Флюктуации высоты и профиля экономической стратификации

Флюктуации высоты и профиля экономической стратификации

Обсудив изменения экономического статуса общества в целом, обратимся теперь к изменениям высоты и профиля экономической стратификации. Основные вопросы, которые следует обсудить, следующие: во-первых, являются ли высота и профиль экономической пирамиды общества постоянными величинами, или они изменяются от группы к группе и внутри одной и той же группы с течением времени? Во-вторых, если они изменяются, то наличествует ли в этом изменении какая-нибудь регулярность и периодичность? В-третьих, существует ли постоянное направление этих изменений, и если оно есть, то каково оно?

1. Основные гипотезы

В современной экономической науке среди многих ответов на эти вопросы наиболее важными, вероятно, являются гипотезы В. Парето и К. Маркса, а также некоторые другие, но о них уже было упомянуто выше.

Гипотеза Парето. Суть ее заключается в утверждении, что профиль экономической стратификации или частность распределения дохода в любом обществе (первоначальное утверждение ученого) или по крайней мере во многих обществах (более позднее ограничение Парето) — представляет собой нечто постоянное и единообразное и может быть выражено логико-математической формулой. Она выглядит приблизительно так: пусть X представляет данный доход, а количество людей с доходом, превышающим X. Если мы проведем кривую, ординаты которой логарифм X, а абсцисса — логарифм У, То кривая для всех изученных Парето стран будет представлять собой приблизительно прямую линию. Более того, во всех обследованных странах кривизна прямой линии по отношению к оси X находится приблизительно под углом 56 градусов. Отклонения не превышают трех-четырех градусов. Так как тангенс 56 градусов равен 1,5, то отсюда: если число доходов, превышающих X, равно У, то число больше, чем m = 1/m 16, каким бы ни было значение m. Это значит, что форма кривой частотности распределения дохода на двойной логарифмической шкале одна и та же для всех стран и во все времена.

«Мы получаем нечто, напоминающее большое количество кристаллов одинакового химического состава. Это могут быть большие, средние и маленькие кристаллы, но все они имеют одинаковую кристаллическую структуру»[294].

Позднее он ограничил действие этого закона, утверждая, что его «эмпирический закон», как все «эмпирические законы, имеет мало или совсем не имеет ценности вне тех пределов, для которых он был экспериментально открыт»[295]. У меня нет намерения приводить все аргументы против закона Парето. Достаточно сказать, что многие компетентные критики показали, что приведенные Парето цифры раскрывают значительные отклонения от его кривой; они также обнаружили, что Парето для доказательства действительности своего закона сделал логические изменения в используемых терминах и что частотность распределения дохода, скажем, в США или других странах в различные времена фактически обнаруживает значительные отклонения от его закона. Иными словами, как признает сам Парето, при радикальных изменениях социальных условий, например при вытеснении частной собственности коллективной, при метаморфозах института наследования, при радикальном изменении образования форма кривой трансформируется[296]. Вот, в частности, заключение тщательного матанализа закона Парето, выполненного Ф. Маколи при участии Э. Бенджамина. Их вывод:

I. Закон Парето совершенно неприемлем как математическое обобщение по следующим причинам:

а) конечные фазы распределения на двойной логарифмической шкале не линейны в достаточной степени;

б) они могли бы быть более линейными без особого условия, так как многие распределения самых различных видов имеют конечные фазы, приближающиеся к линейным;

в) прямые линии, соответствующие конечным фазам, не обнаруживают даже приблизительного постоянства кривизны от года к году, от страны к стране;

г) конечные фазы являются не только прямыми линиями постоянной крутизны, но и неодинаковой формы из года в год, от одной страны к другой.

Кажется невероятным, что может быть сформулирован какой-либо действенный математический закон, описывающий все распределения[297]. Достаточно показать, что высота и профиль экономической стратификации (кривая распределения дохода) изменяются от страны к стране и с течением времени. Экономическая стратификация может вытянуться или сократиться, стать менее или более крутой.

Таков вывод из предыдущей дискуссии.

Если флуктуации происходят, то могут ли они совершаться бесконечно, а экономический конус может стать чрезмерно крутым или, наоборот, совершенно плоским? Анализируя эти проблемы, мы неизбежно приходим к гипотезе Карла Маркса и ко многим современным социалистическим и коммунистическим теориям экономического равенства.

Гипотеза Карла Маркса. Суть ее заключается в утверждении того, что в европейских странах происходит процесс углубляющейся экономической дифференциации. Средних экономических слоев становится все меньше, и они постепенно беднеют; экономическое положение пролетариата ухудшается, а одновременно богатство концентрируется все у меньшего числа людей. Узкий слой средних классов, обедневший пролетариат у основания и маленькая группа магнатов капитала на вершине пирамиды — таков профиль экономической стратификации, соответствующий марксистской теории общества.: Богатые становятся еще богаче, а бедные становятся еще более нуждающимися. Как только устанавливается такое положение, добавляет Маркс, то достаточно национализировать богатство меньшинства — и социализм был бы установлен. Такова суть теории катастрофического наступления социализма. Говоря словами Маркса, она звучит следующим образом: мелкие торговцы, владельцы магазинчиков и бывшие лавочники, ремесленники и крестьяне — все становятся пролетариями… в то же самое время продолжается централизация промышленности… один капиталист уничтожает многих… нищета развивается быстрее, чем растет население и богатство.

