ГЛАВА ШЕСТАЯ Возникновение производства и первобытного человеческого стада

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Возникновение производства и первобытного человеческого стада

1. Возникновение рефлекторной производственной деятельности

Предчеловеческий рефлекторный труд, возникнув, в своем развитии рано или поздно неизбежно должен был дойти до такого предела, за которым его дальнейшее совершенствование было невозможно без совершенствования используемых орудий, т. е. без перехода к изготовлению орудий труда. Эволюция предчеловеческого приспособительного труда сделала этот переход не только необходимым, но и возможным, подготовив все условия для него.

В деятельности современных человекообразных обезьян (и не только человекообразных) можно наблюдать многообразные акты „обработки" различных предметов при помощи зубов, рук и других органов тела (Ладыгина-Коте, 1959, с.92 сл., 127 сл.). В экспериментальных условиях неоднократно наблюдались случаи использования обезьяной в качестве средств труда предметов, которые были приспособлены для выполнения этой функции подобного рода обработкой (Келер, 1930; Г.Ротинский, 1948; Вацуро, 1948; Ладыгина-Котс, 1959). Вполне понятно, что такого рода действия по обработке предметов не могут быть охарактеризованы как трудовые, ибо в них отсутствуют орудия труда. Кроме непосредственной обработки, т. е. обработки предметов при помощи лишь органов тела, у обезьян отмечены отдельные случаи и опосредствованной обработки, т. е. обработки одних предметов при помощи других. Так, например, обезьяны палками разбивали стекла, электрические лампочки, ковыряли стены и т. д. (Хильченко, 1953, с. 52; Ладыгина-Котс, 1959, с. 128–130 и др.). Эти акты также не могут быть названы трудовыми, ибо они не направлены на овладение объектами потребностей и носят чисто игровой характер. К этому можно добавить, что в результате подобных актов не возникают предметы, которые были бы использованы в дальнейшем в качестве орудий труда. Не являются действиями по изготовлению средств труда и другие акты опосредствованной обработки предметов, отмеченные у обезьян, хотя некоторые из них, как, например, разбивание капуцинами орехов при помощи камней, и могут быть названы актами рефлекторного труда.

Использование обезьяной в качестве средства труда предмета, который был бы приспособлен к выполнению этой функции предшествующим процессом опосредствованной обработки, не было ни разу зарегистрировано ни одним исследователем. Все отмеченные у обезьян действия по „изготовлению" средств труда не являются актами предчеловеческого труда, все отмеченные у них акты рефлекторного труда не являются действиями по „изготовлению" средств труда. Трудовые акты, которые представляли бы собой действия по „изготовлению" орудий труда, у обезьян полностью отсутствуют, хотя возможность добиться их осуществления в условиях эксперимента, конечно, не может быть исключена.

Возникновение и развитие рефлекторного труда прочно закрепило за определенными предметами функции средств труда и сделало эти предметы необходимыми условиями существования. Став у предлюдей важнейшим и необходимейшим средством удовлетворения потребностей, орудие труда и само стало объектом потребности. У предлюдей возникла потребность в орудиях труда и стремление иметь орудия и их использовать. Эта потребность не могла быть удовлетворена всяким предметом, ибо не каждый предмет может успешно функционировать в качестве средства труда. Предлюди из многих предметов выбирали такие, которые могли успешно выполнять роль орудия труда. Эти поиски не всегда могли приводить к удаче. Поэтому предлюди наряду с поисками подходящих предметов неизбежно должны были заниматься приспособлением имеющихся налицо вещей к исполнению функций орудий труда путем предварительной их обработки.

Эта обработка первоначально осуществлялась, вероятно, лишь органами тела. Но такая обработка не могла получить развития. Уже дерево в незначительной степени поддается обработке невооруженными руками. Что же касается камня, то обработка его без применения средств труда является практически невозможной. Неэффективность непосредственной обработки побуждала к переходу к опосредствованной, к обработке при помощи предметов, к трудовой обработке. Систематическое использование орудий, в ходе которого вырабатывались навыки их разнообразного применения, делало возможным такой переход.

Можно предположить, что первоначально обработке подвергалось в основном лишь дерево, из которого изготовлялись такие орудия охоты, как дубины. В качестве орудий для обработки дерева могли применяться кости и челюсти крупных животных (Dart, 1957). Однако использование костей для обработки дерева вряд ли могло получить развитие. Единственно подходящими для обработки дерева орудиями могли быть лишь каменные. К использованию камня толкала предлюдей не только потребность в орудиях, пригодных для обработки дерева. Каменные орудия более, чем какие-либо другие, подходили для выполнения таких операций, как сдирание шкуры с убитого зверя, разделка его туши, раздробление костей (Толстов, 1931, с.79).

Большинство кусков камня, находимых в природе, мало подходит к использованию в качестве орудий обработки. Найти камень, пригодный для функционирования в качестве средства труда, не всегда легко. Это обстоятельство делало необходимым обработку самого камня, изготовление из него орудий, пригодных для обработки дерева и совершения указанных выше операций.

