Крещенская баба

В первую очередь следует остановиться на правильном толковании и переводе слов Vieriss?n akka и Vieriss?n keski. Он важен не только в языковом, но и в этнографическом, и даже шире, в ментальном отношении. Часто их переводят, ориентируясь на русский язык, как Святочная баба и Святки. Это не совсем верно. Vieriss?n keski (Vieriss?, Vierist?, Vieristy), безусловно, воспринималось карелами, как святочное, сакральное время года. Но в обоих этих названиях подчеркивается как бы приоритет Крещения перед Рождеством. Vieristy – это Крещение. Следовательно, Vieriss?n akka – это Крещенская баба, а Vieriss?n keski – это Крещенский промежуток. То есть, северные карелы, восприняв многие православные обряды путем наложения на древние языческие, тем самым подчеркнули большую значимость Крещения. Рождество – это день рождения Иисуса, день, в который Бог отправил на землю Спасителя. Он своим рождением, а затем мученической смертью взял все грехи людей, поверивших в него, на себя. Древним карелам было трудно это понять, т. к. они считали, что заслужить отпущение грехов у своих многочисленных богов можно лишь различными жертвоприношениями и магическими обрядами. Принять спасение таким легким способом, которое предлагало Рождество, просто через веру, было трудно. Гораздо более близким и понятным оказался обряд водного крещения. Во-первых, сам обряд омовения – очищения водой уходит корнями в язычество. Об этом пишет автор Густынской летописи, сообщая, что до сих пор продолжают поклоняться языческим богам: Хорсу, Дажбогу, Стрибогу, Семарглу, – которых он называет бесами: «въ день пресветлого Воскресения Христова, собравшеся юнии и играюще, вметают человека въ воду, и бывает иногда действомъ техъ боговъ, си есть бесовъ, яко вметаемый во воду или о дерево или о камень въ воде разбиваются и умирают, или утопают; по иныхъ же странах не кидаютъ въ воду, но токмо водою обливають, но единаче тому же бесу жертву сотворяют»[83]. Те же языческие, так называемые летние Святки (Ve?nd?i), время разгула, предания греху, заканчивались всеобщим купанием в реке. После принятия христианства этот обряд осуществлялся зимой, в самые лютые Крещенские морозы, 19 января, в последний день пребывания Vie-riss?n akka на земле. Для этого нужно было проявить собственную смелость и продемонстрировать перед Богом большое желание смыть с себя грехи. Назывался он «k?vv? Jordanah» («ходить в Иордан»), Человек прыгал в воду, освященную служителем веры, а потом прямо в рубашке или ферези, мокрый, бежал звонить в церковные колокола (безусловно, это уже влияние библейского сюжета о крещении в р. Иордан, в том числе Иисуса Христа). Название самого праздника Vieristy произошло от слов vezi ristu, vein ristu, т. e. крещение, освящение воды (букв.: водный крест).

Таким образом, в терминах, связанных со Святками (Vieriss?n akka, Vieriss?n keski) у карелов на первый план выходит обряд освобождения человека от годовых грехов.

Образ Крещенской бабы, бытующий на севере Карелии, видимо, сохранил более архаичные черты, чем южнокарельский Сюндю. Уже из названия Vieriss?n akka видно, что это женский персонаж. Вероятно, это всевидящее и всезнающее существо когда-то олицетворяло мифическую прародительницу, покровительницу рода. Ведь, с одной стороны, «женское начало» сопоставляется с природой, приравнивается к ее производительным и творческим силам, оно представляется воплощением жизненной энергии и идеи плодородия. С другой стороны, та же Vieriss?n akka порой воспринимается как нечистая сила, причиняющая зло человеку. Как пишет X. А. Хаберкирова, издревле многие женские мифологические персонажи «представали покровительницами плодородия. В последующие эпохи эти образы были переосмыслены и получили негативную окраску. Причин этому несколько: рост рационального знания о природе и человеке; развитие культуры; «выветривание веры» (выражение Б. А. Рыбакова) в магическую силу женщин; формирование пантеона мужских божеств; развитие монотеистической религии; изменение социальных отношений в обществе и снижение статуса женщины»[84].

По всей видимости, произошло наслоение на древний языческий персонаж новых христианских воззрений. Об этом говорит уже и название Бабы – «Vierist?n», т. е. Крещенская Баба. И постепенно сакральная прародительница, покровительница рода превратилась в опасную силу, враждебную людям, но еще сохраняющую некоторые свои позитивные черты. В. Юриноя, родившийся в 1901 г. в д. Аконлахти, пишет, что Vieriss?n akka – это «сверхъестественный, невидимый дух; устрашающий злой дух»[85].

В древних мифологиях время часто персонифицировано; «изначально каждый день недели персонифицировался в мифологическое существо»[86]. К примеру, у мордовского демиурга Нишке семь амбаров: в одном живет дед Мороз, в другом – дед Мякина, затем – пятница, воскресенье (особо почитаемые дни), зима, лето, а в седьмом видна земля[87]. Крещенская баба по сути своей персонифицирует Святки, время зимнего солнцестояния.

Чаще всего ее представляют как хозяйку воды, водяного: «У него спрашивают, у водяного. А он ничего не отвечает, ничего» (21)[88]. «Потом она поднимается оттуда, это хозяйка воды якобы поднимается» (354). «Vanha rahvas kertoi, jotta se vetehini muka nousou sielt?, jotta se nostau vejen. Старики рассказывали, что это водяной якобы оттуда поднимается, что это он воду поднимает» (ФА 2213/11). «Когда слушать ходили, то говорили, что там в проруби есть Крещенская баба. Я никогда не ходила. Ходили девушки да парни, говорили, что там, в проруби, есть водяной» (7). Здесь можно сравнить карельскую Крещенскую бабу с вумуртом (водяным человеком) вотяков, который «выходит из воды около Рождества, готовый напасть на человека, но становится опять безвредным в Крещение, когда совершаются его проводы»[89]. У русских и коми в новогоднюю ночь люди выходили топтать шуликинов или шулейкинов, подводных духов, которые якобы вылезают из проруби и вредят людям[90]. Возникают аналогии и с духами земли и воды поволжских народов, характерной чертой которых также является их связь с календарными обрядами. Слушанье у проруби у удмуртов не зафиксировано, но, во-первых, они в Святки в полночь берут оттуда воду для гаданий, при этом, уходя должны не оглядываться. Во-вторых, удмурты, начертив на земле круг и ложась внутри него, слушают землю; при этом В. Г. Ахметьянов считает круг имитацией проруби. Учитывая, что гадания, увеселения и жертвоприношения у поволжцев происходят и в дни летного солнцестояния, когда особенно активен дух шур-вожо (речной гнев), исследователь приходит к выводу, что «мифологические связи между летним солнцестоянием, беременностью матери-земли и подводным царством зародились в сознании людей первобытного общества одновременно в разных местах по законам символизации и персонификации явлений природы»[91]. То, что Крещенская баба когда-то ассоциировалась с некоей Праматерью, Хозяйкой-Матерью воды, подтверждается и примерами из эпических песен. В одной из южнокарельских рун древняя Морская баба стоит в одном ряду с олицетворенными образами Рождества и Крещенья:

Рождество трещит,

Крещенье скрипит,

Под кладовой стреляет,

Под камнем кричит,

Морская баба орет,

Дочерей замуж отдает,

Сыновей женит

В каменных рукавицах,

В глиняных сапогах,

Со златоглавым ножом,

В огненном тулупе.

Rostava roikuu,

Vierist? vinkuu,

Aitan alle ampuu,

Kiven alla kirguu,

Meren akka r?ngyy,

Tytt?ri? miehel andav,

Poigie naittav

Kiviss? kindahissa,

Savissa soappaissa,

Kultape? veit?il?iss?,

Tulisissa tulpoissa..

SKVR. IL 608[92].

В данном отрывке внимание сосредоточено на сакральных локусах: кладовая (место, где слушали предсказания святочных персонажей), камень (в мифологической прозе – место проникновения, вход в мир иной) – и на ритуальных оберегах: рукавицы, нож, тулуп.

В нескольких былинках Vieriss?n akka мыслится как совершенно враждебное человеку существо и, видимо, вследствие влияния православия называется чертом, бесом, «плохой половиной». «Когда одни на коровью шкуру сели слушать, а он остался за кругом, хвост. Хвост не обвели кругом. Бес потащил туда, к водопаду. Чуть не унес! Хорошо, что выпрыгнули» (352). «Видимо, в этом было что-то, потому что черта надо было бояться, нельзя было смотреть никуда» (8).

Иногда даже внутри одного мифологического рассказа Крещенская баба называется и водяным, и чертом. Это опять же, видимо, более позднее наслоение, когда уже на смену вере в силу природных стихий пришло христианство с четким противопоставлением добра и зла, Единого Бога Отца, Сына и Духа многочисленному пантеону различных духов-покровителей, свергнутых вместе с Люцифером.

Иногда из сюжета былички трудно понять, олицетворяется ли сама Vieriss?n akka с чертом, или он только приходит ей на помощь в случае нарушения слушающими каких-либо правил. В одном из рассказов это существо прямо названо «vraka» («враг»), и живет оно в лесу, т. е. в локусе, чуждом для человека. «…Там пятый человек должен быть, иначе, говорят, „враг“ возьмет, если нет лишнего человека. – А кто это, враг этот? – Дак который в лесу чудится, придет и возьмет» (4).

К примеру, когда тихвинские карелы (чья мифология осталась полностью за пределами нашего исследования) в Святки ходили «слушать», они прямо вызывали чертей: «Ходили мы и на развилок дорог слушать. Возьмем заболонную лучину, этой заболонной лучиной проведем круговую черту и скажем: „Черти, явитесь! Черти, явитесь!“ Это чтобы черти пришли в этот круг… Их так много пришло туда, что изо рта огонь, так изо рта огнем и пышет, да бегут…»[93].

В качестве самой поздней версии можно представить вариант, когда старообрядцы рассказывают, что детей пугали уже не Крещенской бабой, а Крещенской свиньей[94] (Vieriss?n sika). Это уже, видимо, влияние библейского сюжета, когда Иисус выгоняет нечистых духов из бесноватого в свиней (тем самым свинина у многих народов считается «грязным», оскверненным мясом). Крещенская свинья, как и «враг», приходит из леса[95]. «Святки отмечали. Святочной свиньей нас пугали. Святочная свинья. Не баба! Свинья! Не знаю, как сказать, что это. Ну, чтобы дети боялись. Это во время Святок… Откуда она приходила, туда и уходила… Не говорили, откуда приходила. Из лесу! Из лесу, наверно» (24).

Святочное время у северных карелов было связано с множеством запретов и условностей. К примеру, пол в избе подметали в обратную сторону, от дверей к передней стенке (ФА 1987/12). Чтобы не навлечь гнев Крещенской бабы, нельзя было работать при свете лучины, и в то же время всю работу надо было доделывать до конца. Нельзя было ругаться, шуметь и озорничать, иначе Баба могла прийти ночью в избу: одна из быличек рассказывает о том, как после шумного вечера все, кроме одного человека, легли спать с горшками на голове; этому-то смельчаку Крещенская баба и снесла голову (ФА 2000/3).

Основным местом обитания Vieriss?n akka является прорубь. Именно сюда чаще всего приходят в Святки парни и девушки, чтобы услышать ее предсказания. В промежуток с Рождества (7 января) до Крещенья (19 января) Крещенская баба вместе с поднимающейся водой выходит из проруби, общается со «слушающими» и наказывает тех, кто не соблюдает все тонкости обряда.

В одном из текстов сообщается, что накануне Крещения надо поставить на краю проруби крест из лучины, чтобы Vieriss?n akka могла выйти оттуда. «Когда были Святки, две недели, мы всегда ходили Крещенскую бабу слушать… А как наступала ночь перед Крещением, тогда, говорили, надо идти на прорубь, сделать Крещенский крест. Крещенский крест сделать – вот такой длины лучину поставить и положить крест-накрест так, две. Потом положить цветов на этот крест, красивых цветов поверх креста, и поставить его на край проруби. И вот так Крещенская баба выпрыгнет из проруби на верхушку креста. А потом она уже уходит прочь, уже заканчивается время ее пребывания, когда эти Святки заканчиваются» (17).

Некоторые информаторы сообщают, что для того, «чтобы баба Виеристя могла свободно входить и выходить, проруби специально увеличивались и возле них ставили особые кресты, в которых не должно быть железных гвоздей»[96].

Такие варианты наполнены более поздними во временном отношении деталями, привнесенными православием. Это и крест, сделанный из лучины и украшенный цветами, и железные гвозди (возможно, напоминание о казни Христа), и ограничение времени пребывания в проруби Крещенской бабы только от Рождества до Крещения, и ее уход то ли в небо (где живет Бог), то ли в лес (где обитает «враг» человека черт).

Крещенскую бабу можно повстречать и летом, в промежутке от Петрова до Ильина дня. «Крещенская баба – это, говорят, хозяйка воды. Это водяная. В нашей деревне была в озере, она показывалась в промежуток между Петровым и Ильиным днями. Второго августа Ильин день. Но в этот промежуток она активно жила!» (18).

Примечательно, что в этом сюжете Крещенская баба мыслится как Хозяйка воды. Однажды она попадает в тоню во время рыбалки и с бурлением уплывает из нее. В другой раз, в 1918–1920 годах, ее пытались поймать финны в Рувозере, они видели ее в образе черной женщины, расчесывающей волосы, которые сопоставляются с водяным червем, живущим в озере. «Она поднялась, как медведь в лесу ходит. Поднялась и села на берегу. Но у медведя нет волос на голове, а у этого волосы. Те финны говорили: сидит, как человек, и, как волосатики (водяные черви. – И. Л.), которые в воде, – это его волосы. Она их выпускает в промежуток от Петрова до Ильина дня. В этот промежуток они есть у нас, ведь в Рувозере раньше каменистые берега были (сейчас-то наша деревня под водой), и вот их полные берега были, свиваются в такие кучи, эти волосатики… Этих волос она много выпускает, в промежуток от Петрова до Ильина дня, так, где она есть. А зимой она не поднимается, если только кто поднимает» (18).

