Тревожная осень 1899-го

Тревожная осень 1899-го

Листая эту книгу, читатель может подумать, что хунхузы орудовали исключительно «на пленэре». Так — да не так! Тайга, горы и прибрежные острова обеспечивали надежное убежище в теплые летние месяцы. С наступлением осени природа превращалась из союзника в злейшего врага бандитов. Сбросившие листву деревья и кустарники уже не могли служить укрытием, а снега, с конца октября укрывавшие земли Дальнего Востока, отрезали все пути, связывавшие лесную глубинку с внешним миром. Если мороз и голод еще можно было одолеть при помощи костров и загодя сделанных запасов, то против гнетущей тишины спящего зимнего леса спасения не было. Привыкшие к удовольствиям и разгулу, не имевшие планов на будущее и дорожившие каждым днем жизни хунхузы старались проводить зимние месяцы в городах. Кто-то перебирался в Маньчжурию, кто-то искал убежища в китайских кварталах русских дальневосточных городов.

Уже первые описания Владивостока доносят до нас упоминания о «манзовском поселке из 3–4 фанз». В 1866 г. число китайских домов выросло до 11, а спустя два года Николай Пржевальский, совершавший путешествие по Уссурийскому краю, нашел во Владивостоке 20 фанз, в которых постоянно проживали 36 китайцев. Двери «манзовских» жилищ в Уссурийском крае всегда были открыты для путников — как для китайцев, так и для русских. Впервые присутствие «темных людей» в китайской слободке Владивостока обнаружилось в октябре 1867 г., когда, как мы помним, от рук неизвестных китайцев пострадал один из матросов шхуны «Алеут». Со временем слободка разрасталась, а вместе с ней росло число хунхузов, искавших убежища в ее фанзах. Летом 1886 г. властям пришлось создать особую комиссию под председательством городского головы И. Г. Маковского, занимавшуюся «упорядочением» жизни горожан-китайцев.

К началу XX в. скандальная слава владивостокского «чайна-тауна», получившего неофициальное прозвище Мил-лионка, гремела по всему Дальнему Востоку. Начинаясь на берегу Семеновского ковша, Миллионка тянулась вдоль Алеутской улицы вплоть до главного городского проспекта — улицы Светланской. Однотипные дома из закопченного красного кирпича, окруженные галереями, жались вплотную друг к другу. Лабиринты проулков, проходных дворов и шатких переходов, висящих над головой прохожих, позволяли знающему человеку быстро пересечь квартал из конца в конец, а в случае необходимости — избежать нежелательной встречи с представителями власти. Большую часть многотысячного населения Миллионки составляли китайцы, с которыми уживались русские, корейцы, кавказцы, евреи и представители многих других народов обширной империи. Круглые сутки этот гигантский людской муравейник шевелился, стряпал, торговал, воровал, занимался разными ремеслами, наполняя округу тысячами звуков.

Кучи отбросов и выгребные ямы, харчевни, кабаки и опиекурильни пропитывали воздух резкими запахами, сливавшимися в единый неповторимый аромат трущоб. Обитатели Миллионки могли годами не появляться на улицах «белого» города — все необходимое для жизни находилось под рукой. Базар, шумевший на берегу залива, снабжал «чайна-таун» пищей. Цирюльники, прачки и лавочники помогали поддерживать внешний вид, а врачи приходили на помощь недужным. Игорные заведения, опиекурильни, дома терпимости и китайский театр обеспечивали нехитрый, но приятный досуг. Дожившая до 1930-х гг., Миллионка была, по сути, отдельным городом со своим населением, своей жизнью и даже со своим фольклором, вроде легенд о местном «призраке Белой Дамы» или рассказов о колчаковском золоте, зарытом в одном из бесчисленных местных подвалов. Жизнь «города в городе» была по-своему колоритна и интересна. Дед автора, уроженец старого Владивостока Павел Дмитриевич Киселев, даже будучи в очень преклонном возрасте, любил вспоминать о том, какое удовольствие в пору детства доставляли ему и его друзьям тайные визиты «к «ходям» [13] на Миллионку».