На первых порах обработка камня носила крайне примитивный характер. Предлюди, по-видимому, просто ударяли один камень о другой и подбирали случайно получившиеся удобные для использования в качестве орудий куски камня. Первоначальной техникой обработки камня скорее всего была техника разбивания. Мнения, что разбивание и раскалывание было древнейшим приемом обработки камня, придерживаются многие археологи (Обермайер, 1913, с. 131; Равдоникас, 1939,1, с. 194; Замятнин, 1951, с.117; Паничкина, 1953, с.13, 26; С.Семенов, 1957, с.56). Возникнув как первоначальный прием обработки камня, разбивание долгое время сохранялось наряду с более совершенными приемами и у некоторых народов дожило чуть ли не до нашего времени. Так, например, тасманийцы изготовляли орудия, ударяя камнем о скалу или другой камень и выбирая из получившихся кусков наиболее подходящие. Бросая один камень на другой, лежащий на земле, тасманиец отскакивал, широко расставляя ноги, чтобы не быть раненным осколками (Roth Ling, 1899, p. 15і; Пиотровский, 1933, с. 168). Наряду с разбиванием у тасманийцев существовали и более совершенные приемы (Roth Ling, 1899, p.150–152; Пиотровский, 1933, с.169; Ефименко, 1934а, с.149–150).

Степень пригодности полученных приемом разбивания кусков камня для функционирования в качестве средств труда, степень совершенства полученных таким путем орудий зависела от случая. Результаты подобного рода актов изготовления орудий не могли первоначально качественно отличаться от результатов „обработки", которой могли подвергнуться камни в естественных условиях, без вмешательства предлюдей. Поэтому подобного рода орудия не могут быть отличены от кусков камня, подвергшихся естественной обработке, — эолитов. Но хотя орудия, полученные приемом разбивания, не могли первоначально отличаться от кусков камня, находимых в природе, тем не менее появление техники разбивания было огромным прогрессом, ибо она могла доставлять куски камня, пригодные для использования в качестве орудий, в значительно большем количестве, чем их можно найти в природе.

Предлюдям, когда у них возникала потребность в орудиях, не нужно было бродить в поисках подходящих каменных осколков или валунов. Они могли удовлетворить эту свою потребность, разбивая один камень за другим и выбирая из большого числа полученных кусков такие, которые могли служить в качестве орудий. Хотя куски камня, подходящие для использования в качестве орудий, составляли незначительную часть всех полученных в результате подобного рода обработки каменных обломков, тем не менее таким путем удовлетворить потребность в орудиях можно было скорее и легче, чем путем поисков таких кусков камня в природе.

Получение в сравнительно большом количестве каменных орудий, пригодных для обработки дерева, сделало систематическим изготовление деревянных орудий, являвшихся прежде всего орудиями охоты. Применение в широком масштабе изготовленных деревянных охотничьих орудий не могло не способствовать успеху охоты. Результатом было возникновение настоятельной потребности в изготовленных деревянных и тем самым изготовленных каменных орудиях. Прогресс охотничьей деятельности и прямо требовал дальнейшего развития производства каменных орудий. Будучи более успешной, чем раньше, охота стала доставлять все большее число туш крупных животных, разделка которых могла успешно осуществляться лишь при помощи искусственных каменных орудий.

В результате всего этого производство орудий как деревянных, так и каменных постепенно превратилось из случайности, чем оно было раньше, в правило, а затем стало и необходимостью. С превращением случайных, спорадических актов производства в необходимость, с началом систематического и массового изготовления орудий в развитии рефлекторного предчеловеческого труда произошел крутой перелом. Если раньше рефлекторный труд представлял собой деятельность по присвоению объектов биологических потребностей с помощью готовых естественных орудий, то теперь он превратился в единство двух видов деятельности: деятельности по изготовлению орудий труда и деятельности по присвоению объектов потребностей с помощью этих изготовленных орудий.

Деятельность по присвоению объектов потребностей с помощью орудий была животным трудом как по форме, так и по содержанию. Она была животным трудом по содержанию, ибо представляла собой приспособление к внешней среде; она была животной по форме, ибо была деятельностью рефлекторной. Деятельность по изготовлению орудий также была рефлекторной. В этом смысле она также была трудом рефлекторным, животным. Но, не отличаясь по форме от предшествующей деятельности по использованию естественных орудий, она отличалась от нее по своему содержанию. По своему содержанию она была деятельностью не животной, а человеческой, была трудом не животным, а человеческим, ибо представляла собой не присвоение готовых существующих в природе объектов потребностей, а производство новых, не существовавших в природе предметов, не приспособление к внешней среде, а ее преобразование.