Изредка в образе Хозяйки воды ее можно увидеть и весной. «О Крещенской бабе я то расскажу, что мы возвращались с рыбалки утром. Проехали около десяти километров: лежит, думает, там на берегу. – Это было зимой или летом? – Весной. Она сидит там, на берегу, волосы расчесывает. Сидит, сидит, ну как человек. А мы, правда: кто это так рано здесь? Подплываем совсем близко, почти как к ручью у школы подошли. Еще ближе, раз подпускает! Смотрела, смотрела, да как плюнет, да как в воду плюхнется! И как пошли волны! Смотрим: вот-вот перевернет у нас лодку! Потом как пошла, только с дороги уходи!» (19).

Крещенская баба в образе хозяйки воды может мстить за своего ребенка, пойманного людьми. «А как там, в Нильмагубе, мы ходили к одной женщине-родственнице, там четыре креста было. Мы говорим: „В одно время умерли?“ Они говорят, что одновременно. Весной, когда вытаскивали невод, попался ребенок, ребенок этот хозяйки. Тогда берут они этого ребенка: „Взять надо!“ – говорит женщина. А другая говорит, что давайте не будем брать, а то беда будет. А тот урчит, так по-плохому верещит, на свой лад. Тогда как начало лодку волной раскачивать. Это мать. И выпустили в озеро. Потом легли спать днем, и, говорит, видят во сне эти женщины: „Вы взяли у меня ребенка, а я у вас троих возьму!“ И вот они осенью поехали за ягодами, и вот там камень на пути, вот там перевернулись те трое детей, а одной женщины ребенка оставила, той, которая говорила: „Не берите!“ Они есть, на самом деле, они есть! Пусть не говорят, что нет, они как люди!» (19).

Об антропоморфности Крещенской бабы свидетельствует и такая деталь: она может пнуть гадающих «мерзлым сапогом» «kylm?ll? kenk?ll?» (15, 16). Упоминания, что Vieriss?n akka и Syndy ходят в «замерзших сапогах», встречаются довольно часто[97].

То, что Крещенскую бабу иногда представляли в антропоморфном виде, подтверждает и до сих пор сохранившаяся в карельской деревне негативная оценка неряшливо одетой, растрепанной женщины. «„Хороша ты, Крещенская баба!“ – хоть кому так говорят, кто плохо одет. Еще и сейчас говорят: „Там идет Крещенская баба!“ Точно, она была во время Святок!» (23).

Таким образом, самый древний сохранившийся пласт верований представляет Vieriss?n akka как женщину, живущую в воде. Изначально это, видимо, Хозяйка воды, возможен даже перевод Vienem? как Мать воды («em?», в т. ч„значит «мать»), т. е. Божество воды. Первоначально с ней можно было общаться круглый год. Например, в причитаниях, эпических песнях и особенно в заговорах, т. е. наиболее древних жанрах, вода видится не только как ежедневно открытый путь прибытия в загробный мир, но и как постоянно доступное средство передачи информации умершим от живущих: «Puhtas vezi-vedyt, vie viestizet… Чистая вода-водица, отнеси весточки…».

Позже, видимо, в результате христианизации, когда статус всех божеств-хозяев-духов природных стихий был снижен, низведен до отрицательного уровня, противопоставляемого триединому Богу, время общения с ними, в том числе с Крещенской бабой, было сокращено до летних и зимних Святок, сакральных времен года, когда на свободу выходит вся нечистая сила.

Подавляющее большинство сюжетов, дошедших до наших дней, соотносит Крещенскую Бабу только с зимними Святками, со временем двух самых главных христианских праздников – Рождества и Крещения. Ее христианизированное имя связано с крещением воды, с ее освящением. Здесь, возможно, видны корни ее былой глубокой почитаемости – ведь известно, что православная церковь пыталась смягчить переход от политеизма к монотеизму, заменяя почитание духов-божеств почитанием христианских святых.

В быличках Крещенская баба аморфна, описания ее внешности, за редким исключением, отсутствуют. Иногда говорится, что «баба Виеристя выходит в канун Рождества из проруби величиной с льняное семя, а уходит обратно в Крещение величиной с воз сена», так как все это время собирает людские грехи[98].

В некоторых сюжетах говорится о том, что у Крещенской бабы есть собачка (постоянный спутник южнокарельского святочного персонажа Сюндю), которая своим лаем показывает парням (девушкам) направление, в котором они женятся (выйдут замуж). «А у нее еще есть маленькая собачка. Эта собачка, с какой стороны будет лаять, в той стороне мы и женимся» (17).

В севернокарельской традиции чаще отмечается наличие у Vieriss?n akka коней, которые также предсказывают будущее тех или иных людей. В. Юриноя вспоминает о своем односельчанине Филиппе (Hilipp?), который пошел на лыжах из Шапповаары домой. И вот, когда он подходил к Лехтониеми, вдруг со стороны Кованиеми на лед выскочила сначала одна лошадь, потом вторая, третья, четвертая! И как начали резвиться по льду, только снег столбом в воздухе стоит и – пропали! Потом из Кованиеми повалил народ – черно! Плачут, кричат на разные лады! И снова – все пропали! Филипп никогда еще так не пугался, но все равно пошел в ту сторону посмотреть на следы – ничего, «даже мышка не пробегала»! А дед Емельян (Omeli) дома уже разгадал это видение: через четыре года какая-то беда для народа будет, может, голод, может всем предстоит дальняя дорога[99]. Присутствие коней (как и собачки) рядом с образом Крещенской бабы еще раз указывает на то, что она воспринималась не просто как существо из иного мира, но и как древняя прародительница. В. Мансикка пишет, что «верования, по которым смерть или обиженные души умерших разъезжают на конях и поражают людей разными болезнями, встречаются и у других народов. Согласно древнегерманским воззрениям, смерть скачет на коне. От Хель, которая во время чумы скачет на трехногом коне, древние скандинавы пытались откупиться овсом»[100]. В вепсской мифологии лошадь рассматривалась как перевозчик души умершего, особенно мужчины, в иной мир; к тому же ей приписывался дар предсказания[101]. Конь – это спутник многих верховных языческих божеств: в колеснице, запряженной лучшими лошадьми, скачут и греческий Зевс, и славянский Перун, и хеттский Пирва.

В одном из рассказов говорится, что гадающих надо обвести кругом, «чтобы когти до них не дотянулись» (ФА 1394/1). Эта гипертрофированая деталь присутствует и в облике водяного. Карелы с отстриженными ногтями обращались очень бережно, считалось, что они пригодятся на том свете[102].

Практически во всех быличках Крещенская Баба персонифицирует божество судьбы, знающее и способное предсказать будущее, а иногда и вершащее судьбу человека. Именно поэтому основной целью общения с ней было стремление узнать грядущие события. Но, как пишет В. Юриноя, ее слышат «только редкие и избранные».

Иногда, в более ранних записях, она предсказывала будущее сама, даже не дожидаясь обращения к ней человека. Это проиллюстрировано в предыдущем примере. Тот же дед Емельян рассказывал, что пошел несколько лет назад в Святки на улицу. Была полночь. Вдруг слышит: в риге Ховатта доски строгают. Через несколько дней деда позвали делать для Ховатта гроб[103].

В последние десятилетия былинки повествуют о том, что Vieriss?n akka предсказывает будущее только в том случае, когда намеренно идут общаться с ней, «слушать» ее. Делается это именно в Святки, во-первых, потому что это самое сакральное пороговое время года, а во-вторых, это самое тихое время, когда и животные закрыты в хлевах, и народ ходит мало. Предпочтительнее «слушать» или под утро, или после полуночи.

Чаще всего это делают на основном месте обитания Крещенской бабы – у проруби. При этом надо соблюсти четко установленный ряд строгих правил. На прорубь никогда не ходят слушать поодиночке, чаще всего по три или пять человек (на севере, в отличие от Южной Карелии, это могли быть не только девушки, но и парни). Обязательно должно быть нечетное количество (как говорят рассказчики, «liika henki», т. е. «лишний человек») (4, 18). Непременным было присутствие «saattaja», т. е. «отводящего», который совершит все обрядовые действия.

«Отводящий» приводит к проруби нечетное количество слушающих, расстилает на снег невыделанную шкуру яловой коровы, на которую все садятся. Сверху накрывает большой полостью из овечьих шкур, чтобы все были плотно закрыты. Затем «отводящий» обводит острым железным лезвием (чаще всего это топор или нож) слушающих два раза по солнцу и один раз против, все время читая при этом «умилостивляющие заговоры». Уходит он спиной вперед и запечатывает следы печной заслонкой. После этого все в порядке: контакт человека с иным миром налажен, и предсказания могут быть услышаны.

Здесь следует отметить несколько моментов. Во-первых, шкура должна быть обязательно невыделанной и от яловой, т. е. неоплодотворенной коровы. Тем самым как бы подчеркивается чистота, безгрешность, непорочность, а вместе с тем природная естественность вещи, которая служит оберегом для «слушающих». Во-вторых, необходимо обвести трехкратный магический круг. Чаще всего его обводили два раза по часовой стрелке и один – против; иногда все три раза – по солнцу. Чем объясняется такая разница – неясно. Первый вариант, возможно, имитирует наиболее крепкое запирание круга, аналогично возврату нити при завершении прошитой строчки. Некоторые информанты говорят, что «человек ведь живет по солнцу», так и круг надо чертить. Возможно, некую путаницу внесла церковная реформа Никона 1653–1656 годов: староверы совершают крестный ход по часовой стрелке, Никон же распорядился делать это – против. Во время гадания круг обводится чем-то острым и железным (топором, ножом, косой), что могло служить оберегом, например, от проникновения в дом злых духов (его втыкали в дверную притолоку, клали под постель младенца и т. д.). Позже круг этот могли обводить уже иконой или просто брали ее с собой как защиту, дарованную Богом (11, 4, 16). В-третьих, «отводящий» уходит, запечатывая свои следы печной заслонкой. В данном случае важно, что он не просто заметает, уничтожает следы, а делает это с помощью печной заслонки (иногда – помела). Точно так же, как иногда магический круг обводят сковородником (особенно часто на юге). Все это – вещи, имеющие отношение к дому и очагу, к культу огня и умерших первопредков (под печью мог жить домовой, под ней в древности хоронили своих умерших родичей). И в данном случае вещи, сопричастные стихии огня и покровителям домашнего очага, могли выступать как защитники от нечистой силы. В-четвертых, в процессе гадания «отводящий» должен все время читать особые заговоры (или в последних записях – молитвы). Т. е. древнее слово «logos», которое (согласно Библии) было еще до сотворения мира, тоже выступает как оберег.

О магическом круге (железной изгороди), который строится вокруг дома в Святки с целью предотвратить проникновение в него Крещенской бабы и других нечистых духов, писала Н. А. Лавонен: «Во время Святок вечером рассказывали хоть три сказки – из-за каждой железный обруч (rautavanneh) образовывался вокруг дома, чтобы плохой дух не мог прийти в дом… А утром загадывали загадку, тем самым снимали обруч, чтобы люди могли выйти из избы»[104].

В процессе гадания, что бы ни случилось, нельзя двигаться. Чаще всего из проруби начинает подниматься вода, вместе с ней как бы выходит Крещенская баба. Видимо, поэтому в некоторых быличках «слушающие» садятся уже не на снег, а на сани, накрытые коровьей шкурой, иногда даже на двое или трое саней, поставленных друг на друга. При этом сани должны быть особенные: необходимо, чтобы на них перевезли не менее трех покойников[105]. И это неслучайно. В. Мансикка, изучая древнерусские летописи, обратил внимание, что русичи везли покойника к кладбищу на санях даже в летнее время; и в поучении Владимира Мономаха выражение «сидя на санях» обыкновенно толкуется в смысле «при дверях гроба»[106]. Таким образом, слушающие, садясь на сани, тем самым старались, с одной стороны, приобщиться к миру мертвых и получить оттуда тайное знание о будущем. С другой стороны, сани как предмет, связанный с миром мертвых, мог выступать как оберег, как средство помощи, которую старались получить от первопредков. По всей видимости, тогда и сама Крещенская баба является пришелицей из потустороннего мира, которая по воде если не доставляет, подобно Харону, умерших в царство мертвых, то, как в данном случае, приносит от них весть слушающим.

Этикет общения с любыми духами очень строг; чтобы гадающему получить знание о будущем, надо выдержать трудное и опасное испытание. Для того чтобы замкнуть вербальный круг во время общения с Крещенской Бабой и иметь возможность благополучно вернуться домой, необходимо запомнить первое произнесенное слово и сказать его последним (ФА 1595/4). Тем, кто идет слушать на прорубь, следует четко знать ответы на все десять вопросов, которые задает Vieriss?n akka: «Крещенская баба приходит туда, потом спрашивает:

„Что одно?“ Мы скажем: „Я здесь!“

Чего два? На лице глаза (букв.: на голове).

Чего три? У котла ножек.

Чего четыре? У коровы сосков.

Чего пять? На руке пальцев.

Чего шесть? В санях копыл.

Чего семь? В Медведице звезд.

Чего восемь? В кадушке обручей.

Чего девять? В человеке дырок.

Чего десять? Десять ногтей на пальцах ног» (17)[107].

Иногда Крещенская баба задает вопрос: «Kallisko on ?esnokka kilo Viena??a?» – «Дорог ли килограмм чеснока в Архангельске?» (ФА 2606/20). Вероятно, здесь можно проследить связь с народным верованием, что чеснок помогает человеку в борьбе с нечистой силой. Возможно, чем дороже, то есть недоступнее для человека этот овощ, тем безопаснее чувствует себя в чужом для нее, земном, мире Крещенская баба.