Таким образом, теория, выдвинутая в середине XIX века, утверждает, что изменение высоты и профиля экономической стратификации может быть практически безграничным и потому совершенно нарушает не только кривую Парето, но и любую другую форму экономической стратификации. В то же самое время Маркс считал, что вышеупомянутая тенденция лишь временная и ее должна вытеснить противоположная, направленная на уничтожение самой экономической стратификации, путем экспроприации экспроприаторов и претворения в жизнь принципов социализма. Это значит, что Маркс допускал не только возможность, но даже необходимость неограниченного изменения экономической формы социальной организации от чрезвычайно рельефного профиля до абсолютно «плоской» формы общества экономического эгалитаризма. В настоящее время нет необходимости настаивать на ошибочности теории Маркса и на ошибочности его предсказаний. 75 лет, которые пролетели со времени выпуска «Коммунистического манифеста», не оправдали ожиданий Маркса и не подтвердили его пророчество.

Во-первых, во всех европейских странах и в США со второй половины XIX века до начала мировой войны экономические условия рабочего класса улучшались, а не становились хуже, как предсказывал Маркс. В Англии с 1850-х гг. до начала XX столетия коэффициент реальной заработной платы рабочего класса вырос от 100 приблизительно до 170 (с 1790-х по 1900 год от 37 до 102)[298]. В США покупательная способность средней заработной платы одного служащего увеличилась в период с 1850-х по 1910 год от 147 до 401; в период с 1820-х по 1923 год реальная заработная плата увеличилась с 41 до 129[299]. Подобная ситуация наблюдается во Франции, Италии, Японии и в некоторых других странах[300].

С другой стороны, количество бедных, в соответствии со статистикой бедности, в Швеции, Пруссии, Англии, Голландии и некоторых других странах во второй половине XIX века не увеличилось, а уменьшилось[301]. Короче говоря, эта часть марксистской теории была опровергнута всем ходом истории.

Не повезло и той части теории Маркса, которая предвещала обнищание и исчезновение средних экономических классов и концентрацию богатства в руках немногих. Среди тех данных, которые опровергают эти предсказания, следует привести только несколько самых показательных примеров.

В Германии с 1853 по 1902 год доходы среднего класса и число богатых людей и миллионеров увеличилось и абсолютно, и относительно (по отношению к росту населения), в то время как относительная численность бедных экономических слоев уменьшилась. Например, среди населения Пруссии процент людей с низким доходом в 1866 году составил 70,7 %; в 1906 году — 61,7; в 1910 году — 42,8 %[302]. Следующая таблица[303] дает наглядное представление об этом процессе.

Из таблицы явствует, что вместо уменьшения численности экономических слоев наблюдалось его увеличение в первую очередь за счет низших экономических слоев с доходом в 900 марок и ниже. В то время как население увеличилось за 50 лет приблизительно в два раза, количество групп с доходом в 900 — 3 тысячи марок увеличилось приблизительно в четыре раза; с доходом от 3 до 6 тысяч марок — в 9 раз; а количество остальных групп соответственно в 11 раз и более. Наконец, количество миллионеров с доходом в 2 миллиона марок и более за период с 1875 года по 1902 год увеличилось в четыре раза. Все это демонстрирует, как заблуждался К. Маркс.

Нечто подобное происходило и в Англии. Это видно из следующих данных. Во-первых, средний уровень всех доходов увеличился на 37 % (от 76 фунтов стерлингов в 1880 году до 104 в 1913 году); доход на душу населения вырос на 42 % (от 33 фунтов стерлингов в 1880 году до 47 в 1913 году), при том что население росло гораздо медленнее, чем его доходы. Во-вторых, число налогоплательщиков с доходом выше 160 фунтов стерлингов возросло с 618 тысяч в 1881 году до 1210 тысяч в 1914 году. Коэффициент оптовых цен в 1880 году составлял 88, позже, в 1911–1913 годах, он сократился до 80–75. Население же с большим уровнем доходов за этот период увеличилось только на 39 %. Сравним его с вышеупомянутым ростом числа налогоплательщиков и увидим, что количество людей со средним уровнем дохода не уменьшилось, а, наоборот, увеличилось. В-третьих, средний уровень заработной платы за эти 33 года увеличился приблизительно настолько, насколько же увеличился среднегодовой уровень дохода на душу населения. Иными словами, экономические классы с низким уровнем доходов получают свою долю из возрастающего национального дохода, который распределяется с примечательным равенством среди различных экономических классов. Принимая во внимание многие другие факты, А. Боули пишет: «Я не могу найти какого-либо статистического подтверждения тому, что богатые как класс быстро богатеют за счет увеличения реального дохода в предвоенные годы». К тому же заключению он пришел на основе данных о годовых налогах на частные жилые дома в Великобритании. Наконец, в-четвертых, значительная часть получающих заработную плату людей поднялась из низкого экономического класса в более высокий[304]. Все это решительно опровергает тезисы К. Маркса.

Еще более сокрушительный удар по теории Маркса наносят статистические данные о доходах населения США. Следующая таблица демонстрирует, как колеблется доля труда в национальном доходе и что нет какого-либо постоянного направления этих колебаний[305].