Таким образом, первоначальная производственная деятельность представляла собой крайне противоречивое явление. По своему содержанию она была трудом уже человеческим, но по своей форме она все еще оставалась трудом животным, предчеловеческим. Новое, человеческое по своему существу содержание было облечено в старую, животную по своему существу, рефлекторную форму. Будучи облеченным в старую, животную форму, новое содержание было человеческим лишь в потенции, в возможности, а не в действительности. Первоначальная деятельность по изготовлению орудий была трудом человеческим лишь в потенции, в возможности, в действительности же она представляла собой труд рефлекторный, предчеловеческий. Но, оставаясь предчеловеческим, рефлекторным трудом, она представляла новую его форму, отличную от предшествовавшей ей деятельности по использованию естественных орудий. В развитии предчеловеческого рефлекторного труда можно выделить две основные стадии. Первая стадия — эпоха существования такого рефлекторного труда, который является животным и по форме, и по содержанию, труда полностью животного. Вторая стадия — эпоха существования такого рефлекторного труда, который является животным по форме, человеческим по содержанию, который, оставаясь в действительности трудом животным, предчеловеческим, в возможности был уже трудом человеческим. В отличие от чисто животного, присваивающего, приспособительного труда, эту форму рефлекторного предчеловеческого труда можно было бы назвать преобразующим, производящим предчеловеческим трудом.

Переход от стадии приспособительного рефлекторного труда к стадии преобразующего не мог не сказаться на тех существах, деятельностью которых был предчеловеческий труд. Существа, деятельностью которых был преобразующий рефлекторный труд, не могли не отличаться от существ, деятельностью которых был приспособительный предчеловеческий труд. В отличие от последних, они не только присваивали готовые жизненные средства, но и производили не существующие в природе предметы, не только приспособлялись к среде, но и преобразовывали ее. В этом смысле они являлись уже людьми. Однако людьми, даже формирующимися, они названы быть не могут, ибо их поведение было рефлекторной деятельностью и, как всякая рефлекторная деятельность, определялось биологическими и только биологическими потребностями, инстинктами. Они были не социальными существами, даже формирующимися, а чисто биологическими. В этом смысле они были животными. Но это были такие биологические существа, такие животные, которые вплотную подошли к грани, отделяющей их от людей, стояли на этой грани. Хотя в действительности они оставались животными, биологическими существами, в потенции, в возможности они уже были людьми, существами социальными. Характерным для этих существ было резкое противоречие между их по содержанию во многом уже чисто человеческой деятельностью и чисто животным ее механизмом, их животной морфологической организацией.

Для обозначения этих существ еще в большей степени, чем для обозначения их предшественников подходит термин „предлюди" (проантропы, прегоминиды). Они прямо, непосредственно предшествовали формирующимся людям. Не желая отказываться от термина „предлюди" для обозначения существ, основным видом деятельности которых был приспособительный рефлекторный труд, мы будем называть предлюдьми и тех, и других: одних — ранними предлюдьми, других — поздними. Общим признаком, роднящим первых и вторых и позволяющим обозначать их одним термином, является то, что основной деятельностью и тех и других был предчеловеческий рефлекторный труд. Отличие между ними состоит в том, что ранние предлюди только присваивали объекты потребностей, только приспосабливались к среде, в то время как поздние предлюди не только присваивали готовые природные предметы, но и производили новые, не только приспосабливались к среде, но и преобразовывали ее.

Предположение о существовании стадии поздних предлюдей находит свое подтверждение в фактическом материале, в первую очередь в том, который был доставлен открытиями известного английского исследователя Л.Лики в Олдовайском ущелье в Танганьике.

В 1959 г. в слое Олдовай I был обнаружен почти полный череп существа, получившего название зинджантропа. Вместе с черепом были найдены остатки многих мелких животных (грызунов, ящериц и др.), кости свиней и антилоп, а также галечные орудия, относящиеся к так называемой олдовайской культуре, что позволило Л.Лики выступить с утверждением, что зинджантроп был существом, изготовлявшим орудия и охотившимся на животных. Изучение морфологических особенностей черепа привело Л.Лики к выводу, что зинджантроп должен быть включен в подсемейство австралопитековых в качестве особого рода, отличного как от рода австралопитеков, так и парантропов (Leakey, 1959, 1960а).

Однако далеко не все ученые согласились с мнением Л.Лики. Большинство из них сочло более правильным отнести зинджантропа к числу парантропов (Washburn and Howell, 1960; Oakley, 1962; Robinson, 1962, 1963; Mayr, 1963; Napier, 1964b). В одной из работ Дж. Робинсона зинджантроп охарактеризован не только как типичный парантроп, но и как вегетарианец (1962, р.485), что, конечно, плохо согласуется с представлением о нем, как о существе, изготовлявшем орудия. Некоторые ученые, в частности В.П.Якимов (1960в), прямо заявили, что морфологические особенности зинджантропа чрезвычайно противоречат приписываемой ему способности изготовлять орудия. Новые открытия заставили в дальнейшем и самого Л.Лики пересмотреть свои взгляды на зинджантропа.

