О талантах и не только
О талантах и не только
«Сон Никанора Ивановича» из 15 главы, как и положено сну, несколько выпадает из текущего времени видимого действия Романа. Впрочем, как и сон Ивана Николаевича в следующей 16 главе. Точно также обе главы выпадают из потока исторического времени в первом слое истолкования, посвящённом событиям 1990-х годов. Насчёт 16 главы мы уже выяснили раньше – там речь идёт о геополитическом сюжете середины ХХ века. А вот какому политическому или иному представлению может соответствовать ещё один театр в Романе, но не Варьете? Честно признаюсь, догадался не сразу и то благодаря подсказкам других почитателей Булгакова.
Самое главное в разматывании клубка тайн – ухватить начало нити, которая тянется из предыдущих глав. Например, есть в главе 15 такой диалог:
«Артист подошел к будке и потер руки.
– Сидите? – спросил он мягким баритоном и улыбнулся залу.
– Сидим, сидим, – хором ответили ему из зала тенора и басы».
Диалог этот практически дословно воспроизводит начало разговора Иванушки с незнакомцем из 13 главы: «– Итак, сидим? – Сидим…». То есть Автор сразу же даёт нам понять, что «артист в смокинге, гладко выбритый и причесанный на пробор, молодой и с очень приятными чертами лица» – это тот же самый дух, что посетил Ивана, а теперь явился во сне Никанору Ивановичу. И кстати, в самом конце 15 главы есть намёк на то, что и страшное происшествие с Римским – это тоже сон Ивана Николаевича. Важное отличие между сном из 15-й и кошмаром из 14 главы состоит в том, что в кошмаре совсем не присутствует тот самый дух «с приятными чертами».
В этом сопоставлении полусонных и сонных глав можно найти один указатель времени – в 15 главе наставляющий дух явно моложе, чем в 13-й. То есть подтекст должен относиться к более раннему историческому времени внутри первого скрытого слоя Романа. Смокинг достаточно уверенно указывает на время, когда этот молодой дух обитал в теле самого Булгакова – 1920-30 годы.
В связи с этим вступает в силу вторая подсказка, давно известная литературоведам. Речь идёт о достаточно очевидном прототипе одного из персонажей – Сергея Герардовича Дунчиля. Русское имя Сергей – не Серж, и не Серхио, вкупе с английской фамилией а ля Черчилль, Кромвель – в старинной транскрипции. Намёк на то, что фамилия не Сергея, а его длинношеей жены. «Dunchill» и «Duncan» имеют большое сходство. Однако этого ещё не достаточно, чтобы утверждать, что речь идёт о Сергее Есенине и его жене Айседоре Дункан. Все сомнения отпадают лишь при сравнении имён любовниц Есенина и Дунчиля. «Ида» – симметричное «Зине» сокращение от «Зинаида», а «Ворс», то есть английское «worth» – калька с немецкого «reich», то есть «богатый». Актриса Ида Ворс однозначно рифмуется с актрисой Зиной Райх.
Чтобы это значило? Ладно, будем пока считать, что Автор хотел нам так сложно сообщить банальное суждение, что знаменитого русского поэта погубили женщины. Это если бы в 15 главе был зашифрован лишь один русский советский поэт. Но я склонен согласиться ещё с одним почитателем Булгакова, что в образе Саввы Потаповича Куролесова зашифрован другой поэт – Маяковский.
О присутствии Маяковского в Романе булгаковеды давно уже догадались, но связывали его с образом поэта Рюхина. Что же касается образа Куролесова, то исследователей почему-то смутил тот факт, что в ранней редакции Романа этот персонаж носил имя «Илья Владимирович Акулинов», имеющее сходство с «Владимир Ильич Ленин», в том числе через традиционную ассоциацию «Ульяна и Акулина». Однако, как можно сопоставить плюгавого бородатого вождя с «рослым и мясистым бритым мужчиной», да ещё и артистом – это для меня загадка. Если только не вспомнить о главном произведении Маяковского, которое так и называется: поэма «Владимир Ильич Ленин». Тут-то и становится возможно сопоставление поэмы с пародийным исполнением Куролесовым «Скупого рыцаря»: «А тот, все повышая голос, продолжал каяться и окончательно запутал Никанора Ивановича, потому что вдруг стал обращаться к кому-то, кого на сцене не было, и за этого отсутствующего сам же себе и отвечал, причем называл себя то "государем", то "бароном", то "отцом", то "сыном", то на "вы", то на "ты"».
