Статус японских женщин и язык

Указанные выше языковые и речевые различия разнообразны и неоднородны. Безусловно, не все из них могут быть прямо связаны с общественными процессами. Однако уже сам факт значительного расхождения между мужской и женской речью, необычайный для развитого государства, требует объяснения. Из всего многообразия перечисленных явлений привлекают внимание прежде всего два: большая вежливость женской речи и давление на нее эмоционального комплекса, иногда в ущерб информативности.

Несомненно, в языковой ситуации в той или иной, подчас неявной, форме отражаются общественные процессы, связанные с неравноправием женщин в Японии. Показательно, что в раннее средневековье, когда роль женщин в японском обществе была более значительной, отличия женской речи от мужской, судя по литературным памятникам, были не так велики. Они в основном сформировались в позднее средневековье, когда на первый план выдвинулось военное самурайское сословие и положение женщин резко изменилось к худшему [Kindaichi, 1978, с. 75].

Несмотря на формальное равенство женщин с мужчинами по Конституции 1947 г., социальное неравенство продолжает существовать. Как указывает И. А. Латышев, «женщины в Японии остаются повсеместно на низших ступенях общественной иерархии, включая и государственные учреждения, и конторы частных фирм, и производственные предприятия… и сегодня, несмотря на юридическое равенство полов, в стране сохраняется дискриминация женщин и в сфере заработной платы, и в политической и в общественной жизни» [Латышев, 1985, с. 45]. Важно и то, что «в Японии наших дней закрепленные законом юридические нормы плохо увязываются или вообще не согласуются с различными давними национальными обычаями и традициями, утверждающими главенство мужчин. Действуя в совокупности, эти обычаи и традиции оказывают сильное влияние на общественное сознание, психологию и мораль японцев. Как результат в умах японских обывателей и поныне глубоко коренится представление о главенствующем положении мужа в семье» [Латышев, 1985, с. 44–45].

Сказанное подтверждают и опросы общественного мнения в Японии. Так, в 1984 г. 73,9 % опрошенных заявили о том, что в стране нет равенства женщин с мужчинами (телепрограмма NTV от 23 сентября 1984). По данным правительственного исследования, 71,1 % японских женщин поддерживают идею разделения ролей между полами: место мужчины — на работе, место женщины — дома (при подобных опросах эту идею поддержало 35 % американок и 14 % шведок). По тем же данным, 72 % японок считают, что женщина после свадьбы должна подчинить свои интересы интересам мужа и детей (тот же ответ дало 17,6 % американок и 6,1 % шведок); предполагается, что при опросе мужчин процент был бы еще выше (JFN. 1984. Октябрь. С. 7–8). Даже среди молодежи до 30 лет лишь 30 % мужчин и 43 % женщин не согласились с тем, что сфера женщины — дом (ХК. 1984. № 12. С. 17). Только 36 % японцев обоего пола считают, что между мужчинами и женщинами нет различий в способностях, хотя в США и ФРГ процент лиц, имеющих эту точку зрения, вдвое больше (ХБ. 1983. № 1. С. 97).

Неудивительно, что в таких условиях речевые и языковые различия полов Японии очень устойчивы. Сформировавшись еще при феодализме, они не исчезают и поныне и возникают автоматически у каждого японца, независимо от того, воспитан он в традиционном духе или нет. Различия мужской и женской речи чем больше, чем более расходятся социальные роли полов. Они невелики у мальчиков и девочек, особенно до окончания начальной школы, и сводятся почти исключительно к различию в употреблении местоимения 1-го лица и модально-экспрессивных частиц; уже в полной средней школе они заметнее [Кондо, 1984, с. 51–52]. Однако и здесь, и даже в студенческий период расхождения не так велики, поскольку социальные роли юношей и девушек еще мало различаются. Недаром «маскулинизация» женской речи больше всего отмечена у школьниц и студенток.

Но по окончании обучения все становится на свои места: различия мужской и женской речи приходят в соответствие с тем, чего ожидают от мужчин и женщин в японском обществе [Кондо, 1984, с. 53; Mizutani, 1981, с. 167]. С возрастом они делаются более заметными, поскольку мужчины постепенно продвигаются по социальной лестнице, а женщины в основном остаются в тени. «Японская пресса избегает, как правило, называть замужних женщин по фамилии и имени и упоминает о них лишь как о «супругах» тех или иных лиц» [Латышев, 1985, с. 45], тогда как молодые женщины упоминаются под собственными фамилиями и именами. Молодожены обычно посылают новогодние открытки от имени обоих супругов, 70 % семейных пар старше 50 лет — от имени одного мужа. И наоборот, в поздравлениях молодым супругам обычно указывают оба имени, в открытках людям среднего и старшего возраста либо упоминается одно имя главы семьи, либо пишется более крупными буквами [Эндо, 1985].

По данным массовых обследований, максимальные различия между тем, как говорят мужчины и женщины, приходятся на возрастную группу от 50 до 60 лет, т. е. на период, когда мужчины в Японии обычно выше всего поднимаются по социальной лестнице; в то время, когда мужчины перестают работать, речевые различия несколько сглаживаются [Огино, 1983, с. 89].