В последующие годы в том же слое Олдовай I, но в горизонте, расположенном ниже того, где была сделана описанная выше находка, были обнаружены остатки существа, за которым постепенно закрепилось название „презинджан-тропа" (Leakey, 1960b, 1961а, 1961b). Уже в довольно ранних публикациях Л.Лики (Leakey, 1961b, 1963а) высказал предположение, что презинджантроп, отличающийся от зинджантропа и меньшей специализацией, и большим объемом мозга, является представителем не австралопитековых, а гоминин и что именно в нем следует видеть истинного творца галечных орудий, причем не только тех, что были найдены вместе с ним, но и связанных с остатками зинджантропа. Что же касается самого зинджантропа, то он был объектом охоты со стороны ранних гоминин. Этим и объясняется связь черепа с орудиями и костями животных (1963а, р.453–455). В дальнейшем остатки существ, сходных, по мнению Л.Лики и ряда других ученых, с презинджантропом, были найдены и в горизонте, лежащем ниже того, в котором был обнаружен презинджантроп, и в том, к которому относится находка зинджантропа, и, наконец, в нижних горизонтах Олдовай II (Leakey and Leakey, 1964). Все это дало основание Л.Лики, Ф.Тобиасу и Дж. Нэпиру (Leakey, Tobias, Napier, 1964; Tobias, 1964) выступить с утверждением, что все эти находки образуют новый вид рода Homo, которому ими было присвоено наименование „Homo habilis".

Однако рядом ученых это утверждение было встречено критически (Campbell, 1964; Robinson, 1965). В скором времени и один из авторов указанной выше совместной работы вынужден был несколько пересмотреть свои позиции. В появившейся в том же году статье Ф.Тобиаса и Г.Кенигсвальда (Tobias, Koenigswald 1964) был сделан вывод, что остатки из Олдовай 1, с одной стороны, и из нижних горизонтов Олдовай II — с другой, относятся не к одному типу гоминид, а к двум, отличным друг от друга. Существа из нижних горизонтов Олдовай II относятся к той же стадии человеческой эволюции, что питекантроп IV и телантроп, которых большинство исследователей рассматривает как самых ранних людей. Существа из Олдовай I представляют форму более примитивную. Они образуют особую группу гоминин, уже поднявшуюся выше стадии австралопитеков, но еще не достигшую стадии питекантропов. Морфологические данные позволяют рассматривать их как находящихся па гомипидной линии, идущей от австралопитека африканского и, возможно, ведущей к питекантропу. К этой же стадии, следующей за стадией австралопитеков и предшествующей стадии питекантропов, должен быть, по мнению Ф.Тобиаса и Г.Кенигсвальда, отнесен также мегантроп древнеяванский. По вопросу о положении этой группы в систематике мнения авторов статьи разошлись. Г.Кенигсвальд рассматривает ее как особый род или по меньшей мере подрод, Ф.Тобиас — как вид рода Homo.

Значительно более решительно высказался Дж. Робинсон (Robinson, 1965). По его мнению, не имеется никаких оснований для выделения олдовайских находок в особый вид (р. 121). Так же, как Ф.Тобиас и Г.Кенигсвальд, он различает среди них две морфологически отличные группы, одну из которых образуют находки в Олдовай 1, а другую — находки в нижних горизонтах Олдовай 11. Остатки из Олдовай II обнаруживают большую близость к телантропу, несомненно, по мнению Дж. Робинсона, являющемуся человеком, и относятся к той же стадии, что и последний, — к самой ранней стадии в человеческой эволюции Они представляют собой самые ранние формы Homo erectus. Остатки из Олдовай I обнаруживают близость не к питекантропу, а к австралопитеку африканскому и представляют собой группу австралопитеков, лишь несколько продвинувшихся в своем развитии по сравнению с остальными. В морфологическом отношении сходство между австралопитеком африканским и остатками из Олдовай I, с одной стороны, и Homo erectus и остатками из Олдовай II — с другой, является значительно большим, чем между находками в Олдовай I и находками в Олдовай II. Данные морфологии говорят в пользу отнесения Олдовай I и Олдовай II к двум различным родам (р. 123). Однако в то же время имеются черты, сближающие находки в Олдовай 1 с находками в Олдовай II и отличающие их от остальных австралопитеков. Существа из Олдовай 1 изготовляли орудия, в то время как все остальные австралопитеки их лишь использовали (р. 123). Они находились на стадии перехода от использования естественных орудий, что было существенно для австралопитеков, к изготовлению орудий, характерному для человека (р. 123).

Мимо того факта, что существа из Олдовай 1 по своей морфологии стоят ближе к австралопитекам, чем к людям, не могли пройти и сторонники выделения Homo habilis. Так, например, Дж. Нэпир (Napier, 1964а, 1964в) прямо признает, что руки существ из Олдовай 1 имеют „странно нечеловеческий" характер (1964b, р.88) и рассматриваемые сами по себе никак не могут навести на мысль об их причастности к изготовлению орудий, даже столь примитивных, как олдо-вайские (1964а, р. 35–36), что объем мозга и многие другие особенности черепа и зубной системы этих существ в принципе не выходят за пределы вариаций, возможных у австралопитеков (1964b, р.89). В результате, стремясь обосновать выделение Homo habilis, Дж. Нэпир напирает не столько на морфологические различия между существами из Олдовай I и австралопитеками, сколько на то несомненное обстоятельство, что они в отличие от австралопитеков изготовляли орудия, а не просто пользовались ими.

