Кто только не наблюдает за русскими...

Кто только не наблюдает за русскими...

В слове «Россия» для многих иностранцев так и слышится грубое обаяние ледяной водки, меховых шапок, девушек по имени Natasha, черной икры и баснословных денег. Героиня Фэнни Флэгг мечтает отправиться в Россию и стать шпионкой, а потом вернуться в Америку в норковой шубе, богатой дочерью невероятно успешного бизнесмена.

Мы, русские, наверное, больше всех любим наблюдать за собой. Наблюдать – это какое-то бесполое и безвольное слово, что-то вроде союза. Поэтому мы любим глубокомысленно рассуждать.

Сколько самими нами сказано высокохудожественных и критических слов о России! Высокохудожественные написаны с такой страстностью, которая может сравниться разве что с религиозным пылом. Писатели, обозревая родину, интересуются самыми разнообразными вещами, заставляют своих героев встречаться с интересными людьми, вести душераздирающие беседы о том и о сем. О мироздании. О Родине.

Лирики веками нагнетают всякими интимностями свой личный поэтический словарь, объясняясь в любви то к березке, то к осинке, то к ракитке, к которым испытывают особую привязанность, обремененную романтическими оттенками грусти и отчаяния.

Художники слова любят пускаться в эффектные лирические отступления. Оглядываются назад, к истории, заглядывают в будущее, мечтают, фантазируют, гнобят действительность. Проходит несколько лет, наши писатели вдруг прозревают и убеждаются, что раньше все было как-то лучше, они были молодыми и красивыми, и Родина была хоть куда, и теперь их угнетает мысль, что раньше им не хватило сообразительности или смелости понять что-то очень важное. В том, что ошиблись, признаваться как-то не желается. Писателям нравится смаковать упущенные возможности, сожаления придают их жизни философический аспект – очень удобное оправдание для жалости к себе, которых Родина так и не поняла.

Писатели, конечно, допускают, что ответственность отчасти лежит на них, хотя основную вину неизменно приписывают Родине. От этого взгляда исходит запах, свойственный отсыревшим чемоданам. Да кто станет принюхиваться? Писателям хочется изменить мир и хочется научить читателей изменять мир.

Страстное желание изменить мир рождается из нашего неумения изменить себя. Все идеи, предлагающие человеку стать орудием борьбы за что-нибудь, – это попытка отождествить охотника и ружье, из которого он стреляет. В итоге получается порочный круг, который ни один мыслительный парадокс не способен разорвать. Возможно, писателям следовало завести роман не с Родиной, а с березкой-осинкой-ракиткой. Так или иначе, цитаты из писателей оседают в школьной программе, и подростки проникновенно цитируют что-нибудь про Русь, про жену, про что-нибудь до боли...

Все эти жеманные блоковские сравнения России с женой напоминают картинку из эротического сна – все такое раздетое и заманчивое. Сексуальный потенциал в стихе зашкаливал за астрономические цифры. Даже обидно, что ничего не произойдет. Хотя, если честно, не обидно.

Тематика критических работ при видимом разнообразии очевидно скудна: люблю без оговорок, хотя куда без них; ненавижу, как соседа с верхнего этажа; печалюсь о себе; пусть родина сама меня полюбит. Пафос многих критических штудий традиционен, но с курсивной поправочкой: «Не повезло мне родиться в этой стране». Настроение других критических работ более радикально: «Запад есть Запад. Все остальное – Восток... Во всем, что у меня плохо, виновата Россия, именно в этом корень ее проблем».

Некоторые авторы видят все наши горести в том, что мы так и не стали частью мирового процесса. Да полно, вспомним, как мы стали. Россия 1990-х – нулевых гордилась, что стала частью этого самого мирового экономического процесса, и была настолько одержима судьбой доллара, что достаточно было кому-нибудь на нью-йоркской бирже не вовремя чихнуть, на улицах Костромы или Томска начинали плакать старушки и дети. Видимо, какого-то другого мирового процесса мы стали частью. Но не того, какого надо.

Есть теоретики, которые с рассудочным сочувствием рассуждают о том, как было бы здорово, если бы Россия взглянула на их идеи и приняла их. Сразу. Не раздумывая. Тогда бы возникла чаемая интеллектуальная и духовная совместимость, которая непременно породила бы непринужденность и спокойное удовольствие, испытываемые в присутствии друг друга. Хочется им, чтобы России нравилось смотреть, как они что-то делают: заваривают чай, терзаются немыслимыми мыслями, переворачивают страницы книг, томно потягиваются на диване. Чтобы в этой их дружбе не было и намека на чувство вины. Потому ни один из них не будет считать себя зависимым от другого. Им нравится смотреть на Россию во сне, потому что в первую очередь их дружбу-созерцание скрепляет очень редкое чувство любви, точнее, его отсутствие.

