Буржуазные дома

Можно с уверенностью говорить о том, что модель идеального дома–дом буржуазии. Его черты можно обнаружить и в викторианском Лондоне, и в Вене конца века, и даже восточнее — в Берлине и Санкт–Петербурге. Можно предположить, что относительное сходство буржуазного образа жизни в XIX веке укрепляется благодаря единому архитектурному типу. Это неявная смесь функциональности, еще весьма ограниченного комфорта и ностальгии по аристократизму, живучей в странах, где существует придворная жизнь. Даже в демократических странах буржуазия с опозданием поняла, что такое хороший вкус, и декор идеального буржуазного дома тяготеет к декору дворцов XVIII века. Сколько же нюансов и различий порождает национальная, религиозная или политическая культура в социальных отношениях, в семье, в гендерных ролях и, следовательно, в стиле жизни!

В «Истории молодости»[176] Элиас Канетти сравнивает дома своего детства. В городе Рущук в низовьях Дуная во дворе–саду, куда каждую пятницу проникают цыгане, стоят три одинаковых дома: в одном живут родители, в другом бабушка с дедушкой, в третьем дядя с тетей. По дому бегают пять или шесть босоногих девчонок — служанок–болгарок, спустившихся с гор; по вечерам, забравшись на большой турецкий диван в гостиной, они рассказывают истории про оборотней и вампиров. В Манчестере в детской всем заправляет гувернантка; долгое рассматривание рисунка на обоях; по субботним вечерам дети спускаются в гостиную и читают гостям стихи (гости хохочут); по воскресеньям праздник: детям разрешается заходить в спальню родителей и забираться к ним на кровати, раздельные, как положено в протестантской Англии. Порядок ритуалов раз и навсегда регулирует пространство и время. В Вене квартира с балконом, занимающая весь этаж, в прихожей вышколенная горничная сортирует посетителей; чопорные прогулки в Пратере[177]. «Все крутилось вокруг императорской семьи; именно она задавала тон, и этот тон поддерживали знать и крупная буржуазия». В Цюрихе, напротив, «не было ни кайзера, ни имперской знати. <…> Я был уверен, что в Швейцарии каждый человек был достоин того места, которое занимал». Нельзя было отправить горничных на кухню, как в Вене, — они обедали за семейным столом; матери автора это: стало претить, близость отношений и скрытность укрепились: «Мать всегда была рядом; не было никого, кто бы встал между нами, мы никогда не теряли ее из виду» в тесной квартире. Топография определяла нравы.