Как видим, доля прибыли скорее уменьшается, а доля капиталовложений скорее увеличивается, хотя размер прибыли и капиталовложений, взятые вместе, остается постоянным. В любом случае цифры не подтверждают наличность какой-либо тенденции концентрации капитала в руках немногих и, как мы убедились, не подтверждают теорию постоянного обнищания низших классов. Сравнение заработной платы и прибыли за 60 лет показывает, что заработная плата и прибыль двигались вверх приблизительно одними и теми же темпами. Это видно из следующей таблицы[306].

Анализ распределения дохода между семьями дает практически тот же результат. Он показывает незначительный рост концентрации богатств в руках нескольких очень богатых семей. Но при этом ярко выраженная стабильность в распределении богатств за последние 70 лет заставляет нас сомневаться в том, что колебания в относительной доле доходов у разных групп населения были настолько велики, чтобы казаться ошеломляющими[307].

К сказанному нужно добавить сравнительно новое явление, которое, правда, уже привлекло внимание американских экономистов, а именно «диффузию собственности» в США и европейских странах, принявшую громадный размах за последние несколько десятилетий. Приведу несколько примеров, дабы проиллюстрировать ситуацию. В соответствии с данными Р. Бинкерда, с 1918 по 1925 год число акционеров в некоторых отраслях промышленности (железные дороги, дорожное строительство, газ, свет, электричество, телефон, часть нефтяных компаний и металлургических корпораций, дюжина смешанных компаний обрабатывающей промышленности) увеличилось почти вдвое и достигло числа 5 051 499. Около половины из них пополнились за счет служащих, рабочих и членов компаний, другая половина — за счет остальной публики[308]. Число фермеров, материально заинтересованных в кооперативной закупке и продаже, увеличилось с 650 тысяч в 1916 году до 2,5 миллиона в 1925 году. Число вкладчиков и сумма их вкладов выросли соответственно с 10,5 миллиона и суммы более 11 миллиардов в 1918 году до 9 миллионов с суммой в 21 миллиард в 1925 году. Кроме того, увеличение числа держателей акций и облигаций по самым скромным подсчетам составило по крайней мере 2,5 миллиона[309]. Эти цифры показывают только лишь часть громадного процесса диффузии собственности, который происходит в США со времен войны[310]. Слишком громко назвать этот процесс революцией, но это не будет преувеличением, если сказать, что диффузия собственности полностью опровергает теорию К. Маркса. Концентрация промышленности совсем не означает концентрации богатств в руках немногих, как думал Маркс[311].

Подобные данные предоставляют и другие страны. Общее увеличение национального дохода в Саксонии, Пруссии и Дании и, кроме того, удельный вес этого роста в пяти экономических слоях населения, начиная от самого богатого и кончая самым бедным, видно из следующей таблицы[312].

Вновь, как видим, не подтверждается пророчество К. Маркса. То же можно сказать и о Японии и ряде других стран.

Наконец, насколько сильно отличается профиль экономической стратификации в европейских державах начала XX века, то есть 50 лет спустя после оракула Маркса, от того, что предвосхищал Маркс, видно из следующих цифр, показывающих средний доход каждого из пяти классов (во франках) и количество дохода в каждом классе на сто тысяч индивидуальных имуществ[313].

Пожалуй, хватит о гипотезе Маркса. Приведенные выше данные ярко показывают, что практически все пророчества ученого не оправдываются. Но верна ли в таком случае обратная гипотеза о существовании тенденции в направлении неуклонного выравнивания в распределении дохода? Мы знаем, что многие «уравнители», социалисты и коммунисты верят, что такая трансформация возможна и неизбежно произойдет в будущем. Обсудим и эту гипотезу.

Гипотеза выравнивания экономической дифференциации. Обсуждение этой гипотезы будет довольно кратким. Приведенные выше цифры показывают, что хотя теория Маркса ошибочна, в то же самое время нет оснований полагать, что во второй половине XIX и в начале XX века наблюдалась заметная и постоянная тенденция экономического выравнивания. Верно то, что все классы европейского и американского обществ становились богаче; средние экономические слои не уменьшались. Верно также и то, что увеличивалось количество миллионеров и мультимиллионеров; во многих странах доход самых богатых семей увеличивался быстрее, чем доходы бедных экономических классов. Не вызывает сомнения и то, что экономические контрасты между богатыми и бедными не уменьшались, а в некоторых странах., например в Америке, с 1890 года наблюдалась тенденция к усиленной концентрации богатств[314], в других странах, как, например, в Англии, Германии и Франции, хоть экономическая стратификация и не увеличивалась, но и не уменьшалась. Эти факты, подкрепленные другими данными, уверяют нас в том, что в европейских странах и в Америке экономическая эволюция за последние 60–70 лет не дает никаких оснований для утверждения, что экономическая стратификация развивалась в направлении к ее сокращению. Думаю, что этого достаточно, дабы удовлетворить фантазию многих разочарованных и пришедших в уныние социальных мечтателей. Впоследствии мы отметим, при каких условиях может быть осуществлена их мечта и что на самом деле означало бы ее осуществление.