Таким образом, имеющиеся в настоящее время материалы о существах из Олдовай I позволяют сделать два основных вывода: во-первых, о том, что они изготовляли орудия; во-вторых, о том, что по своему морфологическому облику они были еще австралопитеками, хотя уже и продвинувшимися по направлению к человеку. Именно такими и должны были быть поздние предлюди. Возникшая производственная деятельность еще не могла на этой стадии существенным образом преобразовать морфологическую организацию предлюдей, но она уже должна была в какой-то степени наложить на нее свой отпечаток. В пользу предположения о том, что в основе определенного отличия морфологической организации существ из Олдовай 1 от морфологических обликов и австралопитеков и парантропов лежит прежде всего отличие характера их деятельности от характера деятельности последних, говорит и то обстоятельство, что нет достаточных оснований приписывать австралопитекам и парантропам способность изготовлять орудия. Находки орудий в Стеркфонтейне и Макапансгате относятся к слоям более поздним, чем те, в которых были обнаружены остатки плезиантропа и австралопитека прометея (Brain, Lowe, Dart, 1955; Dart, 1955b; Robinson, Mason, 1958; Robinson, 1962)[56].

Открытие существ из Олдовай 1 вместе с другими имеющимися данными об австралопитеках позволяет прийти к выводу, что ранние предлюди дали начало двум ветвям развития. Развитие одной пошло по линии отказа от стадного образа жизни и умаления роли предчеловеческого труда и завершилось возникновением мнимых предлюдей, наиболее типичным представителем которых является гигантопитек. Развитие второй пошло по пути перехода от приспособительного труда к преобразующему рефлекторному труду и привело к возникновению поздних предлюдей, представители которых, по-видимому, и были найдены в Олдовай 1.

Трудовая деятельность поздних предлюдей не сводилась к рефлекторному производству. Она представляла, как указывалось, единство двух видов деятельности: деятельности по изготовлению орудий и деятельности по присвоению объектов потребностей с помощью изготовленных орудий. Деятельность по присвоению объектов потребностей с помощью искусственных орудий, как и предшествовавшая ей деятельность по присвоению объектов потребностей с помощью естественных орудий, представляла собой не преобразование среды, а приспособление к ней, была трудом животным не только по форме, но и по содержанию. В то же время она отличалась от своей предшественницы. Отличие это состояло в том, что она была опосредствована деятельностью по изготовлению орудий, производственной деятельностью. Деятельность по присвоению объектов биологических потребностей с помощью искусственных орудий была приспособлением к внешней среде, но таким, которое было опосредствовано производством, преобразованием внешней среды.

В результате возникновения деятельности по изготовлению орудий и раздвоения единой трудовой деятельности на производственную и присваивающую успех приспособления к внешней среде начал все в большей степени зависеть от уровня развития производственной деятельности. Совершенствование производственной деятельности стало важным условием совершенствования деятельности по приспособлению к внешней среде, по удовлетворению биологических инстинктов, стало необходимым условием существования поздних предлюдей. Но развитие производственной деятельности существенно отличалось от развития приспособительной трудовой деятельности.

2. Особенности развития рефлекторной производственной деятельности

Развитие приспособительного предчеловеческого труда, как и развитие всякой приспособительной деятельности, шло под действием естественного отбора. В процессе оборонительной и охотничьей деятельности, в процессе внутристадных конфликтов выживали и оставляли потомство индивиды, наиболее приспособленные по своей физической организации к использованию орудий, обладающие наибольшим боевым и охотничьим опытом.

Совершенствование производственной деятельности под действием такого отбора происходить не могло, ибо лучшая по сравнению с другими членами стада приспособленность к совершению производственных операций и больший производственный опыт сами по себе не могли обеспечить данному конкретному индивиду преимущества перед ними ни в охотничьей и оборонительной деятельности, ни во внутристадных конфликтах. Преимущество в охоте, обороне и драках давала большая физическая сила, ловкость, лучшая приспособленность к использованию орудий, большее умение ими оперировать, что не всегда могло совпадать с большим умением их изготовлять. Не могло дать преимуществ и использование более совершенных орудий, ибо последние не могли быть монопольным достоянием тех, кто их изготовлял. Более совершенные приемы и навыки производства быстро усваивались другими членами стада; более совершенные орудия, изготовляемые более приспособленными к этой операции индивидами, могли использоваться и другими, менее способными к производственной деятельности.

Большая приспособленность к производственной деятельности и больший производственный опыт некоторых членов стада не давали им преимуществ перед другими членами стада, но наличие этих индивидов в стаде давало преимущества в приспособлении к среде всем членам данного стада по сравнению с членами стада, в котором таких индивидов было меньше и они обладали меньшим производственным опытом.

