Цветы и корни

Цветы и корни

В октябре 1850 года в Уральске Шевченко познакомился с поляком Максимилианом Ятовтом, который, как и Шевченко, был отправлен служить рядовым в Оренбургский край. Позднее Ятовт начнет печататься под псевдонимом Якуб Гордон. Он оставит очень интересное свидетельство о политических взглядах Шевченко: «Независимая Украина была целью его мечтаний, революция была его стремлением»[1417], – писал Ятовт-Гордон. Это свидетельство не противоречит всему тому, что мы знаем о Шевченко. Еще за пять лет до этого разговора в своем «Заповите» («Завещании») Шевченко призывал порвать кандалы и окропить волю злою вражьей кровью. Такой призыв мог легко трактоваться и в социальном (призыв к восстанию против крепостничества), и в национально-освободительном смысле. Но одно не противоречит другому, и социальная революция вполне может сочетаться с национальной, как это покажут революция и гражданская война на Украине 1918–1920 годов.

Другие кирилло-мефодиевцы тоже думали не столько о «славянских Соединенных Штатах», сколько о родной Украине. Создание славянской федерации или конфедерации с самого начала казалось целью все-таки отдаленной и достаточно трудной для осуществления. Уже 14 апреля Андрузский на допросе показал, что у кирилло-мефодиевцев, наряду с этой «главной целью», была и цель «частная»: если невозможно пока объединить всех славян, то хотя бы постараться добиться восстановления Гетманщины. Приверженцами «главной», панславистской, цели были Костомаров и Гулак, приверженцами «частной», «малороссийской» – Шевченко, Кулиш, Посяда.

Разделение показательное. Романтиками-панславистами оказались образованные господа, а бывшие мещане или крестьянские дети ставили на первое место интересы Украины. Не то чтобы славянские интересы были им вовсе чужды. Даже Тарас Шевченко еще до знакомства с Костомаровым (они впервые встретились только в 1846-м) хорошо знал и об идее славянского единства, и о великих подвижниках национального возрождения славянских народов – Вуке Караджиче, Вацлаве Ганке, Яне Колларе, Павле-Йозефе Шафарике. О славянском возрождении Шевченко мог рассказать и Лукашевич, который переписывался с известными славянскими учеными, и Осип Бодянский.

Костомаров нашел у Тараса Григорьевича «самое восторженное сочувствие» идее «славянской взаимности». Автор «Кобзаря» даже посвятил Шафарику свою поэму «Єретик» о Яне Гусе. Но интересы Украины и украинцев всегда были для Шевченко намного важнее идей панславизма. Еще за полгода до знакомства с Костомаровым и создания Кирилло-Мефодиевского братства Шевченко в мрачном «дружеском послании» «И мертвым, и живым, и не рожденным землякам моим в Украине и не в Украине» упрекнет сторонников славянского единства: читаете Коллара, Шафарика и Ганку и на всех языках говорите, а родного не знаете…

Панславистские иллюзии Костомарова, Белозерского, Гулака только камуфлировали их украинский национализм. Недаром Костомаров в «Законе Божием» ставит Украину выше других славянских народов: «Восстанет Украина из своей могилы и опять воззовет к братьям славянам, и услышат воззвание ея, и восстанет Славянщина, и не останется ни царя, ни царевича, ни князя, ни графа, ни герцога, ни сиятельства, ни превосходительства, ни пана, ни боярина <…> И Украина сделается независимою Речью Посполитою в союзе славянском»[1418].

Пусть в союзе, но независимой. Не зря русские жандармы опасались, что малороссияне будут мечтать «о восстановлении прежней вольницы и их родины»[1419]. Формулировка неуклюжая, но точная: Гетманщину сами русские жандармы называли «родиной» малороссиян.

Киевский генерал-губернатор Бибиков нашел необходимым сообщить шефу жандармов графу Орлову даже явно нелепый слух: будто «все малороссияне, принадлежащие к преступному направлению», имеют «у себя на теле наколотый знак гетманской булавы»[1420]. Арестованных осмотрели. Никаких наколок, естественно, не нашли. Но интересно, что два русских генерала, два высокопоставленных чиновника, серьезно отнеслись к слуху о гетманской булаве.

Весной 1847 года, когда развернулось следствие по делу кирилло-мефодиевцев, не только в Киеве, но и в Петербурге шли разговоры о сепаратистских планах «малороссийских патриотов»: «…говорят, будто бы они хотели возбудить Малороссию к восстанию, к провозглашению гетманщины и к совершенному отделению от России»[1421], – писал поручик лейб-гвардии Московского полка и участник кружка петрашевцев Николай Момбелли.

Призрак Гетманщины как будто стоял перед глазами не одних малороссийских патриотов и русских чиновников.

Историки наших дней смотрят на деятелей национальных движений как на носителей какой-то заразной болезни, которые могут переносить «вирус национализма» и при помощи пропаганды «заражать» десятки и сотни тысяч людей. Реальность России гоголевского времени была бесконечно далека от таких представлений. Подавляющее большинство студентов университета св. Владимира ничего не знали о деятельности кирилло-мефодиевцев, тем не менее и польские, и русские, и украинские (малороссийские) студенты отстаивали свою идентичность. Русские власти внимательно следили за расстановкой национальных сил. 18 апреля 1847-го, в разгар дела Кирилло-Мефодиевскоего общества, шеф жандармов граф Орлов сообщал генерал-фельдмаршалу Паскевичу о настроениях студентов Киевского университета. По его словам, русские студенты к «идее славянства» равнодушны, поляки мечтают «восстановить польское королевство по Днепру и Южной Двине», но каких-либо действий не предпринимают, а «более же действуют малороссияне, которые желают прежней гетманщины, если возможно, в независимости от прочих славянских племен». Здесь важное различие с целями членов тайного общества. В отличие от соратников Костомарова и Белозерского, эти малороссийские студенты «почти потеряли из виду» идею объединения славян, потому что «заботились только о Малороссии, ее народности, языке и даже независимости»[1422].

Вот это интереснейшее свидетельство. В идеологии кирилло-мефодиевцев новое было не важно, а важное – не ново. Панславизм не мог сыграть серьезной роли в украинской истории. Украинские интеллектуалы разочаруются в нем еще раньше русских. А идея независимости, незалежности существовала издавна, была неразрывно связана с жизнью украинской нации, с ее историей. Малороссия никогда не была колонией России, но не так уж давно она была если не полунезависимой, то по крайней мере автономной. Старая малороссийская знать (бывшая старши?на) «понемногу забывала свою гетманщину», но народ еще долго помнил те славные времена. Новые поколения дворян, интеллигентов и даже простых крестьян, получивших образование, вступали в жизнь с памятью о Гетманщине, с мечтой о ее восстановлении, с неопределенной надеждой на создание настоящей, незалежной, самостийной державы.

«Живой организм украинского народа сохранил только корни, его цветы – интеллигенция – завяли и осыпались», – писал в начале XX века украинский прозаик Михаил Коцюбинский. Слово «интеллигенция» сейчас следовало бы заменить словом «элита»: политическая, финансовая, интеллектуальная элита. Украинский же народ не исчез, не выродился, не ассимилировался. Прошло время, и «корни дали побеги, вновь зацвели цветы…»[1423]

Данный текст является ознакомительным фрагментом.