МУНКЭ (1251-1259)

МУНКЭ (1251-1259)

После смерти Гуюка вновь встал вопрос о престолонаследии. Хотя регентшей стала Огуль-Гаймыш, Суркуктени со своими сыновьями встала на сторону Бату, который созвал курултай в ее лагере. Курултай предложил передать трон Бату. Но Бату не хотел возвращаться в Монголию и назвал ханом своего верного друга Мункэ, сына Толуя. Его решение утвердили на новом курултае 1251 г., собранном у подножия горы Бурхан-Халдун. Теперь ведущая роль перешла к дому Толуя; при нем у монголов появилось несколько способных правителей, но им также пришлось столкнуться и с новыми опасностями.

Мункэ был строгим и требовательным правителем, пытавшимся возродить среди монголов былую простоту нравов. Он обложил население умеренными налогами, отменил долги и ввел прогрессивный подоходный налог. Доходы провинций шли на содержание местных войск и почтовых станций. Правители-вассалы должны были выделять войска только в качестве дани. А так как Мункэ воспитывала Суркуктени и он изучал методы управления Елюя Чуцая, то новый правитель имел кое-какое представление и о цивилизации. Как писали иностранные послы, он окружил себя мудрецами и намеревался построить в Каракоруме обсерваторию. Он потребовал, чтобы персидские, уйгурские, китайские, тангутские и тибетские чиновники составили словари своих языков. При его дворе постоянно находились послы со всех частей света и представители всех религий, службы которых он постоянно посещал.

При этом внешнюю завоевательную политику он проводил в духе Чингисхана. В Китае предстояло завоевать империю Сун, на западе – до конца покорить Иран и подчинить багдадского халифа. Но улус Бату он рассматривал только как источник дополнительных войск. Младший брат Мункэ, Арик Богэ, наблюдал за порядком в Монголии.

Что касается Китая, то решения 1235 г. мало влияли на положение дел, пока в 1246 г. не умер Мэнхун и его не сменил ставленник хана.

В Сычуани, в верхнем течении Янцзы, а также в Хунани и Хубэе продолжали оставаться монгольские силы. В 1251 г. был разработан новый план действий, осуществлять который предстояло Хубилаю, самому способному из братьев Мункэ, которого поставили над всеми китайскими территориями к югу от Гоби. Хубилая воспитывал ученый-конфуцианец Яо Чи; оставив Каракорум, Хубилай продолжал советоваться с ним и с другими китайскими учеными и чиновниками. Он даже назначил другого ученого, Чжао Би, воспитателем монгольских юношей в духе конфуцианства и заставил его выучить монгольский, чтобы перевести на него китайские книги.

Хубилай не слишком стремился нападать на основной центр китайской культуры, но считал, что государство Сун не заслуживает права на существование и что Китай следует объединить под властью монголов. В 1252 г. он выступил в поход вместе с Уриангкадаем, сыном Субудэя, в качестве полководца, намереваясь убивать как можно меньше людей. Война должна была начаться с нападений на Сычуань и Юньнань, для чего Хубилай прошел по тангутской территории до западной части Шаньси и восточной Ганьсу.

Хубилай продвигался во главе основного 70-тысячного войска по бассейну верхней Янцзы на запад, через очень горную часть царства Дали. Царь Дуань Син-ци потерпел сокрушительное поражение и прибыл в Каракорум присягнуть на верность монголам. Мункэ пощадил его и позволил по-прежнему управлять Дали как вассальным государством, послав в столицу своего ставленника. Государство Дали впервые стало частью Китайской империи. Хубилай не позволил своим войскам учинить обычную резню.