Воспользуюсь подарком от ещё одного адепта «Дома Булгакова» – блестящим комментарием к этому тексту: «В этом абзаце "обращения" к кому-то отсутствующему на сцене Михаил Булгаков взял из текста пушкинского "Скупого рыцаря" – и эти же "обращения" в том или ином виде находятся в поэме Владимира Маяковского о Ленине! Там, обращаясь к вождю, поэт говорит от первого лица то в единственном числе, то во множественном, называет Ленина "революции и сыном и отцом"… Приведенные несколько строк булгаковского текста – это остроумно-язвительный отчёт о выступлении Владимира Маяковского с чтением поэмы "Владимир Ильич Ленин" в Большом театре, куда поэта специально пригласили в конце января 1930 года».
Кроме того, не будем забывать о нашем ключе, позволяющем сопоставить содержание глав со сходной символикой. Глава 15 должна быть обязательно сопоставлена с 5 главой о Массолите, где также действующими лицами являются литераторы. Единственный из литераторов, активно помогающий властям – это как раз поэт Рюхин, однозначно ассоциируемый с Маяковским, в том числе из диалога с памятником Пушкину.
И всё же пока непонятно, зачем Булгаков решил прописать в Романе образы двух самых известных поэтов-современников? Отдельные, но всё же многочисленные комментаторы упорно настаивают, что и этих двух, и всех остальных коллег-писателей, драматургов, критиков, театральных Деятелей Булгаков вставил в Роман, «чтобы отомстить за травлю». Вот те на! Вот это я понимаю – месть так месть! Кто бы интересно сегодня вспомнил какого-нибудь Вишневского–Лавровича или прочих критиков, если бы не дотошные булгаковеды. Да и поэму про Владимира Ильича нынче не очень-то жалуют. Все эти персонажи уже были наказаны при жизни одним только фактом сосуществования с настоящим гением. Потому и бесились. И уверяю вас, Михаил Афанасьевич был достаточно мудрым человеком, чтобы воспринимать нападки как лучшее признание при жизни.
Есть немного другое объяснение, более подобающее гению. Уж кто-кто, а Булгаков точно понимал природу интеллигентской «творческой среды», которая помогала ему всегда быть в тонусе. Зная их нравы, представлял себе реакцию литературной среды на свой Роман после его издания. Главное, что интересует дистиллированного интеллигента – это не смысл и не идеи, а внутримеждусобойчиковые интриги и грызня. Кто кого и как обозвал, кто с кем спит, кто на кого первым донёс.
Ну ладно, ладно! Это я шучу, точнее – утрирую. И потом речь только о творческой интеллигенции, а не обо всей. Однако даже в дурной шутке есть доля неприятной правды. Интеллигенция как класс, как социальная функция исповедует именно филологический подход к познанию действительности, в противоположность подходу философскому. Изучение и сопоставление слов, а не идей. Если интеллигент нашёл в словаре подходящий термин к непонятному явлению, перевёл с непонятного языка или жаргона, то вот он уже и успокоился, и не о чем больше говорить. Впрочем, «философами» у нас чаще тоже называют филологов в сфере философской литературы.
Так вот «творческая среда» – это часть интеллигенции, которая вечно стремится встать наравне с творцами, пытается проникнуть в глубины смысла, но всё время скатывается в «теневую филологию» – обсуждение вероятного или мнимого негативного подтекста. В расчёте на этот неизбежный интерес литературной среды к скандальным мелким подробностям Булгаков насытил Роман легко читаемым подтекстом – аллюзиями и пародиями на современников. Доставил приятность многим людям, сумевшим увидеть в Булгакове мстительного закомплексованного интеллигента, а значит мысленно вставать вровень с гением, пользуясь этой подставочкой. За эту небольшую уступку Булгаков получил для себя нечто большее – заставил работать на свой замысел активные литературоведческие силы, успевшие раскопать в тексте массу подробностей и отдельных взаимосвязей. Нам с вами остаётся лишь сориентировать эти элементы вдоль силовых линий глубоких идей.