Для «героев» этого повествования — хунхузов — Миллионка была любимым убежищем, местом сбыта награбленного и базой, откуда «краснобородые» совершали вылазки в другие районы Владивостока, нанося неожиданные и весьма неприятные визиты в дома и магазины китайских купцов.

В начале 1890-х гг. у хунхузов Уссурийского края появились конкуренты в лице русских каторжных, завезенных для принудительных работ на линии строящейся железной дороги. Надзор за этими «работниками» осуществлялся из рук вон плохо, чем не преминули воспользоваться многие уголовники, немедленно ударившиеся в бега. Уже первый год строительства дороги ознаменовался для Владивостока и его окрестностей многочисленными грабежами и убийствами. Очевидец с горечью писал: «Едва ли на Руси найдется еще такой город, который за последнее время был в таком положении, как Владивосток. Почти не проходит дня, чтобы кого-нибудь не ограбили и к кому-нибудь не ломились бы воры». Гласные городской думы в полном составе вооружились огнестрельным оружием и рекомендовали сделать то же самое прочим жителям города. В короткий срок в магазинах Владивостока оказались распроданы все револьверы. Думцы ежедневно забрасывали власти требованиями навести порядок, однако, как часто бывает на Руси, дело сдвинулось с мертвой точки только в результате большого скандала: беглыми был убит молодой французский офицер Руссело с военного корабля «Байяр», входившего в состав эскадры, посетившей Владивосток с визитом дружбы. Тело моряка с простреленным горлом обнаружили в Госпитальной пади. Несчастный был ограблен и раздет до нижней рубашки. Угроза дипломатических осложнений заставила власти всерьез озаботиться решением назревшей проблемы. Началось усиленное преследование каторжников, на ночь по улицам города расставлялись военные патрули.

Вскоре были пойманы трое из наиболее «отличившихся» злодеев, некие Гунько, Орлов и Дроздовский. Вся троица была без лишних формальностей повешена по приговору военного суда. Засилье беглых каторжников мало-помалу сошло на нет, и, хотя отголоски этой эпопеи ощущались еще пару лет, хунхузы вновь стали задавать тон в криминальном мире города и края.

«Краснобородые» чувствовали себя во Владивостоке как дома. В один из дней 1894 г., около семи часов вечера, несколько китайских бандитов напали на большой японский магазин, находившийся в самом центре города на первом этаже гостиницы «Золотой Рог». Разбойники избили двух попавшихся под руку японок, выпотрошили кассу и, не забыв прихватить ценные вещи, благополучно скрылись. Спустя три дня в другом районе Владивостока нашли убитым лавочника-китайца. Торговое заведение несчастного также было разграблено «братьями».

Сделав свое дело, хунхузы моментально растворялись в массе китайского населения Миллионки. Все попытки полиции найти следы преступников в этой клоаке, как правило, оканчивались неудачей. Охоте на хунхузов сильно мешала коррупция: многие блюстители порядка фактически находились на содержании у владельцев притонов «чайна-тауна». Благодаря таким «оборотням» планы городской полиции становились известны заправилам Миллионки. Честность сотрудника также не гарантировала успеха — слишком низок был профессиональный уровень тогдашних сыщиков. Достаточно сказать, что в штате владивостокской полиции того времени никто не владел китайским языком. В то же время среди китайских обитателей Миллионки редким был человек, не умевший объясниться на «великом и могучем».

Низкий уровень квалификации «сыскарей» позволял хунхузам легко уходить от полиции. Оказавшись в безопасности, «братья» первым делом обрушивали жестокую месть на несчастного, осмелившегося заявить на них властям. Если полицейская операция заканчивалась успешной поимкой нескольких хунхузов, это также ничего не метало, ибо на свободе оставалось достаточно «братьев», чтобы расправиться с доносчиком. Зная об этом, китайцы редко обращались за помощью к властям, предпочитая терпеть хунхузов, как неизбежное зло.