Большая приспособленность индивида к присваивающему рефлекторному труду прежде всего давала ему преимущества перед всеми другими индивидами и только в конечном счете давала и определенные преимущества объединению, членом которого он являлся, перед другими объединениями. Приспособительный предчеловеческий труд, несмотря на то, что он был невозможен вне объединения, оставался деятельностью по своему существу индивидуальной, деятельностью, направленной на удовлетворение инстинктов той или иной особи. Иначе обстоит дело с производственной трудовой деятельностью. Большая приспособленность индивида к ней прежде всего давала преимущества объединению, членом которого он являлся, перед другими объединениями и только тем самым ему самому. Производственная деятельность с самого момента своего возникновения по своему существу была деятельностью не индивидуальной, а коллективной, деятельностью, направленной на удовлетворение потребностей всех членов стада, вместе взятых, и только тем самым к удовлетворению индивидуальных потребностей каждого из его членов, взятых в отдельности. Опосредствование возникшей производственной деятельностью деятельности по приспособлению к среде означало опосредствование деятельности, направленной на удовлетворение биологических инстинктов каждого из индивидов, деятельностью, направленной на удовлетворение потребностей всех индивидов, входящих в объединение, взятых вместе.

Будучи по своей природе не индивидуальной, а коллективной, производственная деятельность с момента своего возникновения не могла совершенствоваться под действием индивидуального естественного отбора. Но, обусловив выход производственной деятельности из сферы индивидуального естественного отбора, коллективный ее характер породил возможность иной формы отбора. Как указывалось, лучшая приспособленность тех или иных членов стада к производственной деятельности, наличие у них большого производственного опыта давало значительные преимущества всем индивидам, принадлежащим к данному объединению, перед всеми членами объединения, в котором таких индивидов было меньше и они обладали меньшей приспособленностью к производственной деятельности. Это обстоятельство открывало возможность совершенствования способности к производственной деятельности и тем самым самой производственной деятельности путем отбора всех членов объединений, в состав которых входило больше индивидов, обладавших лучшей приспособленностью к производственной деятельности и большим производственным опытом, т. е. путем своеобразного группового отбора. Эту форму отбора мы предпочитаем называть не стадным отбором, а групповым, потому что, хотя в процессе его отбирались стада, но отбирались они не как что-то единое целое, а лишь как сумма, совокупность индивидов. Истинными объектами отбора были не стада как таковые, а индивиды, их составлявшие. В результате отбора происходило совершенствование способности индивидов к производственной деятельности, но не развитие стада. Стадо предлюдей не могло эволюционировать и не эволюционировало, ибо представляло собой зоологическое объединение, а не организм.

Групповой отбор способствовал совершенствованию производственной деятельности, но его роль в развитии этой деятельности отличалась от роли индивидуального естественного отбора в совершенствовании приспособительного рефлекторного труда, в совершенствовании любой формы приспособительной деятельности. Это отличие обусловливалось еще одной особенностью производственной деятельности, делавшей ее качественно отличной от приспособительной деятельности. Производственная деятельность отличалась от любой формы приспособительной деятельности своей способностью развиваться независимо от какой-либо формы отбора, способностью к саморазвитию, самодвижению. Чтобы понять суть этого различия, нужно хотя бы коротко остановиться на вопросе о путях совершенствования приспособительной деятельности.

Совершенствование приспособительной деятельности (поведения) может происходить двояко: путем совершенствования способности животного к этой деятельности, что связано с совершенствованием его морфологической организации, и путем совершенствования только самой деятельности без изменения организации животного. Первый путь предполагает фиксирование и накопление из поколения в поколение изменений морфологической организации, делающих животное более способным к приспособительной деятельности, второй — закрепление и накопление из поколения в поколение действий, обеспечивающих более успешное приспособление организма к среде, фиксирование и накопление опыта приспособительной деятельности.

В животном мире как фиксирование и накопление морфологических признаков, делающих организм более способным к приспособительной деятельности, так и фиксирование и накопление приспособительных действий невозможно без превращения их в наследственные, без передачи их от поколения к поколению при помощи механизма наследственности.

У низших животных сочетаются оба пути совершенствования приспособительной деятельности. Примерами наследственно фиксированных приспособительных действий являются инстинкты — сложные цепи безусловных рефлексов. Выработка и изменение инстинктов, так же как и изменение морфологической организации животного, происходят в процессе смены поколений под действием естественного отбора. Вполне понятно, что наследственно фиксированная деятельность животных не может не отличаться консерватизмом. Преобладание наследственно предопределенной деятельности в поведении животного делает его мало способным реагировать на быстрые и неожиданные изменения внешней среды. Второй путь совершенствования приспособительной деятельности, таким образом, необходимо предполагает понижение пластичности поведения животного и тем самым сужение его приспособительных возможностей.

Повышение пластичности и гибкости приспособительной деятельности невозможно без превращения ее в наследственно не фиксируемую. Такой деятельностью является поведение высших млекопитающих, представляющее собой условно-рефлекторную деятельность, деятельность коры больших полушарий. „Развитие наследственно не фиксируемых действий, — писал А.Н.Северцев (1949), — шло прогрессивно в ряду млекопитающих. Приспособление посредством изменения поведения в течение индивидуальной жизни имеет огромное биологическое значение, ибо позволяет высшим млекопитающим быстро приспособиться к изменениям, вносимым в их жизнь другими животными и человеком" (с.214; см. также: 19456, с.289–311).