Таким образом, если ни гипотеза постоянного профиля экономической стратификации (В. Парето), ни гипотеза ее постоянного увеличения (К. Маркс) или уменьшения не верны, то остается только одно возможное заключение, а именно: валидна лишь теория ненаправленного колебания и циклов, независимых от периодичности или случайности самих колебаний. Эта теория кажется мне наиболее вероятной. Однако, принимая во внимание, что необходимых данных в полном объеме не найти, то дальнейшее изложение следует воспринимать как гипотетическое. Многое еще нуждается в проверке, прежде чем стать признанным и окончательно установленным.

2. Гипотеза колебаний высоты и профиля экономической стратификации

Для того чтобы уяснить суть гипотезы, можно прибегнуть к аналогии. В природных явлениях часто видно «естественное» направление некоторых процессов. Вода в реке движется с более высокого уровня к низкому до тех пор, пока не встречает препятствия или искусственного сооружения, которое заставляет ее двигаться против течения. Материальные объекты тяжелее воздуха, имеют тенденцию падать вниз, если нет силы, заставляющей их взлететь. Подобным образом внутри социальной группы многочисленные, но пока еще не известные нам силы «естественным» образом стремятся усилить экономическую стратификацию, пока не вмешаются силы противоположные, препятствующие этому движению. Конечно же такое вмешательство тоже «естественно», но по контрасту с силами, действующими постоянно и гладко в направлении усиления социальной стратификации, они действуют судорожно и неритмично и ясно проявляют себя лишь только время от времени. Будучи отмеченными особым стремлением приостановить естественный процесс стратификации, они напоминают нам искусственную стрижку постоянно растущих волос. В этом смысле, они искусственны, хотя в более широком смысле вполне «естественны».

Если же дело обстоит именно так, то мелкие и крупные колебания экономической стратификации становятся неизбежными. Отложим временно обсуждение проблемы, являются ли колебания безграничными (от самого «рельефного профиля» до «ровной экономической плоскости») и есть ли какая-нибудь периодичность или регулярность этих колебаний Укажем вначале, что они существовали во всех обществах и в разные времена. Схема их такова.

Экономическая стратификация среди самых примитивных племен относительно невелика. С их ростом и усложнением возникает институт частной собственности в своих очевидных формах. Стратификация становится более заметной. Она растет до полной насыщенности, которая неодинакова для разных типов общества. Землетрясения, наводнения, пожары, войны, захват имущества, реформы, перераспределительные законы, прогрессивные налоги, отмена долгов, экспроприация прибылей — таковы ипостаси выравнивающей силы. Она проявляет себя в отсекании верхних слоев пирамиды. Но вот произведена операция отсекания, и естественные силы стратификации вновь принимаются за работу, и со временем стратификация восстанавливается. Но как только достигается новая точка насыщения, происходит новое «хирургическое вмешательство». Таким образом сотни раз в разных обществах в разные периоды происходило монотонное повторение одного и того же сценария. Пьеса ставилась не совсем регулярно, но сюжет ее был везде один и тот же, начиная с ранних исторических хроник и до наших дней. Приведем некоторые подтверждения, выбранные мною из числа самых известных.

Древний Рим. Есть основания считать, что в Риме на ранних стадиях развития экономическая дифференциация была незначительной; постепенно она возрастала. Во времена Сервия Тулия (VI в. до н. э.) она уже была отчетливой. Разница между богатыми и бедными классами, по его реформе, заключалась во владении от 2–5 до 20 югеров земли. Так как в этот период земля представляла основное богатство, то и из 193 центурионов 98 состояли из людей самого богатого класса. Иными словами, экономический профиль римского общества представлял собой пологий склон. Силы стратификации продолжали работать, и во времена «Законов XII таблиц» (середина V в. до н. э.) возникла необходимость приостановить ее в форме смягчения долговых обязательств, запрещения процента на капитал свыше 8,5 % в год, облегчения использования общественных земель для бедняков и т. д. После этого действительно происходили законодательные сокращения и уменьшения долгов и им подобных социальных «препон». Хоть временно они приносили успех, но уже не могли остановить процесс дифференциации на долгое время, и поэтому предпринимаются все новые и новые попытки социального «выравнивания». Среди важнейших из таких законов были законы Лициния и Секстия (376 г. до н. э.), по которым аннулировались долги и оговаривался максимальный размер в 500 югеров (то есть 125 гектаров) земли, которой может владеть один человек. После этого экономическое неравенство вновь стало возрастать. Для того чтобы быть «всадником» в начале II века до нашей эры, требовалась собственность в размере 400 тысяч сестерциев (приблизительно 4000 фунтов стерлингов)[315]. Стратификация, следовательно, заметно увеличилась. Поэтому пришлось прибегнуть к новым «сдерживающим факторам». Мы видим их в попытках братьев Гракхов (конец II в. до н. э.) уменьшить экономическую дифференциацию за счет введения дополнительных налогов на роскошь, раздачи земли в долг и других законов. Следующие социальные «выравнивания» выпадают на период гражданских войн и революций на закате республики (в форме конфискаций, грабежа, «национализации», экспроприации, перераспределений земли и т. п.). Но при этом «естественные» силы стратификации продолжали свою работу. Концентрация богатств в конце существования республики и в течение первых трех веков нашей эры достигла высочайшей степени. Рим стал «республикой миллионеров и нищих». Юлием Цезарем было вывезено из Галлии имущество на сумму, равную 70 миллионам долларов; состояние Красса оценивалось в 7 миллионов долларов; Сенеки — в 1,5 миллиона. Громадные состояния того времени свидетельствуют о продолжающемся процессе экономической стратификации. Рост размера состояний в то время был не меньше, чем в США в XIX веке. Естественно, в IV—V веках нашей эры не было недостатка в попытках «выравнивания» экономической пирамиды с помощью революций, перераспределений и установления государственного социализма, но экономическая стратификация тем не менее не исчезла. Конец римской истории хорошо известен. В результате мощной экономической дезорганизации наступил период общей бедности, хаоса, варварских нашествий и так называемый конец Западной Римской империи. Таким образом, рассматриваемая в целом римская история напоминает скорее кривую, чем плавную линию развития, медленно, со многими внезапными и резкими колебаниями поднимающуюся вверх, достигающую своей кульминационной точки в период заката республики и в первые столетия империи, а с того момента колеблющуюся без определенного направления вплоть до конца империи[316].