Когда Хубилай отправился на север, Уриангкадай покорил народность мань в верхнем течении Янцзы, а также племена тай и шань за ними. Таким образом он овладел провинцией Юньнань, которая до этого никогда не была частью Китая, и в 1256 г. удостоился похвалы со стороны самого Мункэ. Вернувшись на юг, он прошел по бывшей китайской провинции Цзяо-ци, в то время бывшей независимой, как и государство Аннам, пребывавшее под властью династии Трань. К 1258 г. весь юго-запад Китая вместе с этими царствами перешел под власть монголов и у Сун остались земли только на юго-востоке.

К этому времени Мункэ принял судьбоносное решение перенести столицу империи из Каракорума в другое место, хотя оно и не было выполнено при его жизни. Подыскать подходящее место он поручил Хубилаю. Хубилай, как и следовало ожидать, обратился к своим китайским советникам и сначала выбрал Лункан к северо-востоку от Долоннура, где у цзиньцев располагался замок. Он назвал его Шанду и позже сделал своей летней резиденцией. При монгольском дворе Хубилая обвинили в том, что он защищает интересы китайцев и готовит заговор. Но когда он приехал в Каракорум для оправданий, Мункэ встретил его довольно добродушно и обвинения были сняты. Тем не менее против Хубилая были настроены многие высокопоставленные монголы, которые позже развязали гражданскую войну.

В 1257 г. было решено разрушить сунскую столицу Линьань (совр. Ханчжоу). В качестве повода вспомнили о том, что в 1241 г. здесь плохо приняли послов Угэдея. Войсками руководил сам Мункэ, оставив в Каракоруме Арика Богэ. Он дошел во главе основной армии до Сычуань, тогда как одна из армий под командованием Хубилая прошла вдоль Янцзы до Линьаня, а другая до Цзиньшаня, чтобы отвлечь часть сунских войск. Уриангкадай должен был пройти на северо-запад и встретиться с Хубилаем затем, чтобы совместно напасть на Сун с юга и северо-запада.

На своем пути монголы встретили неожиданно сильное сопротивление со стороны сунцев, которые воздвигли оборонительные укрепления в Цзюаньси на реке Лун. Фаворит императора Ли Цзуна, Дун Нацзюань, ничего не докладывал своему господину о состоянии войск на западе, пока в 1258 г. его не казнили. Монголы с некоторым трудом покорили Чжэньду и другие западные области. Осада Хочжоу в Цзялине задержала Мункэ на целое лето, там он заболел и 11 августа 1259 г. умер.

Монголы решили, что необходимо вернуться домой и созвать курултай. Одержав победу, Хубилай объявил перемирие с требованием выплатить дань. До него дошли слухи о том, что Арик Богэ в Каракоруме, послал войска в Лункан и хочет объявить себя великим ханом. Хубилай направился на север, чтобы защитить свои владения.

Великим деянием во время правления Мункэ было также покорение Западной Азии. В 1255 г. Мункэ отправил на запад своего брата Хулагу во главе (предположительно) 129-тысячной армии монголов и тюрков (около одной пятой всех монгольских войск). По пути из Джунгарии до Амударьи с пастбищ согнали кочевников с их стадами, а из Китая вызвали инженеров и специалистов по осадным машинам. В сентябре Хулагу достиг Самарканда и собрал 20000 человек под командование Кетбогэ, чтобы напасть на ассасинов в Северном Иране.

Он созвал всех правителей подчиненных ему земель, чтобы они принесли ему присягу. На зов откликнулись два сельджукских султана Рума и правители Герата, Фарса, Ирак-аль-аджема, Хорасана, Азербайджана, Шиврана и Грузии, но при этом отказались подчиниться Ала-ад-дин Мухаммад, шейх ассасинов, и Мостассем, новый халиф Багдада.

Хулагу решил при первой же возможности напасть на ассасинов. У этой секты фанатиков-исмаилитов имелись преданные «федайины», которые готовы были убить любого, кто встанет у них на пути. Покорить ассасинов пока не удавалось ни одному правителю. Предполагалось, что из своей центральной крепости Аламут в Кухистане они контролируют 360 горных крепостей в Северном Иране и далее на запад.