Все слова надо было произносить без запинки, четко. Они, по мнению рассказчиков, не просто слова, а слова-творцы. «Ну, раз Крещенскую бабу боялись, то надо было заговор (= слова о рождении (творении)) суметь прочитать. Если не смог, то Крещенская баба утаскивала»[108].

Есть сведения, что этот сакральный космологический текст наизусть должен был знать каждый человек, выходящий в Святки из дома, иначе его могли утащить в прорубь[109]. Ответы на загадки Крещенской бабы демонстрируют взаимообратную связь между человеком и космосом, их единство и взаимопроникновение.

Фольклорным текстом, наиболее тесно связанным со счетом, является детская считалка, один из самых древних жанров. Но неслучайно тексты карельских считалок практически непереводимы, они изобилуют искусственными, непонятными словами, не имеющими смысла и отсутствующими в лексике карельского языка. «Исследователи связывают их происхождение с условными тайными языками, с табу слов, запретом считать, называть предметы, вещи и явления своими именами и названиями»[110]. Многим народам известно, что у возвращающихся с охоты или с рыбной ловли запрещалось спрашивать о количестве пойманного, а им самим пересчитывать добычу. Из боязни сглаза и требования соблюдать тайну и развился запрет считать. Согласно народным верованиям, «желая кому-нибудь зла, пересчитывают его вещи в понедельник, громко, нараспев, указывая на каждую вещь пальцем»[111]. Но если в обыденных обстоятельствах счет был запрещен, в сакральные локально-темпоральные промежутки ему придавалось совершенно особое значение. И порой, что и демонстрирует нам ритуал общения человека с Крещенской бабой, счет был обязателен и даже выполнял функцию оберега.

В архаичных традициях числа и счет использовались в ситуациях, которым придавалось «космизирующее» значение. «Тем самым числа становились образом мира и отсюда – средством для его периодического восстановления в циклической схеме развития для преодоления деструктивных хаотических тенденции»[112]. К примеру, один – это «символ совершенной целостности», два – «основа бинарных противопоставлений, символ разделения и связи», три «квалифицируется как совершенное число… образ совершенства, превосходства… символ динамичной целостности», пять – эталон, код «описания наиболее важных характеристик микро– и макрокосма»[113]. В фольклоре счет влияет даже на бытие; существующим считается только то, что сосчитано[114]. Есть предание о «девяты люди», жителях д. Кузаранда, которые пересчитывают друг друга, но никак не могут досчитаться одного человека. Как и где погиб их товарищ, которого они никак не могут вспомнить? Им оказывается считающий, который не включает себя в число тех, кого он считает: а раз не сосчитан, то и не существует[115].

Вторым по распространенности местом, где можно общаться с Крещенской бабой, является перекресток трех дорог (14, 18, 23), место сакральное, в котором возможен контакт с духами, а порой, и проникновение в иные миры. На перекрестке слышны «топот лошадей на дорогах мира», скрип саней, звон колокольчиков, покрики кучера. Все перестает слышаться так же внезапно, как и начинается. Тем самым Vieriss?n akka как бы показывает свою всеохватность и во временном, и в локальном пространстве. На перекрестке тоже надо сидеть на коровьей шкуре, плотно укрывшись, внутри магического круга.

Можно было слушать под окном хлева или бани (18), на пороге амбара или риги (14, 19, 21), у калитки (351), на крыльце сарая, около рогов коровы (19), на задворках на только что подметенном и принесенном в переднике мусоре (21, 352). Мотив гадания на жениха на куче мусора характерен и для баллад и свадебных песен: «до восхода солнца девушка справляется со всеми домашними делами. Вынося мусор во двор, встает на мусорную кучу и слышит шум со стороны деревни, бряцанье сбруи»[116]. Иногда он встречается и в эпических песнях

Anni tytt?, aino tytt?

Nousi aioin huonteksella…

Pyhki pikku pirttisensa

UI’os uksen, ver?j?n tookse

Seisattelih toppasille

Pakina kuului pajukoss

Hieno ??ni heinikos

Kuului jyry Jyrkil?s

(Munan matske Mensoilas).

SKVR. II. 89.

Дева Анни, единственная дочь

Встала рано поутру…

Подмела маленькую комнатку

За дверь, за калитку.

Встала на мусор.

Разговор был слышен в ивняке,

Тонкий голос в траве.

Слышен был гром в Юргиле

(Занятия любовью в Менсойле).

И только редкие смельчаки да сильные знахари могли слушать в самых тихих, таинственных местах: на кладбище, на крыльце часовни, у двери церкви. И уж в таких-то случаях обязательно должен быть «отводящий», который знает требуемые магические слова. Самым опасным местом для слушанья считалось то, где коптили тушу убитой свиньи.

Крещенская баба может предсказать какие-то крупные события на длительный промежуток времени (354, 18): какой будет предстоящий год (351), предстоит ли свадьба у слушающего (4, 17), а также смерть родственников (21,4, 18).

Если, к примеру, слышен грохот грозы, плач детей и стон женщин, то, значит, будут войны или какие-то большие потрясения. Если девушка слышит звон бубенчиков, то она еще до того, как растает снег, выйдет замуж. Если строгают доски, звонят колокола – кто-то из близких слушающего умрет еще до следующих Святок. Если на крыльце амбара или риги слышны звуки молотьбы – будет урожайный год; если пересыпают зерно или глухо падают мешки – к заморозкам, неурожаю, голоду.

Пока не прекратятся все звуки, ни в коем случае нельзя двигаться! (8) Уходить надо, не оглядываясь назад, что бы ни чудилось за спиной! (352). Данный мотив характерен как для греческой мифологии, так и для библейских рассказов. Достаточно вспомнить, как Орфей спускается в подземное царство мертвых и убеждает Аида отпустить любимую, и только из-за нарушения единственного запрета (не оглядываться) она навеки остается под землей. А в Ветхом Завете ангелы, посланные Богом, уводят из погрязшего в грехе Содома семью благочестивого Лота, и только его жена, оглянувшись на, пусть и порочный, но все же родной город, остается стоять соляным столпом.

Если будет нарушено хотя бы одно из установленных обрядовых правил, слушающих во время гадания подстерегают две опасности. Во-первых, Крещенская баба может погнаться следом за тем, кто двинется или не сможет ответить на вопросы. Она даже попытается отрезать голову, если на нее не успеют надеть горшок (4, 12, 18, 20, 21). Во-вторых, она может утащить за хвост шкуру, на которой сидят слушающие, если «отводящий» вовремя не придет на помощь (11, 351).

«Случалось, об этом вспоминали, когда кто-то пошел слушать туда, на прорубь, а шкура коровы была большая, и хвост этой шкуры остался за кругом, не попал туда. Тогда как водяной этот поднялся из проруби, и за хвост потащил всю эту группу слушающих на этой коровьей шкуре, куда-то утащил» (351).

В. Юриноя пишет в своей книге о жительнице деревни, которая пошла слушать Крещенскую бабу на крыльцо риги. И вдруг в пустой риге заржал жеребец. Она так испугалась, что, не дослушав, вскочила и попыталась побежать домой. Но шкура яловой коровы, на которой она сидела, не отпускала ее, а потом некая невидимая сила куда-то потащила. Дед Данила, который был «отводящим» этой женщины, почувствовал что-то неладное, поспешил к риге. «Он прочитал лучшие заговоры и спас женщину из беды. Крещенская баба начала тащить слушающую в Бесову глухомань, откуда бы она никогда обратно не вернулась»[117]. Томоним красноречиво указывает на локус, где мог бесследно сгинуть человек.

«А еще вот это помню, когда маленькая была: тетя, мать той девочки, она стала стряпать, а детей отправила слушать. Когда стали слушать, как обвели круг, когда вода поднялась в третий раз, и на этот раз сама поднялась с этой водой… Крещенская баба. Ну, они как прибежали, остановились, женщина бегом – горшки на голову! Одной не успела надеть, той голову отрезало… Вот видишь как!… Горшки те будто вместо голов. Трое дочерей осталось в живых, а четвертая погибла – не успела той горшок… Это истинная правда!» (20). Возможно, в данном случае горшок мыслится как маска, как способ обмануть Крещенскую бабу путем как бы перемещения детей в иной мир, в мир невидимых. К тому же, это емкость именно для молока, которое воспринимается в мифологии как средоточие жизненной силы и души[118]. Безусловно, соотносится горшок и с печью, с огнем, тем самым являясь эманацией домашних духов, тесно связанных с этим локусом и выступающих защитниками человека.

Горшок использовали во многих обрядах. Его, ассоциируя с невинностью невесты, разбивали во время свадьбы, а затем по черепкам судили о количестве детей[119]. После выноса покойника из дома (чтобы он ничего не взял с собой), этот предмет разбивали о верхнюю притолоку двери. У. С. Конкка высказывает предположение, что «семантика и символика горшка в различных, в особенности семейных и календарных обрядах и верованиях, связана с понятиями человеческой души и различными ее ипостасями»[120].

Есть сведения, что иногда после гадания у проруби или особенно шумно проведенного вечера даже спали с горшками на голове, чтобы избежать смерти от разгневанной Бабы.

В исключительных случаях Крещенская Баба делает большой подарок тому, кто не нарушит ни одного запрета: бросает прямо из проруби ключи, символизирующие счастье, удачу, богатство в будущем. Если слушающий сумеет их поймать, то разбогатеет (11, 12). «Пошли они к проруби, говорят, что надо молчать. Ставят сани, сани на прорубь, а сверху на сани садятся. Раз забурлила вода, второй забурлила, а третий раз как забурлила – они бежать, а бежать нельзя бы. Одна девушка была хромоножка. Они оттолкнули эту хромую девушку в сторону… А та ключи этой хромой девушке как бросит в руки, а сама [следом за теми]. Ключи, наверняка, это к богатству!» (12).

Такое счастье постигает в былинках чаще всего именно увечных. Здесь трактовка может быть двойственной. С одной стороны, хромота – это признак «плохой половины» (как говорят карелы), т. е. черта или лешего. Но, с другой, по христианской традиции все увечные (и физически, и душевно) считались особо любимыми Спасителем.

Образ, схожий с Vieriss?n akka, встречается в фольклоре лапландцев. Это Sild (Seld), хозяин проруби. Во время Святок, в «вечера Силда» («Sildin iltoina») его предсказания «слушали» на перекрестке трех дорог и «смотрели» на краю проруби. Он мог дать богатство человеку, но мог и убить, если «слушающий» пускался бежать от страха[121].

Таким образом, Крещенская баба персонифицирует собой наиболее сакральные промежутки как годового (Святки), так и суточного цикла (полночь). Она является всесильной вещуньей, предсказательницей человеческой судьбы, а иногда, в самые поворотные моменты, и ее вершительницей. Этот персонаж, поднимаясь чаще всего снизу, из воды, являет своим появлением вертикальность мифо-поэтического мира. Она связующее звено между человеком и «ее» миром, но между ними необходим еще и посредник, знающий все тонкости ритуала и заговор-формулу. Их магическая встреча происходит только в самых сакральных локусах (у проруби, реже на перекрестке) и в лиминальные временные отрезки.

Слушать ходили на прорубь

– Mit?p? Vieriss?n ke?ell? ruattih?

– Ka mit? hy?, kuuntelomah k?yvv?h, tinua valetah.

– A miss?p? k?ytih kuunteloma??a?

– J?rvell?, j?rvell? m?nn?h, istuuvutah, pannah moni vaippua eli mi siel? alla, per?ien alla. A viisi henkie pit?y olla. Viisi henkie, yksi henki kiert?y, a viije? henki sill? ?ei pit?y olla, jotta ?anotah siit? “vraka“ ottau, jo? vain ei ole liikoja henkij?.

– Kenb? se on se vraka?

– Ka minih me??ss? kuutiessiutuu ta tulou ta ottau. A siit? hy? kun kuuntelomah ruvetah, heil? pannah huppu pi?h, hot’ ?anomma kell? ka??o. A siel? kiert?m?h m?n?y, siit? ?e kiert?j? kennih. Kirve? pit?y olla ki?ss?, oprasat ta kaikki, no. Niin siit? kun ruvetah kuuntelomah. ?iit? mi rupieu kuulumah me?a?t?, eli kyl???? ken kuolou, eli mit?nih lautua loukutetah (lautoja va??akkah, plo?katah, kun kell? kuolou, no). Kell? kun ?ulhaset tullah, mik? nih, ?illit, ?illiheposet, siit? kuullah. No siit? ?anotah monilla kertua, kun kuunnellah, kun hyv?sisti kuuluu, ni ?anotah “praka“ kun tulou, ni kun siit? tuou hirren tuolta ta luou niill? pi?ll?. Kuuntelijoilla, ni kuuntelijat (ei pie puajie siel? ni mit?) kyyn??p?ill? n?in nykit?h, jotta m?ne kierr?. Kierty? pit?y, jotta lois hirren, niin etempy?t? kierty?, etemm?kk?li, no vot. Ta siit? issutah, kuulou, ken mit?ki kuulou (silloin vet’ autot ei korattu, y?ll? ei hiirt? kuulu, ne to ?to muuta). ?iit? tullah, ta siit? tinua valetah ta.

– Mit?p? siel avannosta, eik? se siel mit? kysy niilt? kuuntelijoilta?

– Mie avanno??a en ole kuullun, a ?anotah, jotta avanno??a kuunnellah, ni ky?yy se niilt?.

– Mit?p?h?n kysyy?

– En tiij?, mit? h?n ky?yy, en mie siin? kuunnellun ole.

– No, a mit? vanha rahvas kertoi?

– Ka hy? kerrotah, ky?yy joka paikkua, ky?yy. Annetah voprossuita mit? siel?.

– Etk? muista niit? voprossuja?

– En, kukkisen, muissa.

