Как в бане лечили мужика, околдованного во время свадьбы

– A sanottihgo ennen, ?to voidih brihoa pinoh panna?

– Oi, heit? sin?! Minul oli omis k?zis. Minul oli kai normal’no, minul ei olluh niel?i re?hkii. Minul suurin naitti. Nu, tarateltih gu sie pinoh panendoa da kaimandoa da kai. “Vuota sin?, – min? sanon – Nikolai!” Kucutah h?ndy Kol’akse. “Mi roinnou, ga sin? virit? sviittu perttih.” H?i jo on olluh naizis, mucoi kuoli ezm?ine. H?i jo toimitti mi sie roadoa da kai, da mid? pid?y. Dai lapsi oli h?nel ezm?izen kel mucoin kel. H?i sanou: “Heit? jo kummitandu! Mene jo kodih Jumalankel”

Min? tulin kodih da humalaizes uinoildin. Nenga ikkunah pe?n ke?n?n, min? sanon: “Nasfoi, kaco-vai, Kol’al sviittu palau!” Sanou: “Ga ylen ammui palau!” Min? en h?nel sannuh, ?to sanoin Kol’al: virit? tuli. Voinuzin h?i sanuu. Min? stanat jalgah vield?n da sit poikki joves! Poikki joves oli. Da sit: “ Miz bo on dielo?” Moatuska sanou ga nenga da nenga, КоГа k?ski: “?l? sammuta sviittoa!” Min? plokutan da menen sinne: “Nikolai, v corn diilo?” “Heit?, – sanou, – sin?, en voi nimid?! Rinnal olen muzikku? a katettu zavodi vai v?lte? dai jo olen nimid? tolkkuu.” A ei h?nel kivist? dai nimid?. A sie on Fed’a Kirjanan. H?i niel?i dieloi zanimaicihes, kaimai da kai. Min? de?dy my? begom! Sinne pocti puoli kilometrie rodiu, hieru pitky ga. Menen, avaitan. An’n’oi sanou: “Oi, Fed’a on humalas, ei voi nimid?!” Mas sanon: “An’noi, min? teile kahtet suutkat vein mecce? kodih, kahtet suutkat ni trak-toroa en sammutannuh, ni undu silm?l en pannuh. H?i t?i minuutal minul dolzen avata vere?n!” Men?y da sanou: “Kol’a avaittau.” No, se tiezi jo, mid? tulou! No, h?i sijal viruu, min? menen. Konesno, et peit?, tabavunnuh olin. Kyzyn ezm?i hyv?zelleh: “Fed’a, mimbo voit? Mid? roadoa?” Nengai nenga suurinal. H?i se zavodiu ne?kikse?, da ei vuidi. Min? h?ndy sij?lp?i kobristin nenga, k?zi vie oli kudakui, tabain, lattiel vieldin od’d’oalankel. Mas sanon: “Fed’a, ei h?i roine nimid?, t?h kulkule pollen sinule!” H?i sanou: “Na, min? annan veicen! Min? en voi l?htie.” Iminkummaizen veicy?n andau, se ter?vy on veicyt dai rucku. Sto h?nel se aiven peitos on mentiije kus por’atkas – tiijot ollah! “Menet da kolme ristastu azu kamajah kudoas moatah perttis. Da nengomat sanat sano sie!” Mas sanon: “Fed’a, gei roine nimid?, t?i veicy?l min? sinul kai kiskat vacas kaivan, et h?i i?e l?htene!” H?i sanou: “Mene, rodiu!”