Зима задержала продвижение Хулагу, и он послал новому шейху, Рох-ад-Дину Хуршаху, сыну и убийце Мухаммеда, послание с требованием сдаться. Когда в назначенное время Хуршах не прибыл, Хулагу послал три колонны для осады крепости Маймундиз. После осады и голода Хуршах был вынужден сдаться и приказал разрушить свою крепость. Со временем были взяты или разрушены остальные крепости ассасинов в Северном Иране, в том числе и Аламут, осада которой длилась три года. Хулагу отослал Хуршаха к Мункэ, который приказал казнить его по дороге.

В 1257 г. Хулагу был готов выступить на Багдад. Он послал угрожающее письмо с требованием сдаться, на которое Мостассем ответил гневным отказом. Хулагу пришел в ярость и объявил о предстоящем вторжении. Халиф, считавший, что его защищает сам Бог, прислушался к советам одного из своих министров, «маленького деватдара» Мунджахида-ад-Дина Аибека, который убеждал его в необходимости стоять на своем до конца. При этом халиф не обращал внимания на предупреждения своего визиря, Мувейд-ад-Дина, и обвинил его в пособничестве монголам. Полководец Сулейман-шах собрал большую армию, но скупой Мостассем не платил воинам жалованья пять месяцев, пока они не подняли мятеж.

В 1257 г. Хулагу двинул войска с северных иранских гор, в то время как Хормаган и Байджу шли с запада, со стороны Рума. Подкрепление ожидалось и со стороны улуса Джучи.

Армия халифа под командованием Фатх-ад-Дина Ибн Керра, располагавшаяся на восточном берегу Тигра, пересекла реку, чтобы встретить Байджу и Богэ Тимура. Монголы разрушили плотину и затопили равнину позади врага. Потом они атаковали войска халифа и обратили их в бегство, убив 120 тысяч и еще больше утопив в грязи. «Маленькому деватдару» с несколькими приближенными удалось убежать в Багдад, но люди Байджу достигли западного пригорода, а в начале 1258 г. Хулагу и Кетбогэ завершили окружение с востока.

Монголы осаждали город, окруженный рвом и стенами, пока не пробили восточную стену у Персидской башни. Халиф запросил мира, но послов прогнали обратно и в течение шести дней обстреливали город камнями и бревнами с гор. Через стены пускали стрелы с обещаниями, что всякий, кто сложит оружие, будет пощажен. Когда Персидская башня обрушилась, монголы штурмом взяли вал, заняли всю восточную часть города и схватили всех, кто пытался спастись бегством на лодках. Увидев монголов на стенах, халиф сдался. Монголы перебили его военачальников и личную гвардию, а также еще 8000 человек. Халифа заставили показать сокровища, накопленные за пять столетий, которые перевезли в лагерь Хулагу, а потом его затоптали насмерть копытами лошадей.

Бывшего визиря назначили правителем и приказали восстановить разрушенные постройки. Другие города безропотно сдались. У монголов образовался немалый запас драгоценностей. Награбленное перевезли в Азербайджан, где Хулагу намеревался учредить свою «орду». Три пятых добычи он обещал Мункэ. Перейдя в Сирию, монголы взяли Алеппо и перебили все его население, за исключением ремесленников. Дамаск и вся Сирия покорились им.

Но когда Хулагу собирался напасть на султана Египта, пришло известие о смерти Мункэ. Хулагу отправился на восток, оставив Кетбогэ продолжать операцию с относительно малыми силами.