A siit? kun ei maheta hy? va??ata, niin siit? ka?o mik? l?ht?y j?lkeh, juok?ou, juok?ou j?lkeh ta mit? ruatanou niill? kuuntelijoilla. A se pannah talo??a puat pi?h? (maitopuat ennen kun oli). Pit?is ottua pi?h? puat, ni ei siit? i mit? heil? tule. A kun avannoilla m?net, pit?y, ?anotah, va??ata, kun m?net kuuntelomah.

– Что в Святки делали?

– Дак что они… Слушать ходили, олово лили.

– А куда ходили слушать?

– На озеро. На озеро пойдут, сядут, положат подстилку или что-то вниз. А пять человек должно быть. Пять человек, один человек обводит, а пятый человек там, он должен быть, а то говорят, что «враг» возьмёт, если только нечётное число.

– Кто это «враг»?

– Дак который в лесу… Придёт и возьмёт. А потом они как слушать будут, им голову накрывают накидкой. А у того, кто идёт обводить круг, топор должен быть в руках, икона. И потом начнут слушать. Потом что-то будет слышаться в лесу, или из деревни кто-то услышит (по доскам стучат, досками друг о друга хлопают – кому-то слышится). К кому если свататься придут, колокольчики с бубенцами на лошади звенят – это слышно. И потом, говорят, часто, когда слушают и хорошо слышно, то говорят – «враг» может подойти, приносит бревно и бросает его на них, на слушающих. Тогда слушающие (не надо говорить ничего) локтем там толкают, что иди, обведи круг. Обвести надо, для того чтобы как бросят бревно, обвести издалека, пошире. Потом сидят, сидят и слушают, кто что слышит (тогда ведь машины не гремели, ночью и мышки не было слышно, не то что-то другое). Потом приходят, олово льют да…

– А там, в проруби, она ничего не спрашивает у слушающих?

– Я на проруби не слушала, а говорят, что на проруби слушают, и спрашивает у них.

– Что спрашивает?

– Не знаю я, что он спрашивает. Я там не слушала.

– А что старики рассказывали?

– Дак они рассказывают, что спрашивают обо всём. Задаёт вопросы, какие там.

– Не помнишь вопросов?

– Не помню, милая. А вот если не сумеют они ответить, тогда оттуда что-то выйдет, следом, побежит следом и что-то сделает тем, слушающим. А в доме они надевают горшки на голову (молочные горшки раньше были). Надо бы надеть на голову, тогда ничего им не будет. А когда на прорубь идёшь, надо, говорят, отвечать, когда идёшь слушать.

ФА. 2219/25. Зап. Онегина Н. Ф., Лавонен Н. А. в 1975 г. в д. Кестеньга от Кемовой А. В.

No Vieriss?n ke?e??? hy? k?ytih kuuntelomah, a l?hettih avanolla kuuntelomah, ni pantih nahka ?inne avannon luo. Kattauvuttih siel?, ?e oli ?iivatan nahkoja, hot lehm?n eli lampahan eli siel?. Siel? sit? kuunneltih.

– Paljonko piti olla kuuntelijua?

– Ei ?ijy?, hy? ei m?nty, kun v?h?sin kerra??a m?ntih, yksin ei m?nty, kak?i-kolme, nel’l’?, no m?ntih kuunneltih. Siel? hy? siit? varattih sit?, jotta jo? sielt? ket? viel? tulou.

– Ket? vois tulla?

– A en tiij?, a kun sit? varattih.

– Kuin ku?uttih?

– ?anottih vejenem?nt?.

– A eiko sanottu Vieriss?n akka?

– No, no oli Vieriss?n akka, yksi ja ?ama ?e on. No sit? varattih, no tinua niisi valettih.

– Mit? se teki Vieriss?n akka?

– ?e, ?e viel? i pahua ruatau, ly?y eli leikkuau, en maha oikein ?anuo.

– Mit? varotusta piti pity?, jos nahan pi?ll? issutih?

– Ka siin? luvettih, luvettih ?iihi, mie en ole k?ynyn kuuntelomah, no luvettih sihi mit?nih. En muissa ni yht?.

– Да, в Святки они ходили слушать. Ходили на прорубь слушать. Подстилали шкуру там, у проруби, накрывались. Это была шкура животных, коровы или овцы или кого – там. И слушают.

– Сколько должно было быть слушающих?

– Не помногу они ходили. Не много за раз шло. Поодиночке не ходили. Двое, трое, четверо шли и слушали. Там они боялись, что ещё кто-то придёт.

– Кто мог прийти?

– А не знаю, но этого боялись.

– Как звали?

– Говорили: хозяйка воды.

– А говорили: Крещенская баба?

– Да, да или Крещенская баба, одно и то же это. Её боялись. Ещё олово лили.

– Что делала эта Крещенская баба?

– Она, она ещё плохое делала, вредила. Била или резала. Не могу хорошенько сказать.

– Что надо было знать, когда на шкуре сидели?

– Да там произносили заклинания. Я не ходила слушать. Но произносили там что-то. Не помню нисколько.

ФА. 2547/1. Зап. Лавонен Н. А., Коски Т. А. в 1979 г. в д. Софпорог от Никоновой Д. А.

Крещенская баба выходит из проруби

En mie k?ynyn avannolla… Alla pantih ho? mi ?iel?… Ta kierty?, kierty? piti… ?e kierrettih ne istujat, jotta ?e Vieriss?n akka nou?ou avanno?ta. Vieriss?n akka nou?ou avanno?ta, a jo? ei kierretty, ?iit? ei tule /hyvy?/… Vieriss?n akkah, vain Vieriss?n akka tulou…

Я не ходила на прорубь… Под себя подстилали что-нибудь… Да очертить круг надо было… Круг чертили сидящие там, потому что Крещенская баба поднимается из проруби. Крещенская баба поднимается из проруби; а если не начертили круг, то не придёт… Во время Святок только Крещенская баба приходит.

ФА. 1596/8. Зап. Степанова А. С. в 1971 г. в д. Кепа от Ахонен М. Ф.

Kuunteloma??a kun k?ytih niin ?anottih, jotta ?iel? avanno??a on Vieriss?n akka. Mie en k?ynyn ni kon?a… K?ytih tyt?t ja pojat, ?anottih jotta ?iel? vetehini on avanno??a.

Когда слушать ходили, то говорили, что там в проруби есть Крещенская баба. Я никогда не ходила… Ходили девушки да парни, говорили, что там, в проруби, есть водяной.

ФА. 2929/9. Зап. Конкка А. П. в 1980 г. в п. Калевала от Глухаревой И. М.

Крещенская баба поднимает воду и выходит из проруби

– Avannolla en ole k?ynyn, muuta kun vett?, tinavett? k?vin. Se ol ?emmoni k?ynt?, ei ?uanun ka??uo ni kunnep?in, kun sen vejen kera matkuat j?lell?h.

– Mit?p? j?lell?h ei voi ka??oo?

– Totta se oli niist? mit?, kun piruo piti varata, ei pit?n ni kunnep?in ka??uo. Oli sit? ?emmoista, jotta muka vetehini tai Vieriss?n akka sielt? nousi ta no?ti vejen, miula ei ollun, mie avanolla en ni kon?a k?ynyn (vanha rahva? kerto), jotta se vetehini muka nou?ou sielt?, jotta se no?tau vejen.

– Kysyk? se vetehini mit??

– ?anoko vain ei, a sit? ?anottih, jotta vetehini nou?ou, no?tau vejen. Sit? ei pie varata, jesli l?ht?y vesi nou?omah, siit? ei pie liikkuo.

Ei kartata, ei kesr?t?, ei lampahie kerit?. Ne piti jo kaikki ennen. Kolme net?liek? vieriss?n ke?ki, ne piti jo kaikki ennen kesr?t?, kartata. Tikuttua voi, a niit? t?it? ei voinun. Voop?e tikuttua vain voi, a muuta villaista ei voinun.

– На прорубь не ходила, кроме как за водой, для [литья] олова за водой ходила. При этом нельзя было смотреть ни в какую сторону, когда с этой водой идёшь обратно.

– Почему назад нельзя смотреть?

– Видимо, это было потому, что чёрта надо было бояться. Нельзя смотреть никуда. Было такое, что водяной или Крещенская баба оттуда поднималась и воду поднимала. Со мной не случалось, и на прорубь никогда не ходила. Старики рассказывали, что это водяной так оттуда поднимается, что он эту воду поднимает.

– Спрашивает ли водяной чего?

– Спрашивает или нет, а то говорили, что водяной поднимается, воду поднимает. Этого не надо бояться, если вода начнёт подниматься, не надо двигаться. Нельзя было картать, прясть, овец стричь. Это надо было уже всё заранее сделать. Три недели, что ли, Святки, и – всё это надо было уже заранее – спрясть, накартать. Вязать можно было, а всё остальное с шерстью – нет.

ФА. 2213/11. Зап. Лавонен Н. А., Онегина Н. Ф. в 1975 г. в д. Кестеньга от Карповой А. Н.

A vot miun aikana avannolla ei ruohittu kuunnella.

– A miksi?

– A ?iel? muka vanha kan?a ?anottih, jotta muka kun avannolla m?ntih kuuntelomah, niin se piti kierty?, tiety? se kuin kierty? i ?anat ?anuo, a siit? muka Vieriss?n akka nousi sielt?, ja siit? heil? ?emmoni kyyti tuli jotta. ?iit? hy? kuunneltih – aitanlukkuh, kun on aitta.

– Mimmoni, jotta pakoh pi??tih.

– Kuin hy? istuttih siell? avannolla?

– Niill?h, jotta lehm?nnahka muka viij?h. No i siit? huppu ?e pannah, siit? kuuntelomah ruvettih.

– ?ij?k? piti olla heit??

– Biessa tiet?y, kuin ?ij? heit? oli siel?. A siit? muka ?e kun kierti, lehm?n h?nt? j?i ulkopuolella, jotta ?e ei tullun kierrok?eh. Ni siit? heil? kuuluu, jotta ko?ajau, no mi ?e ko?ajau, siit? hy? muka huomatah jotta piruko heit? vet?n?y h?nn??t?, nahkalla, sinne avantoh, siit? oli pakoh muka pi??ty.

– A mit? kysyy ?e vejenis?nt??

– Mist?p? mie tiij?n.

– Etk? tiij? arvoitusta: “Mik? yksi?“

– Olen kuullun, ka en muissa, hyv?t ihmiset, my? jo ?p?rehet olima ni?t sie, mi?n aikana niit? ei ollun en?mpi?. Viel? k?ytih kuunteloma??a kun lukku on aita??a eli miss? ?iel?, sinne kuunneltih. M?ne tiij?, mit? ?e muka kuuluu.

– А вот в моё время на проруби не смели слушать.

– А почему?

– А там, так старики рассказывали, что кто шёл на прорубь слушать, их надо было обвести окружностью, и знать, как обвести и какие слова сказать. И тогда Крещенская баба оттуда поднималась, и тогда им приходилось бежать… Потом ещё слушали в замочную скважину, в амбаре.

– Что за спешка?

– Такая, что убегать пришлось.

– Как они сидели там на проруби?

– Так, отнесут коровью шкуру туда. Ну и на коровью шкуру садились, потом накрываются сверху и слушают.

– Сколько их должно быть?

– Бес знает, сколько их было. А как обвели окружность, коровий хвост остался за внешней стороной окружности, он не вошёл в круг. Им слышится, что шуршит, ну а что там шуршит? Им слышится, будто… Они думают, что чёрт их, что ли, тащит на шкуре за хвост в прорубь? Они и убегали.

– А что спрашивает этот хозяин воды?

– А откуда я знаю.

– Не знаешь загадки: «Что это?»

– Слышала, да не помню, милые. Мы ещё детьми были, при нас ничего такого не было уже. Ещё ходили слушать. В замочную скважину в амбаре или где там – туда ходили. Поди знай, что там слышится.

ФА. 2587/20. Зап. Лавонен Н. А., Коски Т. А., Трофимчик 3. М. в 1979 г. в д. Софпорог от Бороткиной В. Я.

Крещенская баба дает ключи

– Mie kun l?ksin tuonne li?v?h kolhosin li?v?h ennen ?iel?, aivoin, no ni mie siit? kuulin kun tuota sit? lautua kolissettih kolmi kertua, a miula l?si lap?i, no ?e miula kuoli sit? kun l?si v?h?sen aikua kun m?ni, siel? kun ?ureutu itkem?h niin vienosella i?nell?, en pi???yn ni vuvven pi?h kun siit? ?e otraviutu poika, tyt?r ?e Tan’arukka, ?e h?n kun l?ksi ulo? ni ?ano: “Tuola Mikkojeva??a p?in, – ?anou, – kolme kertua lautua kolissettih“. Mie ?anoin: “Mikkojevah m?nk?h“. A mie kun l?ksin ulo?, nin siin? kun oli kolvija pihalla, niin kolvija va??e ?eiso grobu, puuta, pak?uni puuta, niit? kolvek?i ku?uttih pak?uja puita, kolvi – m?nty, kolvek?i, kun h?nell? jo oli ok?at kuivettu, ni sit? ku?uttih kolvek?i. Ni vot sit? kolvie va??e grobu ?eiso. ?e ei ollun viel? kuollun silloin. ?e vain niin ?uuditti… ?e oli ?en Vieriss?n ke?en aikana.

Я как-то пошла в хлев, на колхозную ферму, рано (это раньше было, давно), я тогда услышала, что там досками три раза стукнули. А у меня болел ребёнок. Ну, он у меня умер, раз болел. Немного времени прошло, там как начало плакать таким тоненьким голоском. Не прошло и года, как отравился тот ребёнок.