Min? tulen t?nne Kol’alluu j?rilleh kierehes. T?m?s dielos kuni on pimei da kai, jo huondes cura on ga. Sen dielon azun da i?e toizeh perttih stolan toakse: pid?y nyg?i uspokoikseh. Moatusku viinu butilkan andau minule sit. V?h?zen valoa minule buitegu pe? kohendoa da icel bodrostie ottoa. Proidiu sie oma aigu. Min? sanoin Kol’al: “Mid? roinnou, gu viidinou ga kolahuta!” Kodvaine aigoa proidiu, sih dieloh, kui sanotah, ei h?i pie zuuharie kuivata. Vere?h kolahuttau. Min? menen sinne ukselluu, nu mas sanon: “Kui dielot?” Sanou: “Dielot oli, ga minul rubei vacan kivist?m?h.” Jo posle vsevo dobro-vo. Sil kodvastu kuni min? yksin?h sit pr?hkimoicimmos stopkankel da kuni Kol’a kravatis oli, tulou jo Fed’a minulluu sit. Duumaicou: kaco, h? minul hyvytty loadi, a min? h?nelle pahuttu. Min? kahet suutkat h?nel meccee ko-dih toin da trelyicin. Nelli cekkistu viinoa min? otin kaikis kahtes suutkas ro-adolois. Otin send?h, ?to min? traktoroa vtd?m?h, ga mehaanikankel juvva. “Sin?, – sanon, – prohvostu, t?m?n dielon azuit juuksendelemah minuu!” A h?i oli fiziceski slaaboimbani minuu da muga h? p?ll?styi, duumaicou: ga kehno tied?y, kerran sanoi ga voibi azuu toven. Nu, Fed’a tulou tiijustamah minul. No “Vala viinoa!” “Nimittumoa vinoa, mene istui skamn’ale, stobi et ni rinnal olis, kuni ei КоГа viistii tuonne,” – min? h?nele sanon. Nu, КоГа gu kolaitti, ?to kai on dielo, ?to vacan kivist?m?h rubei.

Mas sanon: “Mid? nyg?i roammo, Fed’a?” Fed’a sanou: “Nikolai, nyg?i emmo roa nimid?, kuni emmo kylyy l?mmit?nne! Kylyn l?mmit?n sit ?skin h?i parenou, vaste heitt?y vacan kivist?nd?n.” Min? kylyh. Fed’a vinoa pakiccou. “Min? in anna viinoa, kuni ei Kol’a sanone: dobro, kuni ei Kol’an k?zi valane. Minusp?i sin? et soa viinoa!” H?i veiccie j?rilleh pakiccou. “Nyg?i on minun kormanis, sinul ei buudi, kuni vai Kol’a ei parene!” Nu vot, kylyn min? l?mmit?n na skoruju ruku, hienondan halguu da stobi ter?m-b?h l?mbies hot’ vezi. Jo on pimei dai kai. Fed’a ottau, sanou: “Vai viritys puikot anna minule!” H?i mid? supetti, minul ei sanonuh dai min? kuulluh en. Min? menen niel?il puikoloil virit?n sen kylyn p?cin. Da l?mbiu kyly sie coasun verran. Vie on h?m?ri, polnoi h?m?ri on. Kylyh uuzii molodoloi viimm?. Kylyh Kol’a men?y, vai k?it kastau ei ehti vie ni jaksoakseh, K?i kastoi vai vedeh kylys, heiti vacan sraazu kivist?nd?n. Se jallesp?i h?i taratti. Kylysp?i tullah. Ma sanon: “Nyg?i, Kol’a, sano, voibgo Fed’al valoa vai ei?” Kol’a sanou: “Vala. Kai on normal’no.” Pestihes da kai jalles k?zien kastandoa. Tiedoiniekku oli!

Vot l?hti sih kaimoandah da kai sana… Minul susiedu n’a n?it, Mosin n’a. Ton’a oli mucoikse otettu. Kuuzi kuudu neidizennu virui muzikan rinnal! Miettumoa gor?a n?htih, da miettumoa ecinde? n?htih! Kai proijittih, ked? vai ken tied?y, tiedoiniekkoa!

?l? virkka muudu, minule jo Fed’a priznaicih j?llesp?i, jo kai oli por’atkas, jo mirimm?kseh my?. Veiccie pakiccou, ma sanon: “Vuota, j?llesp?i!” Kolmat suutkat min? vuutatin handy, veiccie en andanuh. Konzu veiccie andamah rubein h?nele, sanou “Nikolai, pid?y go min? sinul annan tiedovot, ?to hot’ kaksikymmen vuotta ollou eletty, a voit hot’ butilkah sporii hot’joassikkah, sin? y?n ei koske muzikku akkoa!” Ma sanon: “Fed’a, sid? vinoa, kaco, minul ei pie!” Hot’ olen, suvaicen viinoa da kai, a t?d? viinoa min?, kaco, en rubie juomah! Min? otkazals’a. T?m? jo on издевательство над другим человеком. Ei ole dobro!

– Amiettuine se veicci oli?

– Veicci oli, pikkaraine veicyt oli. Jesli ken n?hnys veicen, h?i potkannus, e?re lek?nnys. A tiedovot oldih veices! Sit h?i j?llesp?i jo taratteli, как он получил это колдовство. Armies olles. Starikku sanou: “Min? en voi kuol-ta, ota velli minul n?m? tiedovot. Starikku мучался перед смертью, что Бог не мог допустить h?ndy, пока не откается. Se oli livgil?ine starikku, kus-tahto tagamoas sie, en tiije kus oldih… En min? voi teile sanuu niel?i sanoi, en voi sanuu. A ei ni h?d?? ole, anna men?y h?i…

– A mid? pidi roadoa?

