то Евтушенко на эстраде.

Перкинс еще и безусловно хороший человек: то, что Вулфу удалось довести его до разрыва деловых отношений, не менее изумительное творческое достижение, чем его романы. Вулфа хорошим человеком не назовешь.

Даже самые доброжелательные современники, говоря о нем, перечисляли мелкие недостатки, в совокупности создающие образ монстра. Вулф был лишен воображения, чувства юмора, чувства меры, чувства формы, дара сочувствия. Лоу и сыграл позера, мегаломана, алкоголика, хама, просто свинью. Возмутительно терпеливо любящую его Алину Бернстайн (Николь Кидман), ведущую театральную художницу Америки, он доводит до того, что она истерически жрет пригоршнями снотворные таблетки в кабинете у Перкинса. Взяв же себя в руки, заявляется к редактору с пистолетом – посоветоваться, кого ей пристрелить: себя, его или Вулфа.

Поскольку, как говорил Штирлиц, люди запоминают последнюю фразу, смерть героя в поэтическом, 37-летнем возрасте аннулирует все его презренные качества. Зато у зрителей остается ощущение писательского и редакторского ремесла как чертовски увлекательного занятия: ну и хорошо. Только явно не хватает финального титра – слов Хемингуэя из «Зеленых холмов Африки» (1935): «Я подумал, а что если бы Вулфа сослали в Сибирь… сделало бы это из него писателя, послужило бы тем потрясением, которое необходимо, чтобы избавиться от чрезмерного потока слов и усвоить чувство пропорции?» Золотые слова.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.