В поисках выхода в 1891 г. власти решились на создание во Владивостоке китайского Общественного управления во главе со «старшиной». Появление в российском городе, расположенном на российской территории, подобного самоуправления иностранцев было не чем иным, как признанием слабости власти и ее неспособности обеспечить правопорядок даже у себя под носом. К тому же никакой эффективной помощи полиции это управление так и не оказало. Хитроумные китайцы быстро изобрели способ использовать новый «орган власти» в качестве орудия собственной мести. Поссорившись с соотечественником, «манза» бежал в управление с доносом, в котором сообщал, что его обидчик — хунхуз. Как правило, одного такого заявления было достаточно для ареста жертвы оговора и передачи ее в руки полиции. К середине 1890-х гг. китайское Общественное управление буквально завалили подобными кляузами, а спустя какое-то время это нелепое и бесполезное образование было ликвидировано.

Тем временем вылазки хунхузов во Владивостоке и его окрестностях продолжались. Особенно «урожайным» выдался 1899 г. Уже летом, а именно вечером 27 июня, несколько вооруженных китайцев явились к китайцу Фандоосин-бан, проживавшему в доме Купера на улице Фонтанной. Несмотря на то что в этот момент в квартире находилось шесть человек, никто даже не попытался сопротивляться бандитам. Хунхузы связали китайцев, взломали ящик, в котором хозяин хранил деньги, и, присвоив найденные там 100 рублей, ушли. При этом разбойники увели с собой двух купцов: Хани-зуя, вернувшегося во Владивосток после продажи скота в Полтавке, и Ли-фу-женя, торговавшего кожами. «Братья» были явно хорошо осведомлены о том, за кого из гостей Фандоосина можно получить самый большой выкуп.

В это самое время в Никольске-Уссурийском головную боль у властей вызывала шайка хунхузов, образованная просочившимися из Маньчжурии беглыми солдатами китайской армии. 14 июля 1899 г. в городе прошла облава на «манз». Местные хулиганы и любители «зеленого змия» восприняли происходящее как развлечение и приняли самое деятельное участие в охоте за «ходями». Пойманных без разбору китайцев связывали косами и, от души накостыляв по шее, отводили в полицию. Несмотря на бездарную организацию и варварские методы участников облавы, удалось задержать шестерых подозрительных китайцев. До окончания разбирательства все они были помещены в Никольский арестный дом: своей тюрьмы в городе еще не было. Следствие тянулось долго и окончилось ничем: 1 сентября 1899 г. все задержанные китайцы вкупе с двумя присоединившимися к ним русскими жуликами бежали из убогого узилища прямо на глазах у ошалевшей охраны.

Конец ноября 1899 г. запомнился жителям столицы Приморья целой серией дерзких хунхузских нападений. Вечером 23 ноября в комиссионную контору китайца Чин-пей-джу на углу Алеутской и Пекинской улиц явился неизвестный «манза», поинтересовавшийся, каким образом можно перевести деньги в Китай. В это время в заведении находился посетитель-купец, а сам кассир считал наличность. Получив ответ, незнакомец удалился, однако спустя несколько минут появился снова. На этот раз китаец держал в руке револьвер, а за его спиной маячили еще двое вооруженных субъектов. Перепуганный кассир поспешно вручил хунхузам ключи от заветного ящика, где разбойников ожидала поистине богатая добыча — 10 с лишним тысяч рублей. Деньги перекочевали в мешок, и троица исчезла, не оставив никаких следов.

Пока чины полиции, получившие заявление ограбленного комиссионера, ломали голову над тем, как изловить злоумышленников, хунхузы появились снова. 25 ноября семеро бандитов нагрянули в лавку «манзы» Лисон-чу на углу улиц Китайской и Комарова. Ранив топором троих приказчиков, «краснобородые» устремились к кассе. На этот раз «братья» просчитались: в денежном ящике лежали жалкие 40 рублей. Самое примечательное, что во дворе лавки в момент нападения находилось ни много ни мало 3 5 рабочих-китайцев!