У высших млекопитающих индивидуально приобретенные действия, являющиеся по своему механизму условными корковыми рефлексами, не могут стать наследуемыми, не могут передаваться по наследству. Это отнюдь не значит, что у них вообще невозможна передача опыта деятельности от одного индивида к другому. Возникновение высшей нервной деятельности повлекло за собой развитие такой формы передачи опыта, как подражание, имитация. Опыты показывают, что даже у животных, стоящих по уровню развития высшей нервной деятельности ниже обезьян, возможно образование условных рефлексов на основе подражания (В.Кряжев, 1955; Л.Воронин, 1957). У обезьян на основе подражания могут образовываться самые разнообразные рефлексы и цепи рефлексов. Обезьяны подражают друг другу как в отдельных движениях, так и в сложной направленной деятельности (Штодин, 1947; Войтонис, 1949; Л.Воронин, 1957; Harlow, 1959). Жизнь в объединениях при наличии развитого подражания ведет к тому, что жизненный опыт обезьяны складывается не только из ее индивидуального опыта, но и из опыта товарищей по объединению. Путем подражания происходил обмен трудовым опытом и у предлюдей.

Но если у млекопитающих возник новый способ передачи опыта приспособительной деятельности, то нового способа фиксирования, закрепления и накопления из поколения в поколение опыта приспособительной деятельности у них не возникло. Естественный отбор действий, наилучше обеспечивающих приспособление к среде, и накопление этих действий из поколения в поколение у высших млекопитающих было невозможным, ибо эти их действия не являлись ни наследственными, ни способными превращаться в наследственные. Приспособительная деятельность высших млекопитающих, взятая сама по себе, выпадает из сферы действия естественного отбора (Кремянский, 1941). У высших млекопитающих невозможно закрепление и накопление из поколения в поколение опыта приспособительной деятельности, невозможно совершенствование приспособительной деятельности, взятой самой по себе. Совершенствование их приспособительной деятельности может осуществляться лишь одним путем — путем совершенствования способности организма к такой деятельности, путем совершенствования морфологической организации животного. Совершенствование приспособительной деятельности высших млекопитающих осуществляется путем отбора животных, морфологическая организация которых делает их более способными к совершению приспособительных действий. Естественный отбор совершенствовал приспособительную деятельность, поведение высших млекопитающих путем совершенствования их морфологической организации, прежде всего структуры головного мозга и двигательного аппарата. Таким путем шло совершенствование и предчеловеческого приспособительного труда.

Положение начало меняться с переходом от использования готовых орудий к изготовлению средств труда. Каждое изготовление орудия в принципе является не чем иным, как материальной, объективной фиксацией, закреплением деятельности по его изготовлению. С началом фиксирования в орудиях производственного опыта каждое новое поколение, вступая в жизнь, получало в свое распоряжение материализованный, закрепленный в орудиях опыт производственной деятельности предшествовавших поколений.

В процессе деятельности этого поколения опыт предшествующего обогащался и в таком виде передавался следующему и т. д. Возникновение производственной деятельности означало по существу появление совершенно нового, не имеющего места в животном мире способа фиксирования, передачи и накопления опыта деятельности, нового способа совершенствования деятельности. Развитие производства есть совершенно новая форма движения, качественно отличная от развития приспособительной деятельности. Если приспособительная деятельность может развиваться и совершенствоваться только под определяющим действием естественного отбора, то развитие и совершенствование производственной деятельности никакой формой отбора не определяется. Производство имеет источник развития в себе и поэтому способно к самодвижению, саморазвитию.

Однако это не значит, что развитие производственной деятельности вообще могло обходиться без действия какой бы то ни было формы отбора. Забегая несколько вперед, мы должны сказать, что вплоть до возникновения человека современного физического типа совершенствованию производства неизбежно ставила преграды морфологическая организация тех существ, которые занимались изготовлением орудий. Возникающее противоречие между потребностью дальнейшего развития производственной деятельности и морфологической организацией могло быть преодолено лишь путем совершенствования этой организации, а это не могло произойти без действия отбора. Но отбор, под действием которого шло совершенствование способности организма к производственной деятельности, отличался от того, который определял совершенствование способности к приспособительной деятельности. Он не только не определял направление развития и совершенствования производственной деятельности, направление изменения морфологической организации, но, наоборот, само направление его действия определялось развитием производственной деятельности.

Однако все, что было сказано выше, в полной мере относится лишь к производственной деятельности, уже начавшей освобождаться от рефлекторной, животной формы. К рефлекторной производственной деятельности все это приложимо лишь с определенными оговорками. Рефлекторная форма, в которую была облечена на первых порах возникшая производственная деятельность, мешала проявлению ее способности к саморазвитию, мешала ее прогрессу.

В том случае, когда средство труда является результатом акта изготовления средства труда, степень его совершенства определяется течением самого этого акта, акта производства. Течение акта производства может с необходимостью привести к появлению желаемого результата, т. е. предмета, обладающего желаемыми свойствами, лишь в том случае, если оно будет направлено к этому результату, будет определяться этим результатом. Иначе говоря, течение акта производства может с необходимостью привести к желаемому результату, если этот результат будет существовать к его началу и определять его течение. Вполне понятно, что результат акта производства не может существовать к его началу в действительности, материально. Он может существовать лишь в голове работника, лишь идеально. Существующий в голове работника к началу производства идеальный результат этого процесса — цель — определяет течение этого процесса и тем самым его материальный результат. В конце процесса производства начинает существовать в действительности, материально то, что существовало в его начале лишь идеально, лишь в голове работника.