Помимо всего прочего, что происходило в период правления Мункэ, стоит упомянуть о дипломатических отношениях с католической Европой. Здесь ключевой фигурой является Вильгельм Рубрук, который в 1253 г. отправился с миссией по приказу Людовика IX. Ему, как и Карпини, не приказывали ехать в Монголию, но его направил туда Бату. Когда в 1254 г. Рубрук достиг орды возле Каракорума, устав от верховой езды и страдая от простуды, он обнаружил, что Мункэ проявляет исключительно праздный интерес к христианству и что он, посол, должен еще и участвовать в диспуте с представителями других религий. В 1254 г. он отправился в обратный путь и привез с собой письмо от Мункэ Людовику IX, которое как и письмо Гуюка папе Иннокентию IV, заканчивалось следующим образом:

«Пошлите нам ваших послов, и так мы узнаем, намереваетесь ли вы сохранять с нами мир или развязать с нами войну. Когда могуществом Вечного Бога весь мир, от восхода до заката солнца, станет единым, счастливым и спокойным, то нам будет объявлено о том, как мы должны будем поступить, но только если вы поймете повеление Вечного Бога и подчинитесь ему, а не будете говорить: «Наша страна далека, наши горы высоки, наше море широко». И если вы в своей самоуверенности начнете с нами воевать, Вечный Бог, который делает все сложное простым и делает близким все далекое, будет знать о том, что мы уверены в своих силах».

Людовик пожалел о том, что попытался общаться с монголами, не говоря уже о том, чтобы обратить великого хана в христианство. Но Европу в очередной раз спасло то, что Хубилай, который сам себя избрал великим ханом в Кайпине, вынужден был вести гражданскую войну с Ариком Богэ, избранным в Каракоруме. С тех пор среди монголов уже не было того единства, которое наблюдалось при Чингисхане.

Описание единой Монголии нельзя завершить без описания ее столицы, Каракорума. Повествование Рубрука теперь можно дополнить материалами советской экспедиции, которая вела частичные раскопки участка в 1948-1949 гг. Экспедиция обнаружила остатки зданий, черепиц, архитектурных украшений, керамики, монет и металлических изделий. Это свидетельствует о том, что Каракорум, помимо административного центра, был важным центром торговли и промышленности. Сам город был построен монголами, как и Сарай на Волге, что представляет особый интерес.

Скорее всего, сам Чингисхан на бывшей территории найманов выбрал место для центрального военного лагеря и арсенала.

Но строительство собственно города и зданий вели по приказу Угэдея, который также приказал построить дворец. Каракорум располагался у южного склона нагорья Хангай, в верхнем течении Орхона, у правого его берега. Эта область в течение столетий была одним из центров кочевничества, и иногда, как, например, во времена тюркских ханов, здесь даже занимались земледелием. Точное расположение Каракорума, забытое в течение нескольких веков, удалось уточнить. Раскопки предоставили доказательства, подтверждающие точность древних описаний и хроник, особенно свидетельство Рубрука.

Согласно Рубруку город вне дворца казался совсем не примечательным. В нем было два основных квартала – один сарацинский, в котором располагались рынки и проживали купцы, привлеченные близостью двора и множеством послов, а другой – китайский, в котором обитали ремесленники. Кроме этих кварталов, были еще огромные дворцы, где работали придворные чиновники. В городе насчитывалось 12 храмов со святилищами различных божеств, две мечети и одна христианская церковь, которую окружала толстая кирпичная стена с четырьмя стенами. У восточных ворот располагался рынок, где продавали просо и зерно; у западных ворот продавали овец и коз; у южных – быков и повозки; у северных – лошадей.

Двор великого хана окружали толстые кирпичные стены. Внутри находился дворец, построенный по образцу храма с центральным нефом и двумя крыльями, каждое из которых ограничивали два ряда колонн. Хан восседал на ложе, стоявшем на помосте у северной стены и доступном взгляду любого посетителя. На помост вели две лестницы: по одной вносили кубки, а по другой уносили. Пространство между лестницами и серебряным деревом (см. ниже) было пустым, чтобы там могли пройти чашеносцы и послы, доставившие дары. Справа от великого хана, на особой террасе, восседали его сыновья и братья, а слева – его жены и дочери, за исключением старшей или любимой жены, сидящей рядом с ним.