Эта позиция напоминает восьмидесятипятилетнего профессора-игруна, который с трудом находит собственные колени и часто его рука попадает на колено сидящей рядом аспирантки.

Отдельная тема – истории про отечественную историю.

Есть истории, прочитав которые сразу же представляешь автора – этакий сумасшедший ученый из фильма ужасов, долго просидел в одиночке, и теперь ему нужно высказаться. От таких историй исходит порыв нарастающей силы, рядом с ними трудно дышать, как во время грозы, наводнения, пожара, торжественного мероприятия.

Есть и идеи, настолько притянутые-растянутые, что кажутся снятыми с плеча борца сумо. Многие авторы исторических произведений о России на самом деле сказители, несостоявшиеся былинники, обладающие эго размером с трехтомник сказок Афанасьева. В этих концепциях русской истории все как-то нагромождено, весь обеденный стол устлан торжественными цитатами, но приобщиться к пышной трапезе не выйдет, нет даже места, куда девать локти – сплошные торжественности.

Слушать легендарные истории из легендарного прошлого России невыносимо. О боже, что угодно, только не это. Лучше уж предаваться несбыточным мечтаниям, чем пересказывать нелепейшие благостности. Поверить в них даже не пытайтесь. Сплошная гимноргастика. И ничего более. Все эти легенды про безутешную вдовицу, бредущую с сыном-малолеткой по снеговой пустыне, про встречу с царем, про подаренный рубль.

У авторов этих рассказов вид человека, который наблюдает деревья и траву только по телевизору. Эти истории подыгрывают желанию каждого из нас – иметь честную, справедливую предысторию – и внушают пасторальное видение прошлого. Нас кормят горсткой сладеньких мифов, нам пытаются внушить мысль о распрекрасном прошлом. Родина не в этом. Совсем не в этом.

От этих мифов несет скукой, как от белья с высохшим, застарелым потом, скукой смертной, способной нагнать тоску на развеселого Петрушку, и он с трудом сдерживает зевоту, даже челюстям больно.

Ну как, скажите, может человек, вместо того чтобы думать о будущем, столь настойчиво бальзамировать прошлое, сокрушаясь по ушедшим старым добрым дням прошлого года, прошлого месяца, прошлой недели.

Наша история часто похожа на дымящийся пистолет. Чей-нибудь труп лежит неподалеку. Человека убили, идею ухлопали, надежду завалили. Всегда дымящийся пистолет. Не все так просто.

Нельзя обойти вниманием и критиков-печальников. Раньше им родина нравилась, им было что сказать друг другу. Теперь печальники не ощущают былого душевного комфорта, лишь недосказанность, лишь ощутимая холодность на демонстрации, лишь очевидная вялость в лозунгах, лишь безвольное усилие, которое требуется, чтобы поинтересоваться: куда несешься ты?.. И все, пока все. Скандалы, обиды, подозрения, прямые обвинения, внезапный страх – эти удовольствия еще только ждут.

Особая статья – рок-н-ролл о России. Здесь мало не покажется. Эти парни просто чума. На уме только ураган, слезы, кровь и всякая подобная дребедень.

В песнях обязательно осенние декорации, чтобы этак философски сказать: ах, на кого ты нас оставил, Александр Сергеич! Непременная эпитафия Руси. Припев: Русь, встань с колен. Снедающая тревога о себе, некрасивом, нелюбимом девушкой и ею же непонятом. Депрессивные муки эгоистического раскаяния, слезы о том, что осенью с девушкиной любовью как-то хреновато получается. Любовь стекает в канализацию. Вновь эпитафия Руси. И обязательно под коду: «Русь, встань с колен!»

Все это мифы, все это мысли, все это песни о Родине. Какую бы стратегию в выборе правильных мифов, мыслей, песен мы ни выбрали, чему бы ни доверили свою судьбу и надежду, ничего хорошего не жди. В жизни мифов нет компаса, нечем измерить их широту и долготу. В этой жизни точно одно – человек, в полусне сознания, рассматривает себя. И Родину.

Нужно быть строже, честнее. Надо признать, что в истории было все, и доказать, что прошлое, которое достанется нашим внукам, будет красивым и оптимистичным.

Нет никакого желания усомниться в правоте традиционной цепочки «причина – следствие»: я гражданин России, поэтому я люблю Россию. Все это так, но при этом... При этом все существует не потому, что действует, и даже не потому, что мыслит (в принципе это и есть разновидность действия), а лишь потому, что уже связано некими отношениями со всем остальным. Причина и следствие есть лишь частное проявление существующих отношений.

Вот примерно этими словами хочется описать свою любовь к Родине.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.