Дочка Танечка, она как вышла на улицу, говорит: там, в стороне Миккоевых три раза досками стукнули. Я говорю: у Миккоевых пусть и будет. А я как пошла на улицу, а там росла старая сосна – а у сосны гроб стоял, у дерева. Это старые деревья, сосны, называли колви, сушняк, у них уже сучья высохли, вот и называли колви. Вот, и рядом с этой колви гроб стоял. А он (сын – Н. Л.) ещё не умер тогда. Это только чудилось. Это во время святок было.

ФА. 2548/30. Зап. Лавонен Н. А., Коски Т. А. в 1979 г. в д. Софпорог от Мастинен E. М.

– Eik? Vieriss?n akalla arvoutella?

– Ka h?nelt?… hi?n kun ?anou jotta: “Mik? yksi?“ Ei, ei, h?nell? ?e ei anneta.

H?nell? siit? niin, h?nell? kun ne kaikki ?anat tiijett?is ?anuo, mie kun en tiij?, jotta onko? siit? viel? iell?h… – avuamet antau. Hi?n antau avuamet.

– Mit? niill? ruatah?

– Niin kun hi?n siel? luou ne avuamet. No mie vot en tiij?, jotta ?uahahko hy? siit? ne k?teh avuamet vain ei. Mutta kuitenki kun hi?n niinkun luou, nin siit? ?e ihmini niinkun pohattuis… Niit? kuuntelijie, oikein ?ij? oli ennen kuuntelijie. Hy? kuunneltih moneh tapah. Yhet kun on l?hetty kuuntelomah lehm?n nahkalla. I istuuhuttih kuuntelijat. Hy? kierrettih, ne ?oloviekat, kierrettih, a ?e nahka ta h?nt? t?nne ?uahen ni j?i. No h?nty? ei kierretty. No hy? kuullah jotta ko?ajau ta ko?ajau, tulou huomene?aika hy? ollah jo, toiseh kyl?h on hi?t vienyn, vet?n. No mie olen kuullun, jotta ?e kun m?net, ni pit?y kaikki kierty?, mit? on ?iun alla.

– Ken ?e vet?y?

– No en tiij?, jotta tulouko ?e u?kotuk?i vain ei. No niin kun ?anotah, jotta pahapuoli.

– Kuin pi??tih?

– Hy? ?e pi??tih. Hy? vet kun oli kierretyt ikonalla, ka hy? ?e pi??tih h?ne?t?, muuta kun hi?n vain ?en h?nn??t? vain veti.

– J?ttik? ?iit??

– No. Tai j?tti.

– Не загадывают Крещенской бабе?

– Ей… Дак она говорит: «Что одно?» Нет, это не ей загадывают. Не ей. Ей, если бы знать все эти слова сказать, я как не знаю, что там дальше… Ключи даёт. Она даст ключи.

– Что ими делают?

– Она как бросит оттуда ключи. Но я вот не знаю, поймают ли они в руки эти ключи или нет. Но она как-то так их бросит. И тогда этот человек вроде как разбогатеет. Этих слушающих раньше очень много было. Они по-разному слушали. Одни как-то пошли слушать, сели они на коровью шкуру, обвели круг вокруг этих людей, обвели, а кожа и хвост остались вне круга. Хвост не обвели. Ну, они слышат, что шуршит и шуршит, шуршит и шуршит. Они, как утро настало, они уже в другой деревне, их уже волоком оттащило. Я про это слышала. Как идёшь слушать, надо всё обвести кругом, что есть под тобой.

– Кто это тащит?

– Ну, не знаю, можно этому верить или нет. Но, как говорят, что «плохая сторона», что-то потустороннее.

– Как спаслись?

– Они спаслись. Они раз были обведены иконой, дак они спаслись от него. Он только за хвост оттащил.

– И оставил?

– Да. И оставил там.

ФА. 1702/17. Зап. Степанова А. С., Лавонен Н. А. в 1972 г. в п. Зеленоборский от Койкеровой М. И.

– On kerottu, muinen on l?hetty tytt?ret ta pojat kuuntelomah. L?htiettih avannoilla, kon?a ro?destvo oli ta siit? Vierist? ta Rostuo. Sill? ke?ell? k?ytih.

M?nn?h siit? avannolla, ?anotah, jotta ei pie ni mit? virkkua. Pannah ?una, ?una pannah avannolla, jotta ?unan pi?ll? issutah. Kerran h?yr?hti vesi, toisen h?yr?hti vesi, kolmannen kun h?yr?hti, ta i?e hy? juok?omah, a heil? ei olis pit?n juo??a.

Yksi oli rampa tyt?r. Hy? lyk?t?h, se rampa tyt?r j?i kylkeh ta. Hi?n avuamet sill? rammalla tytt?rell?, kun lykk?i k?teh, a i?e juoksi.

– Avuamet?

– Avuamet, jotta totta se on bohassuk?i, a toiset juo?tih pirttih, nin kun ne pirttih juo?tih, nin kun akka kerkii puat panna pi?h, maitopuat, a kulla ei kerin maitopatua panna, ni silt? pi?n leikkai, a kell? maitopuat, ni maitopuat pi????, niill?h ji?tih, siihe se loppu. Se oli Vieriss?n akka, se k?ytih kuuntelomah. ?iit? tua? kun yksi kerta, nin siit? on tuas ?ij? kuuntelijie ta siit? ?unan pi?ll? hy? tua? ollah. H?yr?hti se vesi kolmeh kertah, kolmannella kertua nousi, siit? kaikin juo?tih, a yksi j?i siihe puajimah. ?ano, jotta.

– Mik? yksi? – Min? t????.

– Mik? kak?i? – ?ilm?t pi????.

– Mik? kolme? – Kolme jalkua rukilla.

– Mik? nel’l’?? – Nel’l’? n?nnie lehm?ll?.

– Mik? viisi? – Ki???? ?ormet.

– Mik? kuusi? – Reje??? kapla?ta.

– Mik? ?ei??emen? – Otava??a t?htie.

– Mik? kahek?an? – Tynnyriss? vannehta. (kaheksan kapla?ta reje????)

– Mik? yhek??n? – Ihmise??? reiky?. (loikkuo?)

– Mik? kymmenen? – Kymmenen kyntt? varpahissa.

A siit? viel? tiiju?tau, jotta “Kallisko on ?esnokkakilo Viena??a?“ Viel? sen oli tiiju?tan, sen siit?, ta siit? oli m?nnyn. Se o?asi va??ata, ni ei ni mit? luatin h?nell?.

– Рассказывали, что давным-давно пошли девушки и парни слушать. Пошли к проруби в Рождество. Крещенье да Рождество, в этот промежуток ходили. Идут к проруби. Говорят, что молчать надо. Кладут сани, сани кладут на прорубь, сверху на сани садятся. Раз зашумела вода, второй зашумела вода, третий раз как зашумела, они оттуда бегом! А им не надо было бежать. Одна девушка была хромая. Они оттолкнули эту хромую девушку в сторону, а сами… А он ключи бросил этой хромой девушке в руку, а сам убежал (бежать).

– Ключи?

– Ключи, это, видимо, к богатству. А сам за остальными в дом побежал. Ну, те как в дом прибежали, хорошо, что женщина успела им горшки на голову надеть, молочные горшки. А кому не успела молочные горшки надеть, тем голову отрезал. А у кого на голове молочные горшки были, снял горшки, они без них остались. Тут и закончилось. Это была Крещенская баба, её ходили слушать. И тоже, когда ходили слушать (один рассказывал), там тоже было много слушающих. И там тоже они на санях сидят, зашумела трижды вода. На третий раз поднялась, тут все и убежали, а одна осталась там разговаривать. (Она знала, что отвечать.) Спрашивает, что:

– Что одно? – Я здесь.

– Чего два? – Два глаза на голове.

– Чего три? – Три ножки у прялки.

– Чего четыре? – Четыре соска у коровы.

– Чего пять? – Пальцев на руке.

– Чего шесть? – В санях копыл.

– Чего семь? – Звёзд в Большой Медведице.

– Чего восемь? – Ободов в бочке /копыл в санях/.

– Чего девять? – В человеке дырок.

– Чего десять? – Десять ногтей на пальцах ног.

А потом ещё спросил: «Дорог ли килограмм чеснока на севере (в Архангельске)»? Ещё это спросил, а потом ушёл. А та смогла ответить, так ничего ей не сделал.

ФА. 2606/20. Зап. Лавонен Н. А., Онегина Н. Ф. в 1980 г. в д. Софьянга от Канноевой Ф. С.

Крещенская баба утащит в прорубь

Meit? varauteltih: anna ty? oletta, pahavirkaset ta mit? ruatta pahua, ni Vieriss?n akka teij?t avantoh, ta kaikki… A n?hnyn ei ole ni kenk?n?, mimmoni ?e oli Vieriss?n akka. A ?iit? vain oli ?e pakina, ett? Vieriss?n akka avantoh viey ta kaikki kun ottau niin, ku l?htenett? pihalla illalla juok?entelomah ta kaikki. ?e Vieriss?n ke?ell?… ?iit? m?n?y ?e Vieriss?n akka avantoh. ?e avanno??a on Vieriss?n akka, kuuluu, avanno??a on olija… ?it? varasima kaikin.

Нас пугали: если вы будете плохо себя вести да поступать будете плохо, то Крещенская баба вас в прорубь утащит и всё. А никто не видел, какая она, эта Крещенская баба. А был только такой разговор, что Крещенская баба в прорубь утащит и всех схватит, кто вечером на улице будет бегать. Это в Святки.

А потом эта Крещенская баба в прорубь. Эта Крещенская баба в проруби, в проруби живет… Ее мы все боялись.

ФА. 2926/13. Зап. Конкка А. П. в 1980 г. в п. Калевала от Киелевяйнен У. М.

Lukun tuak?i m?ntih, aitan luku?ta k?ytih kuuntelomah. ?iit? kolmen tien ristivyk?eh, mist? kolme tiet? m?ni ristih, ?iin? k?ytih kuuntelomah. Avannolla k?ytih kuuntelomah. Riihen lukkuh k?ytih kuuntelomah… Mit? kell? kuuluu. Tapa oli ?emmoni.

?e oli niin kauhieta, Vieriss?n aka?ta kertomini… Mie kyll? en u?o ?emmoisih, no vop?e kaikkie paistih: ?e on pahanruataja. Lien?yko ?e ollun totta vain ei… Jotta ?e muka kirpuou ta avantoh panou ta ?emmoista pahua ruatau. Lap?ie p?l?tettih, ?anottih jotta: “Vieriss?n akka tulou“. ?it? Vieriss?n akkua mainittih vain Vieriss?n ke?ell?… Vieriss?n akka avanno??a el?y ta riihe??? ta ?emmosissa ruattomissa paikoissa talvella. ?p?rehet my? varasima ?iit? avanno?ta, riihe??? ta… Kuvau?ta h?nen mie en muissa, no kuvattih ?emmo?ek?i pahak?i. Pahak?i kuvattih ta niin kun oikein paha akka oli… Varata ?it? piti.

К замку ходили, к амбарному замку ходили слушать. Потом на перекресток трех дорог, где три дороги перекрещивались, туда ходили слушать. На прорубь ходили слушать. К запору риги ходили слушать… Кому что слышалось. Обычай был такой.

Это были страшные рассказы о Крещенской бабе. Я-то не верю в такое, но вообще всякое рассказывали: она плохое делает. Правда ли это было или нет… Что она, мол, упадет /на землю/, да в прорубь утащит и всякий вред делает. Детей пугали, говорили, что: «Крещенская баба придет». Эту Крещенскую бабу вспоминали только в Святки. Крещенская баба в проруби живет да в риге да в таких, нерабочих в зимнее время, местах. Мы, дети, её боялись у проруби, в риге да… Как она выглядела, я не помню, но описывали такой неприятной. Нехорошей описывали, да как будто была очень плохая баба… Бояться её надо было.

ФА. 2927/15. Зап. Конкка А. П. в 1980 г. в п. Калевала от Ватанен Т. Д.

Крещенская баба может пинка дать холодным сапогом

– A mi on vieriss?n keski?

– A se on t???? janvar’assa. Vieriss?n ke?ki – tinua valetah, kuunnellah, huuhel’nikkana, vaikka mit?.

– A miss? kuunnellah?

– Pihalla. Issutah kuinmonta henkie, liika henki vain pit?y olla. Ta yksi kiert?y; ta k?vin mie tytt?ren? kak?iko, kolme kertua. Mie varasin, jotta Vieriss?n akka potkuau.

Ke?ell? pit?is istuo, laijoilla niin varajan jotta potkuau. K?vin mie kuuntelema??a…

– Mi on se Vieriss?n akka?

– A mi on, aina ?anotah sit?, mie en tiij?, mih?n on.

– Mit? h?nt? varattih?

– Ka en tiij?, ei ni mit?, prosto h?nt? niin ?anottih…

– Что такое Святки?

– А это в январе. В Святки олово льют, слушают, ряжеными ходят.

– А где слушают?

– На улице. Садятся несколько человек, один только лишний (нечётный. – И. Л.) должен быть. Один круг обводит. Ходила я девчонкой два или три раза. Я боялась, что Крещенская баба пнёт. Посередине надо бы сидеть, с краю я боялась, что пнёт. Ходила я слушать…

– Что это – Крещенская баба?

– А что это?! Всегда так говорят, я не знаю, кто она.

– Почему её боялись?

– Дак не знаю, почему. Просто про неё так говорили.

ФА. 2648/17. Зап. Лавонен Н. А. в 1981 г. в д. Тухкала от Кирилловой И. Н.

– Vieriss?n ke?ell? kun ?anotah, jotta kuuntelomah pit?y k?yv?, siit? toiset kierret?h, jotta ei tulis potkuamah t?t? kylm?ll? kenk?ll?, ei potkuamah tulis. Mie olen k?ynyn kuuntelomah. My? l?ksim? kuuntelomah, meilt?, t?m?n, obrasan otamma yl?hy?t? meilt? ta l?hemm?. Iro oli t?m?, h?nen ?ikko Jouki ta h?nen velli Mihhei, ta miun velli Iivana ta mie. M?nemm? tuoho mi?n pellolla, m?nemm? kuuntelomah. Mi lien?y ro?eutun, kun hypp?sim? juok?omah ta sinne i obraza j?i, va?ta kevy?ll? l?ysim?, my? oikein juok?emma.