Возле дворца, подобно амбарам, располагалось несколько длинных зданий, в которых хранились продукты и сокровища. Перед входом, где казалось недостойным проносить мехи с молоком и напитками, стояло серебряное дерево, сделанное захваченным в плен ремесленником Гийомом Парижским. У его подножия сидели четыре серебряных льва, из пастей которых через трубы струилось белое молоко кобылиц. Четыре трубы шли по стволу дерева до вершины, и оттуда напитки стекали в рот золотых змей и вытекали через их хвосты. По одной трубе текло вино, по другой очищенный кумыс, по третьей «боал» – медовый напиток, и по четвертой рисовое пиво. Они накапливались в серебряных чанах на конце каждой трубы. На вершине дерева стоял серебряный ангел с трубой. В потайной камере у подножия дерева находился человек, который дул в трубу ангела всякий раз, как главному виночерпию требовались напитки; со стороны казалось, будто это дует ангел. Услышав сигнал, кравчие в хранилищах наливали в трубы соответствующие напитки. Подобная церемония устраивалась дважды в год – во время весеннего и осеннего пиров.

В китайских документах Каракорум называется Холинь. Согласно китайцам, дворец Угэдея был построен в 1235 г., за год до сооружения городской стены, которая защищала накопленные богатства и служила барьером перед таможенными постами. Рашид сообщает, что Угэдей, построив двор и канцелярии чиновников, решил, что его братьям и сыновьям следует поставить рядом свои дворцы. По дороге из дворца завели почтовые станции, а в хранилищах дворца было достаточно места для 500 повозок с едой и напитками, которые ежедневно доставляли в столицу из провинций.

Два года раскопок, разумеется, недостаточный срок для исчерпывающего исследования, но благодаря им удалось многое прояснить в истории города. Основные раскопки велись на месте дворца и примыкающих к нему зданий, но некоторые – и в самом городе.

Именно они показали, что стены не представляли собой серьезного оборонительного сооружения. Ширина рва едва достигала метра, а глубина – полутора метров. Высота стен не превышала двух метров, хотя вдоль ее верха шла плетеная изгородь. К тому времени монголы достигли такого могущества, что им для защиты не требовались оборонительные сооружения.

В плане город слегка вытянут, длина с севера на юг составляет 2500 м, а ширина – 1500 м (слегка уменьшаясь к югу).

Раскопки восточных ворот, через которые шла дорога на Китай, обнаружили остатки пригорода, тянувшегося по обеим сторонам дороги. В его восточной части находится одна из гранитных черепах, выполненных по китайскому образцу, на которых некогда стояли колонны, – возможно, с надписью для путешественников. Поблизости располагаются остатки длинного строения 6-7 м в ширину, идущего от ворот внутрь. Такой коридор мог препятствовать проходу, и из него можно было наблюдать за посетителями города. В высоком здании основных ворот найдены остатки массивных деревянных колонн (около полуметра в ширину), которые покоились на каменных основаниях. Стены его, по всей видимости, состояли из вертикальных брусьев толщиной около 20 см. У входа, где стояли стражи, была обнаружена прекрасно сохранившаяся кирпичная печь с круглым отверстием, из которого теплый воздух с дымом поступал под каменные плиты всего здания. Было найдено очень много костяных фишек для игры, которой, очевидно, увлекались стражники. Во время раскопок 1950 г. южнее был обнаружен целый склад металлических изделий, в основном сельскохозяйственных инструментов.