Цель — идеальный результат процесса производства — не может быть чем-либо иным, кроме как результатом идеального процесса производства. Для успешного развития и совершенствования производственной деятельности, таким образом, требуется, чтобы, кроме материальной обработки предмета, имела место его идеальная переработка и чтобы эта идеальная переработка предмета обгоняла его материальную переработку и направляла ее. Производство по своей природе предполагает и требует существования активного отражения мира, такого отражения мира, которое способно опередить и направить процесс преобразования мира. Таким отражением мира является человеческое мышление, человеческое сознание и воля. Акты производства могут успешно осуществляться и развиваться лишь при условии, если они будут действиями целенаправленными, сознательными, волевыми. Такими целенаправленными, сознательными, волевыми являются акты человеческого труда.

У поздних предлюдей, как и у ранних, и у других высших животных, формой отражения мира была высшая нервная деятельность, представляющая собой неразрывное единство отражения и поведения. В их мозгу могли отражаться лишь раздражители рефлексов. Образы еще не существующих в данный момент явлений не могли возникнуть в их мозгу[57]. Они, как и другие животные, не могли предвидеть течение и результаты своих действий, представлявших собой рефлекторные акты. Отсюда крайне резкое противоречие между содержанием и формой имевшихся у них актов изготовления орудий. Будучи актами производства, актами преобразования природы, а не приспособления к ней, они по содержанию не отличались от актов человеческого труда и не могли успешно развиваться лишь при условии существования процесса идеальной переработки предметов, обгоняющего и направляющего материальную их переработку. Но будучи по содержанию актами человеческого труда, по своей форме они оставались актами животного труда и как любые рефлекторные акты могли определяться лишь внешними явлениями, существующими к началу этих актов. Это обусловливало во многом случайный характер результатов этих актов, полностью преодолеть который было невозможно без возникновения качественно иной формы отражения мира.

Как уже указывалось, результаты рефлекторных актов, направленных на изготовление орудий, носили первоначально чисто случайный характер. Степень пригодности полученных приемом разбивания каменных осколков для функционирования в качестве орудий зависела от случая. Вполне понятно, что полученные таким образом орудия не могут рассматриваться как подлинная фиксация результата деятельности по их изготовлению, как подлинная материализация трудового опыта. Возникающая рефлекторная производственная деятельность обладала способностью к самодвижению, саморазвитию, но не столько в действительности, сколько в возможности. Поэтому на первых шагах своего развития она во многом совершенствовалась под определяющим воздействием группового отбора, обусловливавшего совершенствование способности к производственным операциям. Но по мере развития производственной деятельности ее способность к самодвижению начала все в большей и большей степени превращаться из возможности в действительность, что неизбежно вызывало изменение роли группового отбора. Последний из фактора, определявшего развитие рефлекторной производственной деятельности, начинал все в большей и большей степени превращаться в фактор, направление действия которого определялось развитием самой производственной деятельности, в фактор, подчиненный производственной деятельности и выполняющий „заказы" последней.

Рефлекторная форма, в которую была облечена первоначальная производственная деятельность, с самого начала мешала, препятствовала ее развитию. Однако определенное совершенствование производственной деятельности было возможно и в рефлекторной форме. О том, какого уровня развития оказалась способной достигнуть производственная деятельность до начала ее освобождения от рефлекторной формы, позволяют судить орудия, найденные вместе с существами из Олдовай I. Они единодушно были отнесены к олдовайской культуре (Leakey, 1961а, 1961б, 1963а; Clark, 1961; Leakey, Tobias, Napier, 1964 и др.).

Как полагает ряд исследователей, олдовайская каменная индустрия Африки не является самой древней из известных науке. Она, по их мнению, выросла из предшествовавшей ей на этой же территории кафуанской индустрии[58]. Кафуанская и олдовайская культуры по существу представляют две последовательно сменяющие стадии развития одной (Cole, 1954, р. 1034–1035), относящейся к периоду, предшествовавшему шелльской археологической эпохе, переход к которой связан с появлением первого каменного орудия, имеющего выработанную, устойчивую стандартизированную форму, — ручного рубила (Childe, 1944, р.41; Равдоникас, 1939, I, с. 157–158; Ефименко, 1953, с. 107; Паничкина, 1953, с.31–32; Арциховский, 1955, с.26 и др.).

Г.Мортилье (1903, с. 189), давший первую четкую схему периодизации палеолита, рассматривал ручное рубило как первое орудие, изготовленное человеческой рукой, а шелль — как первую эпоху в развитии человеческой каменной индустрии, как первую эпоху древнекаменного века. Орудия, относимые к эпохе, предшествовавшей шелльской, Г.Мортилье рассматривал как продукты деятельности не человека, а теоретически конструируемого им существа, промежуточного между животными и человеком, — антропопитека или гомосимиуса.