– Ken teit? sekautti, se kun rosahti?

– Mi lien?y ollou, se kun ro?ahti.

– Mi se ro?ahti, kerro, kerro?

– Totta se Vieriss?n akka. Vieriss?n akka ta my? hypp?sim? oikein juok?omah.

– A mit? h?nell? oli kylm? kenk??

– Ka niin ?anotah, jotta Vieriss?n akka tulou, kylm?ll? kenk?ll? potkuau, kun et mahtane kierty? hyv?se?ti.

– В Святки, как говорят, надо слушать ходить. Там другие обводят окружность, чтобы не явилось замёрзшим сапогом пнуть, чтобы не явилось пнуть. Я ходила слушать. Мы пошли слушать, взяли наверху икону и пошли. Про была, её сестра Ёуки, её брат Михей и мой брат Иван и я. Идём туда, за наше поле слушать. Что-то треснуло, как бросились бежать! И икону там оставили, весной только нашли. Мы очень быстро бежали.

– Кто вас напугал?

– Что-то было, раз треснуло.

– Что треснуло? Расскажи, расскажи.

– Вправду, это Крещенская баба, Крещенская баба, мы и бросились бежать.

– А почему у неё замёрзший сапог?

– Ну, так говорят, что придёт Святочная баба, холодным сапогом пинать, если не сможешь хорошенько круг обвести.

ФА. 2648/25. Зап. Лавонен Н. А. в 1980 г. в д. Тухкала от Райманниковой А. А.

Собачка Крещенской бабы

Vot Vieriss?n akkua mie en ole n?hnyt, enk?i kuullut ole, ka my? h?nen kera olemma pit?t yhteytt?. Olemma, meil? oli ?emmoni tapa. ?e kun oli Vieriss?nke?ki, kak?i net?lie, my? k?vimm? aina kuuntelomah Vieriss?n akkua… ?iit? kun tuli Vieriss?n va??en ?e y?, ?iit? ?anottih pit?y m?nn? avannoilla, luatie Vieriss?n risti. Vieriss?nristi luatie – niin kuin t?m?n pituu? p?re panna niin kuin rississ? n?in, kak?i. ?iit? panna kukkie ?ihi ristih, kaunehie kukkie ?inne rissin pi?h?, ?iit? panna ?e avannon laijalla. Jotta ?iit? muka Vieriss?n akka hyppy?y avanno?ta, ?en rissin nen?h ta ?iit? m?n?y jo pois, jo loppuu ?e h?nell? oloaika, kun ?e Vieriss?nke?ki loppuu.

No tavai yhen kerran l?hemm?. Kenen kera? Oliko se Ontropan Man’u vain kenen kera my? l?hemm?. ?iit? pit?y ottua huppu korvih, m?nn? ?inne rissin juurilla ta ?iit? vuottua. A Vieriss?n akka muka tulou ?ih. Vieriss?n akka ?iihi tulou, ?iit?

ky?yy: “Mik? yksi?“ My? ?anomma: “Min? t?????“

Mik? kak?i? ?ilm?t pi????.

Mik? kolme? Pua??a jalkua.

Mik? n’ell?? Lehm?n tissit.

Mik? viisi? Ki???? sormet.

Mik? kuu?i? Reiss? kapla?ta.

Mik? ?eitsemen? Otava??a t?htie.

Mik? kahek?an? Tynnyriss? vannehta.

Mik? yhek??n? Ihmise??? reiki?.

Mik? kymmenen? Kymmenen kyntt? varpahissa.

?illoin Vieriss?n akka kuuntelou ?en. ?iit? h?n ei meit? ko?e. A h?nell? on viel? pikkaraini koira. ?e koira ?iit?, mist?p?in ruvennou haukkumah, ?innep?in my? ?iit? naimisih m?nemm?. No. ?it? my? koiran haukkuo emm? kuullun. A ?e Vieriss?n akka kun olemma t?m?n loppuh ?uate luket, ?iit? h?n ei meit? ko?e, ei ni mit?. Hi?n hyppy?y ?en rissin nen?h ja ?iit? hi?n m?n?y, ja ?iit? hi?n katou. My? ji?mm? ?ih ?iit?… Minne h?n m?n?y; mist? on tullun, ?inne hi?n i m?n?y. My? jiamm? ?ih huppukorvih. No ?e on ?emmoista v?h?sen varauttavua, ku ji?ll? olet ta mit? h?n rupieu ruatamah. Ei ?e rua mit? pahua, kun hyv?sesti va?tuat, vain h?nella, kun hi?n ky?yy n?m? kai hyv?sesti. ?iita my? tulemma kotih poike?… Jo? et tiij?, ?iit? hi?n pahana on, el?i m?ne, kun et tiet?ne, ?e pit?y tiety?… Vieriss?n akka avanno?ta hyppy?y, avanno??a on. ?ih aikah on ?iit? avano??a. Se pit?y risti panna, jotta hi?n kun rissin nen?h hyppy?y, risti on pyssy??? ?iin? avannon laijalla. Jotta h?n kun hyppy?y, ?iit? h?n rissin pi??t? paremmin pi???y matkah.

– A mimmoni h?n on?

– A ota ?ie ?elv?, ei ole ?it? n?kyn eik? ole ?it? kuulun…

Вот Крещенской бабы я не видела, и не слышала, но мы с ней общались. Было это, у нас был такой обычай. Когда Крещенье, две недели, мы всегда ходили слушать Крещенскую бабу… Вот наступала ночь перед Крещеньем, тогда, говорили, надо идти на прорубь, сделать Крещенский крест. Сделать Крещенский крест – вот такой длины две лучины положить крест-накрест. Потом прикрепить цветов на этот крест, красивых цветов поверх креста, и поставить его на край проруби. Чтобы по нему Крещенская баба выпрыгнула из проруби на вершину креста. Она уходит прочь, кончается время её пребывания, когда заканчивается Крещенье.

Ну, мы однажды, давай пойдем. С кем? Была ли это Андропова Маня или с кем мы пошли? А надо взять, чем укрыться, с головой, идти к кресту и там ждать. А Крещенская баба туда и придет. Крещенская баба придет и спросит: «Что одно?» Мы скажем: «Я здесь».

Чего два? Глаза на лице (букв.: на голове).

Чего три? У котла ножек.

Чего четыре? Сосков у коровы.

Чего пять? Пальцев на руке.

Чего шесть? Копыльев в санях.

Чего семь? Звезд в Медведице.

Чего восемь? В кадушке обручей.

Чего девять? Дырок в человеке.

Чего десять? Десять ногтей на пальцах ног.

Крещенская баба это выслушает, тогда она нас не тронет. А у неё ещё есть маленькая собачка. Откуда эта собачка будет лаять, туда мы и замуж выйдем. Но тогда мы лая собачки не слышали. А Крещенская баба, когда до конца это дочитаешь, тогда она нас не тронет, она прыгнет на вершинку этого креста и уйдет, исчезнет. А мы остаёмся там, накрытые с головой. Но это немного страшно, что ты на льду да что она будет делать. Не сделает она ничего плохого, если по-хорошему ответишь ей, когда она все это спросит. И тогда мы уходим домой… Если не знаешь, то она разозлится: «Не ходи, если не знаешь, это надо знать…» Крещенская баба из проруби выпрыгнет, она в проруби. До тех пор она в проруби. Надо крест поставить, чтобы она на кончик креста прыгнула, крест там стоит на краю проруби. Потому что когда она выпрыгнет, она с верхушки креста лучше сможет отправиться в путь.

– А какая она?

– А поди пойми, не видно её и не слышно.

ФА. 3350/11. Зап. Степанова А. С. в 1996 г. в пос. Калевала от Федоровой М. А.

Крещенская баба показывается и зимой, и летом

Vieriss?n ke?ell? k?yv?h kuuntelomah ikkunoijen alla…

Kolmen tien risteyk?e???… My? ?ill? risteyk?ell? istuuvumma, kattauvumma, yksi kiert?y. I rupiemma kuuntelomah. Vot. ?iin? to?e voit nell? hengie, viije? ken kiert?y – tol’ko ei ole rovnoi ?otta. Liika henki pit?y olla. Kun kiert?y, too?e istuutuu. My? yhen kerran k?vim? tuonne kalmistolla kuuntelomah. Niin juna aivan kun pi?ll? tulou, kun tuukkau, ajau. Yksi naini kuuli, jott? niin kun ve??et?h, niin ve??et?h, jotta yksi lo?keh kun kirve?t? puuta va??e – no ?iita mie? talvella kuoli… Jesli kuuluu, jotta kello kl?mett?y – ?e on peret pokoinikom. ?e ei ni kirkon kello, a piet?h lehm?ll? kagla??a, on niit? kelloja jotta helie i?ni ni, on ni ?emmoni pl?kett?j?. Vot! ?anotah: oi my? kuulima, niin kello pl?kett?y, nyt jo kyl???? tulou kuolie ob’azatel’no! ?iin? oli merkki hyv?…

Riihen ikkunan alla, ?anotah, kaikista pahin kuunnella… Emm? my? ni kon?a k?ynyn, ei k??ken muamo k?yv?. Riihen ikkunan alla. Eik? li?v?n ikkunan alla, eik? kylyn…

Vieriss?n akka – ?e, ?anotah, vienem?nt? on. Vetehini ?e on. Mi?n kyl???a oli j?rve???, ?e n?ky Petrun p?iv?n ta Il’l’an p?iv?n v?lill?. Ftorovo avgusta on Il’l’an p?iv?. No, ?ill? v?lill? hi?n oikein eli. ?e niin ?avautteli!

My? yhen kerran… Tuatto-rukka ?anou: “M?nky? vet?kky? Petrun p?iv?n avuamet“. No, avuamie vet?m?h. L?hemm?, oikein meil? kova?ti ?iikua jove?ta, ta matala joki, kahe??a koha??a vain pohja ei n?vy, a muu??a – valkie vesi. My? ?ill? sauvomma… “Oi-voi-voi! – mie ?anon. – Kakaja ripa!“ – apaja??a on. No! “?uuri kala, – mie ?anon, – apaja??a!“ Na?to ?anou: “Heit? ?ie pois! T?m? nyt ei ole kala! T?m? nyt on kummallini“. Na?tolla valkiena n?ytt?yty. Oli vienem?nt? ?iin? apaja??a! Ni alapuolen kun m?ni, ni kun vesi pyor?hti, kun m?ni.

Mie kun yhen kerran ranna??a pesin vuatetta, ni kun pi?lli??i saappanista v?hn?ytyy! Niin kun veneh! Pitk? veneh! H?nt?… В каком же это году? Suomelaiset oltih в 18, 19, 21 году в Рувозере финны были, они его ловили все время видя, что ?ossit, a ammutah pulem??ti?ta – ei popadita, ehtiy nirnie (нырнуть)… Mu?ta, mu?ta ?e on em?nt?. ?e on niinkun kontie me?????. Такая же. A h?n kun j?rve??? el?y – ?e on vienem?nt?. No. I ?iit? aina varautettih, niin jotta my?h?seh illalla posle ?esti ei kiroutuo. Vot. Vien pi?ll? i hot’ i derevn’a??a eli miss?, ennen ?it? oikein kova?ti varotettih. No. Ei annettu kiroutuo… ?e nousi – niin kun kontie me????? k?vel?y. Nousi ta istuutuu rannalla, a kontiella ei ole pe???? hivuk?ie. A t?ll? on hivuk?et. Ne suomelaiset ?anottih – istuu niin kun ?elovekka, niin kun jouhimavot, kun ollah vie??? – ne h?nen hivuk?et. H?n ?e puskai??ou nyt Petrun p?iv?n ta Il’l’an v?lill?. ?ill? v?lill?i niit? on meil?, kun kivik?t rannat Ruvassa oli ennen (a nyt kun on meij?n derevn’a vien alla), no niin niit? oli rannat t?yvet – vihkoutuu ?emmoset tukut ?it? hiu?ta. ?e kun vai jalkah popadinou, nin l?pi jalan m?n?y. ?iit? pen?ou siel? jala??a. Yhell? naisella oli… h?n ?eiso ranna??a viess? ta poloskai??i vuatteitta. Ja kuulou jotta kupajau, tuli kotih, ?e paikka kupajau. I ?e n?ytt?yty jotta t??t? painu ta m?ni ?inne jalkah. I ?iit? h?n ?inne pen?o. ?iit? piti l?yty? ?emmoni ken otti ?ielt?. ?iit? luajittih vesi a?tieh. ?emmoni vesi, en tiij?, pantihko mit? ?ih veteh. ?iit? golikalla piek?ettih, ?ielt? kaikki ?iit? niin vyyhten? lappautu jala?ta j?lell?h. I niin ?p?reht?, ka?o, несколько месяцев h?n oikein ?ij?n ?p?reht? la?ki. Ne hivuk?et. Ne hivu?ta la?kou ?ij?n, nyt Pedrun p?iv?n da Il’l’an p?iv?n v?lill?, miss? h?n on.