– Min? kolmeh kerdah sen veicen n?kkazel piir?ldin kamajah, kudoas perttis, j?lgim?ine kynnys. Da d?lgoa ei pie kynnyksele panna da kamajah pier?lde?. Sanat oldih, prostoit sanat. A minul andajes veicen, h?i vai i?e uutiaici sid? veicie, nenga huulil talui. A minul ei pid?nyh nimid? roadoa, krome kak pier?lde? da sie puolikymmen sanoa sanuu… Prosto huulil gu mockata nenga – se Fed’a… H?i ei olluh vanhu, 25–24 vuottu… H?i painittu maloti, hyvtty ylen v?h?n. A enne kuulehdoa h?i puutui astavan alle, sit astavu trepaicci ylen ?ij?l, hebo oli, vedi. Re?hkis nenga, kai rahvahal nenga loadiu pahuttu… Koldovsiikakse sanottih.

– А говорили раньше, что парня можно «положить в поленницу»?

– Ой, перестань! У меня в руках это было! У меня-то все было хорошо, со мной не случалось этих грехов. У меня шурин женился. Ну болтали там о том, что могут в поленницу положить, да что околдовывают да разное. «Подожди-ка, – говорю я Николаю (зовут его Колей). – Если что случится, ты свет зажги в избе». А он уже был женат, жена первая умерла. Он уже понимал, что там надо делать да все, что надо. И ребенок у него был с первой женой. Он говорит: «Перестань, не смеши! Иди с Богом домой!»

Я пришел домой и спьяну уснул… И так голову к окну повернул и говорю: «Настена, смотри-ка, у Коли свет горит!» Она отвечает: «Да очень давно горит». Я ей не сказал, о чем говорил с Колей: зажги свет – мог бы ведь ей рассказать! Я штаны натянул и через реку! На другом берегу было. Я: «В чем дело?» Свекровь говорит: так и так, Коля велел не гасить свет. Я постучал и захожу туда: «Николай, в чем дело?» «И не говори, – отвечает. – Не могу ничего. Пока рядом – мужик, а как только одеяло начну отодвигать – никакого толку!» А у него не болит и ничего. А там есть Федя Кирьянов. Он этими делами занимается, колдует да разное. Я по льду бегом! Туда почти полкилометра будет, деревня длинная. Прибегаю, стучусь. Аннушка говорит: «Ой, Федя пьяный, ничего не может!» Я говорю: «Аннушка, я вам двое суток бревна возил для дома, двое суток даже трактор не глушил. Глаз не сомкнул. Он в эту же минуту должен дверь открыть!» Уходит, говорит: «Коля стучится!» Ну тот уже понял, зачем я пришел. Ну он на постели лежит, я захожу. Конечно, не скроешь, я очень зол был. Сначала по-хорошему спросил: «Федя, что можешь? Что делать?» Так и так дела у шурина. Он начал отнекиваться, да что ничего не выйдет. Я его схватил на постели (рука еще ничего была!), на пол стащил вместе с одеялом! Я говорю: «Федя, если ничего не выйдет, на горло сейчас тебе наступлю!» Он говорит: «На, я дам тебе нож. Я не могу пойти». Какой-то плохонький ножичек дает, но ножичек острый и с ручкой. Он у него всегда спрятан был, в порядке, в нем все колдовство было. «Пойдешь и три креста сделай на дверной притолоке в той комнате, где они спят. И такие слова скажи!» Я говорю: «Федя, если ничего не получится, этим ножичком я тебе все кишки выпущу! Раз сам не пойдешь». Он говорит: «Иди, получится!»

Я прибегаю снова к Коле. В этом деле надо, пока темно, уже ближе к утру. Все это делаю, а потом сам на кухне сажусь за стол: надо теперь успокоиться. Свекровь дает мне бутылку водки. Немного наливает мне, чтобы голову поправить и взбодриться. Проходит свое время. А я сказал Коле: «Если все выйдет, постучи». Немного времени проходит, для этого дела, как говорят, не сухари сушить. Раздается стук в дверь. Я подхожу к двери, говорю: «Как дела?» Отвечает: «Дела были, но у меня сильно живот заболел». Уже после всего доброго.