По мнению многих исследователей, в употреблении форм вежливости также отражается приниженность положения женщины в японском обществе [Дзюгаку, 1966; Ide, 1982, с. 378]. Во многом, хотя и не во всем, сохраняется положение, о котором когда-то писал Н. И. Конрад: «Муж в обращении к жене употребляет те слова, обороты и конструкции речи, которые выражают в общем отношение хозяина к служанке; и наоборот, речь жены при обращении к мужу будет носить отпечаток отношения «низших» к «высшим» [Конрад, 1937, с. 22]. Вот диалог супругов из современного романа: — Ё: тэй-до ри-ни о-каэри-ни нарэмасу? — Каэру (Мацумото Сэйтё:. Кю: кэй-но арано. Токио, 1969, с. 276) 'Приедете, как предполагали? — Приеду'. Муж и жена употребляют один и тот же глагол, но муж использует простую форму, лишенную всякой вежливости, а слова жены передают двойную вежливость по отношению к мужу: как к собеседнику (суффиксом — мас-) и как к субъекту действия (вспомогательным глаголом нару). Показательны и способы именования друг друга: жена вне семьи говорит о муже обычно сюдзин, что буквально означает 'хозяин', другое именование мужа — отто — иногда записывается иероглифами со значением 'хороший человек', в разговоре со своими родителями или родителями мужа последний именуется по имени с добавлением — сан, в то же время в семье (в глаза и за глаза) муж называет жену по имени без — сан, что допустимо лишь в отношении «низших» [Раздорский, 1981, с. 170–171].

Частота употребления женщинами вежливых и «сверхвежливых», а мужчинами грубых форм во многом связана с тем, что для женщин большинство окружающих воспринимается как «высшие», мужчина же почти всегда найдет кого-то, кто занимает низшее место в иерархии; играет роль и относительная ограниченность социальных связей женщин, заставляющая их говорить однообразно вежливо, тогда как речь мужчин более вариабельна [Сиба, 1974, с. 37]. Следует, впрочем, учитывать и стремление женщин, особенно принадлежащих к привилегированным слоям общества, проявлять воспитанность; однако во многом оно все же следствие их приниженного положения [Ide, 1982, с. 367].

Приниженность проявляется не только в употреблении женщинами форм вежливости, но и во всем их речевом поведении. Показателен опыт по изучению диалога между студентами и студентками. Испытуемые разбивались на случайные пары, каждой из которых предлагалось вести свободную беседу, скрыто записывавшуюся на магнитофон. Выяснилось, что абсолютно во всех парах ведущим оказывался мужчина: он вел беседу, выбирал темы и определял время перехода от одной темы к другой, он свободно перебивал партнершу, тогда как обратное наблюдалось много реже [Ямадзаки и другие, 1984]. В японских телепередачах, имеющих характер беседы, роль женщин почти всегда сводится к поддакиванию ведущим диалог мужчинам (Japan Times. 29.03.1985).

Неудивительны и жалобы на то, что японки испытывают трудности в изложении идей и взглядов [Кора, 1971, с. 74]. Это связано с традиционным женским воспитанием. Так, в одном из массовых опросов учениц полной средней школы лишь 25 из них заявили, что они охотно поднимают руки на уроке, 128 сказали, что они так делают лишь при необходимости, а остальные 145 выразили антипатию к этому; лишь 13 девочек сказали, что любят высказывать свое мнение перед людьми, а 221 ученица заявила, что не любит этого делать; в ответах на вопрос «Любите ли вы писать сочинения» отрицательных мнений было больше, чем положительных; в то же время при абстрактной постановке тех же вопросов («Важно ли поднимать руку?», «Нужно ли высказывать свое мнение?») подавляющее большинство школьниц давали положительный ответ [Хонго, 1983, с. 36–39]. Ограниченность женских социальных функций проявляется и в уже упомянутой ограниченности тем в женской речи. Показательно и большее значение в женской речи стереотипных церемониальных выражений.

Конечно, не всякое различие мужской и женской речи можно объяснить неравноправием женщин, но все они психологически ассоциируются с ним. Недаром в переводах с иностранных языков не рекомендуется злоупотреблять использованием женских речевых особенностей (хотя полное их отсутствие также нежелательно, поскольку текст становится неестественным): они создают впечатление о приниженности персонажа, которого может не быть в оригинале [Охаси, 1984, с. 57].

Неравноправие полов проявляется, пусть бессознательно, даже при изучении и преподавании языка. Именно мужской вариант японского языка изучается в школе, регламентируется официальными нормами, отражается в учебниках для иностранцев. Даже в толкованиях и иллюстративных примерах японских словарей отражена «мужская» картина видения мира. Это проявляется не только в сохранении стандартных ролей (в иллюстративных примерах отец ходит на работу, мать хлопочет по дому, старший брат учится, старшая сестра выходит замуж и т. д.), но и в самом подборе слов и грамматических форм. Так, из местоимений 1-го лица преобладает мужское боку, из местоимений 2-го лица — мужское кими [Сатакэ, 1984].