Это одна из причин появления образов литераторов, но не единственная, и даже не первая. Что касается Есенина и Маяковского, то у Булгакова были более глубокие личные причины для интереса к их личностям и судьбам. В эпилоге Романа, который в идейном плане не имеет значения, но содержит дополнительные указания на важные детали, – так вот, в эпилоге есть указание на время смерти артиста Куролесова, случившееся в полнолуние. Это ещё одно подтверждение догадок насчёт Маяковского, застрелившегося 14 апреля 1930 года, в день иудейской пасхи. Между тем к этому времени Булгаков уже написал в основном первую версию Романа, включая ершалаимские главы о дне 14 нисана. Поэтому самоубийство поэта не могло не произвести сильного впечатления, и вряд ли позитивного. Все в Москве знали об отношениях поэта с Бриками, и такая инфантильно-истерическая манифестация вряд ли кого обрадовала. Кстати, предсмертное письмо Маяковского проливает свет на происхождение фамилии Куролесова: «Понимаю, что я много и хорошо накуролесил, понимаю, что мои куролесы всем порядком надоели; ухожу из жизни сам – это моя последняя выходка…»
Апрель 1930 года для Булгакова – это не только работа над Романом. Это ещё и трудное начало романа с Еленой Шиловской, тоже роковой брюнеткой как Лиля Брик или Зина Райх. Как вы думаете, тонко чувствующий нюансы Булгаков не проецировал судьбы двух погибших поэтов на себя? Возможно, он даже что-то такое произнёс вслух в кругу творческой интеллигенции, немедленно донёсшей, куда следует. Во всяком случае, известный телефонный разговор Булгакова со Сталиным состоялся на следующий день после похорон Маяковского. Так что поэт Рюхин на самом деле поучаствовал, как смог, в судьбе мастера. А мастер отблагодарил его отдельной главой.
Но и этот мотив Булгакова не мог быть первостепенным. Гораздо важнее для Автора донести, выразить глубокую идею, используя столь важные для него образы. Можно ли обнаружить такую идею уже в этом, литературно-историческом слое 15 главы? Нет ли прямого аналога валюты в контексте литературного творчества? Такой достаточно очевидный переход от текста и подтекста к притче нам известен, как и аллегорический смысл древней валютной единицы «талант», ставший основным значением слова. Поэтому быстренько вспоминаем популярную притчу из Евангелия от Матфея. И сопоставляем с отчеством Иды Ворс – «Геркулановна». Как известно из школьной истории, Геркуланум – это греко-римский город, погребённый под пеплом извержения Везувия вместе с Помпеями в 79 году от Р.Х. Один из первых объектов современной археологии, на раскопках которого найдено много культурных ценностей.
Отношение Автора к поэту Есенину вполне прозрачно. Зарыл, промотал свой несомненный талант, растратил на баб и гулянки. Поэтому не приходится удивляться и ещё одному филологическому открытию. Оказывается такого слова «dunchill» в английском и любом другом словаре нет, но ближайшее по написанию «dunghill» – означает «навозная куча». «Бриллианты, похороненные под навозной кучей» – нехилая сатирическая метафора! Впрочем, досталось от Автора не одному лишь Есенину-Дунчилю. Притча о талантах в 15 главе преломляется сразу в три или четыре разных образа, причастных к утаиванию валюты, не считая массовки. Боюсь, что Булгаков и в этом случае ухитрился творчески развить язык Нового Завета. А потому, даже чтобы понять аллегорию валюты как литературного таланта, нам придётся ещё углубиться в следующий слой тайных смыслов, используя для этого ключ символики чисел.
Как мы узнали из скрытого содержания 9 главы, поверхностный образ управдома Босого скрывает аллегорию церкви, задолжавшей своему Учителю половину обещанного Петром масла, то есть любви. Применительно к Босому ситуация со спрятанными ценностями, то есть тайным знанием – расшифровывается легко. Служители мирской церкви и в самом деле даже не догадываются о том сокровище, которое им доверено хранить в виде притч и прочих иносказаний. Посему обращённый к ним призыв вернуть валюту обществу обречён на провал. Нечего Никанору Ивановичу сказать людям по этому поводу.
Но тогда, может быть, есть что рассказать «валютчику Дунчилю»? В более глубоком контексте и значение этого образа должно быть иным. Опять же приписанный Дунчилю возраст пятидесяти лет вступает в противоречие с нарочито плохо замаскированным прототипом Есенина. По первому правилу толкования притч это – указание на скрытое значение. Нужно копать глубже, чем первый литературный слой, и обязательно расшифровать числа – 18 тысяч и 40 тысяч, относящиеся к раскрытому Геркулановной кладу. Число 18 означает искажение, неверно воспринятое откровение. Тысяча используется как образ большого собрания, включающего разные поколения – церковь, секта, орден, «Дом Булгакова» или тому подобное сообщество. Соответственно, 18000 должно означать какой-то эзотерический культ, традицию искаженного знания.