A talvella ei nou?e, kun ei ken no??a. Se oli Kom?a??a ?emmoni akka. H?n tiesi oikein ?ij?n i h?n no?ti h?nen. Vot. No??ettih ?anoilla. I ?ana oli:

Mik? yksi? Min? t?????“

Niill? i nousi. Ihan nousi vien pi?ll?. Ja: “Mit? pit?y? Mit? haluot?“ – ky?yy ?ilt? naizelta, ?e vienem?nt?. Rejenpi?ll? oli lautua, kun issuttih, mit? oli h?nell? tovari??oja. A hi?n ?e ei istuutun, ?e mi h?nen kera puaji. Muamo oli k?ynyn kerran, ?anou jotta: my? kuulemma, kun hi?n puajiu, a h?nell? va?tuau. Niin kun nastoja??o puajitah. Huput pi???? ne issutah. A akalla ei ole huppuo pi????, mi h?nen kera puajiu. Od’d’oala pantih pi?h. No a ?iit? kun ne juo??u??a l?hettih, hi?n per?h l?ksi i gor?kat kerittih pi?h panna, h?n kolisti, mill? lien?y gor?kua i pirttih ?uahe ajo… Ei, ei, ei ka?ottu, ett? mimmoni on. No totta, h?nell? on hyv?t ?ilm?t, kun veje??a el?y. ?e n?k?y! ?e akka tiesi! ?e oli oikein kova?ti tiet?j?!

Vieriss?n ke?ell? ei pe?ty vuatteita, ei lampahie strigaitu, ei kartattu, ei kesr?tty – vop?em ei nimit? luajittu. Tuhkie, eik? likavesie kuattu ?ill? v?lill?, nu kak?i net?lie, eik? pe?ty vuatetta, puuta ei pilitty… ?it? oikein varotettih, jotta likavesie ei n?k?h kuatua, a ett? mit? kuavoit, ni lumella piti peitty?.

В Святки ходят слушать под окна…

На перекресток трех дорог… Мы сели на этот перекресток, накрылись, один из нас круг обвел. И стали слушать. Вот. Там тоже можно четыре человека, пятый обводит круг – только нечетные. Лишний человек должен быть. Когда обведет, тоже садится. Мы однажды ходили туда слушать. И все время поезд на нас едет, гудит, едет. Одна женщина слышала, что будто строгают, так строгают, что только удары топора об дерево; ну и у неё после муж зимой умер… Если умрёт, то колокол звенит – это перед покойником. Это и не церковный колокол, а у коров на шее держат такие колокола (ботало), потому что звонкий голос, такой дребезжащий. Вот! Говорят: вот мы слышали, так колокол дребезжал, сейчас в деревне обязательно покойник будет! Это был верный признак!

Под окном риги, говорят, самое плохое слышится. Мы никогда не ходили, не велела мама ходить. Под окно риги. Ни под окно хлева, ни под окно бани.

Крещенская баба – это, говорят, хозяйка воды. Это водяная. У нас в деревне видели ее между Петровым и Ильиным днями. Второго августа Ильин день. Ну, вот в тот промежуток она и жила. Она так плескалась!

Мы однажды… Отец и говорит: «Идите, вытащите в Петров день ключи». Ну, ключи вытащить. Пошли, очень много у нас сигов в реке, а мелкая река, в двух местах только дна не видно, а в других – прозрачная вода. Мы приплыли… «Ой-ой-ой! – я говорю, – Какая рыба!» – в тоне. Но! «Большая рыба, – я говорю, – в тоне!» Настя говорит: «Брось ты! Это не рыба! Это что-то непонятное!» Насте белой показалась. Хозяйка воды была в тоне! А как вниз пошла, вода, как забурлила, когда пошла.

А я однажды на берегу стирала белье, и поверх (запани) заводи лодка видится. Как будто лодка! Длинная лодка! Хвост… В каком же году? В 18, 19, 21 году в Рувозере финны были, они его ловили все время, видя, что расчёсывает [волосы], а выстрелят из пулеметов – не попадают, успеет нырнуть… Черная, черная эта хозяйка. Она как медведь в лесу. Такая же. А так как в озере живет – она хозяйка воды. Но. И потом всегда пугали, чтобы поздно вечером, после шести не ругаться. Вот. На воде или хоть и в деревне, хоть где, раньше этого очень остерегались. Но! Не давали ругаться… Она поднимется – как медведь в лесу ходит. Поднималась [из воды] и садилась на берегу, но у медведя нет на голове волос. А у этого волосы. Эти финны говорили: сидит как человек, его волосы, как будто волосатик [водяной червь], есть ведь в воде. Она их выпускает в промежуток от Петрова дня до Ильина дня. В этот период, у нас ведь раньше были каменистые берега, в Руве (а сейчас-то наша деревня под водой), и вот их полные берега были – свиваются в такие пучки, эти волосатики. Он если только в ногу попадет, сквозь ногу пройдет. И гнездиться будет в ноге. У одной женщины было… Она стояла на берегу в воде и полоскала белье. И чувствует – чешется, пришла домой, чешется это место. И видно было, что здесь прошёл и вошел в ногу. И угнездился там. Потом надо было найти [знахаря], кто бы вызволил, исцелил. Потом «сделали» воду в посуде. Такую воду, не знаю, клали ли что туда, в воду. И голиком помешали, потом как будто и моток размотался из ноги. Столько «детёнышей» вышло, несколько месяцев «детенышей» выпускал из ноги. Это волосатики. Она очень много волос выпускает в тот промежуток – от Петрова до Ильина дня, там, где она есть.

А зимой не поднимается, если кто-то не поднимет. В Комсе была такая женщина. Она знала очень много, и она «вызвала» ее. Вот. Поднимали словами. И слова были:

Что одно? Я здесь…

Этими словами и поднималась. Прямо над водой поднималась. И: «Что надо? Чего хочешь?» – спросит у той женщины, эта хозяйка воды.

На санях были доски, когда сидели, сколько там у нее товарищей было. А она /знахарка/ не садилась, она с ней говорила. Мама ходила раз, говорит, что: мы слышали, что она говорит, а ей отвечают. Прямо по-настоящему разговаривают. Накрытые с головой те сидят. А у женщины нет покрывала, которая разговаривает. Одеяло на голову надевали. Ну, а как потом эти бежать бросились, она следом пошла, но горшки успели на голову надеть. Она чем-то стучала по горшку и до дома гналась… Нет, не смотрели и не видели, какая она была. Но, видимо, у нее хорошие глаза, раз в воде живет. Она видит! Та женщина знала. Она очень сильная знахарка была.

В Святки белье не стирали, овец не стригли, не картали, не пряли – в общем, ничего не делали. Золу, грязную воду не выливали в этот промежуток, ну две недели. Белье не стирали, дров не пилили. Этого очень остерегались, чтобы грязную воду на видное место не выливать. А если что выливали, снегом надо было прикрыть.

ФА. 3055/16-19. Зап. Конкка А. П. в 1987 г. в п. Биржа от Вдовиной Ф. В.

Крещенская баба появляется летом

Vieriss?n kesell? avannolla k?ytiinko kuuntelemassa?

– K?ynyn olen…

– A kenpo se kaikki kuuluttaa? Vieriss?n akkako?

– Ka siel? ken ollou kuuloittau.

– A etk? Vieriss?n akkua ole n?hny?

– Olen.

– Sanohan nyt siit? Vieriss?n akasta.

– Vieriss?n aka?ta mie sit? ?anon, ett? kun matkasimma nuotalta huomenek?ella, matkasimma sielt? kymmenen kilometrin pi??t?, viruu ajattelou…siel? ranna??a.

– Oliko se talvella vain kes?ll??

– Kevi?ll?. H?n istuu siit? rannalla, pi?t?h ?uviksentelou, niin siit?… siin? istu, istu niin kuin ?eloviekka rovno. A my? totta, ken ?e n?in aivoin liikkehe???, m?nemm? oikein l????, m?nemm?, melkein tuon koulun ojan luok?e, viel? l?hemm?ksi, kuin la?kou. Ka??o, ka??o, da ?ylkie r?v?hytti da kun veteh pul?kahti, siit? kun l?ksi uallottamah, ka?omma, ?to kuatau meilt? venehen, siit? kun l?ksi m?n?m?h, niin m?ne pois tielt?.

– Hyvin ui?

– Niin uit, niin uit, kuin sinne p?in m?noy. Kyll? my? siit? varasimma.

– Oliko teit? monta?

– Nell? henkie.

– Ja kaikki n?kiv?t?

– Kaikki n?kim?. A kun tuo??a Nil’malahe??a k?vimm? yht? akkua, naista, kun kuoli rodn’a, niin kuin siin? oli nell? ristipuuta. My? ?anomma: “Yht? aikua ko ne on kuoltu?“ Hy? ?anotah, ett? yht? aikua. Kevy?ll? vet?y apajat, apajah tuli sen ?p?reh, sen em?nn?n ?p?reh. No siit? otetah se ?p?reh sihi, jotta ottua pit?y, se naini.

A yksi naini ?anou, ett? elk? my? h?nt? ottakka, ett? paha se tulou, a se r?kis?y, niin pahua ?orkattau, niin kuin omah mallih. ?iit? kun alkau niit? venehie uallottua, se muamo, da j?rveh ?uatettih. ?iit? venyyvyttih muata p?iv?ll?, ni ?ano, unissah n?h?h ne naiset: “Ottija miulta ?p?rehen, a mie teilt? otan kolme“. No ni i ?yky?yll? l?hettih marjah, ni siit? kun on kivi koha??a, ni siin? kuavuttih ne kolme, sihi kaikkien naisien, a yhen naisen sihi j?tti, se kun ?ano: “Elky? ottakkua“. Niit? on, ihan ?elv?, ett? niit? on! Sit? elk?h ?anokkah, ett? ei ole, ne ollah kun ?eloviekat.

– В Святки ходили на прорубь слушать?

– Ходила я…

– А кого там все слушают? Крещенскую бабу?

– Дак кто-то там есть. Крещенскую бабу слушают.

– А ты видела Крещенскую бабу?

– Видела.

– Расскажи о Крещенской бабе.

– О Крещенской бабе то скажу, что мы поехали на рыбалку утром. Проехали около десяти километров: лежит, [думает] там на берегу.

– Это было зимой или летом?

– Весной. Она сидит там на берегу, волосы расчесывает… сидела, сидела, ну, как человек. А мы вправду, кто это так рано здесь! Всё приближаемся к ней, подходим, почти как к ручью у школы подошли. Всё ближе, как подпустит. Смотрела, смотрела да как плюнет и в воду плюхнулась. И как пошли волны. Смотрим: вот-вот перевернёт лодку. Потом как понеслась, только с пути уходи!

– Хорошо плыла?

– Так плыла, так плыла туда. Мы тогда здорово испугались.

– Сколько вас было?

– Четыре человека.

– И все видели?

– Все видели. А как там в Нильмагубе, мы ходили к одной женщине, умерла родственница, там /на кладбище/ четыре креста. Мы спрашиваем: «В одно время умерли?» Они говорят, что в одно. Весной, когда вытаскивали невод, попался ребёнок этой хозяйки /воды/. Тогда берут они этого ребёнка, взять надо, говорит одна из женщин, а другая говорит: «Давайте мы не будем его брать, а то беда будет». А он как пищит, рычит, по-дурному верещит, будто на свой лад. Тогда как начало лодку раскачивать – это мать. И выпустили в озеро. И легли спать днём. И видят во сне эти женщины: «Вы взяли у меня ребёнка, а я у вас троих возьму». И осенью пошли за ягодами, а там камень на пути – тут лодка перевернулась, тех троих /взяла хозяйка воды/, а одну женщину оставила, ту, которая говорила: «Не берите!» Они есть на самом деле, они есть. Не говорите, что нет. Они совсем как люди.

ФА. 2511/13. Зап. Лавонен Н. А., Коски Т. А. в 1977 г. в д. Кестеньга от Кондратьевой М. А.

От гнева Крещенской бабы спасают горшки

– A eik? se Vieriss?n akka teilt? mit? kysyny?

– Ei. A mie muissan sen viel?, kun olin pikkaraisena, nin sit? diadink? oli sen muamo, ni h?n rupei stri?ppim?h, nin siit? ty?nsi lap?et kuuntelomah. No nin kun siit?, kun siit? kun tullah jyrytet?h ne lap?et, mit? kerit?h. Kun kuuntelomah ruvettih, nin kun kierrettih, kun vesi nousi kolmannella kertua, ni se sen kera i?e nousi, sen vien kerralla.

– Vieriss?n akka?

– No, ni kun a?etutah tullah, ni kun akka juok?ou, pani puat pi?h… Yhell? ei ehtin panna, nin pi?n leikkai.

– Ken puat pani pi?lle?

– Muamoh. Ni kun ni?t ?ie… puat ne m?nn?h jotta pi?t ne m?nn?h, ni kolme tyt?rt? j?i eloh, a nell?? m?ni, ei kerinnyn sill? patua… Se on ihan tosi.

– A jos se mit? kysyis, ni pit?yk? vastata, vain olla vaiti?

– Ei ni mit?, ei ?uva?e ni istuvan ni puajivan. Ei ni mit? kun eli sie m?net huilu??a, ei niin, ni ruatau pahua. Onnakko ?ikko da veikko oltih, viel? muissan, kun yksi m?ni aitan lukkuh, se m?ni veikko, a ?ikko m?ni lehm?n ?arveh kuuntelomah.

– А эта Крещенская баба у вас ничего не спрашивала?

– Нет. А я, помню, ещё маленькая была. А моя тётя (жена дяди) начала стряпать, а детей отправила слушать /к проруби/… И вскоре оттуда они прибегают, гремят, стучат эти дети, что есть сил!… Они, оказывается, начали слушать, обвели круг вокруг того места. Тут вода поднялась, уже в третий раз и на этот раз она сама поднялась с этой водой.

– Крещенская баба?

– Да, Крещенская баба. Они как прибежали, женщина быстренько им горшки на голову. На одну не успела надеть, ей голову отрезала.

– Кто горшки на головы надел?

– Мать. Ну как они оттуда прибежали… Горшки вместо голов пойдут. Вот и три дочки остались в живых, а четвёртая умерла. Не успела ей надеть. Это истинная правда.

– А если она что-то спросит, надо ей отвечать или нет?

– Нет, ничего. Не любит ни сидящих, ни говорящих. Никого.

