БАТЯ, БРОСЬ ЖЕЛЕЗО!

БАТЯ, БРОСЬ ЖЕЛЕЗО!

Русская история имеет две версии: русофильскую и русофобскую. Промежуточная, то есть объективная, при нашей жизни вряд ли будет написана. Согласно русофобской, базирующейся на сообщении папского нунция Антония Поссевино, Иван Грозный разозлился на царевича и смертельно ранил его. Причиной ссоры был якобы непотребный вид невестки — между прочим, уже третьей по счету (если Иван Грозный за пятьдесят четыре года жизни вступал в брак семижды, то Иван царевич за свои двадцать семь лет женился три раза и вряд ли остановился бы на достигнутом). Елена Шереметева, вишь ты, попалась царю на глаза неподпоясанной. Он ее прибил, сын вступился, перепало и сыну; бабы русские живучи, а сын через три дня помер. Согласно другой версии, Иван Васильевич сам пылал болезненным любострастием к третьей жене Ивана Ивановича, сыну это не понравилось, и произошла знаменитая ссора, описанная в хрестоматийной песне Юрия Коваля: «— Меня ты предал супостату! Стал отвратительным козлом! — Прошу вас, жезл поставьте, тату! Отец, не балуйтесь жезлом!». Третья версия конфликта изложена в так называемом Втором архивном списке Третьей Псковской летописи: ливонцы осадили Псков, Иван Васильевич не спешил на выручку псковитянам, а Иван Иванович, напротив, настаивал на скорейшем их освобождении; Грозный, и без того обозленный военными неудачами, тут же засветил ему посохом в висок.

Версия об убийстве Ивана Ивановича подтверждается косвенным сообщением Мазуринской летописи, в которой, впрочем, вместо конкретики пышная метафора: царь Иван посохом своим стряс с древа спелый плод. Стряс посохом плод и убил посохом сына — согласитесь, разные вещи. Тем не менее интеллигенция, ненавидящая деспотизм, за эту версию усердно ухватилась: Карамзин ее не оспаривал, А. К. Толстой в ней не сомневался, И. Е. Репин увековечил ее в картине, для которой позировали два других либеральных интеллигента: художник Мясоедов (для потрясенного отца) и писатель Гаршин (для удивленного сына). Понятное дело, все эти люди были русофобы.

Русофильская версия истории выглядит иначе: старший сын Ивана Грозного скончался вовсе не в Опричной, а в Александровской слободе, что за сто верст от Москвы; никакой необходимости везти тяжелораненного по ноябрьской распутице на такое расстояние не было; Иван Иванович болел давно — даже отписывал монастырям земли за поминание — и царь никак не ускорял его кончины, разве что спорил иногда, но в семье чего не бывает. Прямых свидетелей роковой ссоры, сами понимаете, не было, так что — «опять эта проклятая неизвестность». Что до свидетельств Поссевино, так в чем можно верить католику, ненавистнику России?! У нас практически все ключевые события истории имеют двоякий вид в зависимости от степени патриотизма и православности комментатора: например, царевич Димитрий то ли сам упал на ножик, то ли его извел злобный Годунов, этот Берия при Грозном, попытавшийся устроить запоздалую либерализацию. Поскольку старший сын Ивана Грозного давно болел, он вполне мог сам упасть виском на посох, и даже неоднократно. Тогда крепкий государственник, строитель властной вертикали, собиратель русских земель Иван Васильевич Грозный вообще ни в чем не виноват — подумаешь, стоял близ сына с посохом, делов-то.

По всей вероятности, Иван Грозный в самом деле не убивал своего сына — точно так же, как и Борис Годунов не подсылал злодеев к маленькому царевичу. Правду мы узнаем вряд ли, и не в ней сейчас дело. А дело в том, что именно эти две версии укоренились в народном сознании. Это же сознание припечатало клеймом сыноубийцы царя Петра Великого, народная любовь к которому сильно преувеличивалась советской историографией, — правда, вина Петра более очевидна, чем преступление Ивана, и свидетелей было побольше. И Сталин в народной памяти остался сыноубийцей — даром что одним очень нравится приписываемая ему фраза «Мы рядовых на генералов не меняем», стоившая жизни Якову Джугашвили, а другим она кажется откровенно людоедской. Как бы то ни было, Сталин ничего не сделал для того, чтобы спасти сына из плена: одни говорят — высокая принципиальность, другие — давняя ненависть к сыну от первого брака. Этот миф о диктаторе-сыноубийце, повторявшийся трижды, очень даже не случаен. В диктатуре есть нечто — не то чтобы самоубийственное, а именно сыноубийственное: ревность к наследнику, страх перед будущим, твердое понимание, что преемник обречен не столько укрепить, сколько разрушить созданное тобой. Вечно-то ни одна диктатура не стоит. Диктатор обречен ненавидеть любых конкурентов в борьбе за трон, в том числе и тех, кто обязательно его сменит по праву рождения. Вот почему российское фольклорное сознание, точное в диагнозах, с великолепным постоянством приписывает диктаторам ненависть к сыновьям. Сын в таких случаях выступает проекцией России — такой России, какую диктатор отстроил. «Я тебя породил, я тебя и убью» — слова другого абсолютного диктатора (правда, семейного), обращенные к другому сыну. Поистине Гоголь гениально чувствовал русское сознание: кто другой угадал бы, что настоящий тоталитарий — всегда сыноубийца?!

Так что если бы даже Иван Грозный и не убивал своего сына, ему это обязательно приписали бы. Парадокс в ином: версия о сыноубийстве широко гуляла по России еще в 1582 году. В Псковской летописи об этом так и сказано: «Глаголют». Глаголали, шептались, писали в летописях, но терпели; про Петра тоже все понимали — и опять терпели; а в случае со Сталиным — даже и гордились. Вот, мол, сына на генерала не сменял! И про Тараса Бульбу писали восторженные сочинения: сына не пожалел ради Отечества, отомстил за предательство! «Что, сынку, помогли тебе твои ляхи?!» Не сказать, чтобы сыноубийство считалось таким уж тяжким грехом Ивана; старший его сын был сущий зверь, таким его рисует и А. К. Толстой в «Князе Серебряном», так что, может, правильно сделал? В знаменитом фильме о Петре I (1939) убийство Алексея выступает даже своеобразной доблестью. Ведь он расшатал бы русскую государственность! — которая после Петра, заметим кстати, и так очень быстро расшаталась… Словом, именно сыноубийство — непременный атрибут местной крепкой власти — считается грехом малым и почти простительным. Это, наверное, потому, что льстит народному самоуважению. Вот, мол, не только нас морил, но и сына не пожалел!

Не сказать, чтобы эти версии приближали власть к народу. Скорее они возводят народ в сан царского сына. И это такая честь, за которую не жалко и посохом по балде.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.