Вообще-то такого рода сект и традиций многовато будет, чтобы опознать нашего Дунчиля без дополнительной подсказки Автора. Так что ищем дальше и находим совпадение начальных букв в отчествах Сергея Герардовича и Иды Геркулановны. Это позволяет опознать герметическую традицию. Число 40000 служит лишним подтверждением, ибо столько нулей, то есть поколений может быть только в материалистической традиции, восходящей к Древнему Египту. И, между прочим, мы совсем другим путём поиска пришли к тому же результату, который в 14 главе вывели, сопоставив Римскому, как и Босому, церковную традицию. Даже имя рыжей бестии там тоже начинается на «Ге». Так что поклонники Есенина могут вздохнуть легче, метафора «навозной кучи» относится, наверняка, к этому древнему субъекту, а не к бедному поэту.
В таком случае, раз уж пошло нам такое везенье, попробуем найти в 15 главе аналог Варенухи, то есть отошедшей от христианства ветви «гностиков». Обратим внимание, нет, не на артиста Куролесова, а на созданный им образ Скупого рыцаря, отнимающего у вдовы и детей последние ценности и прячущего их в сундуке. Отнятые у вдовы – живой души христианства, эти ценности – христианские символы становятся пустыми знаками богатства, не приносящие радости никому.
А что же сам артист, как он оказался причастен к религиозным спорам? Чтобы понять, обратимся к этимологии фамилии Куролесов. Происходит она от греческих слов kyrie eleison, что означает «Господи, помилуй!». Во время церковной реформы патриарха Никона в середине XVII века в церковнославянские богослужебные тексты были внедрены отдельные греческие выражения. Из них наиболее часто повторялось «кирие элеисон». Простой народ перестал понимать смысл и переиначил по-своему – «куролесить», то есть говорить что-то непонятное – нести околесицу, вести себя странно. Много позже ошибку реформаторов частично исправили, разрешив служить для простого народа по-славянски, а греческие слова оставили для архиерейских богослужений. И снова мы можем перекинуть ещё один мостик к толкованию предыдущей главы, где мы привели очень даже уместную цитату из апостола Павла. Проповедь на незнакомом простым людям языке есть отрыв символики от живой традиции, превращение сокровищ в блестящие, но бессодержательные знаки.
Теперь, пожалуй, можно попытаться дать толкование символического числа 15. Значение пятёрки – некий идеал тайного знания, мифа, объединяющего вокруг себя людей, но и формирующего новые разделительные линии в обществе. Однако только в идеале приобщение к тайному знанию даёт позитивный импульс развитию личности или общества. В реальной жизни есть много способов преткновения – неспособность распознать само наличие духовных ценностей, как Босой; желание конвертировать духовные ценности в мирские удовольствия, как Дунчиль; оторвать от жизни и обесценить их формальным языком, как Куролесов. И то, и другое, и третье называется одним словом «Заблуждение», практическим результатом которого является «хождение по кругу». Это и есть символическое значение числа 15 и связанной с ним стадии развития любой Идеи. В эзотерических традициях этому символу приписывается значение «дьявол», «чёрт», но это как раз хороший пример заблуждения, опять же в исполнении Босого в самом начале 15 главы.
Здесь снова можно вернуться к образу Куролесова – Маяковского. Его и коллег по цеху усилия по превращению революционных символов в блестящие и громкие строки, далёкие от реальной жизни, тоже соответствуют народному смыслу слова «куролесить». Причину этого заблуждения можно раскрыть, если перевести на понятный нам язык имя и отчество Куролесова. Одно из значений древнееврейского «Савва» – неволя или плен, греческое «Потапий» – властвующий, владыка. Савва Потапович – невольник власти, раб авторитета. То есть опять наш старый знакомый Левий Матвей, образ вечно учащейся и даже поучающей, но так никогда не научающейся интеллигенции.
Но и на этом далеко не исчерпан образ Куролесова. Смерть созданного им «Скупого рыцаря» является кульминацией 15 главы, и к тому же она продублирована в эпилоге. Две смерти были главными событиями в творческой жизни поэта – смерть Ленина в январе 1924 года и собственная смерть в апреле 1930-го. Не знаю, как это у Автора получилось, но и по моим расчётам тоже на этот период 1923-1930 в развитии русской революционной Идеи приходится 15-я стадия Надлома, стадия «заблуждений» и «хождения по кругу». Вынужденное собрание валютчиков – это тоже, как и Массолит в 5 главе, образ сообщества, но объединённого не тайным знанием, а общими заблуждениями. Сообщества, основанного на негативной самоидентификации, в котором людей объединяет подозреваемый ими негативный подтекст любых слов и действий. Именно такова была «творческая среда», в которой творили Есенин, Маяковский, Булгаков.
