2

2

Надо учесть, что в случае с Бологое проезд знаменитой личности через город на поезде – казалось бы, наименее символически ценный вариант взаимоотношений персонажа и места по шкале престижности – приобретает особый вес. Это связано с важнейшей для города идентичностью «крупного железнодорожного узла», через который «все проезжают». Значимость бологовского железнодорожного узла для всей страны находит разные риторические и сюжетные воплощения, актуализируется в различных тематических и коммуникативных контекстах. В разговорах о городе бологовцы постоянно подчеркивают множественность направлений железнодорожных путей, проходящих через город-станцию. Эта же позиция регулярно присутствует и в текстах о войне: фашистам было важно разрушить Бологое (чем объяснялись жестокие бомбежки в 1943 году), а советской армии и труженикам тыла – отстоять его и восстановить железнодорожный узел, из которого расходятся пути в несколько направлений и который соединяет два главных города страны.

Подчеркнем, что Бологое позиционируется не только как место, через которое многие проезжают, но и как город, который невозможно объехать, нельзя миновать. Эта идея отражена и в творчестве местных литераторов: «Эту станцию вам не объехать / По Октябрьской дороге никак…»[152]. «Неминуемость» города-станции для руководителей страны особо подчеркивается и в наших рассказах: «Кто не был в Бологое? В Бологое были все руководители, потому что хотя бы проездом» [9]; «Хрущеву здесь из Москвы в Ленинград никак больше не проехать» [6]. Кстати, наряду с Хрущевым в числе «проезжающих» могут называть и других советских лидеров: Н. И. Рыжкова, который в одном из приведенных текстов [4] дублирует Хрущева в функции персонажа-благодетеля, а также В. И. Ленина, Н. К. Крупскую, И. В. Сталина, которые тоже выходят из поезда и общаются с жителями города [7], и Б. Н. Ельцина [9].

Такое положение города и профессиональный статус значительной части его жителей как бы позволяет им контролировать железнодорожную коммуникацию. Это самоощущение ярче всего отразилось в предании о царском поезде. Когда Николай II в 1917 году возвращался из могилёвской ставки в Петроград, бологовские железнодорожники перевели стрелки, и поезд был отправлен на станцию Дно: «Мы ж железнодорожники… Это ведь мы же… Мы же стрелки перевели <на> станцию Дно, когда он ехал в Питер <…> Это было ночью. Когда как раз поезд подъехал <…> Это из музейных данных. Рабочие, железнодорожники, перевели стрелки, и поезд отправили не в Питер, как он должен был ехать, а на Дно, станцию Дно, как ехать на Псков. Вот. Неизвестно, чем бы все это кончилось, да?»[153]. Это предание не вполне соответствует исторической истине (на самом деле поезд благополучно проехал через Бологое и шел по направлению к Петрограду до Малой Вишеры, откуда уже отправился в обратном направлении), и искажение исторического факта, в целом обычное для фольклорной традиции, обусловлено здесь определенной прагматикой: для локального текста в данном случае важно не то, что царь проезжал через Бологое навстречу своей гибели, а то, что именно в этом городе и по воле его жителей наступил переломный момент истории.

В рассказах о Хрущеве тоже возникает этот мотив «управления» поездами: согласно одной из версий, Хрущев не собирался выходить или даже останавливаться в Бологое – поезд остановили бологовские железнодорожники: «Остановили поезд, попросили. И он вышел» [1].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.