Их страх перед хунхузами был столь велик, что ни один не посмел даже пошевелиться. Сам хозяин лавки не собирался заявлять о случившемся полиции и лишь спустя шесть часов после визита разбойников, поддавшись на уговоры русских соседей, нехотя отправился с заявлением в участок.

На следующие сутки шайка наведалась в магазин Юн-хин-ли на углу Пекинской и Алеутской улиц. Здесь привыкших к беспрекословному повиновению и легкой добыче «братьев» ожидал неприятный сюрприз: приказчики Киан-вян-цен и Тхен-ту-ли не побоялись вступить в борьбу с четырьмя вооруженными бандитами. Тхен-ту-ли схватил одного из «краснобородых» за руку, в которой тот сжимал револьвер. В завязавшейся борьбе оружие выстрелило, и пуля угодила разбойнику прямо в висок. Ошеломленные смертью товарища, остальные хунхузы бежали, успев ранить топором Киан-вян-цена.

Среди владивостокских китайцев началась настоящая паника. Лавки и магазины закрывались, а их хозяева боялись выходить на улицу. Ходили слухи, что в городе орудует шайка численностью от 50 до 60 «краснобородых»! Властям впору было хвататься за голову. Владивостокская общественность требовала принятия срочных мер и обуздания лиходеев. В возмущенном хоре выделялся голос главной городской газеты «Владивосток», опубликовавшей по горячим следам гневную статью «О хунхузах». Ее автор, скрывший свое имя за инициалами А. Ж., обнаружил явную образованность, снабдив текст многозначительным латинским эпиграфом «Caveant consules?» («Куда смотрят власти?»). Рассуждая о проблемах борьбы с разбойниками, автор статьи сетовал на расплодившиеся в городе китайские игорные дома-банковки, которые, по его мнению, были главной приманкой, привлекавшей хунхузов во Владивосток. «Все вообще китайцы, — писал А. Ж., - как известно, большие любители всяких азартных игр, но из них хунхуз самый страстный игрок. Большинство из них из-за страсти к игре и делаются разбойниками. Для добывания средств на игру хунхуз готов идти на все. Пусть даже ему грозит смерть, он к ней, как и все китайцы, относится индифферентно: она ему не представляется страшной. В банковках он проводит за игрой целые дни и, если окончательно проигрывается, вечером идет на разбой. При нападениях он берет только деньги. Вещи, даже ценные, для него лишний груз — их не особенно принимают в банковках, разве в крайнем случае. Уничтожьте банковки, и число китайских разбойников уменьшится само собой, они даже совсем исчезнут!»

Интересно, что самый действенный способ борьбы с китайским бандитизмом автор статьи видел в создании во Владивостоке… вооруженной китайской полиции. Печально, но, по мнению журналиста, только такие стражи порядка могли рассчитывать на помощь населения: ненависть китайцев к русским городовым исключала возможность сотрудничества между ними — даже в борьбе с общим врагом!

Впрочем, власть не спешила прислушаться к столь радикальному мнению прессы, предпочитая идти по проторенному пути «энергических облав». 7 декабря, в ответ на дерзкие нападения хунхузов, полиция Владивостока с помощью батальона гарнизонных солдат отловила в городе целых 5 тысяч беспаспортных китайцев. Более 3 тысяч «манз» были отпущены после того, как купцы и подрядчики представили подтверждения их благонадежности. Оставшиеся 1800 китайцев спустя какое-то время были отправлены в Посьет и выдворены в пределы Поднебесной. В конце 1899 г. облавы на нелегалов проходили по всему Приморью. 29 ноября, еще до владивостокской операции, в селе Владимировка задержали 90 китайцев. 17 декабря на Полтавском карауле китайским представителям передали 115 беспаспортных китайцев. Пытаясь нагнать страху на нарушителей режима пребывания, власти даже подумывали о том, чтобы… отрезать всем попавшимся в руки полиции китайцам косы и в таком виде выдавать цинским властям. Представ в подобном предосудительном виде пред очи маньчжурских чиновников, «ходя» подлежал немедленному суровому наказанию.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.