Или с ума сойдёшь, или чего плохого сделает. Я помню, кажется, сестра и брат были, так один пошёл к замку амбара – это брат, а сестра пошла к рогу коровы слушать.

ФА. 2511/14. Зап. Лавонен Н. А., Коски Т. А. в 1977 г. в д. Кестеньга от Кондратьевой М. А.

Avannolla k?ytih kuundelomah Vieriss?n akkua, ?iit? kun l?hettih kuundelomah, ni ?iit? kun kierret?h ?e avanto, ni ?iit? vuotetah, kuni ?e tulou ?iit?. Kun tulou, ?iit? vesi tulou, ni avanto kohahtau, kun tulou ?ielt? h?n. H?n ei nou?e term?ll?, t?nne mualla. ?anou, ky?yt?h jotta: “Kal’l’isko on… Vienassa luukkuo kilo?

…H?nelt? ky?yt?h, vetehizelt?. A h?n ei ni mit? virka, ei ni mit?. Paissah, paissah ?iit? ky?yt?h, mit? h?n ?iel? ?anou, ?iel?, ?iit? tua? ky?yt?h: “Nu kallisko on…“

A yhen kerran kun l?hettih ke?en kuundelomatta poike? avannolta, ?iit? muamorukka ?anou, oma muamoni ?anou, jotta kun l?hettih avannolta kuundeloma?ta niin kun tuldih, juo?tih pirttih. Akka: vetehini tulou, ?e j?lkeh muka! Nu. Akka: “Nyt tulou vetehini!“ Kaikilla pani puat pi?h?, maitopuat. ?illoin maitopuat oldih. ?iit? ?e tuli, puat pi????: “Pi?t ?uan ?uajessa! Pi?t suan ?uajessa!“ Kuin monda oli, kaikilda otti puat pi??t?. Vetehini! ?iit? ei avannolla l?hetty kuundelomah.

– A jos ei ollut patoja pannun pi?h?

– ?iit? pi?t olis kiskon. Vot!.. Oli, oli! Vieriss?n ke?ell? kun muinen ?anottih kuunneldih, oli ylen stra?no, oli. Avannoilla kun m?ntih, me??enini, ?e peldoaittah, peldoaittoih kuunneldih, ka?o, oli ylen stra?no… Pahua kun tullou ka… ?iit? kuunneldih ruhkatukulla. Uutta vuotta va??e pirtti kun pyyhittih va?tahakua. Mi?n muamorukka niit? tiesi… Muamorukka m?ni pihalla, ruhkatukulla pihalla kuundelou.

?it? ?iit? mit? kuuluu. Kun tuli ?ih ruhkatukulla: “M?nin, – ?anou, – labiemella muldua lyk?ttih, jotta hirvie“. Tuattorukkan kuoli, ?iit? tuatto kevy?ll? kuoli, Ruaden?an aikana. H?n kuuli: “Niin, – ?anou, – hautua kaivetah jotta hirvie, – ?anou, – peskuo lykit?h, labied vain hel?t?h. Ei, – ?anou, – tule t?n? vuotena hyvy?“. H?n Uutena vuotena kuundeli, ruhkat pyyhki ta fartukalla vei ta ?iel? kuundeli.

– A minne h?n ruhkat heitti?

– ?inne i heitti, miss? kuundeli ?iel?, i eini mit? pie ottua en?mpi… Hi?n viel? ?anou ?iin? niit? ?anoja.

На прорубь ходили слушать Крещенскую бабу. Ну вот, как пойдут на прорубь, обведут круг вокруг проруби и потом ждут, когда она /Крещенская баба/ придет оттуда. Перед тем, как придет, вода поднимется, прорубь всколыхнется и потом она оттуда выходит. Она сюда, на пригорок, на землю, не поднимается. Говорят, что спрашивают: «Дорог ли в Архангельске килограмм лука?»

У него спрашивают, у водяного. А он ничего не говорит, ничего. Разговаривают, разговаривают, потом спросят, что он там скажет, потом опять спрашивают: «Ну, дорог ли…»

А однажды как пошли от проруби, не дослушав – об этом мама-покойница рассказывала, своя мама рассказывала. Как ушли от проруби не дослушав, домой пришли, забежали в дом. Женщина: «Водяной следом идет!» Ну. «Сейчас водяной придет!» Женщина всем надела молочные горшки на голову. Тогда горшки для молока были. Тот пришел, горшки на головах: «Головы добуду! Головы добуду!» Сколько было, у всех горшки с голов снял. Водяной! Больше не ходили на прорубь слушать.

– А если бы горшки не надела на голову?

– Тогда бы головы оторвал. Вот!.. Было, было! В Святки, говорят, когда раньше слушали, очень страшно было. Когда на прорубь ходили, когда к полевым амбарам, слушать, это было очень страшно… Плохое как придет, дак… Потом еще слушали на куче мусора, перед Новым годом, полы как подметут… Наша мать-покойница знала это… Пошла она на улицу, на куче мусора, на улице слушает – что там слышно будет… «Пришла, – говорит, – [будто] лопатой бросают землю, аж страшно». Потом отец, покойничек, умер, отец весной умер во время Радоницы, а она слышала: «Так, – говорит, – яму копают, что страшно, песок бросают, лопаты только звенят. Не будет, – говорит, – в этом году хорошего». Она в Новый год слушала, мусор подмела, в фартуке отнесла да слушала.

– А куда она мусор положила?

– Туда и положила, где слушала, и мусор больше не надо оттуда брать… Она еще и слова там говорит.

ФА. 1547/3. Зап. Конкка А. П., Лавонен Н. А., Лукина П. И. в 1971 г. е д. Югикозеро от Тарасовой А. Е.

Крещенская баба спускается с неба

– Eik? Vieriss?n akkua varata?

– Ei, totta ne ei varattu, kun k?ytih.

– A oletko kuullun Vieriss?n akasta?

– Meil? lapsena sanottih, jotta Vieriss?n akka on, niin my? sit? pienen? varasima.

– A miss? se sanottih jotta se on?

– A meil? sanottih, jotta taivahassa on, taivahasta solahtau ta siit? kun on se Vieriss?n kesen ta siit? m?n?y puoikes.

– A mihin se siit? m?n?y?

– Ka siel? siit? kun ollou niin, k?vel?y siel?, a kun ei olle niin.

– A oliko teill? arvoituksia, kun k?itt? avannolla kuuntelomassa, kysy Vieriss?n akka: Mik? yksi?

– Ei ollun, ei ni mit? ollun, ei, ei…

– Не боялись Крещенскую бабу?

– Нет, правда, не боялись, раз ходили.

– А слышала ли про Крещенскую бабу?

– Нам в детстве говорили, что есть Крещенская баба, тогда мы её, маленькие, боялись.

– А где, говорили, она находится?

– А нам говорили, что она на небе. С неба опустится и потом от Рождества до Крещенья здесь, а потом уходит вон.

– А куда она опустится?

– На землю.

– Куда она потом девается?

– Дак, если это так, то ходит там. А если не так.

– А была ли у вас загадка, как ходили на прорубь слушать? Спрашивает Крещенская баба: «Что первое?»

– Не было, ничего не было, нет, нет.

ФА. 2649/14. Зап. Лавонен Н. А. в 1981 г. в д. Тухкала от Кирилловой А. П.

Крещенская баба уходит в небо

Kuuntelomah k?ytih tienristeyksih, kylyl?ih… “Hyv? olet Vieriss?n akka!“ – hot ket? niin ?anotah, ken on pahoin suoriutun, semmoni on. Viel?ki nyt ?anotah: “Tuo matkuau Vieriss?n akka“… Totta se on ollun Vieriss?n aikana. Avannoilla luajittih risti, risti. Sit? ristie my?te Vieriss?n akka nousi taivahah. Vieriss?n aikana. K?veli, h?yrysi siel?… Pualikoista risti luajittih… Avannosta tuli da taivahah. J?lkeh Rostuon luajittih se risti… My? olima lapsena, niin varasima avannolla vett? k?ym?h, ?to Vieriss?n akka nousou… Kaksi pualikkua pantih, yksi pitempi, toini sih, poikkipuolin. Ta se risti oli ihan koko talven avannolla. Ei otettu, se niin i on, kuni suli… Ei h?nell? ni mit? sri?pitty, ei pirttih lasettu, Vieriss?n akkua sit?… Kiellettih, jotta Vieriss?n akka tulou, avantoh viey.

Слушать ходили на перекрестки, в бани… «Хороша ты, Крещенская Баба!» – хоть кому говорят, кто плохо одет, такой. Еще и сейчас говорят: «Вот идет Крещенская Баба!»… Видимо, эта баба была во время Святок. У проруби делали крест. По этому кресту Крещенская баба поднималась в небо. Во время Святок. Ходила, бродила там. Из палочек крест делали… Из проруби она выходила и – в небо. После Рождества делали этот крест… Мы были детьми, так боялись на прорубь за водой ходить, что Крещенская баба выйдет. Две палки брали, одну подлиннее, другую – посередине, поперек. И этот крест прямо всю зиму стоял у проруби. Не убирали, он так и стоял, пока не растает… Ей ничего не пекли, в дом эту Крещенскую бабу не пускали… Запрещали, а то Крещенская баба придет, в прорубь утащит.

ФА. 3476/15-16. Зап. Степанова А. С., Иванова Л. И., Миронова В. П. в 2000 г. в г. Кемь от Антоновой П. Е.

Крещенская свинья

Vieriss?nkeskie piettih. Vieriss?n sikua meil? strassaitih, sto… Vieriss?n sika. Ei akka! Sika!.. En tiij? kuin se sanuo, mi se on… No stop lapset varattais. Vieriss?n aikana se… Mist? se tuli, sinne i sai… Ei sanottu, mist? tuli. Mec?st?! Mec?st?, navemo.

Святки отмечали. Крещенской свиньёй нас пугали. Крещенская свинья. Не баба! Свинья! Не знаю, как сказать, что это. Ну, чтобы дети боялись. Это во время Святок… Откуда она приходила, туда и уходила… Не говорили, откуда приходила. Из лесу! Из лесу, наверно!

ФА. 3485/16. Зап. Степанова А. С., Иванова Л. И., Миронова В. П. в 2000 г. в г. Кемь от Рудометовой (Окатовой) Т. С.

Запреты на грязную работу

Silloin koko Vieriss?n kesken? ei saanut tehd? kaikenlaisia t?it? arkip?ivin?k??n… Niinp? ei suanut n?in? kahtena viikkona kartata eik? kesr?t?, sill? Vieriss?n akka olisi kuitenkin katkonut langan kesr?tess?. Ei suanut pest? pyykki?, sill? niit?kin olisi pit?nyt m?nn? huuhtelemaan avannolla.

Тогда во все время Святок не всякую работу можно было делать, даже в будние дни, в эти дни две недели нельзя было ни шерсть чесать, ни прясть, так как Крещенская баба во время прядения рвала бы нить. Нельзя было бельё стирать, потому что его ведь надо было бы на прорубь идти полоскать.

ФА. 1312/1. Зап. Конкка У. С. в 1969 г. в г. Петрозаводск от Пертту П. А.

– Vieriss?nkeski se oli semmoni “kresnoi“ aika, jotta ei voinun lampahie kerit?, eik? kesr?t? eik? kartata, tikuttua voi ta ommella voit.

– Suurie t?it? ei voinun teh??

– Suurie t?it? ei voinun kaksi net?lie, kahta p?ivi? vailla se on kaksi net?lie Vieriss?n keski. A niit?, jotta lampahan kericcij?t muinein, muinein ne kyll? mainittih, jotta on lampahan kericcij?t, k?yv?h Vieriss?n kesell?. Nykyj?h en mie tiij? ainakah.

– Miten ne k?iv?t, mit? ne tekiv?t?

– N?ilt? karvallisilta lampahilta kerit?h, sit? puaittih aina, ett? kell? mist? pahoin kerit?h, miula ei ni silloin sattun.

– Ken se oli se kericcij??

– Kukapa sen tiet?y. Se ei j?t? sihi jalkua eik? k?tt?

– Miten sen saapi pois li?v?st??

– Ka miten m?n?y, ka siten h?n l?ht?y muka pois, meil? niin mainittih.

– Eik?s mit? h?nell? tehty?

– En mie tiij?, miula ainakaan, mie kyll? olen lammasta pit?n tai lehmy? pijin. Ennen miula ei mit? semmosie ollun. A mainittih vain akat, jotta miula tuas oli k?ynyn lampahien kericcij?. Niin mainittih muinoseh aikah, ei nykyj?h. Totta se sit? my?ten heil? oli lammaslykky paha.

– Святки – это такое святое время, что нельзя было овец стричь, ни прясть, ни картать. Вязать можно было и шить.

– Большие дела нельзя было делать?

– Крупные дела нельзя было две недели. Без двух дней две недели Святки длятся. И этого нельзя было, потому что «стригущие» овец, об этом давно вспоминали, что «стригущие» овец ходят в Святки. Теперь я не знаю.

– Зачем они ходят? Что они делают?

– Овец стригут. Так всегда говорили. Что у кого-то и где-то по-плохому постригут. У меня такого не случалось.

– Кто были эти «стригущие»?

– Кто его знает?! Он не оставляет там ни ног, ни рук (т. е. отпечатков, следов – И. Л.).

– Как его можно вывести из хлева?

– Дак как заходит, так и выйдет. У нас так говорили, у нас так говорили.

– Ничего ему не делали?

– Я не знаю. Я овец держала, и корову держала раньше – у меня ничего такого не случалось. Но вспоминали женщины, что вот ко мне тоже приходил «стригущий» овец. Так вспоминали в прежние времена, не сейчас. Видимо, у них не было удачи на содержание овец.

ФА. 2610/32. Зап. Лавонен Н. А., Онегина Н. Ф. в 1980 г. от Мастинен E. М.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.