Мы как-то увлеклись поучительными примерами заблуждений, но у нас есть ещё в запасе образ молодого бородача Николая Канавкина, решительно вставшего на путь исправления. Он не только признал наличие спрятанных ценностей, но согласен поделиться со всеми своими талантами или же тайными знаниями. Между прочим, под искренние аплодисменты публики. В контексте истории литературы раскрыть тайну Канавкина нам поможет купеческий дом на Пречистенке, в подвале которого было скрыто сокровище. Слишком уж похоже на дом и подвал в Мансуровском переулке, где в гостях у друзей Булгаков ждал свою музу и писал свой Роман. Как и Канавкин, Автор не просто признаёт, но с радостью отдаёт нам тайные знания, спрятанные в «коробку из под конфет» – сладкую на вкус романтическую книгу. Другое дело, что это разоблачение может произойти только по велению духа Мастера, в необходимый момент.
В контексте развития христианской Идеи образ Николая Канавкина может иметь иное звучание. Напомню читателю значение библейской бороды как мудрости, вдохновленной откровением духа. Пожилой Никанор Босой – безбородый, а молодой Николай Канавкин – с бородой, он получил мудрость благодаря общению с тем самым духом. Поэтому и признаёт наличие ценностей в «подвале тёткиного дома», то есть скрытого до поры тайного знания в тексте Библии. Имя Николай прочно связано с идеальным образом служителя церкви, хотя исторический епископ Мирликийский благим характером не отличался. Значимое для Булгакова совпадение начальных букв имён Николай и Никанор может восходить к Никейскому собору 325 года. Собор этот учредил институт государственной церкви, где служили многие поколения «босых» и «куролесовых» священников. С другой стороны, эта связанная с именем Николая мирская церковь надёжно сохранила в каменном «подвале» канонического Писания все тайны притч Иисуса.
Что касается фамилии Канавкин, то в контексте христианской религии она тоже имеет вполне ясное значение. «Канавка Царицы Небесной» – зримый символ, созданный Серафимом Саровским в Дивеевском монастыре. И означает Канавка – предел распространения царства антихриста в последние дни, духовную границу, через которую ему не перешагнуть. В итоге у нас выходит, что Николай Канавкин – это символ молодого и мудрого поколения священников, которое будет способно признать существование тайного знания и открыть простым людям его содержание.
В этой связи интересна символика дома Пороховниковой, в которой легко узнаётся знаменитый Дом Пороховщикова, что в Староконюшенном переулке близ Арбата. Дом этот является одним из символов московской архитектуры, в своё время в конце XIX века этот проект произвёл фурор не только в Москве, но и на Парижской выставке. Смысл сопоставления состоит в том, что Дом Пороховщикова с точки зрения архитектурных идей, то есть нематериальных ценностей весь принадлежит русским традициям, а воплощён материально на уровне лучших европейских образцов. Так мы получили наглядное воплощение подлинного консерватизма, хранящего традиции в постоянном развитии. Таким современным, но сохраняющим духовные традиции Домом, по всей видимости, Булгаков хотел бы видеть обновлённое христианство.
Остался ещё не прояснённым образ тётки, у которой Автор признаёт наличие столь же значимых ценностей, тайных знаний, но где они спрятаны, точно знает лишь она сама. Есть, есть маленькая такая, хотя и неполиткорректная подсказка насчёт ростовщической душонки. Образ ростовщика стереотипно связан с последователями иудаизма. Так что речь идёт о духовных знаниях, скрытых в символике Ветхого Завета.
Что же касается концовки главы, где заблуждающихся кормят баландой, то читатель уже и сам способен провести необходимые параллели с 5 главой. Лишь отказ от заблуждений и мудрое признание скрытых духовных ценностей даёт возможность подобно поэту Амвросию вкушать не пресную баланду, а божественную пищу знаний о человеке и человечестве. С учётом этой символики понятно, почему Босой служит ещё и заведующим диетической столовой.
Однако, внимательный читатель, если ещё не устал от толкований, обязательно спросит: А кто же у нас Босой в литературном подтексте – рядом с Есениным, Маяковским и самим Булгаковым? Да, действительно, упущение. Но в том то и дело, что в этом контексте Босой может олицетворять Вас, если Вы отрицаете наличие у себя талантов и на этом основании уклоняетесь от творчества.
Это была шутка, отчасти. На самом деле нетрудно понять, кто в литературном контексте 1920-30-х годов служил председателем товарищества советских писателей. Свое знаменитое писательское имя он приобрел, описав горькую жизнь босяков или, можно иначе, босую жизнь горемык.