Древняя Греция. Изменения в экономической стратификации Греции были сходными. Вначале это незначительная экономическая дифференциация; в дальнейшем она усиливается. Уже во времена Гесиода (рубеж VIII–VII вв. до н. э.), как мы можем видеть из его опуса «Труды и дни», она значительно возросла. И к VII веку до нашей эры она достигла точки относительной насыщенности (естественно, по условиям того времени)[317]и в форме революции-реформы вызвала первую серьезную попытку сдержать ее. Я подразумеваю реформы Солона в Афинах и подобные «задержки» в других греческих полисах[318]. Временно эти реформы уменьшали экономическую дифференциацию[319], но все-таки не могли ее преодолеть. Все постепенно приобретало свой «естественный ход». Поэтому вновь предпринимаются попытки сдержать дифференциацию: реформы Писистрата, Клисфена, Перикла (VI–V вв. до н. э.), которые по-разному пытались помочь бедным за счет богатых и других эксплуатируемых Афинами государств.

Ситуацию прекрасно охарактеризовал Поль Гиро:

«Амбиции политиков и государственных деятелей устремлены на перемещение богатств от богатых к бедным. Веками предпринимались бесчисленные попытки, имеющие одну-единственную цель — перераспределить богатство. Само собой разумеется, что цель эта никогда не была достигнута. Прежде всего, потому, что они не пытались поделить поровну. Во-вторых, они не предпринимали мер предосторожности, дабы предупредить неравенство в будущем. Короче говоря, нужно было постоянно все начинать сначала. Они прикладывали руку ко всему экономически ценному. Иногда они придавали видимость законности захватам имущества. Самым распространенным был метод насилия. Это был бунт против богатых. В случае успеха завоеватели убивали или изгоняли свои жертвы и конфисковывали их имущество. История Греции пропитана духом революций подобного рода. Они начались с первых конфликтов между аристократическими и демократическими партиями и продолжались до самого римского завоевания Греции»[320].

Добавьте к этому многочисленные налоги и обложения на капитал (eisphora, proeisphora, liturgia и т. д.), которые отнимали в некоторые периоды до 20 % дохода богатых. Но тем не менее все эти меры со времени Солона и до IV века до нашей эры не смогли приостановить рост экономической дифференциации. Четыре экономических класса, созданных конституцией Солона, дифференцировались по возможному наличию капитала. Хотя позднее стратификация внутри этих классов усилилась еще больше. Направление кривой экономической флуктуации в других греческих полисах было таким же. Даже в Спарте, несмотря на серьезнейшие меры по сдерживанию экономического неравенства, построенной на принципах военного коммунизма, не удалось приостановить это восходящее движение. К концу Пелопоннесской войны (конец V в. до н. э.) или позднее, во времена правления Клеомена III и Агиса IV (III в. до н. э.), она стала более заметной, чем на ранних стадиях истории Спарты[321]. Последние столетия существования греческих полисов, начиная приблизительно с III века до нашей эры, отмечены экономическим упадком, который в некоторых полисах привел к ослаблению экономической стратификации, вызванным среди прочего громадными налогами, экспроприациями и социальными потрясениями[322].

Более заметны все эти перепады в нескончаемой истории Китая. Хотя она известна нам сравнительно немного, особенно это касается ранних эпох, однако большие циклы усиления и ослабления экономической стратификации за последние два тысячелетия кажутся очевидными.

Это можно показать на примере циклов концентрации и диффузии земельных владений, которые повторялись неоднократно за последние две тысячи лет. Нам известно, что благодаря системе Цинь Чэна до IV века до нашей эры не было большой концентрации земли в руках богатого меньшинства, но приблизительно после 350 года до нашей эры система государственной собственности на землю сменилась системой частной собственности. Это привело к быстрому росту концентрации земли в руках меньшинства и в результате — к нескольким попыткам приостановить его. Китайцы, однако, не смогли приостановить этот процесс надолго. В 280 году нашей эры была предпринята попытка вновь и земля была поровну перераспределена в системе Цинь Чэна. Но неравенство возобновлялось вновь, и ему сопутствовали всякий раз попытки перераспределений в форме реформ и революций, причем чаще в начале правления династий (Цин, Вей, Тан, Сунь и другие). С перерывами система просуществовала до 713 года нашей эры, но потом она окончательно уступила место частной собственности и новой волне концентрации земли. Хотя и позднее различными способами предпринимались попытки выравнивания то в форме национализации, то в виде мер по установлению государственного социализма, то в форме правительственного контроля над промышленностью[323]. Так шла история Китая до нашего времени.