В центре города располагалось большое и сложное здание, названное «Домом у перекрестка». Наиболее сохранившиеся его участки выходили на заднюю улицу: они дважды сгорали и их дважды восстанавливали в том же стиле. Крышу покрывала черепица ярких цветов, а притолоки украшали глиняные фигурки рогатых драконов; снаружи и изнутри стены покрывала штукатурка с росписью и изображениями цветов, бабок (суставов животных) и иероглифов. Отапливалось здание таким же образом, как и сторожевое помещение восточных ворот. На небольшом пространстве нашли десять печей для выплавки металла. Среди предметов, произведенных в них, нашли втулки для огромных колес, перевозивших осадные машины и шатры великого хана. Некоторое количество котлов на ножках несомненно предназначалось для нужд армии; кроме того, там нашли наконечники для стрел и сабли.

Образцы чугуна послали в Московский институт стали для анализа, и там установили, что такой чугун невозможно отлить с применением ручных мехов. Необходимую тягу для такой температуры могли получать при помощи мехов, соединенных с водяными колесами. Их приводила в движение вода, поступавшая по каналу из Орхона*[Об изобретении китайцами белого чугуна см.: L. Aitchison, A History of Metals, Vol. I, 236, где говорится, что изобретение было сделано в I столетии н. э. О деталях китайских механических мехов, приводимых в движение водяным колесом вроде того, что было найдено в Каракоруме, см.: J. Needham, Science and Civilization in China, Vol. 4, Part 2, Section 27 (1965), 369, The Metallurgical Blowing-Engines of the Han and Sung, с иллюстрациями 602 и 603, изображающими воздуходувную машину. Она состоит из горизонтального водяного колеса с веслообразными спицами на вертикальной оси и приводится в действие падающей водой. На той же оси имеется колесо, соединенное ременной передачей со шкивом. На оси шкива расположен кривошип, соединенный с поршнем, который поднимает и опускает лопасти мехов. Должно быть, в Каракоруме воду отводили из реки выше по течению, чтобы вода падала с достаточной высоты.]. Остатки канала и прудов можно различить до сих пор. Под остатками кузниц обнаружены каналы, по которым мог под давлением поступать воздух. Возле кузниц нашли печати со словом «иджи», что значит «приказано» или «установлено» – знак царской власти.

Было также найдено большое количество керамических изделий, некоторые из которых просто серые, другие украшены светло-коричневым, оливковым, темно-синим и голубым орнаментом. Гончарные изделия изготавливали горшечники и ремесленники из Китая. Кроме того, экспедиция обнаружила торговые весы и большое количество китайских монет разного времени и достоинства. Плужные лемеха и отвалы свидетельствуют о том, что местные жители занимались обработкой земли, а большое количество костей животных говорит о том, что здесь забивали скот.

Основной целью раскопок был дворец и прилегающие к нему участки.

Дворец был построен на искусственной насыпи, которая сейчас выглядит как пологий холм, состоящий из чередующихся слоев земли и песка, сжатых до такой степени, что их тяжело раскапывать даже киркой.

Дворец стоял посреди четырехугольного двора, ориентированного с северо-запада на юго-восток. Его окружали стены высотой 4-5 м из глины, песка и гальки, предположительно выложенные кирпичами (хотя от кирпичей сейчас не осталось и следа). Всего было три ряда стен. Внешняя охватывала пространство длиной 250 м с северо-запада на юго-восток и 225 м в ширину.

Большой холм, где стоял сам дворец, в длину с севера на юг имеет 80 м, а в ширину 55 м. Его высота некогда достигала 3 м. Рвы на поверхности указывают на расположение стен дворца-прямоугольника 45 х 35 м. На запад и восток от дворца, параллельно ему, расположены холмы поменьше, достигавшие некогда в высоту 2,5 м, в длину 30-40 м и в ширину 25-30 м. Вероятно, это остатки складов, о которых писал Рубрук.

К востоку от дворца есть еще низкий круглый холм около 28 м в диаметре – здесь, вероятно, стояла большая юрта великого хана. Там он в часы досуга мог наслаждаться привычным уютом традиционного монгольского жилища.