А в это время, пока я один сидел со стопкой, а Коля был в кровати, приходит Федя ко мне. Думает: он мне добро сделал, а я ему – зло. Я ему двое суток лес для дома трелевал. За все только четыре чекушки взял, за двое суток работы. Взял для того, чтобы выпить с механиком, когда поеду трактор отвозить. «Ты мне, – говорю, – прохвост, такое сделал, бегать заставил». А он был физически слабее меня, и так он испугался, думает: черт его знает, раз говорит, то может и убить. Ну Федя приходит разузнать, как дела: «Налей водки!» «Никакой водки тебе, иди сядь на скамейку, чтобы и рядом тебя не было, пока Коля весть не подаст», – я ему говорю. Коля как постучал, что дело было, но живот заболел, я говорю: «Что теперь, Федя, делать будем?» Федя говорит: «Николай, теперь ничего делать не будем, пока баню не натопим. Баню натоплю, только тогда он поправиться, только тогда живот перестанет болеть».

Я в баню! Федя водки просит, я не даю. «Пока Коля не скажет: добро. Пока Колина рука не нальет, от меня ты водки не получишь!» Он ножичек обратно просит. «Теперь он в моем кармане, и в твоем не будет, пока Коля не поправится». Ну вот, баню я натопил на скорую руку, наколол мелко дрова да чтобы хоть вода побыстрее согрелась. Еще темно. Федя говорит: «Только лучины для розжига дай мне!» Он взял, что-то пошептал, мне ничего не сказал, а я и не слышал. Я пошел, этими лучинами разжег каменку в бане. И протопил баню около часа. Еще темновато, полные сумерки. В баню новых молодых отвели. Коля в баню зашел, как только в бане руки смочил, даже еще не разделся, руки только в воде в бане смочил, живот сразу перестал болеть. Он это потом рассказал. Вернулись из бани, я спрашиваю: «Теперь, Коля, скажи, можно Феде налить или нет?» Коля говорит: «Наливай. Все нормально». Они помылись после того, как он руки смочил… Знахарь был!

Вот заговорили о колдовстве да об этом… У меня сосед был Ваня, Моисеев Ваня. Тоня была в жены взята, шесть месяцев девушкой лежала рядом с мужем. Какого горя хлебнули, сколько искать пришлось, всех прошли, кто только чего знал, знахарей.

Не говоря уже о другом, мне Федя признался потом, уже все было в порядке, мы уже помирились. Нож просит у меня, а я говорю: «Подожди, позже!» Трое суток я заставил его ждать, не отдавал нож. Когда стал нож ему отдавать, он говорит: «Николай, хочешь, я дам тебе колдовские знания, что пусть хоть двадцать лет прожили вместе, а ты хоть на бутылку поспорь, хоть на ящик, в ту ночь муж до жены не дотронется!» Я говорю: «Федя, такой водки мне не надо!» Я хоть и люблю выпить, а такую водку я пить не буду! Я отказался. Это уже издевательство над другим человеком. Это не добро…

– А какой этот нож был?

– Нож был – маленький ножичек, если бы кто-то на дороге увидел этот нож, пнул бы его, выбросил бы, а в нем было колдовство. Он потом рассказал, как он получил это колдовство. Когда в армии был. Старик сказал: «Я не могу умереть, возьми у меня это колдовство». Старик мучился перед смертью, что Бог не мог допустить его к себе, пока он не покается. Это был старик-ливвик, где-то в чужой стороне, не знаю, где… Я не могу сказать вам эти слова, не могу сказать. Да и нужды нет, пусть все пропадет.

– А что надо было делать?

– Я трижды концом этого ножичка начертил на дверной притолоке в той комнате, где они спали, на последнем пороге. Да еще ногу надо было поставить на порог и начертить на притолоке. И слова были, простые слова. А когда он мне нож отдавал, он сам вот так пригубил этот нож, так поднес к губам. А мне не надо было больше ничего делать, кроме как начертить и полдесятка слов сказать. Он просто так прижал губами – Федя этот… Он не был старый, лет 24–25… Он плохое умел, а хорошего очень мало. А перед смертью он под борону попал, борона его очень сильно покалечила, лошадь ее тащила. Это за грехи. Всем людям делал плохое. Колдуном его называли.

ФА 3731/070103 013.

Зап. Л. И. Иванова, В. П. Миронова, д. Татчелица, 2014 год от Ретроева Николая Константиновича 1932 г.р., д. Пижинхииру.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.