Если взять нетерриториальную группу, такую, например, как христианская церковь, особенно римско-католическую церковь, то вновь можно пронаблюдать за подобными циклами. Вначале христианская община не была экономически дифференцирована и приближалась к государству communis omnium possesio[324]. В дальнейшем, одновременно с увеличением числа христиан и легализацией христианства, с быстрым ростом церковного богатства последовал процесс внезапного усиления экономической стратификации. В VII–VIII веках богатство церкви стало огромным, параллельно с этим социальные и экономические стандарты, богатство и доходы различных церковных слоев, начиная с папы и кончая обычным приходским священником, стали совершенно несравнимыми. Былое равенство исчезло. Церковная организация стала представлять собой очень высокую пирамиду, разделенную на многочисленные экономические страты. Впоследствии предпринимается множество мер по сокращению богатств и уменьшению внутренней стратификации церкви. Конфискации и налогообложения церковного богатства Каролингами, а позднее светскими властями Англии и Франции; появление многочисленных сект, враждебно настроенных по отношению к церковным властям, которые стремились «вернуть» церковь к евангельской бедности (богомилы, вельдепсы, беггарды, лолларды, гумилиаты, арнольдисты и др.); Ренессанс и Реформация действовали также в направлении уменьшения богатства церкви и ее внутренней стратификации. Того же плана была экономическая история христианской церкви в отдельных странах, таких, как Англия. Италия, Франция, Германия, Россия. Короче говоря, если богатство и доходы высших представителей национальной церкви приблизительно сравнить с богатством и доходами среднего священника, а затем сделать такое же сравнение доходов низших и высших церковных авторитетов в средние века, то можно сделать вывод со значительной степенью вероятности, что теперешний конус христианской религиозной группы более плоский, чем он был в средние века. Восходящее движение первых четырнадцати веков развития христианской церкви в области экономической стратификации после XVIII века вытесняется тенденцией к выравниванию. Эта основная кривая в действительности была значительно сложней; бесчисленное множество более мелких циклов колебалось вокруг этой основной кривой. Взятые вместе, они выражали существование циклов, а не постоянную тенденцию. И если мы возьмем историю религиозных орденов, то придем к тому же результату.

История европейских наций (пока еще относительно короткая) показывает подобные колебания в экономической стратификации. Ее начало известно. Среди германцев во времена Цезаря «каждый человек видит, что его собственное богатство равно богатству самых влиятельных»[325]. В Германии времен Тацита экономическая стратификация между германцами уже достигла большего прогресса. Не без колебаний, параллельно расширению и усложнению социальных организмов, дифференциация продолжала расти, и в результате начала складываться комплексная феодальная система, которая прежде всего была системой очень сложной экономической стратификации. В конце средних веков стратификация становится огромной. В соответствии с расчетами Лютера, годовой доход крестьянина был около 40 гульденов, дворянина — 400 гульденов, графа, принца или короля — 4, 40, 400 тысяч соответственно. Около 1500 года нашей эры доход богатого человека равнялся 100–130 тысячам дукатов; среднегодовой доход немецкого ремесленника колебался между 8 и 20 гульденами; доход Карла V предположительно был не менее 4,5 миллиона дукатов[326]. Таким образом, самый высокий доход экономического конуса превышал средний доход ремесленника в 500 тысяч раз — разница, которая едва ли существует в любом современном обществе, даже в Англии и США. В подобных масштабах и во Франции XIV–XV столетий существовала громадная экономическая дифференциация. Кроме короля и дворянства было еще 5 экономических классов мастеровых (gens de metiers), которые платили налоги от 5 су до 10 ливров и выше; класс буржуазии вместе с классом мастеровых стратифицировались по-своему, в соответствии со своими доходами. Буржуа, подобно Гандюффл де Ломбару, имел 458 тысяч ливров ежегодного дохода — сумма, в несколько десятков тысяч раз превышающая доход среднего мастерового[327]. Состояние Лоренцо Медичи (в 1440 г.) составляло около 235 137 гульденов, банкира Чиджи (в 1520 г.) — около 800 тысяч дукатов, папы Юлия II — около 700 тысяч дукатов. В Испании в XVI веке большей частью земель владели 105 человек[328]. В соответствии с историческими документами, в Англии в XVII веке градация годового дохода начиналась с 5 фунтов стерлингов — доход низкооплачиваемого работника; далее он поднимался до 15 фунтов для сельскохозяйственных работников и деревенских тружеников: 38 фунтов — у ремесленников и мастеровых; до 45 фунтов — у лавочников и торговцев; до 60 фунтов — у людей искусства и науки; 60–80 фунтов — у морских и военных офицеров; 55–90 фунтов — у свободных землевладельцев; 70 фунтов у высшего духовенства; 154 фунта — у юристов; 200–400 фунтов у купцов; 180 фунтов — у сельских джентри; 450 фунтов — у эсквайра; до 650 фунтов — у рыцарей; до 880 фунтов — у баронетов; до 1300 фунтов — у епископа; до 3200 фунтов — у высшего дворянства; и, наконец, на вершине конуса — король и самые богатые люди с еще большими доходами[329]. Достаточно сравнить эти цифры с данными Ф. Вудса, касающимися теперешней разницы между самыми высокими и средними доходами в США, чтобы увидеть, что в предшествующие столетия существовали не меньшие экономические контрасты, чем в современных обществах с их мультимиллионерами и громадными финансовыми корпорациями[330].