К северу от основного холма располагался холм поменьше, около 2,5 м высотой, 38 м в длину и 25 м в ширину. Скорее всего, там находились личные покои, соединенные с основным дворцом переходом или галереей. Эти покои, так же как и основной дворец, поддерживали массивные деревянные колонны. Пол был покрыт деревянными балками, длиной 6 м каждая, лежащими на поперечных балках, расположенных с интервалом в 2 м.

Крышу покрывала глазурованная черепица. Под полом были обнаружены куски необожженной или нераскрашенной керамики, чугунные котлы и кости животных.

Здание южных ворот в длину превышало 30 м; его крыша, державшаяся на крепких деревянных колоннах, была выполнена в несколько рядов желтой, синей и красной черепицей. Входной зал, приблизительно 15 м шириной, с тремя воротами украшали позолоченные фигуры медведей и львов, а также, судя по сохранившимся остаткам лепнины (ступням), горельефы людей. Крышу зала украшали изображения извивающихся драконов с чешуей, крыльями и когтями, раскрашенными в желтый цвет и золотой. За воротами уровень земли постепенно повышался, образуя пологий подъем по направлению к дворцу.

Детали дворца можно реконструировать по аналогии с китайскими и поздними монгольскими строениями, а также по записям Рубрука и по скудным остаткам, сохранившимся после того, как все ценные материалы забрали для строительства расположенного неподалеку ламаистского монастыря Эрдени-Цу.

Это было грандиозное сооружение, состоящее из шести параллельных колоннад под одной крышей. План его определили по остаткам рядов гранитных плит основания, каждая площадью приблизительно 1 кв. м. На них стояли деревянные.

колонны, всего, предположительно, 72 штуки. 30 колонн стояли вдоль стен, о которых сейчас можно судить только по линиям рвов, а остальные 42 – поддерживали потолок площадью 55 х 45 м изнутри. Поэтому сделали вывод, что всего было шесть рядов по семь колонн, по три ряда с каждой стороны центрального нефа. Вероятно, Рубрук не заметил внешние ряды у стен, не говоря уже о тех, покрытых штукатуркой, колоннах, что как бы вросли в стены. Кирпичные стены, скорее всего, не превышали 3 м в высоту. Над кирпичами, между колоннами, по всей видимости, находились деревянные доски, которые прорезали украшенные окна со средниками.

Пространство над окнами и под карнизом также было украшено узорами, а непосредственно под крышей деревянные балки поддерживали доски или кирпичи. Скорее всего, в таком большом здании крыша состояла из нескольких ярусов; внутренние и более высокие ярусы покоились на более высоких колоннах. Ярусы, вероятно, изгибались и были покрыты полуцилиндрическими черепицами в китайской манере, наклоняясь по краям и не оставляя вертикальных фронтонов. По краю крыши, на фоне ярких зеленых, красных и темно-синих черепиц, были расставлены скульптурные украшения в виде фантастических животных и драконов.

Пол был вымощен квадратными кирпичными плитами шириной 34 см и толщиной 4 см, покрытыми светло-зеленой глазурью, за исключением плиток на северном конце зала, где возвышался помост с троном хана и местами для членов его семьи. Во время суровой монгольской зимы этот пол, должно быть, становился очень холодным и дворец нужно было обогревать жаровнями, вроде найденной в центре города и имеющей форму широкого чугунного блюда. Где-то у южного конца должно было располагаться серебряное дерево с текущими из него напитками. В этом зале собирались придворные, слуги и послы. Хан и члены его семейства взирали на происходящее с помоста.

Примечательно, что все здания дворцового комплекса находились на насыпях, соединявшихся между собой проходами, – позже это станет характерной чертой для Китая династии Мин. Наверное, дворец Угэдея и примыкающие к нему здания впервые были построены в таком стиле.

Итак, можно сделать вывод, что за все недолгое время своего существования в качестве имперской столицы Каракорум своеобразно и нетрадиционно объединил в себе монгольские, китайские и центральноазиатские черты.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.