Процесс роста экономического неравенства много раз сдерживался разными способами: революции, войны, реформы, конфискации, экспроприации, налоги, свободные дары богатых людей и т. п. То, что эти «задержки» были относительно эффективными, доказывает тот факт, что современное неравенство, измеренное от среднего до самого высокого дохода в обществе, не больше, чем оно было в некоторые предшествующие периоды. Если бы тенденция к усилению экономической стратификации была постоянной, то настоящее неравенство было бы гораздо значительнее, чем в Англии или Германии в их отдаленном прошлом.

Существование циклов можно видеть даже из нескольких цифр, которые относятся к доле различных групп доходов в общем национальном доходе в XIX и XX веках в европейских странах. Статистика показывает, что эти доли колеблются из месяца в месяц, из года в год, от одного периода в несколько лет в другой. Русская революция в период с 1917 по 1921 год — современный пример внезапного и радикального выравнивания экономической стратификации общества; с 1921 года появилась противоположная тенденция, которая проявляется в возрождении многих слоев, разрушенных в первый период революции[331].

Наконец, существование ритма в экономических флуктуациях проявляется во многих «подъемах» и «спадах» экономического статуса крупнейших экономических страт. Некоторые «подъемы» и «спады» совпадали с уменьшением и увеличением национального дохода; другие случались независимо от этого общего хода. В Англии, например, экономический статус трудящихся классов был низким в XIV веке и несоизмеримо высоким в XV и в начале XVI века; во второй половине XVI и XVII веке он вновь понизился; в первой половине XVIII века вторично улучшается; в дальнейшем же, особенно в конце XVIII — начале XIX века, он заметно ухудшается. После очередного подъема во второй половине XIX века за последнюю декаду экономический статус трудящихся Англии ухудшается вновь. Подобные колебания характерны и для истории Франции: XIII–XIV века были периодом благоприятного экономического положения для трудящихся слоев общества; вторая половина XIV и первая половина XV века были периодами сильного ухудшения; в следующем столетии их положение снова становится лучше; очередное ухудшение отмечает вторую половину XVI и начало XVII века; после периода относительной стабильности, во второй половине XVIII века, начался период ухудшения, который длился всю первую половину XIX века. Заметные позитивные сдвиги начинаются во второй половине XIX века, хотя и прерваны мировой войной и последующим периодом упадка.

Подобные колебания типичны для истории России, Германии, да и практически всех стран. Все предшествующее изложение дает основание для заключения, что существование колебаний в экономической стратификации общества — факт достаточно определенный.

3. Периодичность флуктуации

Следующая проблема, которую хотелось бы кратко обсудить, заключается в выяснении периодичности этих колебаний. К сожалению, из-за отсутствия достаточных данных и невозможности точно определить время усиления или ослабления дифференциации нельзя и совершенно определенно ответить на этот вопрос. Колебания происходят так постепенно, что крайне сложно точно указать год начала или конца любого цикла. Всякая попытка сделать это будет в достаточной мере субъективной. И все же чисто экспериментально можно допустить существование нескольких видов приблизительной периодичности. Приведенные выше данные относительно экономического статуса рабочего класса во Франции и Англии позволяют сделать предположение, что существовали периоды в 50, 100 и 150 лет. Показатели покупательной способности денег и цен, приведенные Д’Авенелем для Франции, могут несколько прояснить проблему. Приняв покупательную способность денег в конце XIX века за условную единицу, Д’Авенель приводит следующие показатели для предшествующих шести веков[332].

Если верно, что росту цен способствует перераспределение национального дохода в пользу класса предпринимателей, то приведенные выше цифры показывают периодичность в изменении стратификации за 150 лет. Подобная периодичность предполагается также в связи с упомянутым выше изменением экономического статуса рабочего класса в Англии. Изучая с этой точки зрения индексы цен, стоимость жизни, номинальную и реальную заработную плату и т. д., можно заметить и менее глобальную периодичность в 10, 15, 20, 30, 40, 50 лет. Однако невозможно сделать какой-либо негативный или позитивный вывод из этих данных вследствие их фрагментарности, случайного и недостаточного характера выборки. Впрочем, проблема периодичности не столь уж и важна. Я думаю, что обсуждение ее можно и опустить, оговорив лишь, что наличие строгой периодичности вероятно, хотя еще и не доказано.

4. Существует ли предел флуктуации экономической стратификации?

Наиболее вероятный ответ на этот вопрос может быть следующим: при нормальных условиях, свободных от социальных потрясений в обществе, которое прошло первобытную ступень и обладает сложной структурой, в котором наличествует институт частной собственности, изменение высоты и профиля экономической стратификации ограничено. Это значит, что форма стратификации не будет ни слишком «выпуклой», ни слишком «плоской». Она относительно постоянна и изменяется только в строго определенных пределах. Все это прекрасно продемонстрировали В. Парето, Г. Шмоллер и некоторые другие исследователи, которые отметили, что форма экономического конуса различных обшеств, да и одного и того же общества в разные периоды, почти одинаковая. Это можно проиллюстрировать следующими примерами[333].

Цифры показывают, что форма экономического конуса различных обществ (в том числе и того же общества, но в разное время) колеблется, но эти изменения ограничены, и профили в основном схожи.

Означает ли это, что более радикальное изменение формы стратификации невозможно? Вовсе нет. Нет необходимости заглядывать далеко в прошлое, достаточно посмотреть на русский опыт, чтобы увидеть совершенно плоские форму и высоту стратификации. Уничтожение большевиками частной собственности и экспроприация денег, ценных и драгоценных предметов; национализация банков, фабрик, мастерских, домов и земель; выравнивание средних окладов (разница между самой высокой и низкой заработной платой, в соответствии с декретом от 1918 года, не должна превышать соотношение 175:100)[334]. Короче говоря, коммунистические «меры» отсекли все хорошо обеспеченные слои экономического конуса России, сильно сократили разницу между зарплатой рабочих и крестьян и, таким образом, сделали форму экономического конуса русского общества почти плоской. Вместо конуса форма стратификации в этот период скорее напоминает трапецию. Этот факт — далеко не уникальный в истории — означает, что случаются самые радикальные изменения высоты и профиля экономической стратификации. Но они всегда носят характер большой катастрофы и происходят при чрезвычайно неблагоприятных обстоятельствах, и если общество не погибает, то «плоскостность» его стратификации регулярно вытесняется конусом и неизбежной дифференциацией слоев.

В течение этих же лет схожий процесс наблюдался в Венгрии и Баварии, где происходили подобные выравнивания. В прошлом подобный ход событий продемонстрировали многие «коммунистические» революции в Греции, Персии, во многих мусульманских странах, Китае, в средневековой Богемии, государстве Таборитов, в Германии (коммунистические общества Т. Мюнцера и Д. Лейдена), во Франции во времена Великой французской революции 1789 года и т. п. Другими словами, радикальному выравниванию экономической стратификации более или менее развитых социальных организаций всегда сопутствовали социальные потрясения, сопровождаемые сильной экономической дезорганизацией, голодом, нищетой; они никогда не были успешными и чаще всего — кратковременными; и как только общества начинали экономически выздоравливать, то всегда возникала новая экономическая стратификация. Эти утверждения не гипотетичны, а суть результат длительного индуктивного изучения соответствующих исторических экспериментов[335]. Неизвестно абсолютно ни одного исключения из правила. Общества «государственного социализма» или «военного коммунизма», как в Спарте или Римской империи IV–V веков нашей эры, королевстве инков, древней Мексике, Египте при Птолемеях, государстве иезуитов, которые существовали сравнительно долго, — не исключения из этого правила по той простой причине, что они в действительности были высоко стратифицированными обществами с сильным экономическим и социальным неравенством различных слоев внутри каждого из них[336].

Поэтому мы должны признать с большими оговорками, что радикальное «выравнивание» формы стратификации возможно и иногда случалось. Но мы должны добавить к этому, что оно сопровождалось катастрофическими разрушениями экономической жизни общества, еще большим усилением нищеты массы населения, анархией и смертью. Те, кто жаждут такого «выравнивания», должны быть готовы к его последствиям. Третьего не дано! Либо плоское экономическое общество, но сопровождающееся нищетой и голодом, либо относительно преуспевающее общество с неизбежным социально-экономическим неравенством.

То же с соответствующими исправлениями можно сказать о беспредельном повышении или понижении профиля экономической стратификации. Существует точка «насыщения», дальше которой общество не может продвигаться без риска крупной катастрофы. Когда же она достигнута, социальное здание рушится, и его верхние слои низвергаются. Как это происходит, путем ли революции, реформы, вторжения или вследствие внутренней дезорганизации, путем ли налогообложения или грабежа, сути дела не меняет. Важно лишь то, что как-то это все же осуществляется. Как любое физическое тело имеет свою точку чрезмерного напряжения, так аналогично существует точка чрезмерного напряжения для «социального тела». В зависимости от ряда условий точка «перегрузки» отличается для разных физических структур. Точно так же опасность достижения точки перенапряжения экономической стратификации неодинакова для разных обществ и зависит от их размеров, окружения, человеческого материала, характера распределения богатств и т. д. Как только общество начинает приближаться к точке перенапряжения, начинается революционная, уравнительная, социалистическая и коммунистическая «лихорадка», заражающая все большие и большие массы людей, вызывающая все усиливающееся возмущение народа, затем искомая «операция» или путем революционным, или реформаторским совершается. Таков вечно повторяющийся цикл истории. Но довольно об ограничениях в колебаниях высоты и профиля экономической ci ратификации. Обратимся теперь к последней проблеме.

5. Существование постоянной тенденции во флуктуациях высоты и профиля экономической стратификации